Азазель (עזאזל). — В Библии имя сверхъестественного существа, упоминаемое в связи с ритуалом Иом-Киппура (Лев., гл. 16). Единственный намек на Азазела следующий: в десятый день Тишри (см. Иом-Киппур) первосвященник, совершив предписанные жертвоприношения за себя и за свою семью, приносил жертвы за грехи народа. Это были: баран для всесожжения и два молодых козла в жертву за грехи. Принеся козлов пред Господом ко входу скинии, он бросал о них жребии — один «Господу», а другой «Азазелу». Козел, выпавший Богу, приносился в народную жертву за грехи, а с козлом А. поступали так: первосвященник возлагал руки на его голову и исповедовал грехи народа, после чего козел передавался нарочному послу, нагруженный предполагаемыми грехами народа, уводился в одинокое место и там отпускался в пустыню (отсюда название — «козел отпущения»).
— В апокрифической литературе. Азазель, по-видимому, был вначале у евреев предметом ужаса; в качестве демона пустыни он как бы гармонировал с гористою местностью Иерусалима и, несомненно, имел древнее, доизраильское происхождение. Это подтверждается книгой Эноха, которая приводит А. в связь с библейской легендой о падении ангелов, обитавших на горе Хермоне, месте собрания демонов (Henoch, ХVIII; см. Brandt, Mandäische Theologie, 1889, стр. 38). Азазель выставляется в книге Эноха предводителем допотопных гигантов, восставших против Бога; он научил мужчин войне и искусству изготовления мечей, щитов, панцирей, а женщин — искусству обмана, окрашивания волос, бровей и лица; он же открыл людям тайны колдовства и портил их нравы, совратив в безбожие и научив разврату; но в конце концов он был по повелению Бога связан по рукам и ногам архангелом Рафаилом и прикован к дикой и пустынной скале Duduael (напоминает Beth Chadudo талмудистов), где он пробудет в полном мраке до великого Судного дня, а затем будет брошен в огонь (Henoch, VIII, 1; 9, 6; 10, 4—6; 54, 5; 88, 1; см. Geiger, Jud. Zeitschr., 1864, стр. 196—204). Легенда об Азазеле как совратителе мужчин и женщин была известна талмудистам. В школе р. Исмаила учили: «Козел А. был искуплением за дурные дела «Азы» и «Азаеля» (Joma, 67б); кроме того, в Ялкуте (Быт., 44), А. является искусителем женщин, обучая их придавать красоту телу при помощи румян и белил (см. хронику Иерахмиеля, пер. Гастера, 25, 13). Согласно Pirke r. Eliahu (см. Тосеф. Мегил., 31а), козел предназначался А. в подарок, чтобы он, которого считали тождественным с Самаэлем или Сатаной, своими обвинениями не уничтожил прощения грехов, совершающегося в этот день. Тот факт, что A. встречается в мандейской, сабейской и арабской мифологиях (см. Brandt, Mandäische Theologie, стр. 197, 198; Norberg, Onomasticon, стр. 31; Reland, De religione Mohammedanorum, стр. 89; Kamus, s. v. «Azazel» — демон, идентичный Сатане; Delitzsch, Zeitschr. f. Kirchl. Wissensch. u. Leben, 1880, p. 182), дает возможность говорить о нем как о божестве вавилонского происхождения. Ориген (Contra Celsum, VI, 43) отождествляет А. с Сатаной; Pirke r. El. (l. c.) — с Самаэлем; Зогар (Левит, 16) — с духом Исава или язычеством; однако, несмотря на то, что А. был одним из главных демонов в каббале, он никогда в учении иудаизма не достигал положения, равного Сатане. — Ср.: Kalish, Comm. к Leviticus, II, 293 seq. Cheyne, Dictionary of the Bible; Hastings, Dict. Bibl.; Riehm, Bibl. Handwörterb.; Hauck, R. E.; Winer, B. E; Hamburger, R. B. u. T., I, s. v.; [J. E., II, 365]. 3.
