Дон Кихот Ламанчский (Сервантес; Греч)/1868 (ДО)

Дон Кихот Ламанчский
авторъ Мигель де Сервантес, пер. Алексей Греч

Оригинал: французскій. — Перевод опубл.: 1868. Источникъ: Рассказ для детей. С 78 иллюстрациями Густава Доре.az.lib.ru

ДОНЪ КИХОТЪ ЛАМАНЧСКІЙ

РАЗСКАЗЪ ДЛЯ ДѢТЕЙ ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО А. ГРЕЧА СЪ 78 ИЛЛЮСТРАЦІЯМИ ГУСТАВА ДОРЕ ИЗДАНІЕ ТОВАРИЩЕСТВА М. О. ВОЛЬФЪ С.-ПЕТЕРБУРГЪ Гостиный дворъ, №№ 17 и 18 МОСКВА Петровка, д. Михалкова, № 5

ОГЛАВЛЕНІЕ

Глава I. Кто былъ Донъ Кихотъ и какъ онъ вступилъ въ рыцарство

Глава II. Пастухъ и хозяинъ. — Большое сраженіе. — Донъ Кихота приводятъ домой. — Сожженіе его библіотеки. — Новыя причуды

Глава III. Какимъ образомъ храбрый Донъ Кихотъ окончилъ приключеніе съ вѣтряными мельницами. — Поединокъ отважнаго бискайца съ храбрымъ героемъ Ламанчскимъ

Глава IV. Разговоръ между Донъ Кихотомъ и Санчо Пансою. — Прибытіе ихъ къ пастухамъ и прибываніе у нихъ

Глава V. Ужасное сраженіе съ погонщиками лошаковъ. — Приключенія въ гостиницѣ. — Донъ Кихотъ побѣжденъ, а Санчо осмѣянъ

Глава VI. Странное сраженіе съ двумя стадами овецъ. — Удивительное приключеніе. — Водяныя мельницы

Глава VII. Завоеваніе шлема Мамбренова. — Какимъ образомъ Донъ Кихотъ освободилъ многихъ несчастныхъ, которыхъ отводили въ такое мѣсто, въ которое они не хотѣли идти. — Глупости Донъ Кихота

Глава VIII. Конецъ покаянію «рыцаря печальнаго образа». — Исторія принца Микомиконина. — Возвращеніе въ гостиницу. — Ужасное сраженіе, въ которомъ Донъ Кихотъ остается побѣдителемъ

Глава IX. Приключеніе въ гостиницѣ

Глава X. Очарованіе Донъ Кихота. — Важное и непріятное приключеніе. — Возвращеніе въ деревню

Глава XI. Третій выѣздъ Донъ Кихота. — Баккалавръ Карраско. — Приключеніе съ колесницею смерти

Глава XII. Странная встрѣча храбраго Донъ Кихота съ рыцаремъ Зеркалъ. — Кто таковъ былъ рыцарь Зеркалъ и оруженосецъ его Донъ Діего

Глава XIII, въ которой увидятъ доказательство самой великой храбрости, которую когда-либо выказалъ Донъ Кихотъ. — Пребываніе его у Донъ Діего. — Пещера Монтесиносская. — Что увидѣлъ въ ней герой нашъ

Глава XIV. Приключеніе съ очарованною лодкою. — Какимъ образомъ датъ герой встрѣтилъ прекрасную даму, занимавшуюся охотою. — Пріемъ Донъ Кихота и Санчо Пансы у герцога и герцогини

Глава XV. Исторія Долориды. — Очарованный конь

Глава XVI. Совѣты, данные Донъ Кихотомъ Санчо относительно управленія островомъ. — Пріемъ, сдѣланный Санчо въ его столицѣ. — Что съ нимъ случилось на островѣ Баратаріи

Глава XVII. Донъ Кихотъ спасаетъ жизнь герцогинѣ

Глава XVIII. Непріятное окончаніе правленія Санчо Пансы. — Его отъѣздъ съ острова Баратаріи, и что случилось съ нимъ дорогою

Глава XIX. Отъѣздъ Донъ Кихота и Санчо отъ герцога и герцогини. — Прибытіе въ Барселону. — Приключеніе съ рыцаремъ бѣлой луны. — Возвращеніе на родину

Глава XX. Болѣзнь и смерть Донъ Кихота

ГЛАВА I
КТО БЫЛЪ ДОНЪ КИХОТЪ, И КАКЪ ОНЪ ВСТУПИЛЪ ВЪ РЫЦАРСТВО.

Въ небольшой Ламанчской деревнѣ, въ Испаніи, жилъ нѣкогда сельскій дворянинъ, все имущество котораго заключалось въ старомъ копьѣ, заржавленномъ тарчѣ^[1], исхудалой клячѣ и охотничьей собакѣ. Кусокъ коровьяго мяса или баранины, винигретъ къ ужину, блюдо чечевицы въ постные дни, потроха по субботамъ, а по воскресеньямъ жареный голубь, обходились ему въ три четверти всего годоваго дохода. На остальное онъ покупалъ кафтанъ тонкаго сукна, исподнее платье, бархатную обувь для праздниковъ и одежду изъ грубаго сукна для будней. Въ домѣ его жили ключница, перешедшая уже за сорокъ лѣтъ, племянница, которой еще не было двадцати лѣтъ, и слуга, годный во всякую работу. Дворянинъ нашъ доживалъ пятый десятокъ лѣтъ. Онъ былъ силенъ, крѣпокъ, худощавъ тѣломъ и лицемъ, вставалъ рано и страстно любилъ охотиться. Его прозывали Кихадой, или Кесадой.

Въ свободные часы, т. е. въ продолженіе трехъ четвертей дня, онъ забавлялся чтеніемъ рыцарскихъ романовъ, и страсть эта усилилась въ немъ до такой степени, что поглотила въ себѣ -всѣ прочія наклонности; онъ даже продалъ нѣсколько изъ принадлежавшихъ ему участковъ земли, чтобъ составить себѣ многочисленную библіотеку самыхъ причудливыхъ сочиненій. Вскорѣ дни показались ему короткими, и онъ проводилъ ночи, питая воображеніе этими пустяками. Бѣдная голова его наполнилась одними колдовствами, драками, турнирами, битвами, ранами; онъ принялъ это все вранье за дѣйствительность и совершенно спятилъ съ-ума.

Наконецъ, ему пришла въ голову самая странная мысль, какую только можно было вообразить: онъ вздумалъ воскресить въ своемъ лицѣ странствующее рыцарство и пуститься по бѣлу-свѣту отыскивать приключеній, принимая на себя видъ защитника притѣсненныхъ. Онъ помышлялъ только объ исполненіи этого прекраснаго намѣренія. Первымъ дѣломъ для него было вычистить старое оружіе, принадлежавшее его пра-прадѣду. Онъ его починилъ, какъ только могъ; но увы! отъ шлема оставался только шишакъ: онъ искусно придѣлалъ къ нему все прочее изъ картузной бумаги; для каски, конечно, бумага была не слишкомъ прочна, но, чтобъ помочь бѣдѣ, онъ прикрѣпиль внутри желѣзные прутики и считалъ его съ тѣхъ поръ сдѣланнымъ изъ лучшей и испытанной стали. Послѣ того онъ позаботился о своемъ конѣ, и хотя бѣдная кляча его была не что иное, какъ живой скелетъ, онъ ее не промѣнялъ бы на Буцефала Александра Великаго. Четыре дня сряду онъ придумывалъ названіе, которое бы могъ ей дать; онъ желалъ сыскать ей имя звучное и важное: выборъ его палъ на Росинанту. Самъ онъ назвался Донъ Кихотомъ Ламанчскимъ, чтобы и родина его раздѣляла славу, которую онъ надѣялся пріобрѣсть.

Нашъ герой, принявъ такимъ образомъ всѣ необходимыя мѣры, не хотѣлъ далѣе отлкадывать исполненіе своего предпріятія. Однажды, еще до зари, онъ вооружился съ ногъ до головы, сѣлъ на Росинанту и выѣхалъ въ ворота скотнаго двора. Онъ не проѣхалъ и ста шаговъ въ поле, какъ едва не остановился отъ угрызенія совѣсти: его никто не посвящалъ въ рыцарство; но онъ нашелъ, чѣмъ помочь горю, рѣшившись поручить это дѣло первому, попавшемуся ему на-встрѣчу. Итакъ онъ продолжалъ дорогу, оставивъ Росинанту идти по произволу, полагая, что въ этомъ заключается вся сущность приключеній.

Подвигаясь медленно и погрузись въ мечты, онъ размышлялъ про себя: «Какую радость доставлю я будущимъ поколѣніямъ разсказомъ о предстоящихъ мнѣ подвигахъ! И ты, кто бы ни былъ, мудрый чародѣй, которому падетъ въ удѣлъ начертать эти правдивыя и чудныя приключенія, не забудь благороднаго коня моего, Росинанту, вѣрнаго сподвижника трудовъ моихъ, раздѣляющаго со мною всѣ опасности».

Во время этихъ размышленій солнце такъ палило его голову, что у него растаялъ бы мозгъ, если бы въ головѣ еще оставалась хоть частица его. Онъ ѣхалъ почти цѣлый день, не встрѣчая ни малѣйшаго случая для упражненія силы руки своей; подъ вечеръ, лошадь и онъ самъ остановились, истомленные голодомъ. Озираясь во всѣ стороны, чтобы отыскать какой-либо замокъ или лачугу для убѣжища, онъ увидѣлъ гостиницу и поспѣшно направился къ ней. Случайно, у дверей трактира стояли двѣ дѣвушки, которыхъ Донъ Кихотъ принялъ за барышень высшаго круга, потому что повсюду отыскивалъ то, чего начитался въ рыцарскихъ разсказахъ. Поэтому же онъ представилъ себѣ гостиницу замкомъ со рвами, подъемными мостами, башнями и бойницами. Въ ту же минуту свинопасъ затрубилъ въ изломанный рогъ, для созванія стада. Донъ Кихотъ не преминулъ увѣрить себя, что карла извѣщаетъ этими звуками о его прибытіи; онъ радостно приблизился къ служанкамъ и сказалъ имъ, открывая худощавое и запыленное лице: «Не бойтесь ничего, сударыни; законы рыцарства, которымъ я подчиненъ, запрещаютъ мнѣ обижать кого бы то ни было, но предписываютъ быть, къ вашимъ услугамъ». Удивленныя служанки не могли удержаться отъ смѣха. Нашъ герой начиналъ негодовать, но, къ счастію, явился трактирщикъ. Это былъ хитрый андалузецъ, тонкій проныра и лукавый, какъ школьникъ. Онъ самъ съ трудомъ удержался отъ смѣха при видѣ странной физіономіи Донъ Кихота; но страшась разсердить его, сказалъ очень учтиво:

— Достопочтенный рыцарь, если вы ищете пристанища, вы здѣсь найдете все, кромѣ кровати.

Довольный предупредительностью коменданта крѣпости, потому что принялъ трактирщика за коменданта, Донъ Кихотъ поспѣшно отвѣчалъ:

— Высокопочтенный владѣтель замка! Я буду доволенъ всѣмъ на свѣтѣ; въ оружіи заключается нарядъ мой; въ битвахъ нахожу покой.

Трактирщикъ, видя, что имѣетъ дѣло съ съумасшедшимъ, подбѣжалъ къ лошади, чтобы придержать стремя Донъ Кихоту, который слѣзъ съ сѣдла съ трудомъ и въ изнеможеніи, потому что въ девять часовъ вечера еще не ѣлъ ничего съ утра. Росинанта тотчасъ же поплелась въ конюшню, а Донъ Кихотъ вошелъ въ столовую, гдѣ намѣревался раздѣться. Но какъ ни старался, онъ не могъ снять съ себя болѣе двухъ частей латъ своихъ; освободить голову изъ нагрудника и шлема не было возможности, потому что онѣ ихъ связалъ зелеными ленточками, которыя должно было бы перерѣзать, а онъ на это не соглашался ни подъ какимъ видомъ. Онъ рѣшился остаться всю ночь въ шлемѣ, что придавало ему очень смѣшной видъ. Послѣ того у него спросили, не хочетъ-ли онъ кушать.

— И очень, — отвѣчалъ рыцарь откровенно.

Къ несчастію, это было въ пятницу, въ день постный, и во всей гостиницѣ не нашли ничего, кромѣ дурнаго дорша, съ черствымъ ржанымъ хлѣбомъ. Пресмѣшно было, когда онъ хотѣлъ приняться за ѣду. Нагрудникъ не допускалъ его нагибаться, и ему нужно было подносить кушанье ко рту; пить ему не былобы возможности, еслибъ трактирщикъ не придумалъ срѣзать длинный тростникъ, которымъ Донъ Кихотъ могъ всасывать вино. Мнимый рыцарь сносилъ все это терпѣливо, чтобы не перерѣзать зеленыхъ ленточекъ. Его огорчало одно, что онъ еще не былъ посвященъ въ рыцарство! Мучимый этою мыслію, нашъ герой, не докончивъ ѣды, призываетъ трактирщика, замыкается вмѣстѣ съ нимъ въ конюшнѣ и бросается передъ нимъ на колѣна.

— Храбрый рыцарь, — восклицаетъ онъ: — прошу у васъ милости!

Удивленный трактирщикъ долго старался его поднять на ноги; но видя, что все тщетно, обѣщалъ исполнить его желаніе.

— Я ожидалъ отъ васъ этого снисхожденія, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — желаю, чтобы завтра, чуть свѣтъ, вы посвятили меня въ рыцарскій орденъ, а до этого времени позволили мнѣ приготовиться къ новому званію въ часовнѣ вашего замка.

