Археология талмудической эпохи. — С падением Иерусалима в 70 г. обычной эры еврейство перестало существовать как отдельный политический организм, но не прекратилось как отдельная национальность с своеобразной культурой, которую оно сохранило, несмотря на отсутствие территориального единства. Сохранить единство народа, рассеянного по разным странам и подвергающегося влиянию различных культур, составляло задачу не менее трудную, чем сохранение политической самостоятельности среди двух могущественных народов, между Римом и Парфией, оспаривавшими друг y друга владычество над Азией. С прекращением политической деятельности главари народа сосредоточили всю свою энергию на сохранении и дальнейшем развитии его духовного достояния, его религиозных и гражданских законов, на собирании и закреплении в сознании народа итогов его древней культуры, a также на приспособлении их к новым условиям жизни на родине и в диаспоре. Плодом этих усилий сначала в Палестине, a потом, с перемещением центра умственной жизни народа на Восток является Талмуд, который справедливо считается энциклопедией еврейской археологии за первые 5 веков христ. эры. Нормируя все стороны народной жизни — благо, в этом отношении власти как языческого Рима, так и персов предоставили евреям полную автономию, — Талмуд отражает решительно все стороны как домашнего, так и общественного быта евреев эпохи его созидания и в значительной мере покрывает собой полное отсутствие материальных памятников А. того времени. Таким образом, Мишна, Тосефта и иерусалимская Гемара независимо от своего главного, законодательного содержания служат источниками палестинской Α., между тем как вавилонский Талмуд представляет настоящий музей древностей с берегов Евфрата.
Характер населения. — Несмотря на общность происхождения, еврейское население Палестины по своему душевному складу резко отличалось от вавилонского. Палестинский еврей был ближе к природе, чем вавилонский. Первый жил больше сердцем и способен был к увлечениям, второй жил больше умом и довольствовался резонерством. Изречения мудрецов и народные поговорки в Палестине отличаются подкупающей простотой и ясностью, вавилонские же поражают своим остроумием, но и вычурностью. В палестинских синагогах и школах с особенной любовью культивировалась поэтическая агада, вавилонские же евреи предпочитали головоломную галаху. Это различие в характере того и другого населения наложило свою печать и на продукты их умственного творчества: палестинская Гемара (толкование и развитие основ Мишны) отличается простотой и логичностью, вавилонская же — блестящим остроумием и запутанностью стиля. Палестинские школы выработали высшие принципы этики; вавилонские положили все свое остроумие на разработку принципов гражданского права. — Палестинские евреи смотрели свысока на своих вавилонских соплеменников и часто подсмеивались над ними, как над малокультурными провинциалами. Еще о великом Гиллеле, когда он впервые выступил с остроумными силлогизмами для решения важного общественно-религиозного вопроса, говорили: «Разве можно ожидать чего-нибудь путного от вавилонянина?» (Иеруш. Пес., VI, 33а), a гораздо позже некий аморай IV в. часто повторял: «Ах, эти глупые вавилоняне! Из-за того, что они живут в стране мрака, и учение их темно» (Песах., 34б и пар. место). Необходимо, однако, отметить, что наиболее выдающиеся люди, деятельность которых означала эпоху в истории еврейского народа, были выходцами из Вавилонии. Достаточно вспомнить Эзру, Гиллеля и Абба Арику (см.). Главное занятие евреев как в Палестине, так и в Вавилонии составляло земледелие, и оно тогда уже носило характер