— Где душа твоя, сын мой?
— Там, на свете широком, о ангел!
Есть на свете поселок, огражденный лесами,
Над поселком — пучина синевы без предела,
И средь синего неба, словно дочка-малютка,
Серебристая легкая тучка.
В летний полдень, бывало, там резвился ребенок,
Одинокий душою, полный грезы невнятной,
И был я тот ребенок, о ангел.
И однажды казался мир окутан дремотой,
Загляделся ребенок на бездонное небо,
И увидел малютку, серебристую тучку —
И душа упорхнула, словно горлинка, в небо
К белой тучке прекрасной…
— И растаяла с нею?
— Нет, есть солнце в лазури!
Подхватил мою душу ясный луч милосердый,
И на крыльях сиянья долго, долго порхала
Она бабочкой белой;
И однажды, поутру, на луче золотистом
Прилетела на землю для жемчужин-росинок
И на щечке ребенка увидала слезинку,
И был я тот ребенок, и душа моя тихо
В той слезе утонула …
— И чрез миг испарилась?
— Нет, упала на Книгу!
Был у деда косматый фолиант обветшалый,
Меж страницами — волос бороды серебристой,
Пук оборванных нитей от молитвенной кисти,
И меж буквами пятна, пятна сала и воску —
И душа одиноко в тех безжизненных буквах
Трепетала и билась…
— И она задохнулась?
— Нет, о ангел, запела!
В тех безжизненных буквах песня жизни таилась,
В ветхой дедовской Книге сердце вечности билось.
И душа моя пела песнь о тучке сквозистой,
О луче светозарном, о слезинке лучистой,
Об истрепанной Книге в пятнах воску и сала, —
Про любовь и про юность только песен незнала.
И куда то рвалася, и томилась о чем то,
Тосковала и ныла, словно в тесной темнице;
И однажды раскрыл я обветшалую Книгу —
И душа улетела на волю.
И с тех пор она в мире бесприютно блуждает,
Бесприютно блуждает и не знает утехи;
И в стыдливые ночи, когда месяц родится,
Когда молятся люди над ущербом светила,
Она грезит любовью пред порогом запретным,
И стучится, прижавшись, беззвучно рыдая
И молясь о любви…