Трактирщикъ, какъ мы уже сказали, человѣкъ хитрый, хотѣлъ потѣшиться и отвѣчалъ:

— Такое желаніе достойно вашей высокой души, и для исполненія его вы не могли избрать никого лучше меня. Я самъ въ молодости предавался почетному занятію этому. Предмѣстія Малаги, рынки Севильи, Сеговіи, Валенсіи, гавани, площади, общественныя гульбища, послѣдніе кабаки Толецкіе были свидѣтелями моихъ дѣяній. На старости я удалился въ здѣшній замокъ, въ которомъ даю пристанище всѣмъ странствующимъ рыцарямъ: теперь у меня нѣтъ часовни, въ которой бы вы могли приготовиться къ церемоніи; я ее срылъ и скоро построю другую, получше. Но вы знаете, что въ случаѣ крайности можно приготовляться гдѣ бы то ни было; въ нынѣшнюю ночь можете избрать для этого дворъ моего замка, въ которомъ есть все, что требуется. Завтра мы совершимъ церемонію. Взяли ли вы съ собою денегъ? прибавилъ онъ.

— Денегъ? возразилъ Донъ Кихотъ: — я нигдѣ не читалъ, чтобы странствующій рыцарь носилъ съ собою этотъ презрѣнный металлъ.

— Вы ошибаетесь, — сказалъ ему трактирщикъ: — историки не упоминаютъ о томъ, полагая, что оно подразумѣвается: могу васъ увѣрить, что у всѣхъ у нихъ былъ полный кошелекъ. Поэтому приказываю вамъ, какъ сыну по рыцарству, никогда не странствовать безъ денегъ: и вамъ, и всѣмъ будетъ отъ того лучше. Не дурно было бы, еслибъ васъ сопровождалъ оруженосецъ.

Донъ Кихотъ обѣщался послѣдовать его совѣту и тотчасъ вынесъ оружіе свое на ясли, бывшія на дворѣ, подлѣ колодезя. Держа тарчъ и копье въ рукахъ, началъ онъ ходить по двору, бодрясь и принимая развязный видъ. Между тѣмъ ночь, при лунномъ сіяніи, посвѣтлѣла. Одинъ изъ погонщиковъ лошаковъ, остановившихся въ трактирѣ, вздумалъ напоить своихъ лошаковъ и вышелъ изъ дому, чтобы очистить ясли. Донъ Кихотъ, видя, что кто-то приближается, закричалъ ужаснымъ голосомъ:

— Не смѣй коснуться моего оружія, дерзновенный; ты жизнію поплатишься за отвагу.

Не заботясь объ этихъ угрозахъ, погонщикъ взялъ оружіе и отбросилъ его въ сторону. Въ ту же минуту нашъ герой кинулъ щитъ, схватилъ копье обѣими руками и нанесъ бѣдняку такой сильный ударъ по головѣ, что тотъ упалъ безъ движенія къ его ногамъ. Послѣ этого подвига, Донъ Кихотъ поднялъ свое оружіе, хладнокровно сложилъ на прежнее мѣсто и снова началъ расхаживать.

Вскорѣ потомъ другой погонщикъ, не зная ничего о случившемся, также хотѣлъ напоить лошаковъ, и снялъ оружіе съ яслей. Донъ Кихотъ немедленно поднялъ копье, не говоря ни слова, и съ размаха переломилъ на его головѣ, раскроивъ ее на нѣсколько частей; но тутъ товарищи раненыхъ принимаются бросать въ героя камнями. Донъ Кихотъ закрывается тарчемъ и защищается со всѣхъ сторонъ. Трактирщикъ, видя трагическій оборотъ, который принимаетъ его шутка, бросается къ погонщикамъ, разсказываетъ имъ о съумасшествіи ихъ противника и съ трудомъ убѣждаетъ ихъ покинуть поле битвы. Послѣ того оръ приближается къ Донъ Кихоту и толкуетъ ему, что этихъ испытаній достаточно, и что наступило мгновеніе къ принятію его въ рыцарскій орденъ. Донъ Кихотъ безъ труда убѣждается словами мнимаго владѣтеля замка, который идетъ за счетною книгою, въ которой записывалъ расходъ на солому, и возвращается съ мальчикомъ, держащимъ въ рукахъ огарокъ свѣчи; съ нимъ вышли и обѣ служанки, о которыхъ мы уже говорили. Тогда трактирщикъ поставилъ новаго рыцаря на колѣна, пробормоталъ нѣсколько словъ, будто бы вычитанныхъ изъ книги и, поднявъ руку, опустилъ ее довольно безцеремонно на шею Донъ Кихота, котораго въ то же мгновеніе ударилъ плашмя шпагою. Затѣмъ, одна изъ дѣвушекъ опоясала его шпагой, другая привязала ему шпоры. Донъ Кихотъ, посвященный такимъ образомъ въ рыцарство по всѣмъ правиламъ, горя нетерпѣніемъ пуститься въ странствія, побѣжалъ сѣдлать Росинанту и, сидя верхомъ, обнялся съ трактирщикомъ, который, обрадовавшись, что можетъ отдѣлаться отъ него, отпустилъ его отъ всей души, не требуя никакой платы.

ГЛАВА II
ПАСТУХЪ И ХОЗЯИНЪ. — БОЛЬШОЕ СРАЖЕНІЕ. — ДОНЪ КИХОТА ПРИВОДЯТЪ ДОМОЙ. — СОЖЖЕНІЕ ЕГО БИБЛІОТЕКИ. — НОВЫЯ ПРИЧУДЫ.

Начинало свѣтать, когда Донъ Кихотъ вышелъ изъ гостиницы. Онъ поѣхалъ по дорогѣ къ своей деревушкѣ, рѣшившись послѣдовать совѣтамъ трактирщика относительно денегъ и оруженосца, которыми ему было необходимо обзавестись. Вдругъ, въ чащѣ лѣса, онъ услышалъ жалобные крики. — «О, какое счастіе! воскликнулъ онъ: — небо дозволяетъ мнѣ нынѣ же исполнить священнѣйшій долгъ моего званія». Онъ немедленно направляетъ шаги къ тому мѣсту, въ которомъ послышались крики, и видитъ молодаго человѣка, нагаго отъ пояса до верху, привязаннаго къ дубу. Высокій и сильный крестьянинъ билъ его ремнемъ, сопровождая каждый ударъ совѣтомъ или выговоромъ. Несчастный кричалъ: «Простите, простите! Впредь я буду старательнѣе пасти стадо!»

Донъ Кихотъ, видя это варварство, беретъ копье на перевѣсъ и восклицаетъ крестьянину грознымъ голосомъ: «Невѣжливый рыцарь, вы поступаете, какъ бездѣльникъ; садитесь на лошадь и защищайтесь!»

Крестьянинъ, считая себя уже мертвымъ при видѣ этого вооруженнаго привидѣнія, отвѣчалъ подобострастно: «Господинъ рыцарь! мальчишка этотъ у меня наемный и такъ худо пасетъ моихъ барановъ, что не проходитъ дня, въ который бы у меня не пропадало по барану».

— Настоящая причина, почему онъ меня бьетъ, — отвѣчалъ пастухъ: — та, что не хочетъ мнѣ заплатить жалованья за девять мѣсяцевъ, по семи реаловъ за мѣсяцъ.

— Я ему долженъ гораздо менѣе, — возразилъ крестьянинъ: — изъ этой суммы надобно вычесть три пары башмаковъ и плату за два кровопусканія, за которыя я заплатилъ, когда онъ былъ боленъ.

— Скорѣе же отвяжите этого мальчика, — прервалъ его Донъ Кихотъ: — и заплатите ему немедленно, или я васъ уничтожу; ваши вычеты будутъ ему зачтены за побои.

— Къ несчастію, у меня съ собою нѣтъ денегъ, — сказалъ крестьянинъ, поспѣшно отвязывая пастуха; — но пусть Андресъ пойдетъ со мною домой, и я ему заплачу до послѣдняго мараведи.

— Избави Богъ, — воскликнулъ пастухъ: — когда мы отойдемъ отъ васъ, онъ съ меня сдеретъ кожу.

— Онъ не посмѣетъ сдѣлать ничего, — возразилъ нашъ герой: — въ этомъ ручается его уваженіе ко мнѣ; когда онъ мнѣ поклянется честнымъ словомъ рыцаря, я его отпущу и поручусь за уплату.

Крестьянинъ тотчасъ поклялся именемъ всѣхъ возможныхъ рыцарскихъ орденовъ, и Донъ Кихотъ, пришпоривъ Росинанту, удалился рысью.

Когда онъ скрылся изъ глазъ, крестьянинъ сказалъ пастуху:

— Пойдемъ же за расплатою, назначенною мнѣ этимъ защитникомъ притѣсненныхъ.

— Хорошо, — отвѣчалъ Андресъ: — не то, я тотчасъ же отыщу и приведу сюда этого добраго рыцаря, который васъ накажетъ.

— Разумѣется; но, чтобы увеличить плату, нужно прибавить долгъ…

И, схвативъ пастуха, онъ его опять привязалъ къ дубу и началъ бить такъ крѣпко, что бѣдняжка лишился чувствъ. Наконецъ, отвязавъ его, сказалъ:

— Ступай за своимъ защитникомъ; посмотримъ, какъ-то онъ защититъ тебя.

Андресъ ушелъ съ угрозами совершенно избитый, тогда какъ хозяинъ его остался невредимъ и хохоталъ во все горло.

Между тѣмъ, нашъ герой продолжалъ свой путь, гордясь, что отвратилъ жестокую несправедливость. Влекомая инстинктомъ, Росинанта, которою Донъ Кихотъ и не правилъ, машинально направилась къ конюшнѣ, какъ вдругъ въ нѣкоторомъ разстояніи показалось нѣсколько человѣкъ верхомъ. Это были, какъ оказалось впослѣдствіи, Толедскіе купцы, ѣхавшіе за шелкомъ въ Мурсію. Они ѣхали вшестеромъ, съ зонтиками; за ними слѣдовали четверо слугъ верхомъ и трое пѣшихъ погоньщиковъ лошаковъ.

Донъ Кихотъ вдругъ вообразилъ себѣ, что его ожидаетъ новое приключеніе и, помѣстившись посреди дороги, закричалъ дерзкимъ голосомъ проѣзжимъ: — Не смѣйте ѣхать далѣе, если не признаете странствующаго рыцарства самымъ благороднымъ, самымъ великолѣпнымъ и самымъ священнымъ учрежденіемъ на земли!

Удивленные этимъ, купцы остановились, чтобы разсмотрѣть странную фигуру нашего героя; но одинъ изъ нихъ, нетерпѣливѣе другихъ, вскорѣ воскликнулъ:

— Какую чепуху несетъ этотъ съумасшедшій?

— Странствующее рыцарство не пустяки, презрѣнные канальи! отвѣчаетъ Донъ Кихотъ, пылая гнѣвомъ: — Вы тотчасъ же поплатитесь за ложь и поруганіе.

При этихъ словахъ онъ бросается съ копь, емъ въ рукѣ на того, кто съ нимъ началъ говорить, но Росинанта спотыкается и падаетъ съ сѣдокомъ, который, при щитѣ, шпорахъ и тяжести вооруженія, никакъ не можетъ подняться съ земли. Если усилія его были тщетны, то языкъ не оставался празднымъ: — «Не убѣгайте трусы, — кричалъ онъ: — не упади мой конь, я бы васъ уже наказалъ порядкомъ.» Одинъ погоньщикъ лошаковъ, выведенный изъ терпѣнія бранью и хвастовствомъ его, вырвалъ изъ рукъ рыцаря копье, переломилъ его въ куски и, вооружась обломкомъ, сломилъ и его на спинѣ Донъ Кихота. Послѣ одного обломка, онъ поднялъ другіе и прекратилъ побои только тогда, когда избилъ нашего героя, какъ хлѣбъ подъ молотиломъ. Довершивъ дѣло съ послѣднимъ обломкомъ, погонщикъ догналъ своихъ сѣдоковъ, которые уже продолжали путь.

Оставшись одинъ, Донъ Кихотъ вновь попытался встать на ноги; но избитый и почти изнемогшій, онъ былъ принужденъ остаться на землѣ и, лежа, припоминалъ себѣ, какъ бы въ утѣшеніе, всѣ подобныя непріятности, случавшіяся съ странствующими рыцарями, его образцами. Невозможно было бы повторить всѣ странности, которыя онъ говорилъ вслухъ, пока его не увидѣлъ поселянинъ его деревни, только-что снесшій рожь на мельницу и проходившій по дорогѣ. Подойдя къ нему, онъ отвязалъ полуизломанное забрало несчастнаго рыцаря, умылъ ему лицо и вскорѣ узналъ его.

— Какъ! это вы, Донъ Кихотъ? спросилъ онъ: — кто это васъ такъ отдѣлалъ? — Но на эти вопросы не было другаго отвѣта, кромѣ новыхъ глупостей. Поселянинъ, видя, что невозможно узнать ничего путнаго, съ трудомъ посадилъ нашего героя на своего осла; потомъ, собравъ всѣ обломки оружія, даже щепы копья, связалъ ихъ и прицѣпилъ къ Росинантѣ. Послѣ того, онъ взялъ одною рукою лошадь подъ устцы, другою осла за поводья, и такимъ образомъ, въ размышленіи о бѣснованіяхъ Донъ Кихота, пошелъ къ деревнѣ. Когда они пришли домой, день уже начиналъ склоняться. Поселянинъпривелъ Донъ Кихота къ его дому, въ которомъ всѣ были въ крайнемъ волненіи отъ его продолжительнаго отсутствія.

Мирный судья и цирюльникъ, лучшіе друзья Донъ Кихота, были въ ту минуту у него. Служанка кричала во всю мочь:

— Что вы скажете на это, Перо Пересъ? (такъ звали судью). Вотъ уже шесть дней, какъ мой баринъ пропалъ безъ вѣсти! Проклятыя рыцарскія книги! Клянусь небомъ, онъ помѣшался на нихъ.