интенсивный. Первый из 6 отделов Мишны, «Зераим», целиком посвящен аграрным законам о разных сакральных и благотворительных налогах с продуктов земли и о некоторых чисто религиозных предписаниях Моисея, касающихся земледелия, напр. вопроса о субботнем годе (Schebiith), o запрете сеять или сажать рядом растения разных видов (Kilaim). При разборе и казуистике этих законов попутно знакомишься с приемами еврейского земледелия вообще, орудиями обработки, способами удобрения полей и искусственного их орошения, способами приготовления продуктов огородничества и садоводства впрок, еврейским виноделием и маслобойным делом и т. д., и т. д. Вообще, отдел «Зераим» рядом с другими рассеянными в разных частях Талмуда сведениями по ботанике дает полную картину древнепалестинской и древневавилонской флоры, нашедшей научную обработку в превосходном труде известного сегединского раввина Лева (Immanuel Löw, Aramaeische Pflanzennamen, Leipzig, 1881). — Скотоводство допускалось лишь постольку, поскольку этого требовали интересы земледелия. Разведение мелкого скота в Палестине прямо запрещалось законом, a пастухи мелкого скота чуть ли не стояли вне закона и во всяком случае не допускались к суду в качестве свидетелей. Обыкновенно это мотивируется тем, что подобный род занятий неизбежно сопряжен с потравой чужих полей; но мотив кажется недостаточным, т. к. в таком случае следовало бы также запретить и разведение крупного скота. Надо поэтому думать, что главным мотивом запрета служило стремление законоучителей к охранению и развитию земледелия, т. к. скотоводство значительно уменьшает площадь посева в стране. Земледелие составляло, по-видимому, также главное занятие вавилонских евреев. Мы видим, напр., что высшие школы Вавилонии обычно закрывались во время полевых работ, чтобы дать возможность ученикам, чаще всего людям взрослым, заботиться о своем пропитании. — Ремесла также пользовались большим почетом y древних евреев. Первый объемистый трактат VI отдела Мишны (а также Тосефты, под названием «Келим»), рассматривающий все предметы домашнего обихода, равно как всевозможные орудия труда, содержит довольно обширный археологический каталог разных ремесленных инструментов и приспособлений — каталог, который, к сожалению, ждет еще своей научной обработки. Несколько трактатов в отделе «Моэд» (Шаббат, Песахим, Беца и Моэд Катон), посвящающих значительное число глав вопросу о том, какие работы недозволены в субботу, в праздничные и полупраздничные дни — представляют также богатый археологический материал для изучения истории ремесел y древних евреев. Вообще, отношение древних евреев к ремесленному труду иллюстрируется двумя распространенными пословицами, из которых одна палестинская, другая вавилонская: 1) «Кто не обучает своего сына ремеслу, обучает его грабежу» (Кидуш., 29а и пар.); 2) «Семь лет будет существовать голод, a в двери ремесленника не заглянет он» (Сангедр., 29а). Авторитетнейшие законоучители снискивали пропитание ремесленным трудом. Знаменитый р. Иошуа бен-Хананья (I век хр. эры) был угольщиком; р. Иоханан га-Сандлер (II в.) — сапожником; р. Исаак Нафаха (III в.) — кузнецом, вавилонский аморай р. Пана (IV в.), который, мимоходом сказать, был довольно сведущ в анатомии и хирургии, по профессии был пивоваром. С сожалением смотрели только на кожевников вследствие того, что их ремесло сообщает им дурной запах. Жены их имеют право по закону требовать даже развода, если им противен запах мужей. Отсюда возник, пожалуй, афоризм: «Не может свет обходиться без парфюмера и без кожевника; благо тому, кто по ремеслу парфюмер, и горе тому, кто по ремеслу кожевник» (Песах., 65а).