— В талмудической литературе. Талмудисты считают слово «Азазель» именем горы или мрачной и отвесной скалы в пустыне, с которой сбрасывали козла, и заменяют его иногда словом «Zok» (צוק; Joma, VI, 4). Азазель (עזאזל) считается производным от «az» (עז) и «al» (אל) и обозначает крепкую, массивную гору. Согласно Барайте и Joma, 67б, Азазель — самая массивная из гор. Другая этимология (ib.) приводит это слово в связь с «Aza» и «Azael», двумя падшими ангелами, сведения о которых пытались отыскать в Быт., 6, 2, 4. Тут жертвоприношение козла искупает грех прелюбодеяния, которым запятнали себя эти ангелы (Быт., ук. место). — Обряд описывается следующим образом: приводились два козла, похожие друг на друга внешностью, ростом, одинаковой ценности и в одно и то же время взятые из стада. Первосвященник в сопровождении двух ассистентов становился перед ними, имея одного козла по правую, а другого по левую руку от себя (Raschi к Joma, 39a), опускал руку в деревянный ящик и вынимал две записки, из которых на одной было написано — «для Бога», на другой — «для Азазеля». Затем он возлагал руки с записками на обоих козлов и говорил: «Вот искупительная жертва Иегове». Его помощники отвечали: «Благословенно славное, царственное имя Его во веки веков». Тогда первосвященник привязывал красную ленту к голове козла, предназначенного для Азазеля, и, возложив руки на него, читал следующую исповедную молитву об отпущении грехов: "О, Боже! Согрешил, изменил Тебе, нарушил Твои заповеди народ Твой, дом Израилев. О, Боже, прости беззакония, преступления и грехи, которые совершали пред Тобою, как написано в законе Моисея, раба Твоего: «Вот сей день очищает вас, чтобы сделать вас чистыми от всех грехов ваших, чтобы вы были чисты пред лицом Господним». A священники и народ, находившиеся в Азаре (см.), услышав подлинное имя Иеговы, ясно произнесенное первосвященником (см. Тетрогратон), падали все ниц, произнеся: «Благословенно славное, царственное имя Его во веки веков». — Еще накануне избирался человек, предпочтительно священник, на обязанности которого лежало отвести козла в пустыню. Для «козла отпущения» и его проводника в Азаре устраивались специальные подмостки, בכש, в виде двойной эстрады, что изолировало их от народа. Это было сделано, поясняет Мишна, из-за (суеверных) вавилонцев, которые, глядя на «козла» как на носителя народных грехов и желая, чтобы он скорее унес их грехи, таскали его за волосы, вырывая у него при этом клочья шерсти. Проводника козла сопровождали лица, принадлежавшие к знатнейшим семьям Иерусалима. Десять шатров было поставлено на протяжении пути от Иерусалима до горы, и у каждого из них человеку, сопровождавшему козла, предлагались пища и питье, от которых он, однако, по причине поста отказывался. Когда он достигал десятого шатра, спутники его останавливались и наблюдали церемонию издали. Подойдя к краю пропасти, человек разрезал красную ленту на две части: одну он прикреплял к скале, носившей название «Бет-Хадудо», а другую к рогам козла, которого тут же сбрасывал вниз. Скала была так отвесна и высока, что прежде чем козел достигал половины высоты расстояния, его кости уже бывали сломаны. Стоявшие поодаль, увидев, что козел брошен в пропасть, давали сигнал друг другу платками или флагами, пока весть об этом не достигала первосвященника, который тотчас же переходил к другой части ритуала. Красная лента, надевавшаяся на козла как символ греха, упоминается и у Исаии (1, 18). В связи с этим Талмуд рассказывает (l. c., 39а), что в продолжение сорокалетнего священничества Симона Праведного лента белела в тот момент, когда козел свергался в пропасть; это служило признаком прощения Богом грехов народа; в позднейшее время цвет ленты не изменялся: это доказывало моральное и умственное падение народа (l. c., 39б). J. Е., 365—367. 3.
