Друг министра
правитьПоловина восьмого.
Супруги Жюшера с озабоченным видом производят инспекторский смотр столовой, залитой светом четырех угловых электрических люстр. Столовая высока, богата, блещет серебром и плюшем, как и подобает разбогатевшим негоциантам, для которых внешность стоит на первом плане. Севрские вазы полны роз, гвоздик, мимоз. Вино сверкает в графинах. Жюшера-муж любуется симметрией расставленных бисквитов и фруктов.
— А меню, моя милая?
— Вот взгляни, — говорит жена, тяжелая блондинка, самодовольно улыбающаяся в своем голубом, шелковом пышном платье. У нее совершенно светлые невыразимые глаза, глаза мутной воды и жирные щеки, расплывающиеся под великолепными волосами.
— Посмотрим!
Муж берет одну из глянцевитых карточек, на которых выписаны золотыми буквами названия блюд…
— Ага, шикарно! Гм… гм!… Крем д’арж а ля Дяргам… Дарн-де трюит самоне а ля Модан… Кетелет де Пинтад а ля Георг IV… Отлично!.. Тнибаль де воляйль а ля Россини… Жеп пан трюффе роти… Саляд Монселе… Асперж ан браниг… Ананасы Бурдалу… Хорошо! хорошо! Немножко маловато! а?
— Можно подумать, ты ждешь короля?
— Но милая, друг министра…
И Жюшера подмигнул своими маленькими заплывшими, но проницательными глазами. У него круглое и серое лицо, как у вялой ронеты, густые нависшие брови и череп, облысевший под конторскими лампами. Жюшера наклонил голову в знак согласия. Казалось, он смотрел куда то вдаль; что он там видел?.. Крошечный кончик красненькой ленточки, который развевался, рос и наконец, заполнил всё пространство пурпурным сиянием.
— Надеюсь, что ты не пожалела вин? Амонтильядо… тато ла фит 75 года… кло-де-вужо 87… хорошо, очень хорошо!
«Еще бы не хорошо», — замечает жена.
— Он вероятно капризный… да так и должно быть… подумай! Человек, который присутствует на официальных обедах. Интимный друг Робле, Эмиля Робле, пять раз бывшего министром и два раза президентом совета… за такими людьми надо ухаживать, это сокровище.
Жена Жюшера одобрительно поддакнула.
— Да, в таком случае, твоя ленточка на этот раз не уйдет. Она у нас в руках… Ты говорил ему об этом? Что он тебе ответил?
Жюшера поморщился.
— Нет, нет я еще не говорил… надо действовать осторожно: сперва расположить его к нам… постепенно войти с ним в дружбу… ты посадишь его по правую руку, неправда-ли?.. Это всегда лестно, и ему это будет приятно. Сегодня у нас соберутся все богатые люди, известные, которые всякому дому сделают честь.
Он увидит, как мы к нему относимся. Ты позаботилась о ликерах? А в одиннадцать часов шербет и оршад, да?
— Пожалуйста, не беспокойся. Приготовь лучше свои сигары. Достань те, которые для особенных случаев.
— Будь покойна, такие гаваны, которые только у нас и покуришь. Три франка штука.
— Смотри не забудь шепнуть ему словечко после кофе.
Жюшера важно поднял руку.
— Предоставь уж мне действовать. Я знаю, как с ним надо обходиться. Человек он очень податливый, не гордый. Он никогда не скажет «мой друг министр»… нет, я раз двадцать слышал, как он говорил о Робле — совершенно просто: ,,я хлопнул по плечу Робле… Я сказал ему: ах ты шутник!.. Последний раз, когда я видел добряка Эмиля", и все в таком роде. Уверяю тебя, он нисколько не ломается, а между тем он на «ты» со всеми министрами.
Бьет половина девятого.
Сели за стол. Жена Жюшера, раскрасневшаяся от волнения или от нового тесного платья — жеманится и занимает гостя. Она замолкает только для того, чтобы с восторгом выслушать краткие «да» и «нет» друга министра. И она говорит и говорит без конца.
— Не правда ли, мосье Трулья, выставки в этот год невозможно утомительны? Это просто ужасно, этот бесконечный ряд расписных полотен… Немножко тимбаль, де воляйль де Россини, это исключительно для вас о, да вы ничего не кушаете… трюфелей, пожалуйста!..