— Ахъ, синьоръ Никола, — продолжала племянница, обращаясь къ цирюльнику: — надобно знать, что дядя мой иногда просиживалъ за этими опасными романами по двое сутокъ! Тогда часто онъ вдругъ вскакивалъ, бралъ шпагу и бросался колоть стѣну, кричалъ во все горло, что поразилъ четырехъ великановъ выше башенъ и, когда утомлялся, выпивалъ стаканъ холодной воды, утверждая, что этотъ драгоцѣнный напитокъ подаренъ ему, для исцѣленія отъ ранъ, благосклоннымъ къ небу волшебникомъ Эскифомъ.

— Мы мало обращали вниманія на опасность этихъ книгъ, — говорилъ судья: — но завтра же я подамъ сильный примѣръ.

Въ эту минуту поселянинъ, приведшій Донъ Кихота, постучался въ дверь. Отпираютъ, узнаютъ чудака и бросаются цѣловать его.

— Остановитесь! говоритъ имъ холодно Донъ Кихотъ, самъ не будучи въ силахъ сойти съ осла. — Я сильно раненъ при паденіи моей лошади. Снесите меня на постель и приведите ко мнѣ, если возможно, мудрую волшебницу, которая уврачевала бы мои раны.

— Ну вотъ слышите-ли? кричала служанка. — Не говорила-ли я вамъ? Погодите, сударь, мы васъ вылечимъ и безъ волшебницы.

Рыцаря отнесли въ постель, и когда начали искать ранъ, не нашли ни одной.

— Меня только помяло, — сказалъ онъ: — потому что когда я сражался съ десятью ужасными гигантами, лошадь моя упала подо мною.

— Такъ! онъ бредитъ великанами! замѣтилъ судья. — Завтра, никакъ не позже, всѣ книги будутъ сожжены.

Къ Донъ Кихоту обратились еще съ другими вопросами, на которые онъ не отвѣчалъ, говоря только, что онъ голоденъ, и что его клонитъ ко сну. Желанія его были исполнены.

На другое утро, когда рыцарь еще наслаждался сномъ, судья, въ сопровожденіи друга своего цирюльника, пришелъ въ домъ больнаго и приказалъ открыть комнату съ библіотекою. шлемянница и ключница вошли туда вмѣстѣ съ ними. Они нашли тамъ около сотнитолстыхъ книгъ и множество маленькихъ, въ красивомъ переплетѣ.

Побросать всѣ книги изъ окна, собрать ихъ въ кучу, и поджечь — такъ было рѣшено, и такъ было исполнено. Вскорѣ столбъ дыма поднялся на дворѣ подъ самымъ окномъ, и послышался голосъ ключницы, которая, мѣшая золу длинною палкою, съ торжествомъ восклицала:

— Слава Богу! Мы побѣдили!

Эти радостные крики какъ бы пробудили Донъ Кихота; въ ту минуту онъ закричалъ во все горло:

— Ко мнѣ, ко мнѣ, храбрые рыцари! недостойные одерживаютъ побѣду!

Всѣ прибѣжали къ нему и нашли его возлѣ постели сражающимся съ воздухомъ, какъ въ бреду. На него бросились и, отнявъ шпагу, съ трудомъ опять уложили его въ постель. Тогда онъ обратился къ судьѣ и сказалъ ему:

— Не правда ли, очень стыдно, что, по милости чародѣя, главный, призъ турнира достался придворнымъ рыцарямъ, когда вся заслуга на нашей сторонѣ?

— Утѣшьтесь, — сказалъ ему судья: — счастіе измѣнчиво, и что сегодня потеряешь, то наверстаешь завтра.

— Вашими устами медъ пить, господинъ министръ юстиціи, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ; — но теперь накормите меня.

Ему подали завтракъ; насытившись, онъ тотчасъ же заснулъ.

Въ ту же ночь судья и цирюльникъ, желая пресѣчь зло въ главномъ основаніи, приказали заложить дверь, ведущую въ комнату съ книгами, и научили племянницу, чтобъ на вопросъ Донъ Кихота она ему отвѣчала, что книги унесены чародѣемъ.

Черезъ два дня послѣ того, Донъ Кихотъ всталъ съ постели и тотчасъ же пошелъ въ библіотеку. Представьте себѣ его удивленіе, когда онъ не нашелъ и дверей ея. Онъ ходилъ взадъ и впередъ, ощупывалъ стѣну и, не видя ничего, наконецъ рѣшился спросить, что сталось съ его книгохранилищемъ.

— Престранное приключеніе, — отвѣчала племянница. — Во время вашего отсутствія, на облакѣ спустился къ намъ волшебникъ. Драконъ несъ его по воздуху. Онъ вошелъ въ вашу библіотеку: что онъ тамъ дѣлалъ — не знаю; но, спустя нѣсколько времени, вылетѣлъ въ трубу, наполнивъ весь домъ дымомъ. Улетая, онъ объявилъ, что называется Мугнатономъ.

— Это не Мугнатонь, — сказалъ Донъ Кихотъ: — это Фрестонъ. Я его знаю; онъ мой злѣйшій врагъ, потому что узналъ чародѣйствомъ, что покровительствуемый имъ рыцарь будетъ побѣжденъ мною.

— Непремѣнно такъ и будетъ, — отвѣчала племянница: — но, любезнѣйшій дядюшка, зачѣмъ вамъ вмѣшиваться во всѣ эти споры и странствовать по свѣту за приключеніями?…

Донъ Кихотъ не далъ ей договорить, вскрикнулъ на нее, и дѣло на этомъ остановилось.

Нашъ рыцарь провелъ цѣлыя двѣ недѣли, не говоря ничего о томъ, что замышляетъ новую экспедицію. Однако обстоятельства едва непринудили его отложить это предпріятіе; онъ скрытно уговаривалъ одного изъ сосѣднихъ поселянъ слѣдовать за нимъ въ качествѣ конюха; то былъ честный, хотя и бѣдный человѣкъ, весьма недальняго ума. Герой нашъ надавалъ ему тьму обѣщаній. — «Очень легко», повторялъ онъ ему безпрерывно, «странствующему рыцарю пріобрѣсти начальство надъ островомъ.» Санчо Панса (такъ назывался поселянинъ) особенно увлекся этою надеждою; рѣшился бросить жену и дѣтей и послѣдовать за нашимъ героемъ. Пріобрѣтя конюха, Донъ Кихотъ помышлялъ только, по совѣту трактирщика, какъ бы собрать денегъ. Онъ продалъ участокъ земли, заложилъ остальную часть, все съ убыткомъ, и заготовилъ себѣ довольно крупную сумму. Потомъ, исправивъ вооруженіе свое, онъ условился съ Санчо о времени отъѣзда. Онъ ему наказалъ взять съ собою, между прочимъ, мѣшокъ. Санчо обѣщалъ, что не забудетъ этого, и прибавилъ, что, не привыкнувъ много ходить пѣшкомъ, намѣренъ взять съ собою осла, добрую и сильную скотину. Слово оселъ нѣсколько поразило. Донъ Кихота; но онъ все же согласился, размысливъ, что отдастъ своему конюху лошадь перваго рыцаря, котораго ему удастся побѣдить.

Окончивъ всѣ приготовленія, Донъ Кихотъ и Санчо отправились въ дорогу ночью, не простившись ни съ кѣмъ, и удалились такъ быстро, что къ утру не боялись, чтобъ ихъ можно было догнать. Санчо Панса преважно ѣхалъ на своемъ ослѣ, видя между мѣшками, однимъ для съѣстныхъ припасовъ, другимъ для вина, и съ нетерпѣніемъ ожидая времени, когда его назначатъ начальникомъ. Донъ Кихотъ поѣхалъ опять по той же долинѣ, въ которой его такъ сильно безпокоили солнечные лучи во время перваго странствованія.

Санчо Панса, не могшій долгое время оставаться въ молчаніи, заговорилъ первый:

— Благородный странствующій рыцарь! сказалъ онъ: — умоляю вашу милость не забывать, объ островкѣ, который вы изволили мнѣ обѣщать, потому что я имъ буду управлять превосходно.

— Не безпокойся, другъ Санчо, — отвѣчалъ ему Донъ Кихотъ: — я буду великодушнѣе, нежели ты думаешь; обыкновенно, странствующіе рыцари для вознагражденія услугъ своихъ конюховъ ожидаютъ, чтобъ они состарѣлись, и тогда еще даютъ имъ какую-нибудь жалкую Провинцію, жалуя ихъ графами или маркизами; но я, если небо продлить дни мои, завоюю, дней въ шесть, такое большое государство, что отдамъ тебѣ одно изъ зависящихъ отъ него королевствъ.

— Поэтому, я буду королемъ, — отвѣчалъ Санчо: — Тереза Гютіересъ, наша ключнйщ, будетъ королевою, а мои малютки будутъ принцами-няфантами.

— Кто можетъ въ этомъ сомнѣваться!

— Я; жена моя такова, что ни за что не захочетъ быть королевой; графиней еще куда бы ни шло.

— Не безпокойся, все уладится къ лучшему; смотри только, выбери хорошихъ подданныхъ.

— Въ этомъ отношеніи полагаюсь вполнѣ на васъ: такой добрый господинъ, ^гкакъ ^гвы, скажетъ, что мнѣ взять и чего не брать.

ГЛАВА III.
КАКИМЪ ОБРАЗОМЪ ХРАБРЫЙ ДОНЪ КИХОТЪ ОКОНЧИЛЪ ПРИКЛЮЧЕНІЕ СЪ ВѢТРЯНЫМИ МЕЛЬНИЦАМИ. — ПОЕДИНОКЪ ОТВАЖНАГО БИСКАЙЦА СЪ ХРАБРЫМЪ ГЕРОЕМЪ ЛАМАНЧСКИМЪ.

Въ это время Донъ Кихотъ увидѣлъ вдали отъ тридцати до сорока вѣтряныхъ мельницъ.

— Другъ, — закричалъ онъ: — счастіе благопріятствуетъ намъ. Видишь ли это скопище великановъ?

— Какихъ великановъ?

— Тѣхъ, которые передъ нами, съ огромными руками, мили въ двѣ длиною.

— Берегитесь, сударь; это вѣтряныя мельницы, и вы принимаете крылья мельницъ за руки.

— Это великаны, говорю тебѣ; добычею съ нихъ начнемъ наше обогащеніе. Помолись за меня, покуда я буду сражаться съ противникомъ, превосходящимъ меня силою.

При этихъ словахъ онъ пришпориваетъ Росинанту, крича:

— Не убѣгайте, трусы, негодяи; я на васъ нападаю одинъ-одинехонекъ!

Тутъ поднялся вѣтеръ и крылья завертѣлись.

— О! размахивайте руками, сколько хотите; вы за это расплатитесь со мною.

Сказавъ это, онъ уперъ копье подъ мышку и бросился на первую мельницу, крыло которой, захвативъ его вмѣстѣ съ лошадью, отбросило шаговъ на двадцать въ сторону и раздробило копье. Санчо поспѣшаетъ къ нему на рысяхъ и находитъ своего барина почти безъ чувствъ: такъ его приласкала рука великана.

— Ну, что, — говоритъ онъ ему: — не сказывалъ ли я вамъ, что это вѣтряныя мельницы? Вы сомнѣвались, потому что ваша голова походитъ на мельницу.

— Тише, другъ Санцо! Въ военномъ дѣлѣ должно иногда подвергаться капризамъ судьбы, особенно когда насъ преслѣдуетъ сильный волшебникъ Фрестонъ, укравшій уже у меня мою библіотеку. Онъ-то превратилъ этихъ гигантовъ въ вѣтряныя мельницы, чтобы лишить меня славы побѣды надъ ними. Но потерпи немного; мой мечь восторжествуетъ, наконецъ, надъ его злобою.

— Пусть будетъ такъ! отвѣчалъ Санчо, помогая ему сѣсть на Росинанту, у которой было вывихнуто плечо.

Донъ Кихотъ пустился по дорогѣ къ Лапице, не сомнѣваясь, что мѣсто, посѣщаемое многими, будетъ богато приключеніями. Онъ очень сожалѣлъ, что лишился копья.

— Помню, — сказалъ онъ: — читалъ я про одного испанскаго рыцаря, который, изломавъ свой мечъ въ битвѣ, сломилъ толстую дубовую вѣтвь, которою убилъ столько мавровъ, что erb прозвали убоемъ. Хочу подражать ему. Я срублю себѣ булаву съ перваго дуба, который мнѣ встрѣтится, и этого оружія будетъ мнѣ достаточно для совершенія такихъ великихъ подвиговъ, что свѣтъ будетъ имъ удивляться.

— Дай-то Богъ! отвѣчалъ Санчо: — но поправьтесь немножко, вы совсѣмъ свалились на сторону.

— Признаюсь тебѣ, что я немного ушибся при паденіи, и если не жалуюсь на боль, такъ потому только, что странствущимъ рыцарямъ запрещены жалобы, хотя бы даже ихъ пронзили насквозь.

— Чортъ возьми! Если запрещеніе это простирается и на странствующихъ оруженосцевъ, не знаю, какимъ образомъ исполню я его. Предупреждаю васъ, что при малѣйшей царапинѣ я закричу, какъ бѣшеный. Но, сударь, какъ вамъ кажется, не пора ли обѣдать?

— Я не голоденъ, но ты можешь кушать, если хочешь.

Санчо не заставилъ повторять. Онъ усѣлся на своемъ ослѣ, вынулъ изъ мѣшка приготовленные имъ съѣстные припасы и поѣхалъ потихоньку позади своего господина, попивая изъ фляги и закусывая съ такимъ удовольствіемъ, что возбуждалъ зависть прохожихъ.