— Взгляды библейских комментаторов. Средневековые еврейские экзегеты, придерживаясь вообще взгляда Талмуда, что А. означает крутую гору, старались вместе с тем проникнуть в смысл этого обряда и раскрыть его символическое значение. Ибн-Эзра цитирует мнения разных авторов о самом слове Α., указывая при этом на их неудовлетворительность. По одним, это — имя нарицательное для крутых гор вообще; оно составлено из слов עזז и אל, причем אל вовсе не означает «Бог», а означает «величественный, могучий», как, напр., הרי אל, могучие горы, или ארזי אל, могучие кедры. Возразить против этого толкования можно то, что в таком случае это слово должно было бы писаться не עזאזל, а עזזאל. По другим, A. было имя собственное для горы, близкой к горе Синайской, и весь ритуал имел временный характер, приспособленный к известной местности, и только впоследствии стал применяться к условиям иерусалимского храма. В подтверждение этого мнения Ибн-Эзра приводит тот факт, что в конце главы сказано: «И сделал (Аарон) так, как повелел Господь Моисею». Проведя затем аналогию между А. и живой птицей в ритуале очищения прокаженного, которая также отпускалась на свободу в пустыню, он переходит к вопросу — кому собственно предназначался «козел отпущения». Ибн-Эзра приводит мнение р. Самуила, что хотя только один из двух козлов приносился в жертву Богу, но фактически и козел отпущения также предназначался Богу, а не какому-нибудь демону, т. к. это противоречило бы всему духу законодательства Моисея. Ибн-Эзра же думает, что козел отпущения вовсе не жертва, т. к. он не закалывается. Что же касается внутреннего смысла этого ритуала, то о нем Ибн-Эзра выражается следующими загадочными словами: «Если ты, читатель в состоянии понять тайну того, что находится после слова «Азазел», ты поймешь также его тайну и тайну его имени. Ибо в Писании есть много аналогичного ему, а я открою тебе часть этой тайны намеком и, когда минуешь ты 33, ты узнаешь ее». Уже Нахманид раскрыл тайну этой загадочной цифры 33. Если отсчитать 33 стиха от того места, где впервые упоминается Α., мы находим следующий стих: «И чтобы они не приносили больше своих закланий козлам (сеирим), за которыми они блудно ходят» (Левит, 17, 7). «Сеирим, — замечает там Ибн-Эзра, — это демоны, которых люди с расстроенным воображением видят в образе козлов; а слово «больше» (עוד) указывает на то, что евреи привыкли так раньше делать в Египте». Как выяснил Розенкранц (Orath Meophel, 1900, стр. 56), мысль Ибн-Эзры та, что законодатель в сущности отвергает всякое жертвоприношение даже и Богу; но, как видно из контекста главы 17, он допускает жертвоприношение лишь как уступку народным привычкам, как бы из опасения, что, если запретить евреям приносить жертвы Богу, они будут их приносить своим демонам. Козел отпущения является также уступкой народным привычкам, а тайна его имени в том, что оно напоминает עז — козел, и אל — божество. Нахманид старается вложить в уста Ибн-Эзры символические толкования, о которых тот, по-видимому, и не думал. Изгнание козла, по мнению Нахманида, было символическим выражением той идеи, по которой грехи людей и их дурные поступки внушаются духом зла и уничтожения, являющимся источником всего нечистого. Тот факт, что оба козла ставились перед Иеговой, причем один приносился в жертву, а другой изгонялся в пустыню, доказывает, что А. — подчиненный Иегове дух, в реальном существовании которого Нахманид не сомневался. Л. К.3.
— Взгляды современной критической школы. Было много споров о сущности Α., как и о его характере. Так как по библейскому изложению, жертвоприношение А., хотя бы символическое, считалось законным грехоотпущением, то критики полагали, что А. первоначально не был абстракцией, но настоящим существом, для составителя ритуала таким же действительным, как сам Ягве. Это отношение к цели обряда бросает свет на характер А. Три пункта кажутся достаточно ясными: 1) А. не представлял какого-то неизвестного и анонимного демона, но божество, стоящее в определенном отношении к поклоняющимся ему. Отсюда следует, что мнение (ставшее, впрочем, преобладающим), что А. — «личный ангел, введенный в культ с целью устранить множество безличных и опасных сеирим», שעירים, не соответствует подробностям ритуала. Больше того, нет указаний на то, что этот отдел книги Левит более позднего происхождения, как следовало бы ожидать, исходя из этой точки зрения. — 2) Область А. указана ясно: это — пустыня необитаемая, и Израиль является тут кочевым народом в пустыне, хотя и готовым уже оставить ее. Очевидно, окружающая среда внушала израильтянам в известной мере суеверные представления о местных божествах, среди которых А. был главным. Центральным пунктом всей церемонии, по-видимому, был тот, что подобно козлу, отпускающемуся на волю в пустыню, Израиль освобождается от грехов, совершенных во время пребывания во владениях Бога пустыни. — 3) А. поэтому является главою сверхъестественных существ в пустыне. Он является, таким образом, примером возведения демона на степень божества. Такой ход развития редко встречается в еврейской религиозной истории библейской эпохи, но А. в сущности и не был никогда национальным еврейским богом, и его роль в ритуале указывает только, что в нем признавали местное божество. Тот факт, что такая церемония установлена, нисколько не может считаться противоречием закону Лев., 17, 7, которым уничтожено поклонение демонам, потому что А. в этой церемонии играл только пассивную роль, и даже, как показывает символизм церемонии, она была направлена на умаление его авторитета. Таково значение строгого удаления козла от народа израильского. Это объяснение подтверждается также фактом, что церемония не могла исполняться евреями с буквальной точностью при оседлой жизни в Ханаане. Отсюда вошло в обычай в Иерусалиме (см. Иома, XII, 4) отводить козла отпущения на скалу и сбрасывать его, чем и достигалось полное отчуждение его от народа. [J. E., II, 367]. 1.