Торговля, как внутренняя, так и внешняя (караванная и судоходная), в талмудическую эпоху уже достигла значительного развития y евреев; IV глава тр. Б. Меции и IV—VI главы тр. Баб. Батры специально посвящены торговому праву. Из этих глав, равно как из многих других мест в Талмуде, можно почерпнуть ценные для А. сведения об обстановке и устройстве лавок и магазинов, равно как об употреблявшихся тогда мерах, весах и монетах. Впрочем, последние три элемента талмудической А. получили уже достаточно научную обработку в трудах р. Эстори га-Пархи (ופרח כפתזר, перв. изд. Венеция, 1549; последн. изд. A. M. Лунца, Иерусалим, 1899), L. Herzfeld’a (Metrologische Untersuchungen zur Geschichte d. altjüdischen Handels, Leipzig, 1865), M. A. Levy (Gesch. der jüdischen Münzen) и многих других. Достойно замечания, что институт взаимного страхования впервые возник y палестинских евреев и им принадлежит честь его изобретения. Тосефта (Б. Меция, XI, 24 и 25) прямо говорит о союзах, учрежденных с целью взаимного страхования вьючных животных на случай смерти в дороге или мореходных судов на случай их аварии, причем определяется, в каких случаях союз обязан вернуть потерпевшему убыток, а в каких нет (ср. Leopold Löw, Die Lebensalter in d. jüdischen Literatur, Szegedin, 1875; его же, Gesamm. Schriften, II Bd., 1890, p. 148). Насколько законоучители симпатизировали караванной и мореходной торговле, настолько же отрицательно относились к лавочничеству: «Это грабительский промысел, — говорили они, — т. к. лавочники прибавляют воду к вину и мусор к пшенице» (М. Кид., IV, 14; см. Раши).
А. домашней обстановки. — В первых двух главах тр. Баба Батры (в Мишне, Тосефте и Гемарах) излагаются некоторые виды сервитутного права, определяющие, между прочим, взаимные правовые отношения домовладельцев-соседей друг к другу и ограничение в правах собственности каждого из домовладельцев города или селения в пользу всей общины. Казуистика относящихся сюда вопросов знакомит нас мимоходом с расположением дворов y древних евреев, с архитектурой их жилых и служебных построек и, наконец, даже с нравами и привычками обитателей в пользовании теми или другими частями своих жилищ. Эти сведения дополняются указаниями из других мест Талмуда; говорится, напр., что дома строились из кирпича или тесаного гранита, что они часто состояли из двух сообщавшихся между собой половин, мужской и женской, с отдельными выходами на улицу, что даже в частных домах устраивались иногда довольно поместительные галереи вокруг стен и что крыши домов были плоские и служили местом отдыха для членов семьи и приема гостей. О меблировке жилищ, домашней утвари и крайне разнообразных предметах сервировки стола имеется весьма подробный материал в упомянутом выше трактате «Келим». В том же трактате находим описание нескольких типов разборных печей, носящих имена своих изобретателей, напр. «печь Ахиная» или «печь Бен-Диная» (Мишна Келим, V, 10). Интересно, что в данном случае промышленность шла навстречу запросам ритуала и религии. По Моисееву закону (Лев., 11, 35) печи, пришедшие в соприкосновение с каким-либо источником ритуальной нечистоты (см.), должны быть разбиты, иначе они сообщают нечистоту приготавливаемой на них пище. Разборка печи, представляя символически ее разбивание, освобождает ее от нечистоты, что было весьма важно для людей, щепетильно соблюдавших тягостные правила ритуала (ср. Каценельсон, «Саддукеи и фарисеи», «Восход» за 1898 г.). Печи вообще служили не для нагревания комнат, в чем не было нужды, a для хлебопечения и приготовления пищи. Печь для хлеба, «танур», תנור, представляла большой глиняный цилиндр с отверстием для топки снизу и открытый сверху. Тесто в виде толстых лепешек прилеплялось сверху к внутренним стенкам раскаленного цилиндра; снятие хлеба составляло особенное искусство, которое давалось только после долгого упражнения. Печь для варки пищи представляла усеченный конус, одиночный — «кира», כירה, или парный, «кираим», כירײם — с отверстием внизу для топки; на открытых сверху конфорках ставились горшки или кастрюли, многочисленные образцы которых приводятся в упомянутом трактате «Келим».