Наступила ночь. Они провели ее подъ деревьями. Донъ Кихотъ сломилъ толстый древесный сукъ и прикрѣпилъ къ нему желѣзо своего копья, сохраненное имъ. — Онъ не спалъ всю ночь, соображаясь съ уставами странствующихъ рыцарей. Что касается Санчо, онъ проспалъ до восхожденія солнца, и притомъ такъ сладко, что даже солнечные лучи, ударяя ему прямо въ глаза, не могли разбудить его. Донъ Кихотъ принужденъ былъ звать его пять или шесть разъ, крича во все горло. Первою заботою старательнаго оруженосца было приняться за бутылку; къ досадѣ своей, онъ нашелъ ее гораздо легче, нежели она была наканунѣ. Что касается храбраго Донъ Кихота, великія предпріятія, о которыхъ онъ думалъ въ продолженіе ночи, были повидимому достаточны для удовлетворенія его аппетита. Они оба опять пустились въ дорогу и вскорѣ увидали вдали городъ Лапице.

— Здѣсь-то, Санчо, другъ мой, — воскликнулъ Донъ Кихотъ: — здѣсь-то можемъ мы запустить руки по локоть въ то, что именно называютъ приключеніями. Но пуще всего помни, что ты никогда не долженъ обнажать меча, хотя бы видѣлъ меня въ самой ужасной опасности. Тебѣ въ такомъ только случаѣ позволяется сражаться, когда тѣ, которые нападутъ на меня, будутъ такія же низкія твари, какъ ты. Кромѣ этого случая, тебѣ запрещается вмѣшиваться въ мои дѣла.

— Будьте покойны, — отвѣчалъ Санчо: — никогда ннодно ваше приказаніе не будетъ исполнено точнѣе этого. Я отъ природы миролюбивъ и убѣгаю шума и ссоры. Впрочемъ, я не позволяю никому себя трогать и тотчасъ отвѣчаю кулакомъ.

— Ты имѣешь на это право. Впрочемъ, ты долженъ удерживать порывы природной храбрости.

— О, не безпокойтесь, буду удерживать ихъ, и увѣряю васъ, что буду въ совершенствѣ исполнять это наставленіе.

Между тѣмъ Донъ Кихотъ завидѣлъ двухъ ѣхавшихъ бенедиктинскихъ монаховъ, которые показались ему дромадерами. Они имѣли съ собою зонтики и дорожныя подзорныя трубы. Позади ихъ шли двое пѣшихъ слугъ, и ѣхала карета, окруженная четырьмя или пятью всадниками; въ каретѣ сидѣла бискайская дама, ѣхавшая въ Севилью, къ своему мужу, намѣревавшемуся отправиться въ Индію. — Двое бенедиктинцевъ, хотя слѣдовали по той же самой дорогѣ, но не принадлежали къ поѣзду этой дамы. — Донъ Кихотъ, увидѣвъ ихъ, сказалъ своему оруженосцу:

— Или я сильно ошибаюсь, или вотъ самое чудесное приключеніе. Эти черныя привидѣнія, ѣдущія къ намъ навстрѣчу, должно быть непремѣнно волшебники, похитившіе какую-нибудь принцессу и везущіе ее плѣнницею въ этой каретѣ. Непремѣнно должно ее освободить.

— Эхъ, сударь, да вы никакъ ослѣпли! Какія. это привидѣнія? Это просто два монаха, а плѣнная принцесса — путешествующая дама.

Напрасно увѣщевалъ его добрый Санчо; Донъ Кихотъ былъ уже далеко и подъѣзжалъ къ бенедиктинцамъ; остановясь посреди дороги, онъ воскликнулъ съ гордостію:

Эй, вы, пришельцы съ-того свѣта! возвратите сейчасъ же свободу знаменитымъ принцессамъ, которыхъ вы держите въ неволѣ; въ противномъ случаѣ, приготовьтесь получить достойное наказаніе за ваши злодѣянія.

— Добрые монахи въ изумленіи остановили своихъ лошаковъ.

Господинъ рыцарь, — отвѣчали они: — мы не пришельцы съ того свѣта, а путешествующіе бенедиктинскіе монахи, и не знаемъ, находятся ли въ этой каретѣ плѣнныя принцессы…

— Не хочу и слушать пустыхъ словъ вашихъ, — прервалъ ихъ Донъ Кихотъ, — защищайтесь!

Въ ту же минуту онъ устремился на одного изъ монаховъ съ такою яростію, что бѣднякъ едва только успѣлъ соскочить съ лошака. Испуганный товарищъ его погоняетъ своего лошака и удаляется въ поле, какъ можно поспѣшнѣе.

Санчо, видя монаха, соскочившаго на землю, проворно спѣшивается съ осла и, бросившись на бенедиктинца, начинаетъ его обирать; подоспѣвшіе двое слугъ спросили у странствующаго оруженосца, почему онъ снимаетъ платье съ монаха.

— Потому, что оно принадлежитъ мнѣ по праву, отвѣчаетъ Санчо: — великій Донъ Кихотъ выигралъ сраженіе и, очевидно, что одежда побѣжденныхъ принадлежитъ мнѣ.

Слуги, которымъ не были извѣстны законы рыцарства, бросились на Санчо, повалили его на землю, осыпали ударами и вырвали у него всю бороду.

Однако-жъ, бенедиктинецъ, не потерпѣвшій никакого вреда, кромѣ страха, сѣлъ опять на своего лошака и поспѣшилъ соединиться съ товарищемъ своимъ, который, остановившись среди поля, смотрѣлъ на происшествіе. — Оба, не ожидая конца приключенію, крестясь, продолжали дорогу.

Между тѣмъ Донъ Кихотъ поспѣшилъ подъѣхать къ каретѣ и, стоя у дверецъ, привѣтсвовалъ слѣдущими словами бискайскую даму.

— Вы свободны, сударыня; эта рука наказала дерзость вашихъ похитителей. Вы, безъ сомнѣнія, желаете узнать имя вашего защитника; итакъ, знайте, что я Донъ Кихотъ Ламанчскій, странствующій рыцарь.

Бискайскій всадникъ, сопровождавшій карету, слушалъ эту прекрасную рѣчь, не понимая въ ней ни слова; наконецъ, наскучивъ болтовнею, подошелъ къ Донъ Кихоту и, дернувъ его за копье, сказалъ ему на дурномъ нарѣчіи.

— Ступай прочь, рыцарь! Именемъ Бога, меня сотворившаго, клянусь тебѣ, что, если не оставишь насъ въ покоѣ, я убью тебя на мѣстѣ.

— Бездѣльникъ! отвѣчаетъ Донъ Кихотъ: — если бы бы ты былъ рыцарь, я наказалъ бы твое нахальство.

— Я не рыцарь, возразилъ провожатый, а бискаецъ, дворянинъ, на сушѣ и на водахъ; ты лжешь, и потому брось копье и мечъ.

При этихъ словахъ Донъ Кихотъ бросаетъ копье, обнажаетъ мечъ, прижимаетъ къ груди тарчъ и смѣло бросается на бискайца, который едва успѣваетъ обнажить шпагу и схватить каретную подушку, вмѣсто щита. Завязывается ужасная борьба.

Бискаецъ наноситъ первый столь ужасный ударъ, что безъ помощи щита своего герой нашъ былъ бы разрубленъ на двое; но шпага ударилась плашмя по плечу, сорвала вооруженіе со всего бока, часть каски и половину уха. При этомъ Донъ Кихотъ испускаетъ пронзительный крикъ; «Геній, покровитель рыцарства, — говоритъ онъ: — помоги мнѣ!» Сказавъ эти слова, онъ поднимаетъ мечъ и съ быстротою молніи бросается на бискайца. Ударъ былъ ужасенъ. Мочь нашего рыцаря палъ, какъ гора, на голову противника. Не смотря на подушку, его защищавшую, ударъ былъ такъ силенъ, что кровь потекла въ ту же минуту изъ носа, изо рта и изъ ушей несчастнаго бискайца. — Онъ протягиваетъ руки, освобождаетъ ноги изъ стремянъ, а испуганный лошакъ его, прыгая и лягаясь, сбрасываетъ его на землю. Донъ Кихотъ соскакиваетъ въ ту же минуту съ Росинанты, подбѣгаетъ къ нему и, приставивъ конецъ меча къ лицу, приказываетъ ему сдаться, угрожая въ противномъ случаѣ заколоть его. Несчастный бискаецъ былъ такъ оглушенъ ударомъ, что не могъ произнести ни слова. И Донъ Кихотъ вѣрно не пощадилъ бы его въ своей ярости, если бы дама, сидѣвшая въ каретѣ и до того времени бывшая трепещущею зрительницею сраженія, не поспѣшила попросить побѣдителя о помилованіи ея служителя.

— Дарую ему жизнь, — отвѣчалъ герой съ гордою важностью, — если вы этого желаете, знаменитая государыня. Пусть онъ пользуется милостію, которой не заслуживаетъ за свою дерзость. Предлагаю ему только одно условіе, именно, чтобы онъ вездѣ провозглашалъ стыдъ своего пораженія и великодушіе побѣдителя!

ГЛАВА IV.
РАЗГОВОРЪ МЕЖДУ ДОНЪ КИХОТОМЪ И САНЧО ПАНСОЮ. — ПРИБЫТІЕ ИХЪ КЪ ПАСТУХАМЪ И ПРЕБЫВАНІЕ У НИХЪ.

Санчо, едва избавившись изъ рукъ служителей бенедиктинскихъ монаховъ, оставался свидѣтелемъ сраженія, моля Бога за Донъ Кихота. Послѣ побѣды, видя его готоваго сѣсть на коня, онъ бросился передъ нимъ на колѣна и сказалъ:

— Господинъ мой! если вамъ угодно будетъ отдать мнѣ завоеванный вами нынѣ островъ, то я берусь управлять имъ не хуже всякаго другаго.

— Другъ Санчо, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ, — донынѣ у насъ не было приключеній, за которыя достаются острова, это были простые поединки, отъ которыхъ всѣ выгоды часто ограничиваются тѣмъ, что возвращаешься домой съ разбитою головою или съ отрубленнымъ ухомъ. Потерпи немного; при другомъ случаѣ ты получишь обѣщанное владѣніе.

Санчо усердно поблагодарилъ его, вновь поцѣловалъ его руку и, пособивъ ему сѣсть на Росинанту, послѣдовалъ за нимъ рысью на ослѣ своемъ. Проѣхавъ небольшое пространство, нашъ герой своротилъ съ большой дороги и въѣхалъ въ лѣсъ.

— Милостивый государь, — сказалъ ему оруженосецъ: — я думаю, что не худо будетъ намъ удалиться въ какое-нибудь безопасное мѣсто, Вы оставили въ весьма жалкомъ положеніи того бѣдняка, съ которымъ сражались, и если начальство объ этомъ узнаетъ, то насъ могутъ взять и посадить въ тюрьму, и много воды утечетъ, пока насъ освободятъ.

— Молчи, возразилъ Донъ Кихотъ: — гдѣ ты видѣлъ, чтобы странствующаго рыцаря осмѣлились отдать подъ судъ? Не бойся ничего, любезнѣшій; если бы сама Санта-Германдада^[2] явилась предъ нами, то и она попалась бы ко мнѣ въ плѣнъ. Но скажи мнѣ, находилъ-ли ты когда-нибудь въ читанныхъ тобою книгахъ рыцаря храбрѣе меня?

Правду сказать, — отвѣчалъ Санчо: — я никогда не читалъ ничего подобнаго, потому что вовсе не обученъ грамотѣ. Но, милостивый государь, не перевязать-ли вамъ уха? Изъ него течетъ множество крови, и я, по счастію, везу съ собою въ мѣшкѣ корпію и бѣлую мазь.

— Какъ бы мы обошлись безъ вбей этой дряни, если бы я не позабылъ приготовить маленькую скляночку магическаго бальзама.

— Что же это за лекарство?

— Съ этимъ бальзамомъ, котораго рецептъ мнѣ извѣстенъ, можно пренебрегать всевозможными ранами и даже самою смертью. Когда я его приготовлю, другъ Санчо, и отдамъ тебѣ на сохраненіе, тогда, если въ какомъ-нибудь сраженіи ты увидишь меня разрубленнаго пополамъ, тебѣ только будетъ стоить поднять часть моего туловища, упавшую на землю, и приложить къ другой, прежде чѣмъ застынетъ кровь, стараясь какъ можно лучше ихъ приладить; послѣ того ты долженъ дать мнѣ выпить нѣсколько капель этого бальзама, и я тотчасъ же оживу и буду цѣлъ и невредимъ по-прежнему.

— О! если это правда, то я сей же часъ отказываюсь отъ управленія островомъ и вмѣсто всякаго награжденія прошу у васъ только рецепта этого бальзама. Я твердо увѣренъ, что могу продавать его по три реала за унцію, а этого для меня достаточно будетъ для пропитанія во всю жизнь. Но, сударь, не дорого-ли обходится приготовленіе вашего бальзама?

— На три реала можно приготовить болѣе шести бутылей.

— Разскажите-ка мнѣ рецептъ теперь, чтобъ мы могли сдѣлать двѣ или три бутыли этого бальзама.

— Этотъ, секретъ еще не значитъ ничего; современемъ узнаешь гораздо важнѣйшіе. Теперь перевяжи мнѣ ухо; боль очень сильна, какъ я ни крѣплюсь.

