Абода (музыка) — центральный момент литургии в Иом-Киппур (см. пред. ст.). Так как публичное исповедание грехов составляет самую характерную часть богослужения этого дня, вполне естественно, что и произносимые, согласно данным Мишны (Иома, III, 3; IV, 2; VI, 2), слова первосвященника, при возложении рук на голову козла отпущения, провозглашаются с особенною торжественностью. Перечитывая старинные описания храмового культа, еврей как бы мысленно участвует в великолепном богослужении древних времен. В период «великого поста» он особенно сильно скорбит об утрате возможности лицезреть вследствие своей греховности торжественную службу в утраченном иерусалимском храме. Это чувство скорби выразилось в целом ряде проникающих в душу пиутов, сопровождающих покаянную «Абоду», и молящийся невольно восклицает: «Блаженно око, видящее все это; сердце наше сжимается при одном воспоминании». — У северных евреев хазан не столько руководит синагогальным пением молящихся, сколько в этом пении истолковывает и разъясняет общине содержание литургии. В Средние века еврейские канторы, проникнутые скорбным чувством, изливали в Λ. всю тоску гонимой нации, страстный порыв Израиля к восстановлению душевного покоя и освобождению от тяготевшего над ним гнета. Этим объясняется порою необычайно взволнованный тон соответствующих гимнов. Особенно ярко сказывалась эта страстность в периоды сильных гонений, когда чрезвычайно резко чувствовался контраст между печальною действительностью и описываемою в древних текстах былою славою Израиля. Тут-то, вероятно задолго до нового времени, и были введены в песнопения те восклицания и возгласы, которые теперь встречаются там в изобилии. Канторам открылся широкий простор для личного творчества. Однако установившаяся основная мелодия, несмотря на возрастание импровизируемых модуляций, оставалась, особенно благодаря наличности ее и в Кедуше (см.), неизменною. Модуляции являются, несомненно, отзвуком шкалы бесконечных пассажей и быстрых рулад, которыми еще лет двести тому назад отличалась как вокальная, так и инструментальная музыка евреев. Время, конечно, и здесь сыграло свою роль. Но, невзирая на все наслоения, многие из орнаментальных и снискавших большую популярность музыкальных фраз А. поразительно схожи с данными как арабской музыки, так и антифонным пением средневековой церкви. Если бы эти музыкальные узоры в А. не опирались на древние традиции Востока и ранние влияния европейских народов, они в 17 в. были бы исключены из А. и признаны chukkath ha-gojim («инородный обычай»). Опыт подобного опущения некоторых орнаментальных элементов мелодии А. был сделан между прочим в Берлине, а также в других местах. Однако, вскоре обнаружилось, что гимн стал от этого холодным и мертвым, постоянная же повторяемость текста явно шла вразрез с успевшим установиться традиционным пением; словом, исчезли прелести и подъем прежней Α., утратившей свое могучее действие на молящихся. Нельзя с точки зрения еврейских обычаев признать уместною попытку Левандовского заменить вставные рулады, когда-то сопровождавшие возгласы поющих, аккомпанементом органа. Придуманная им художественная обработка основной простой мелодии А. со включением инструментальных вставок внесла в дело новый элемент. Но его опыт оказался еще далеко не успешным: несмотря на транспозицию, А. не вызывает прежнего традиционного эффекта. В германском и польском ритуалах пиуты Мешуллама б.-Калонимос распадаются на фразы неодинаковой длины, сообразно шести возгласам, отмеченным в Библии и Талмуде. Возгласы эти (וכך היה אומר, вводящий исповедь первосвященника, Ааронидов и всего Израиля, и וכך היה מונה, которым Аарон сопровождает окропления алтаря) поются антифонно, фраза за фразою, совместно кантором и молящимися.
Новейшие композиторы в полной мере вернулись к старинному, полному, без сокращений, пению А. и перенесли центр тяжести на повышение и понижение тона модуляций. Впрочем, весь порядок А. нарушается талмудическим текстом והכהנים, который после исповедания грехов вводит торжественное провозглашение имени Всевышнего. При произнесении соответствующих слов вся община по примеру одного из молящихся падает ниц, хазан же запевает вышеприведенный текст. Тут отмечается известная повторяемость мелодии, причем не исключены и орнаментальные фразы (как германского, так и, позже, польского характера). Кантор сперва тихо, хотя и в мажорном тоне, интонирует слова Мишны; но картина торжественной службы в храмовом двор понемногу воскресает в его воображении, и он весь отдается чарующему обаянию восточной хроматической гаммы; чувствуется, что именно теперь Божество более, чем когда-либо, среди молящихся. Затем он как бы делает попытку вернуться к тихой ровности первоначальной мелодии, но образы, рисуемые священным текстом, так могучи, что осиливают это намерение, и кантор в полном экстазе разражается могучими, звучными руладами. — Ср. J. E., I, 76—79.
Г. Г—ль.4.
Приложения
Абода
Абода
v'Hakohanim