Пища древних евреев не отличалась особенным разнообразием, однако из данных VI гл. трактата Берахот, где указывается, какие бенедикции читаются перед тем или другим родом пищи, и из трактата Хулин, где разбирается вопрос о дозволенной и недозволенной пище, можно составить весьма обширное меню употреблявшихся y евреев блюд (подробно об этом изложено в особой статье «Диететика» по Талмуду). Самыми популярными блюдами были y евреев «дайса» — каша из пшеничной или ячменной крупы, и «вавилонский котах», כותח הננלי — род салата к рыбе, приготовленный из сухарей, соли и молочной сыворотки (Песах., 42а). Ложек и вилок древние евреи не употребляли; ели или руками, обтирая их салфеткой после каждого глотка, или особой лопаточкой из древесной коры (Недарим, 49б). В Тосефте (Бер., IV, 8) описывается подробный церемониал званого обеда. Гости сначала рассаживаются на скамейках и креслах, пока не соберутся все. Затем им подают воду для омовения рук, потом их 3 раза обносят вином и закуской (פרפראות): после третьей закуски прием гостей прекращается. В Иерусалиме вывешивали обычно флаг над дверью; как только флаг снят, новые гости не имели права входа. Затем гости покидали кресла и переходили к высоким диванам для «возлежания» на подушках во время обеда. Глагол «налить» вино передается по-еврейски глаголом «мазаг», מזג, что буквально означает «разбавлять», т. к. евреи пили вино не иначе, как разбавленным 2 частями воды; только пьяницы пили чистое вино. В Иерусалиме званые обеды не готовились самими хозяевами, a сдавались в подряд кухмистеру; если же последний портил какое-нибудь блюдо, то подвергался штрафу, размер которого был тем больше, чем выше было общественное положение хозяина и его гостей. Поводом к званому обеду служили свадьбы (см.), обряд обрезания (см.) и годовые праздники. В Вавилонии установился обычай по изучении какого-нибудь отдела Талмуда устраивать пиршество для людей близких и представителей науки. Во всяком случае чрезмерное чревоугодие всегда сильно осуждалось, так как оно предрасполагает к греховности. «Не рычит лев над связкой соломы, a рычит он над корзиной с мясом», гласит палестинская пословица (Берах., 32а). Приличной одежде отдавалось предпочтение перед хорошей едой. «Заплати лишнее для спины, но в обрез для живота», гласит вавилонская поговорка (Баб. Меция, 52а).
Одежда мужская отличалась однообразием. Кроме нижнего белья, верхняя мантия «талит» в Палестине и накидка, «глима», גלימא, в Вавилонии исчерпывали обычно весь мужской гардероб. Только очень знатные люди носили еще длинный плащ из шерстяной материи, «сарбал», סרנל. Головной убор состоял из чалмы, «кумта», כומתא, сделанной из платка סודר (sudarium). Сандалии носились цветные, только в знак траура их заменяли черными (Таанит, 22а). Женская одежда отличалась яркостью цветов, a также большим разнообразием. Трактат Шаббат посвящает целую (VI) главу исчислению тех нарядов и украшений, в которых женщине разрешается выходить в субботу на улицу. Дщери древнего Израиля имели слабость, встречаясь на улице с своими подругами, снимать с себя украшения и хвастать ими друг перед другом, что приводило их нередко к нарушению субботнего покоя.