Санчо вынулъ изъ мѣшка мазь и корпію; но когда Донъ Кихотъ увидѣлъ, что шлемъ его разрубленъ, онъ едва не лишился остальнаго разсудка. Онъ началъ молоть тысячи глупостей и клялся истребить всѣхъ рыцарей, которые будутъ попадаться ему навстрѣчу, до тѣхъ поръ, пока не пріобрѣтетъ себѣ каски, столь же крѣпкой и столь же драгоцѣнной, какъ та, которой теперь лишился.

Наконецъ Санчо его нѣсколько успокоилъ.

— Другъ, — сказалъ ему тогда Донъ Кихотъ: — посмотри-ка, нѣтъ-ли у тебя въ мѣшкѣ чего-нибудь съѣстнаго, въ ожиданіи того, что мы пріѣдемъ на ночлегъ въ какой-нибудь замокъ и приготовимъ бальзамъ? Правду сказать, ухо у меня таки побаливаетъ.

— У меня есть съ собою, признаться, нѣсколько кусковъ хлѣба, луковица и сыръ; но не смѣю предложить такого грубаго кушанья храброму рыцарю.

— Другъ, ты худо знаешь меня. Знай же, что странствующіе рыцари садятся за столъ только на великолѣпныхъ пиршествахъ у царей. Во все остальное время они питаются одними размышленіями. Но такъ какъ подъ конецъ все же для нихъ бываетъ неоходима какая-нибудь вещественная пища, то должно полагать, что въ лѣсахъ и пустыняхъ, чрезъ которые они проѣзжаютъ, не встрѣчаются повара, и пища ихъ состоитъ изъ какихъ-нибудь простыхъ яствъ, подобныхъ тѣмъ, которыя ты мнѣ предлагаешь. Итакъ, не будемъ умничать, а лучше послѣдуемъ ихъ примѣру.

— Въ такомъ случаѣ, сударь, я набью мѣшокъ припасами по правиламъ рыцарства: для васъ приготовлю сухихъ плодовъ, а для себя, какъ для простаго оруженосца, чего-нибудь посытнѣе.

— Кто говоритъ, чтобы мы принуждены были ѣсть одни плоды; вѣроятно, они служили обыкновенною пищею рыцарей, наравнѣ съ нѣкоторыми травами, которыя они хорошо знали и которыя извѣстны также мнѣ.

— Слава Богу! Какъ я радъ, что вы знаете эти травы, потому что я имѣю предчувствіе, что онѣ когда-нибудь намъ понадобятся.

Разговаривая такимъ образомъ, наши искатели приключеній подкрѣпляли себя скуднымъ ужиномъ. Желаніе найти мѣсто отдыха до наступленія ночи заставило ихъ поспѣшить; однако, не смотря на ихъ поспѣшность, позднее время заставило ихъ искать убѣжища въ пастушьихъ хижинахъ, замѣченныхъ ими по близости. И на этотъ разъ еще они принуждены были обойтись безъ ночлега въ замкѣ.

Пастухи приняли нашего героя радушно. Санчо, проворно разсѣдлавъ Росинанту и осла, прибѣжалъ на запахъ жареной козлятины. Добрый оруженосецъ бросалъ на жаркое жадные взгляды и ждалъ съ нетерпѣніемъ, чтобъ пастухи сняли мясо съ огня и положили на кожу, разостланную на землѣ, вмѣсто скатерти. Когда этотъ сельскій ужинъ былъ готовъ, всѣ шестеро добрыхъ пастуховъ дружески пригласили гостей своихъ сѣсть вмѣстѣ съ ними. Изъ уваженія къ Донъ Кихоту и для доставленія ему почетнаго мѣста, они опрокинули корыто, и посадили на него нашего героя. Санчо сталъ позади его, готовый подавать ему пить въ большой роговой чашѣ. Рыцарь, видя его въ этомъ положеніи, сказалъ ему: чтобы тебѣ показать, о Санчо, сколько превосходныхъ качествъ заключаетъ въ себѣ рыцарство, и какъ всѣ, имѣющіе какое-либо сношеніе съ нимъ, близки къ почестямъ, хочу, чтобы ты сѣлъ рядомъ со мною, чтобы ты считался за одно съ твоимъ бариномъ, ѣлъ и пилъ вмѣстѣ съ нимъ.

— Благодарю вашу милость, — отвѣчалъ Санчо: — но лишь бы только вы не нуждались ни въ чемъ, а мнѣ гораздо пріятнѣе ѣсть одному, стоя, чѣмъ сидя подлѣ такого знаменитаго лица; скажу вамъ откровенно: я съ большею охотою буду ѣсть кусокъ чернаго хлѣба съ лукомъ, сидя въ углу, безъ церемоніи и принужденія, чѣмъ жареную индѣйку за богатымъ столомъ, гдѣ должно жевать потихоньку, пить понемногу, отирать губы, и не должно осмѣлиться, кашлянуть или чихнуть, какъ бы то ни хотѣлось.

— Ну, полно разсуждать! Садись съ нами, — и взявъ его за руку, Донъ Кихотъ принудилъ сѣсть подлѣ себя.

Пастухи, не понимавшіе ничего изъ этого разговора, слушали въ молчаніи, кушая и смотря на своихъ гостей, которые иногда глотали куски мяса величиною съ кулакъ. Когда мясо было съѣдено, его замѣнили сыромъ, крѣпкимъ, какъ кирпичъ, и множествомъ орѣховъ. Въ продолженіе ужина, большая роговая чаша ходила по рукамъ, такъ что подъ конецъ изъ двухъ козьихъ мѣховъ съ виномъ остался только одинъ.

Донъ Кихотъ, достаточно насытясь, взялъ горсть орѣховъ и, разсматривая ихъ внимательно, воскликнулъ:

— Счастливъ былъ тотъ вѣкъ, который наши отцы назвали золотымъ, не оттого, что золото, кумиръ нашего желѣзнаго вѣка, было тогда изобильнѣе, и не оттого, что его извлекали тогда съ меньшимъ трудомъ, изъ нѣдръ земли, но только оттого, что тогда не знали двухъ пагубныхъ словъ: твое и мое, поселившихъ раздоръ въ свѣтѣ. Въ этотъ прекрасный вѣкъ, всѣ люди раждались съ равными правами на всѣ земныя блага. Имъ стоило, для поддержанія жизни, срывать вкусные плоды, созрѣвшіе на деревьяхъ. Чистая вода ручьевъ и источниковъ служила имъ здоровымъ питьемъ. Трудолюбивыя пчелы въ изобиліи приносили имъ сладкій медъ, добываемый изъ цвѣтовъ. Простыми шалашами замѣнялись дома и дворцы. Миръ и дружба господствовали-въ свѣтѣ. Никто не думалъ прибѣгать къ обману: ложь была неизвѣстна. Правосудіе, всегда съ повязкою на глазахъ, не знало ни пристрастія, ни корысти. Эти два чудовища порождены слѣдовавшими затѣмъ вѣками и, вливъ острый ядъ въ сердца людей, задушили природную справедливость. Теперь добродѣтель, повсюду преслѣдуемая, нигдѣ не находитъ убѣжища. Преступленіе не потупляетъ глазъ и господствуетъ повсюду. Потому-то, для противопоставленія оплота ужаснымъ успѣхамъ порока и для защиты невинности, скоро принуждены были учредить странствующее рыцарство, которое одно доставляетъ нѣкоторую защиту вдовамъ, нѣкоторую подпору сиротамъ. Я принадлежу къ этому сословію, мои добрые друзья, и прошу васъ принять усерднѣйшую мою благодарность за добрый и ласковый пріемъ, который оказали мнѣ и оруженосцу моему.

Горсть простыхъ орѣховъ напомнила нашему рыцарю золотой вѣкъ и доставила случай пастухамъ услышать прекрасную рѣчь, безъ которой они бы и обошлись, потому что не поняли ничего. Санчо молчалъ, но не терялъ времени попустому: онъ безпрерывно грызъ орѣхи съ сыромъ, не забывая въ то же время заглядывать во второй мѣхъ съ виномъ, который повѣсили вблизи, на деревѣ, чтобы придать вину прохлады.

Донъ Кихотъ, кончивъ свою рѣчь, хотѣлъ уже начать другую, какъ вдругъ Санчо, которому болѣе хотѣлось спать, нежели слушать, воспротивился тому.

— Ваша милость забыли, — сказалъ онъ ему, — что эти добрые люди работали весь день и теперь нуждаются въ отдохновеніи.

— Понимаю тебя, Санчо; частыя заглядыванія въ мѣхъ съ виномъ отяготили твою голову.

— Помилуйте, вѣдь мы всѣ пользовались виномъ по-ровну.

— Согласенъ, — возразилъ герой: — но ступай спать, если хочешь; люди моего званія бодрствуютъ всегда. Прежде сна перевяжи мнѣ ухо.

Одинъ изъ пастуховъ осмотрѣлъ рану и увѣрилъ Донъ Кихота, что посредствомъ того лекарства, которое они ему дадутъ, онъ скоро излечится. И въ самомъ дѣлѣ, онъ принесъ нѣсколько листьевъ розмарина, пережевалъ ихъ, сдѣлалъ съ солью родъ пластыря и приложилъ къ ранѣ; вскорѣ боль прекратилась. Послѣ того Донъ Кихотъ удалился въ одну изъ хижинъ на ночлегъ, а оруженосецъ его, улегшись на соломѣ между осломъ и Росинантой, растянулся во всю длину свою и заснулъ, какъ человѣкъ утомленный, а вмѣстѣ съ тѣмъ и сытый.

ГЛАВА V.
УЖАСНОЕ СРАЖЕНІЕ СЪ ПОГОНЬЩИКАМИ ЛОШАКОВЪ. — ПРИКЛЮЧЕНІЯ ВЪ ГОСТИНИЦѢ. — ДОНЪ КИХОТЪ ПОБѢЖДЕНЪ, А САНЧО ОСМѢЯНЪ.

На другой день, нашъ рыцарь и его оруженосецъ простились съ своими хозяевами и направили путь къ лѣсу, въ который вступили. Они ѣхали лѣсомъ въ продолженіи двухъ часовъ, какъ вдругъ выѣхали на прекрасный лугъ, орошаемый чистымъ источникомъ. Прельщенные пріятностію мѣстоположенія, всадники наши слѣзли на землю, пустили Росинанту и осла пастись на свободѣ, а сами, усѣвшись на свѣжей и цвѣтущей травѣ, вынули изъ мѣшка съѣстные припасы и начали кушать безъ церемоніи вмѣстѣ. Санчо, зная миролюбивый нравъ Росинанты, не подумалъ спутать ей ногъ; но, какъ на бѣду, вблизи находился табунъ галисійскихъ лошадей, погонщики которыхъ остановились на томъ же лугу, чтобы пополдничать по обыкновенію.

Едва Росинанта почуяла сосѣдство роднаго общества, какъ, не смотря на кроткій нравъ, ей вздумалось пойти порѣзвиться съ лошадьми. Тотчасъ же и не спрашивая на то позволенія, она поджимаетъ свою тощую шею, бѣжитъ веселою рысцою и начинаетъ прыгать вокругъ галисійскихъ коней, которые, безъ сомнѣнія, имѣя болѣе нужды въ пищѣ, нежели въ забавахъ, приняли ее ляганіемъ и такъ хорошо обработали копытами и зубами, что въ одно мгновеніе изорвали сбрую и сѣдло и оставили безъ всего, покрытую ранами. Къ довершенію не-' счастія, погоньщики прибѣжали съ окованными дубинами и такъ наколотили бока бѣдной Росинанты, что она растянулась на землѣ.

Однако-жъ, Донъ Кихотъ и Санчо поспѣшаютъ на помощь несчастной жертвѣ, обнажаютъ мечи и бросаются на погоньщиковъ, которые, окруживъ нашихъ героевъ, принимаются за нихъ съ окованными дубинами. Санчо первый полетѣлъ на землю. Донъ Кихотъ, не смотря на свою ловкость и храбрость, скоро послѣдовалъ за нимъ и упалъ къ ногамъ Росинанты. Погоньщики, опасаясь, что наказали ихъ слишкомъ жестоко, собрали наскоро своихъ лошадей и поспѣшно удалились. Прежде всего пришелъ въ себя печальный Санчо и воскликнулъ слабымъ и жалобнымъ голосомъ:

— Милостивый государь, Донъ Кихотъ!

— Чего ты хочешь, другъ Санчо? отвѣчалъ рыцарь, не менѣе жалобнымъ голосомъ.

— Ее можете ли вы дать мнѣ нѣсколько капель превосходнаго жизненнаго бальзама? Не дѣйствителенъ ли онъ при переломанныхъ костяхъ?

— Эхъ, мой милый другъ! если бы я имѣлъ это лекарство съ собою, то намъ не нужно было бы ничего болѣе. Но клянусь тебѣ честью странствующаго рыцаря, что не позже какъ черезъ два дня, я приготовлю его, если только руки мои будутъ дѣйствовать.

— Черезъ два дня! А черезъ сколько времени, полагаете вы, возвратимъ мы употребленіе нашихъ ногъ?

— Правду сказать, я и самъ этого не знаю, соображаясь съ тѣмъ, что ощущаю, — отвѣчалъ избитый рыцарь, испустивъ глубокій вздохъ. — Ахъ! Добродѣтель странствующихъ рыцарей часто бываетъ подвержена жестокимъ испытаніямъ. Наканунѣ величайшихъ торжествъ ихъ часто избиваютъ до полусмерти.

— Лишь бы только меня не совсѣмъ убили прежде, чѣмъ я получу управленіе обѣщаннымъ мнѣ вами островомъ.

— Ты получишь его, другъ Санчо, получишь; но оставимъ всѣ эти разговоры и посмотримъ, въ какомъ положеніи находится Росинанта; и на ея долю, вѣрно, досталось порядочно въ этомъ ужасномъ приключеніи.