Трулья, не говоря ни слова, берет трюфелей. Он очарован таким вниманием. Немножко удивлен. Как эти люди любезны, какой дружеский прием! Право, это очень редко в наши дни, тем более, редко, что, в сущности, здесь не может быть никакой задней мысли. На что могут рассчитывать эти люди?
И Трулья, всегда очень сдержанный, сидит с открытым улыбающимся лицом, очень довольный своим случайным знакомством в клубе. Какой славный этот Жюшера, а в рамс это незаменимый партнер… и как вкусно это тимбаль де воляйль.
— Пожалуйста, шате-лафит!
Сладкий голос хозяйки выводит его из размышления. Лакей ждет, наклонив высокую бутылку. Трулья послушно подставляет стакан.
— Семьдесят пятого года! — многозначительно заявляет сидящий напротив Жюшера-муж. — Славный год!
Дружеским жестом он поднимает свой стакан, Трулья отвечает ему тем же. Голоса гостей становятся все оживленнее; все сильнее возбуждение от изысканных дорогих вин и нежного аромата цветов. Разгоряченные дамы обмахивают веерами свои декольтированные плечи. Черные фраки, наклоняясь друг к другу, перешептываются, поглядывая на Трулья. Одним словом, Трулья центр всего стола, к нему несутся все сердца; а Жюшера-муж прямо ест его глазами.
— Не хотите-ли павлина с трюфелями?
Нет? Трулья не хочет павлина с трюфелями… Госпожа Жюшера в отчаянии и сам Жюшера в тревоге. Он бросает своей жене укоризненный взгляд. Как неудачно выбрали блюдо! Он не любит павлинов! Вообще, что за дикая идея подавать павлинов? И заветная красная ленточка уходит из глаз Жюшера! Красноречивым взглядом он дает понять жене, чтобы скорей исправили оплошность и подавали следующее блюдо…
Жена Жюшера думает, что теперь настал момент окончательно обольстить своего гостя. Но как подойти к щекотливому вопросу? Как навести разговор на волнующую тему, на высокие политические связи, которые… которыми… или разве прямо с головой окунуться в воду?
— Вот вы, мосье Трулья, постоянно вращаетесь в обществе знаменитых и сильных людей…
Трулья слегка повернулся и взглянул на нее вопросительно… Она на минуту смущена, но потом храбро продолжает:
— Вы друг детства, можно сказать, постоянный спутник…
Неопределенный жест со стороны Трулья…
— О, не противоречьте! Мы знаем, что скромны… Верный спутник знаменитого Робле…
— Президента совета, — подсказывает вполголоса Жюшера супруг.
Момент всеобщего восхищения и ожидания. Трулья резко отчеканивает:
— Робле-министра. Не знаю.
Что? Как? Трулья должно быть сума сошел? Супруги Жюшера беспокойно переглядываются. В ушах у них звон и шум.
Трулья продолжает неумолимо, с жестоким сарказмом:
— Извините меня, сударыня, но я совсем не друг министра. Я его никогда в глаза не видал. Я друг Робле, известного фабриканта сукон.
— Они родственники? — молит дрожащим голосом г-жа Жюшера, хватаясь за последний луч надежды.
— Понятия не имею.
Ледяное молчание. Г-жа Жюшера стала малиновая, господин Жюшера бледен, как скатерть. Где ты ленточка-мечта? Тяжелая минута. Окаченные ледяным душем, супруги не могут прийти в себя.
— А я думала… — говорит простодушно г-жа Жюшера.
И когда лакей, задыхаясь от сдерживаемого смеха, подает с достоинством развенчанному гостю спаржу, который, как ни в чем не бывало накладывает ее себе на тарелку, г-жа Жюшера поворачивается к своему соседу слева и вступает с ним в оживленную беседу.
Черепица — нет, целая крыша обрушилась на голову Жюшера-мужа. Он совершенно подавлен. Кругом него оживленные голоса; но он ничего не слышит, даже своей собственной жены, которая бросает ему с горьким упреком, когда все гости перешли в гостиную:
— Перемени, по крайней мере, сигары!
Текст издания: журнал «Пробуждение», 1910, № 6.