Свадьба. — Не касаясь института брака как религиозного и гражданского установления, который подробно рассматривается в специальной статье (см. Брак), мы здесь с археологической точки зрения отметим лишь некоторые бытовые черты и обычаи, сопровождавшие заключение брачного союза y древних евреев. — Как и все древние народы, евреи были крайне щепетильны относительно чистоты происхождения жены. Если кто-либо решался на заключение неравного брака, ближайшие родственники отрекались от него, а для того чтобы этот акт сохранился в памяти будущих поколений, родственники собирались на площади и в присутствии многочисленной публики, главным образом, детей, разбивали бочку с фруктами, причем один из родственников громогласно произносил следующее: «Братья, член нашего рода, такой-то, взял себе недостойную его жену. Мы отрекаемся от него из боязни, чтобы дети его не смешались с нашими детьми. Да послужит этот акт предостережением для всех других и да останется он в памяти вашей на вечные времена». Этот обычай назывался «кецаца», קצצה, т. е. «отсечение». — В отличие от принятого теперь у евреев обычая, по которому обряд венчания, נשואי, непосредственно следует под балдахином за актом обручения, אירוסי, у древних евреев обручение предшествовало на целый год венчанию; в продолжение этого года невеста считалась законной женой жениха и не могла разручиться с ним иначе, как посредством формального развода. Этим годом невеста пользовалась для изготовления приданого (Кетуб., 57а). Обручение происходило обычно без всякой торжественности, но свадьба праздновалась с большой помпой, и пиршества обязательно продолжались 7 дней, שנעת ימי המשתה, как это бывало, впрочем, еще в библейское время (Быт., 29, 27; Суд., 14, 12, 57). Шафера, שושנינינ, выступали только со стороны жениха; о подругах же невесты нигде не упоминается. Шафера обязаны были посылать подарки жениху и эти подарки считались как бы долгом, а в случае женитьбы кого-нибудь из шаферов бывший жених должен был заплатить тем же. Невеста, если она была девицей, выходила из родительского дома покрытой «гинумой», הינומא, т. е. дорогим покрывалом; если же невеста была вдова, она выходила без «гинумы». Впрочем, уже Гемара затрудняется относительно этимологии слова (см. Neuhebr. Wörterb., s. v.). Löw (Lebensalter in d. jüdischen Literatur, Szegedin, 1875) полагает, что это — искаженное греческое слово, именно — испорченное «гимуна», הימונא, т. е. что невест-девиц провожали пением гимнов. Принятый теперь у христиан обряд «венчания», т. е. украшение венцами головы жениха и невесты, представляет древнееврейский обычай, отмененный в знак траура после разрушения Иерусалима. Сначала, во время осады Иерусалима Веспасианом, отменен был венец жениха, а после разрушения храма — и венец невесты (Сота, 49а). За некоторое время до свадьбы засеивали овес в особых сосудах, которые подносились молодым во время обряда венчания, что символизировало слова: «плодитесь и размножайтесь». Во время пиршества гости, иногда с миртовыми ветвями в руках, распевали песни в честь невесты. О содержании этих песен был даже спор между школами Шаммая и Гиллеля. Первая требовала, чтобы в каждой невесте прославляли те достоинства, которыми она действительно обладала; вторая же школа рекомендовала на всех невестах стереотипно прославлять красоту и скромность (Кетуб., 17а). — О траурных обычаях см. Траур. С точки зрения А. интересно отметить устройство семейных кладбищ у древних евреев, устройство, которое, с одной стороны, давало возможность хоронить мертвых сейчас же после смерти, что особенно важно в жарком климате, а с другой — обеспечивало мнимоумерших от погребения. В трактате Баб. Батра, 100б и 101а, описываются подобные семейные кладбища, причем даются определения их размеров. На первом чертеже (см. рис.) видим вырытый в земле или высеченный в скале квадратный «двор», חצר, длина сторон которого не меньше 6 локтей; направо и налево от него ведут двери в подземные «пещеры», מערה, в стенах которых высечены, по 8 в каждой, глубокие «ниши», כוכי, длиной в 4 локтя и вышиной в 7 локтей; в эти ниши ставились гробы, которые можно было видеть во всякое время. Второй чертеж представляет такой же склеп с 4 пещерами и 13 нишами в каждой. — Об Археологии общественной жизни см. статьи Община, Синагога, Школа, Академии, Патриархат, Эксилархат и благотворительность. — Сp.: A. Cohut, Aruch completum, VIII, index, pp. 127–131; M. Saalschütz, Archäologie der alten Hebräer, Königsberg, 1845—47; Гецов, Al-Naharoth Babel (על נהרות ננל), Варшава, 1878; Юделевич, Nahardea, 1907.