— Повѣрю, и она странствуетъ не хуже рыцарей. Меня радуетъ больше всего, что оселъ мой выбрался изъ этой передряги безъ малѣйшихъ побоевъ.

— Ты видишь изъ этого, что даже въ величайшихъ несчастіяхъ Фортуна оставляетъ намъ средства поправиться. За неимѣніемъ Росинанты, я не почту за безчестіе доѣхать на твоемъ ослѣ до какого-нибудь замка, гдѣ ей перевяжутъ раны; помнится, я гдѣ-то читалъ, что воспитатель Вакха, добрый Силемъ, въѣхалъ торжественно въ знаменитый стовратый городъ^[3] верхомъ на прекрасномъ ослѣ. Итакъ, встань, подведи мнѣ своего осла, и выѣдемъ изъ этой пустыни до наступленія ночи.

Бѣдный оруженосецъ сдѣлалъ отчаянное усиліе, чтобы встать съ земли; безпрестанно вздыхая и охая, онъ наконецъ поднялся кое-какъ на ноги и пошелъ, сгорбившись въ дугу; въ этомъ странномъ положеніи онъ подошелъ къ своему ослу, который съ удовольствіемъ бродилъ по лугу и щипалъ траву. Затѣмъ Санчо поднялъ Росинанту, изнемогавшую отъ побоевъ, наравнѣ съ господиномъ. Наконецъ оруженосецъ, съ котораго потъ катился градомъ, посадилъ Донъ Кихота бокомъ на осла, привязалъ къ хвосту его Росинанту и, взявъ въ руки _ поводъ, побрелъ къ большой дорогѣ. Черезъ три четверти часа они открыли гостиницу, которую, не смотря на увѣренія Санчо, нашъ герой не преминулъ, по своему обыкновенію, принять за замокъ.

Споръ еще продолжался, когда оруженосецъ вошелъ въ ворота съ странными спутниками.

Трактирщикъ, увидѣвъ Донъ Кихота, лежащаго поперекъ осла, поспѣшилъ спросить у Санчо, чѣмъ онъ боленъ. Санчо отвѣчалъ, что это пустяки: онъ катился съ вершины высокой горы и, свалившись, помялъ бока. Жена хозяина была случайно добрая и милосердная женщина. Она поспѣшила подать Донъ Кихоту нужную помощь; ее сопровождала служанка, которой мы должны изобразить портретъ. Лице у нея было широкое и плоское, носъ раздавленный, одинъ глазъ косой, другой кривой; ростомъ она была трехъ футовъ; плечи ея, возвышавшіяся горбомъ надъ шеею, заставляли ее всегда смотрѣть внизъ. Имя ея было Мариторна.

Эта миловидная особа помогла трактирщицѣ перевязать раны Донъ Кихота; потомъ онѣ устроили ему на чердакѣ постель на трехъ или четырехъ доскахъ, положенныхъ кое-какъ на неровныхъ скамьяхъ; матрасъ былъ тверже самыхъ досокъ, а простыни можно было скорѣе принять за кожанныя, нежели за холщевыя.

На этомъ-то ветхомъ одрѣ легъ спать Донъ Кихотъ, облѣпленный пластырями съ ногъ до головы.

— Сударыня, — сказалъ Санчо трактирщицѣ: — сберегите, пожалуйста, немного пластыря и для меня; кажется, что и у меня также ломитъ спину.

— Развѣ ты также упалъ?

— Нѣтъ, но я видѣлъ паденіе моего господина и такъ перепугался этому, что все мое тѣло изломалось, будто бы мнѣ влѣпили въ спину тысячу палочныхъ ударовъ.

— А какъ зовутъ твоего господина? прервала Мариторна.

— Онъ Донъ Кихотъ Ламанчскій, странствующій рыцарь, одинъ изъ самыхъ честныхъ и храбрыхъ людей, когда-либо видѣнныхъ мною.

— Странствующій рыцарь? Что это значитъ?

— Это такая особа, — важно отвѣчалъ Санчо, — которая всегда ожидаетъ получить или владѣтельный титулъ или палочные удары.

Донъ Кихотъ, внимательно слушавшій этотъ разговоръ, подумалъ, что учтивость обязываетъ его вмѣшаться въ бесѣду, и потому сказалъ:

— Милостивыя государыни! Счастливый для васъ случай привелъ меня въ вашъ дворецъ. Разспросите моего оруженосца, и онъ вамъ скажетъ, кто я таковъ; не могу восхвалять самого себя, а только благодарю васъ за попеченія, которыя никогда не изгладятся изъ моей памяти.

Мариторна и хозяйка не понимали ничего въ этихъ высокопарныхъ выраженіяхъ. Впрочемъ, предполагая, что рыцарь хотѣлъ сказать лишь привѣтствіе, онѣ старались отвѣчать ему учтивостями, въ пошлыхъ выраженіяхъ, и, низко раскланявшись, ушли съ чердака.

На чердакѣ, въ которомъ положили Донъ Кихота, простой погоньщикъ устроилъ себѣ также родъ постели изъ сѣделъ и потниковъ своихъ лошаковъ, и притомъ гораздо лучше, чѣмъ у нашего рыцаря. Санчо она очень понравилась, и онъ безъ церемоніи развалился на ней и гаснулъ.

Но Донъ Кихотъ, мечтая объ однихъ приключеніяхъ и очарованіяхъ, никакъ не могъ сомкнуть глазъ. Вся гостиница была погружена въ глубокій сонъ; только одна лампа, повѣшенная въ воротахъ, освѣщала ее. Погонщикъ, между тѣмъ, задавъ овса своимъ лошакамъ, отправился спать, и чтобы не разбудить сосѣдей, пришелъ безъ свѣчи и какъ можно тише. Онъ шелъ ощупью, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Донъ Кихотъ, продолжавшій прислушиваться, вообразилъ, тотчасъ, что къ нему приближается волшебникъ Фрестонъ, съ намѣреніемъ нечаянно напасть на него. Поэтому, поднявшись съ постели, не смотря на перевязки и ощущаемую имъ боль, онъ протянулъ руку, чтобы схватить своего непріятеля и начать съ нимъ отчаянную борьбу. Погоньщикъ упалъ на самый край постели; нашъ рыцарь тотчасъ же схватилъ его, воскликнувъ:

— Поймалъ же я тебя, бездѣльникъ; ты мой плѣнникъ!

Погоньщикъ хочетъ вырваться, но выведенный изъ терпѣнія усиліями, которыя дѣлаетъ нашъ герой, чтобы удержать его, замахивается изо всей силы кулакомъ и наноситъ ужасный ударъ несчастному рыцарю, прямо въ зубы. Не удовольствовавшись этимъ мщеніемъ, онъ вскакиваетъ на кровать и, бѣгая по ней вдоль, топчетъ Донъ Кихота широкими ступнями, одѣтыми въ башмаки, окованные желѣзомъ. Кровать не можетъ выдержать этой двойной тяжести, трещитъ, разламывается и падаетъ на землю. Довольный своимъ подвигомъ, погонщикъ идетъ спать къ своему ложу, поднимаетъ одѣяло и хочетъ растянуться, но ему препятствуетъ въ томъ Санчо, спящій глубокимъ сномъ. Взбѣшенный этимъ, онъ даетъ ему два или три. хорошіе толчка. Санчо, пробудившись вполовину и думая, что ему снится привидѣніе, начинаетъ бить во. всѣ стороны кулаками, такъ что погонщикъ, потерявъ терпѣніе, колотитъ бѣднаго оруженосца по брюху и по лицу съ такою силою, что Санчо совершенно пробуждается. Видя, что съ нимъ поступаютъ такимъ образомъ и самъ не зная за что, онъ бросается на своего противника, охватываетъ его обѣими руками и начинаетъ съ нимъ самую смѣшную драку, когда-либо виданную.

Этотъ шумъ привлекаетъ вниманіе трактирщика: онъ зажигаетъ лампу, прибѣгаетъ на чердакъ и хочетъ разнять сражающихся; но лампа гаснетъ посреди тревоги, и шумъ дѣлается оттого еще сильнѣе.

Полицейскій служитель, ночевавшій въ гостиницѣ, услышавъ эту тревогу, всталъ, взялъ свою трость, жестяной футляръ съ офиціальными бумагами, и, пробравшись въ темнотѣ на поле битвы, началъ кричать:

— Стойте! приказываю вамъ именемъ короля и Санта-Германдады.

Первый попался ему подъ руку избитый Донъ Кихотъ, лежавшій безъ памяти подъ развалинами постели. Полицейскій взялъ его ощупью за бороду и, чувствуя, что онъ не шевелится, закричалъ еще громче:

— Заприте двери! Здѣсь убили человѣка!

Эти слова перепугали всѣхъ. Сраженіе тотчасъ превратилось. Трактирщикъ ушелъ въ свою комнату; Санчо побѣжалъ къ своему господину; погонщикъ остался на постели. Полицейскій хотѣлъ тогда идти за огнемъ, чтобы отыскать виновныхъ, но хозяинъ, возвратясь внизъ, нарочно потушилъ фонарь, висѣвшій въ воротахъ, такъ что онъ былъ принужденъ доставать огня изъ камина, гдѣ пробился цѣлый часъ, раздувая уголья."

Между тѣмъ Донъ Кихотъ, опамятовавшись немного, началъ восклицать жалобнымъ голосомъ:

— Другъ Санчо, спишь ли ты, другъ мой Санчо?

— Эхъ! какъ можно спать, — отвѣчалъ Санчо съ гнѣвомъ: — когда всѣ адскія силы напали на меня.

— О! не сомнѣвайся. Я знаю дѣло и говорю тебѣ, что мы здѣсь въ очарованномъ замкѣ! Я нахожусь въ ужасномъ состояніи, по милости презрѣннаго Фрестона, который, пользуясь моею слабостью, измѣннически напалъ на меня и осыпалъ ударами.

Въ эту минуту вошелъ полицейскій, которому, наконецъ, удалось зажечь лампу. Санчо примѣтилъ его первый и, указавъ на него пальцемъ Донъ Кихоту, сказалъ:

— Не это ли волшебникъ Фрестонъ, пробирающійся къ намъ, чтобъ еще разъ перещупать ребра?

Однако полицейскій, удивленный при видѣ, вмѣсто мертвеца, двухъ живыхъ людей, спокойно разговаривающихъ между собою, подошелъ къ Донъ Кихоту и опросилъ у него:

— Ну, что, землякъ, каково тебѣ?

— Какой ты невѣжа! отвѣчалъ ему нашъ герой: — развѣ такъ говорятъ съ странствующими рыцарями?

Полицейскій, отъ природы сварливаго нрава, разсердился и, бросивъ изо всей силы лампу въ голову несчастному рыцарю, ушелъ.

— На этотъ разъ, — воскликнулъ Донъ Кихотъ, — согласенъ съ тобою, другъ мой, Санчо: этотъ вѣроломный человѣкъ долженъ быть не кто иной, какъ мой непримиримый врагъ, свирѣпый Фрестонъ. Но встань, поди и спроси у коменданта этой крѣпости немного деревяннаго масла, соли, вина и розмарина: я хочу тотчасъ-же составить превосходный бальзамъ, которымъ мы излечимся въ одну минуту.

Санчо поспѣшилъ повиноваться; но, ощупью идя искать трактирщика, онъ встрѣтилъ полицейскаго, подслушивавшаго у дверей.

— Милостивый государь, сказалъ онъ ему: — кто бы вы ни были, сдѣлайте милость, дайте намъ немного розмарина, соли, виня и деревяннаго масла, для излеченія одного изъ лучшихъ странствующихъ рыцарей на землѣ, опасно раненнаго волшебникомъ Фрестономъ.

При этихъ словахъ полицейскій подумалъ, что Санчо навѣрное сошелъ съ ума. Однакожъ, онъ позвалъ трактирщика, который далъ съ радостью всего, чего требовалъ рыцарь. Санчо поспѣшилъ отнести эти припасы своему господину, который, смѣшавъ все вмѣстѣ, приказалъ сварить. Питье, такимъ образомъ приготовленное, было вылито въ жестяную чашку, въ которой трактирщикъ держалъ обыкновенно масло. Потомъ Донъ Кихотъ пробормоталъ надъ этою чашкою какія-то таинственныя слова, сопровождаемыя самыми странными кривляньями, и, нетерпѣливо желая испытать силу своего бальзама, проглотилъ однимъ духомъ все, что не могло помѣститься въ чашкѣ.

Дѣйствіе этого лекарства было быстрое, подобное сильному рвотному. Изобильная испарина была послѣдствіемъ того, и сладкій сонъ въ продолженіе трехъ часовъ такъ подкрѣпилъ силы рыцаря, что онъ проснулся почти совершенно излеченный. Тогда онъ уже болѣе не сомнѣвался, что съ своимъ жизненнымъ бальзамомъ можетъ смѣло призврать всѣ опасности. Санчо, удивленный такимъ излеченіемъ, неотступно просилъ своего господина отдать ему бальзамъ, оставшійся въ чашкѣ. Донъ Кихотъ на это согласился, и Санчо проглотилъ почти точно такое-же количество этого лекарства, какъ и нашъ герой. Но, вѣроятно, порція была слишкомъ слаба для оруженосца. У несчастнаго сдѣлалась такая сильная рвота и такія судороги, что, валяясь по-полу и почитая себя при послѣднемъ издыханіи, онъ проклиналъ и бальзамъ, и обманщика, давшаго ему мнимое лекарство.

— Другъ Санчо, — съ важностію сказалъ ему Донъ Кихотъ: — это случилось съ тобою, вѣроятно, оттого только, что ты еще не рыцарь. Вѣроятно питье полезно только рыцарямъ.

— Зачѣмъ же вы меня не предувѣдомили объ этомъ? сказалъ Санчо, почти умирая: — нашли время когда утѣшать меня!

Однако-жь, Донъ Кихотъ, чувствуя себя совершенно оправившимся, не хотѣлъ терять болѣе ни минуты, спѣша искать приключеній. Онъ самъ пошелъ сѣдлать Росинанту, взвалилъ сѣдло и на осла, посадилъ кое-какъ своего оруженосца, пособивъ ему и одѣться. Потомъ, сѣвъ на лошадь, онъ кликнулъ хозяина, который, окруженный своимъ семействомъ и человѣкъ до двадцати постороннихъ, разсматривалъ его съ удивленіемъ и вниманіемъ.

— Господинъ владѣлецъ замка! сказалъ онъ ему важнымъ и торжественнымъ тономъ: — никогда не забуду вашего гостепріимства. Удостойте сказать мнѣ, не имѣете ли вы надобности въ какой-нибудь отъ меня услугѣ: клянусь честью рыцарскою, что желаніе ваше будетъ скоро исполнено.

— Господинъ рыцарь, я прошу васъ только заплатить мнѣ за ночлегъ и за то, что дано мною вамъ, оруженосцу вашему, коню и ослу, стоявшимъ въ гостиницѣ.

— Какъ! развѣ это гостиница?

— Разумѣется!

— Странно, я все думалъ, что это великолѣпный замокъ. Но, впрочемъ, для меня все равно; правила рыцарства запрещаютъ мнѣ платить вамъ. Странствующимъ рыцарямъ всѣ должны оказывать гостепріимство даромъ, въ вознагражденіе безчисленныхъ трудовъ, совершаемыхъ ими для общественнаго блага.

— Что мнѣ въ вашей глупой болтовнѣ?… Ну же, заплатите!

— Ты невѣжа и бездѣльникъ!

Произнеся эти слова, Донъ Кихотъ выѣхалъ изъ гостиницы безпрепятственно, не подумавъ посмотрѣть — слѣдуетъ ли за нимъ его оруженосецъ.

Трактирщикъ, видя, что Донъ Кихотъ уѣхалъ, хотѣлъ заставить Санчо заплатить ему; но и этотъ отказался отъ уплаты, подобно своему господину. Къ несчастію, въ это время находились въ гостиницѣ нѣсколько молодыхъ людей изъ Севильи и Кордовы, любившихъ повеселиться, въ особенности на чужой счетъ. Сговорившись между собою, они подошли къ Санчо, сняли его съ осла, велѣли принести одѣяло, которое каждый изъ нихъ взялъ за края, потомъ положили на одѣяло бѣднаго оруженосца и забавлялись, подбрасывая его на двѣнадцать или пятнадцать футовъ кверху, подхватывая на одѣяло и кидая опять, какъ большой мячъ. Ужасные крики несчастнаго оруженосца достигли ушей его господина, который тотчасъ-же прискакалъ во всю прыть Росинанты къ воротамъ гостиницы; онъ ихъ нашелъ запертыми. Донъ Кихотъ, объѣзжая кругомъ забора, чтобы найти другой входъ, увидѣлъ прыжки и летаніе своего несчастнаго оруженосца. Будучи принужденъ оставаться спокойнымъ зрителемъ этой смѣшной сцены, онъ вознаградилъ себя за то, осыпая бранью безжалостныхъ насмѣшниковъ, которые вдоволь натѣшились этою забавою.

Наконецъ, они посадили Санчо опять, на осла, и онъ попросилъ напиться. Сострадательная Мариторна вынесла ему стаканъ вина. Когда Санчо подносилъ его къ губамъ, Донъ Кихотъ закричалъ ему:

— Берегись, сынъ мой! Не пей этого коварнаго напитка, или ты сію же минуту умрешь; прими лучше моего цѣлительнаго бальзама, который подкрѣпитъ тебя въ одну минуту.

И онъ показывалъ ему оловянную фляжку. Но Санчо, взглянувъ на него съ недовольнымъ видомъ, отвѣчалъ:

— Развѣ вы забыли, что я не рыцарь? Сохраните для себя это проклятое питье и оставьте меня въ покоѣ.

И въ то-же самое время проглотилъ духомъ вино, которое ему подала добрая Мариторна.

Трактирщикъ тогда отворилъ ворота Санчо, и онъ, ударивъ своего осла, выѣхалъ поспѣшно, весьма довольный тѣмъ, что ничего не заплатилъ, хотя, по правдѣ сказать, отдѣлался, по обыкновенію, спиною и плечами. Правда и то, что у него отняли мѣшокъ, но онъ былъ такъ радъ освобожденію, что и не замѣтилъ этого.

ГЛАВА VI
СТРАННОЕ СРАЖЕНІЕ СЪ ДВУМЯ СТАДАМИ ОВЕЦЪ. — УДИВИТЕЛЬНОЕ ПРИКЛЮЧЕНІЕ. — ВОДЯНЫЯ МЕЛЬНИЦЫ.

Санчо прискакалъ къ своему господину до того ослабленный и измученный, что едва могъ погонять осла. Донъ Кихотъ хотѣлъ утѣшить его, увѣряя, что всѣ эти приключенія были очарованныя, но напрасно: упрямый оруженосецъ отвѣчалъ на его доводы исчисленіемъ обидъ, имъ претерпѣнныхъ, повторяя при каждомъ словѣ, что гораздо благоразумнѣе будетъ возвратиться домой, въ деревню. Въ продолженіе этихъ разговоровъ, сильно возбуждавшихъ негодованіе нашего героя, они отъѣхали довольно далеко отъ гостиницы, какъ вдругъ Донъ Кихотъ примѣтилъ въ отдаленіи густое облако пыли.

— Другъ мой, — воскликнулъ онъ: — вотъ день, въ который мое мужество пріобрѣтетъ безсмертную славу! Видишь ли ты вдали эту пыль? Это идетъ безчисленное войско, составленное изъ всѣхъ народовъ міра.

— Поэтому ихъ должно быть здѣсь два, потому что вотъ и съ другой стороны видно такое-же облако пыли.

— Твоя правда, это двѣ великія арміи, которыя идутъ одна противъ другой.

Это были два стада овецъ, которыя шли съ двухъ противоположныхъ сторонъ и поднимали вокругъ себя столь густую пыль, что издалека нельзя было ничего различить.

Однакожъ Донъ Кихотъ съ такою увѣренностію утверждалъ, что это воины, что Санчо наконецъ повѣрилъ.

— Поднимемся на этотъ холмъ, — воскликнулъ герой: — я хочу, прежде чѣмъ начнется сраженіе, объяснить тебѣ, въ чемъ дѣло. Эта армія, которую ты видишь налѣво отъ насъ, принадлежитъ великому Алифанфарону; другая, идущая съ правой стороны, есть армія сильнаго противника его, короля Пентаполина. Алифанфаронъ — мусульманинъ и хочетъ принудить Пентаполина, истиннаго христіанина, принять его вѣру. Поэтому и намѣренъ я сражаться въ рядахъ сего послѣдняго.

— Что вы мнѣ тутъ разсказываете о вашихъ Алифанфаронахъ и Пентаполинахъ? Я не вижу тутъ и тѣни человѣческой…

— Какъ, развѣ ты не слышишь ржанія коней, грома барабановъ и литавръ, не слышишь звука трубъ?

— Провались я сквозь землю, если слышу что иное, кромѣ блеянія овецъ!…

— Страхъ помрачаетъ твои чувства. Ступай прочь, если боишься; меня одного достаточно, чтобы склонить побѣду на ту сторону, гдѣ будетъ дѣйствовать моя рука.

При этихъ словахъ онъ пришпориваетъ Росинанту и съ опущеннымъ копьемъ бросается, какъ молнія, съ холма въ поле. Санчо, уже ясно различавшій стадо овецъ, напрасно кричалъ ему:

— Воротитесь, господинъ Донъ Кихотъ, воротитесь, пожалуйста! Тутъ нѣтъ ни рыцарей, ни гигантовъ. Неужели вы намѣрены перебить барановъ? А чѣмъ потомъ заплатите за нихъ? Что за сумашествіе! Попалъ же я въ бѣду!

Донъ Кихотъ ничего не слышалъ и, продолжая скакать, кричалъ:

— Ободритесь, рыцари, сражающіеся подъ знаменами храбраго Пентаполина! Послѣдуйте за мною всѣ — и я скоро отомщу свирѣпому Алифанфарону!

Въ то-же время, онъ бросается въ средину стада овецъ и колетъ ихъ со всѣхъ сторонъ съ чрезвычайною яростью; пастухи прибѣгаютъ и начинаютъ бросать въ него камнями изъ пращей. Нашъ герой не обращаетъ на это вниманія и продолжаетъ устилать землю трупами овецъ, восклицая;

— Гдѣ ты, гордый Алифанфаронъ! Выходи ко мнѣ навстрѣчу! Я одинъ вызываю тебя на бой!

Въ эту минуту, одинъ изъ камней, во множествѣ летавшихъ вокругъ него, попалъ ему въ бокъ и перешибъ два ребра. Онъ счелъ себя убитымъ, или, по крайней мѣрѣ, опасно раненымъ, и тотчасъ-же схватился за флягу съ жизненнымъ бальзамомъ. Но въ ту минуту, какъ онъ ее подносилъ къ губамъ, другой камень разбилъ флягу, вышибъ ему два или три зуба и раздавилъ почти всѣ пальцы. Отъ боли онъ скатился съ лошади. Пастухи, испугавшись, полагая, что убили его, поспѣшили собрать заколотыхъ имъ семь или восемь овецъ и удалились какъ можно скорѣе. Санчо, оставшись на холму, созерцалъ подвиги своего господина и рвалъ себѣ бороду, проклиная часъ, въ который связался съ такимъ безумцемъ. Но, видя, что Донъ Кихотъ лежитъ на землѣ, а пастухи ушли, онъ подбѣгаетъ къ нему:

— Что! господинъ Донъ Кихотъ, — сказалъ онъ ему: — не предупреждалъ ли я васъ, что эти двѣ арміи не что иное, какъ стадо барановъ?

— Увы! отвѣчалъ нашъ герой: — вотъ какимъ образомъ злобный волшебникъ, преслѣдующій меня, измѣняетъ всѣ дѣла по своему произволу. Завидуя славѣ, которую я могъ пріобрѣсть, онъ превратилъ непріятельскія полчища въ барановъ! Но подойди ко мнѣ, Санчо, и перевяжи мои раны.

Санчо поспѣшно побѣжалъ къ своему ослу за мѣшкомъ, въ которомъ лежали бинты и корпія; но когда увидѣлъ, что забылъ его въ злополучной гостиницѣ, едва не сошелъ съ ума. Онъ снова началъ проклинать своего господина и собственную свою глупость, что послѣдовалъ за нимъ, и рѣшился возвратиться въ свою деревню, отказываясь отъ обладанія островомъ, за который долженъ платить такою дорогою цѣною.

Донъ Кихотъ началъ его утѣшать.

— Другъ мой, — сказалъ онъ ему: — потерпи еще немного. Зло имѣетъ свои предѣлы, равно какъ и добро; не всегда же находиться въ крайности! Въ бѣдѣ именно и должно ожидать благопріятнаго времени.

— Клянусь вамъ, отвѣчалъ Санчо: — мнѣ кажется, что вамъ лучше бы быть проповѣдникомъ, нежели странствующимъ рыцаремъ. Между тѣмъ знаете ли, что мы безъ мѣшка, и должны позавтракать воздухомъ.

— Провидѣніе насъ не покинетъ, и мы найдемъ пищу!

— Лишь-бы только она не состояла изъ вашихъ травъ. Признаюсь, мнѣ былъ бы гораздо вкуснѣе малѣйшій ломтикъ ситнаго хлѣба съ кускомъ простаго сыра…

— Мы найдемъ, авось, что-нибудь и получше этого въ концѣ нашего странствія. Но, другъ мой, садись на осла и указывай мнѣ дорогу; на этотъ разъ даю тебѣ полную волю выбирать ночлегъ.

Они отправились въ путь. Опечаленный Донъ Кихотъ особенно горевалъ о потерѣ зубовъ.

— Ротъ безъ зубовъ, — говорилъ онъ: — есть, такъ сказать, мельница безъ жернововъ.

Добрый оруженосецъ, стараясь развлечь его, завелъ съ нимъ слѣдующій разговоръ:

— Милостивый государь, соблаговолите объяснить мнѣ, кто таковъ былъ Мамбренъ, о которомъ вы мнѣ столько разъ говорили?

— Другъ мой, это былъ мавръ, обладавшій очарованнымъ шлемомъ. Этотъ шлемъ былъ завоеванъ Сакрипаномъ, цѣною тысячи опасностей.

— Видно, этотъ шлемъ весьма драгоцѣненъ!

— Такъ драгоцѣненъ, что я поклялся сражаться до послѣдней капли крови со всякимъ, у котораго найду это сокровище, сражаться до тѣхъ поръ, пока не отниму его.

Въ подобныхъ разговорахъ они были захвачены ночью на большой дорогѣ. Голодъ ихъ мучилъ, а не было ни пищи, ни ночлега. Темень была ужасная. Вдругъ они увидѣли, въ нѣкоторомъ разстояніи, множество огоньковъ, казавшихся двигающимися звѣздами. Санчо едва не упалъ въ обморокъ со страха, самъ Донъ Кихотъ смутился. Первый дернулъ недоуздокъ осла, а другой затянулъ поводья лошади. Между тѣмъ огоньки шли прямо на нихъ, и чѣмъ ближе подходили, тѣмъ казались больше, яснѣе и многочисленнѣе. Санчо задрожалъ всѣмъ тѣломъ, у Донъ Кихота волосы стали дыбомъ на головѣ; однако-жь, ободрившись, онъ воскликнулъ:

— Другъ мой, вотъ, безъ сомнѣнія, ужаснѣйшее приключеніе, при которомъ я долженъ буду употребить всю мою храбрость.

Затѣмъ онъ сворачиваетъ немного съ дороги; Санчо слѣдуетъ за нимъ. Скоро обозначаются большія бѣлыя фигуры, одинъ видъ которыхъ привелъ оруженосца въ такой страхъ, что онъ щелкалъ зубами, дрожа какъ въ лихорадкѣ. Эти бѣлые призраки, числомъ около двадцати, ѣхали верхомъ, держа въ рукахъ зажженные факелы, и бормотали какія-то слова тихимъ и могильнымъ голосомъ; за ними слѣдовали черныя дроги, за которыми ѣхали шесть конниковъ, покрытыхъ чернымъ крепомъ, начиная отъ шляпы до ногъ ихъ лошаковъ.

Такое странное зрѣлище, посреди ночи и въ пустынномъ мѣстѣ, могло бы испугать человѣка и похрабрѣе нашего Санчо, вся смѣлость котораго совершенно исчезла въ этомъ случаѣ.

Его господинъ также былъ не весьма спокоенъ; но ему помогли воспоминанія изъ книгъ. Онъ вообразилъ себѣ, что на этихъ носилкахъ лежитъ какой-нибудь рыцарь, измѣннически убитый или раненый, и что онъ обязанъ за него отомстить. Поэтому онъ тотчасъ же беретъ копье на-перевѣсъ и, ставъ посреди дороги, кричитъ поѣзду грознымъ голосомъ:

— Остановитесь, кто бы вы ни были, и скажите мнѣ, кто вы таковы, откуда и куда ѣдете и что везете на этихъ дрогахъ? По всему кажется, что вы измѣнники.

— Мы спѣшимъ, — отвѣчалъ одинъ изъ всадниковъ: — и не имѣемъ времени удовлетворить вашему любопытству.

— Нельзя ли быть поучтивѣе, — возразилъ Донъ Кихотъ: — или приготовьтесь всѣ къ сраженію со мною. — При этихъ словахъ онъ сильно дернулъ за узду лошака одного изъ бѣлыхъ всадниковъ; пугливый лошакъ началъ лягаться и свчлилъ своего сѣдока. Герой нашъ бросился потомъ на одного изъ конниковъ въ траурѣ и свалилъ его на землю ударомъ копья. Отъ него онъ перешелъ къ третьему и дѣйствовалъ съ такимъ проворствомъ и силою, что, пораженные ужасомъ и удивленіемъ, всѣ эти бѣдняки, которые по ремеслу своему не должны быть храбрыми, обратились въ бѣгство въ разныя стороны.

— Побѣда! восклицаетъ Донъ Кихотъ.

— Побѣда! повторяетъ Санчо, чрезвычайно удивленный смѣлостью и подвигомъ своего господина.

Первый упавшій человѣкъ лежалъ еще подъ лошакомъ на землѣ, и факелъ горѣлъ подлѣ него. Рыцарь приставилъ ему остріе копья къ горлу, приказывая сдаться.

— Увы! я уже и безъ того сдался, — отвѣчалъ несчастный: — я не могу двигаться, боюсь, не переломлена ли у меня нога. Если вы христіанинъ, не убивайте меня; вамъ будетъ грѣшно: я принадлежу къ духовному званію.

— Какимъ же случаемъ находитесь вы здѣсь, если вы дѣйствительно священникъ?

— Тому виною злая судьба и, сверхъ того, моя обязанность. Я сопровождалъ съ другими священниками тѣло одного стараго дворянина, умершаго въ Баэсѣ и пожелавшаго быть похороненнымъ въ Сеговіи, своей родинѣ.

— А кто убилъ этого дворянина?

— Никто какъ злая горячка.

— Въ такомъ случаѣ, я не обязанъ мстить за смерть его. Знайте же теперь, что имя мое Донъ Кихотъ Ламанчскій, что я странствующій рыцарь, и что моя обязанность приказываетъ мнѣ ѣздить по свѣту и исправлять всякое зло.

— Весьма желалъ бы, господинъ рыцарь, чтобы вы могли исправить мою ногу.

— Что сдѣлано, тому уже не поможешь. Да для чего же вы ѣздите ночью въ этихъ длинныхъ траурныхъ мантіяхъ, въ этихъ бѣлыхъ рясахъ и съ факелами? Вы похожи на какихъ-то злыхъ духовъ.

— Признаю себя виноватымъ во всемъ, но прошу васъ — помогите мнѣ выбраться изъ-подъ лошака, который придавилъ мнѣ ногу между стременемъ и сѣдломъ.

Донъ Кихотъ тотчасъ же кликнулъ Санчо, который, однакоже, не спѣшилъ подойти" будучи занятъ разгрузкою лошака, навьюченнаго съѣстными припасами, которые монахи везли съ собою. Онъ составилъ изъ своего кафтана родъ мѣшка и, накинувъ его на осла, набилъ самою лучшею провизіей. Послѣ того онъ прибѣжалъ, восклицая:

— Извините, сударь! Нельзя же быть вездѣ въ одно время.

Когда монаха подняли и посадили на сѣдло, Санчо сказалъ ему:

— Если кто изъ вашихъ товарищей пожелаетъ узнать, кто ихъ такъ отпотчивалъ, скажите имъ, если угодно, что это былъ знаменитый Донъ Кихотъ, прозванный также рыцаремъ печальнаго образа.

Бѣдный монахъ удалился.

— Что ты разумѣешь, другъ Санчо, подъ именемъ рыцаря печальнаго образа?

— Ахъ, милостивый государь, это названіе пришло мнѣ въ голову оттого, что, глядя на васъ при свѣтѣ факела, мнѣ показалось, что у васъ самое странное лицо, которое когда-либо мнѣ случалось видѣть на свѣтѣ.

— Ты ошибаешься, другъ мой; но я вижу, что мудрецъ, который долженъ писать исторію моихъ подвиговъ, счелъ за нужное, чтобы я имѣлъ какое-либо прозваніе, подобно всѣмъ древнимъ рыцарямъ. Почитаю за вдохновеніе мысль, пришедшую тебѣ въ голову. Отнынѣ хочу такъ называться и, чтобы могли всегда узнать меня, прикажу начертить на щитѣ моемъ странное и печальное лицо.

— Ахъ, сударь! Это вовсе не нужно: вамъ стоитъ только показаться — и всѣ скажутъ: вотъ рыцарь печальнаго образа!

Донъ Кихотъ улыбнулся этой шуткѣ своего оруженосца, и они продолжали путь. Проѣхавъ между двумя холмами, они достигли глубокой долины, гдѣ остановились, и Санчо разложилъ на травѣ свои припасы. Здѣсь, безъ всякой другой приправы, кромѣ добраго аппетита, они позавтракали, пообѣдали и поужинали въ одно время. Къ несчастію, и особенно для Санчо, у нихъ не было ни вина, ни даже воды для утоленія жажды; однакожь, замѣтивъ, что лугъ, на которомъ они находились, покрытъ густою и высокою травой, они справедливо заключили, что поблизости долженъ находиться ключъ или ручей. Донъ Кихотъ и Санчо встали и отправились искать его для утоленія жажды. Держа Росинанту и осла за поводья, они пошли ощупью, потому что ночь была весьма темная. Не сдѣлавъ еще и двухъ сотъ шаговъ, они услышали отдаленный шумъ водопада и уже радовались своей находкѣ, какъ вдругъ шумъ другаго рода остановилъ ихъ веселость и испугалъ Санчо, отъ природы трусливаго. То были сильные и повторенные удары, смѣшанные съ бряцаніемъ желѣза и цѣпей и сопровождаемые шумомъ потока, падающаго съ быстротою со скалъ.

Была уже ночь, и наши искатели приключеній находились, случайно, подъ высокими деревьями, которыхъ вѣтви и листья колыхались отъ вѣтра. Мракъ, уединеніе, странные звуки, шумъ деревьевъ и вѣтра, все, казалось, соединялось для внушенія ужаса. Но неустрашимый Донъ Кихотъ не пугается, садится на Росинанту и, размахивая мечемъ, говоритъ оруженосцу:

— Другъ мой! знай, что Провидѣніе нарочно произвело меня на свѣтъ для того, чтобы превратить нынѣшній желѣзный вѣкъ въ золотой; мнѣ предстоятъ великія опасности и совершеніе славныхъ подвиговъ. Чѣмъ ужаснѣе должно быть приключеніе, насъ ожидающее, тѣмъ охотнѣе я вдаюсь въ него… Подтяни подпруги моего коня; останься здѣсь и ожидай меня три дня. Если, по истеченіи этого срока, я не возвращусь, тогда можешь сказать, что господинъ твой умеръ храбрымъ рыцаремъ.

Услышавъ эти слова, Санчо заплакалъ.

— Г. рыцарь! — сказалъ онъ ему: — для чего вдаваться въ такое ужасное предпріятіе? Развѣ вы еще не довольно совершили подвиговъ? Подумайте; что, покинувъ меня, вы лишаете вашего преданнаго оруженосца управленія островомъ. Я со страха испущу духъ, а вѣдь у меня жена и дѣти, которыя останутся безъ подпоры и помощи. Ради Бога, сударь, не будьте такъ жестоки или, по крайней мѣрѣ, подождите до зари.

— Ночь или день — мнѣ все равно, лишь-бы только никто не осмѣлился сказать, что какія бы то ни было препятствія остановили меня въ исполненіи моихъ обязанностей. Провидѣніе предохранитъ меня отъ опасности или будетъ имѣть попеченіе о тебѣ, послѣ моей смерти. Ну, подтяни-ка подпруги у Росинанты и дожидайся меня: я скоро возвращусь побѣдителемъ.

Санчо, видя, что ничто не можетъ остановить сумасброда, рѣшился употребить хитрость и принудить его противъ воли дождаться утра; для этого, въ самое то время, какъ подтягивалъ подпруги у Росинанты, онъ ей связалъ заднія ноги поводомъ своего осла. Когда Донъ Кихотъ хотѣлъ пуститься на новыя опасности, лошадь его, вмѣсто того чтобы идти впередъ, только прыгала на мѣстѣ.

— Видите ли! воскликнулъ оруженосецъ, весьма довольный своею выдумкою: — Провидѣніе на моей сторонѣ, оно не хочетъ, чтобъ вы покинули меня, и запрещаетъ Росинантѣ повиноваться вамъ.

Донъ Кихотъ бѣсился; но чѣмъ болѣе пришпоривалъ лошадь, тѣмъ менѣе, казалось, она расположена была трогаться съ мѣста.

— Нечего дѣлать, — сказалъ онъ вздохнувъ: — дождусь зари.

— Безъ сна? спросилъ Санчо.

— Безъ сна, — отвѣчалъ нашъ герой: — спи ты, рожденный для сна, а я буду размышлять.

— Не сердитесь, сударь: я это сказалъ безъ дурнаго намѣренія.

Произнося эти слова, Санчо приближался къ своему господину. Наконецъ онъ схватился одною рукою за арчакъ сѣдла, а другою за подхвостникъ, крѣпко охвативъ такимъ образомъ лѣвую ногу нашего рыцаря. Однакоже, страхъ, причиняемый этимъ безпрестаннымъ бряцаніемъ желѣза, такъ сильно подѣйствовалъ на него, что онъ вдругъ почувствовалъ во всемъ тѣлѣ страшное движеніе. Стиснувъ зубы, онъ пожималъ плечами и удерживалъ дыханіе, но всѣ старанія его были тщетны и безполезны.

— Что это? воскликнулъ Донъ Кихотъ.

— Ахъ, сударь! не сомнѣвайтесь: это опять какая-нибудь новая дьявольщина.

— Санчо, — продолжалъ рыцарь, зажимая себѣ носъ: — мнѣ кажется, ты испугался ненашутку.

— Правда, но я не виноватъ въ томъ; для чего удерживаете вы меня, въ такое позднее время и въ такомъ мѣстѣ?

Донъ Кихотъ не хотѣлъ слушать его дальнѣйшихъ объясненій, заставилъ прыгать Росинанту и приказалъ своему оруженосцу удалиться на нѣсколько шаговъ.

Однакожь, ночь проходила, и Санчо, при наступленіи утра, развязалъ потихоньку ноги Росинанты, которая весьма обрадовалась, почуявъ себя на свободѣ, и сдѣлала нѣсколько прыжковъ. Донъ Кихотъ счелъ это хорошимъ предзнаменованіемъ и пожелалъ тотчасъ же воспользоваться имъ.

Онъ вторично простился съ Санчо въ тѣхъ-же выраженіяхъ, какъ и прежде, прибавивъ, что, въ награду за услуги, онъ не забылъ его въ своемъ духовномъ завѣщаніи. Это такъ тронуло добраго оруженосца, что онъ поклялся никогда но покидать своего господина.

Донъ Кихотъ также былъ тронутъ этимъ; но, опасаясь показать слабость, направилъ путь къ тому мѣсту, откуда былъ слышенъ шумъ. Санчо послѣдовалъ за нимъ пѣшкомъ, ведя въ поводу вѣрнаго товарища своихъ приключеній. Послѣ довольно продолжительнаго пути, они открыли нѣсколько бѣдныхъ хижинъ, построенныхъ у подошвы утесовъ, съ которыхъ падалъ ручей. Отсюда-то происходилъ ужасный шумъ. Росинанта испугалась и стала на дыбы; Санчо поблѣднѣлъ и задрожалъ. Шагахъ во ста далѣе, при поворотѣ за маленькій холмъ, они открыли наконецъ причину своего ужаса и всего шума: то были… шесть огромныхъ молотовъ валяльной мельницы, не перестававшей работать съ предъидущаго дня.

Увидавъ это, Донъ Кихотъ онѣмѣлъ отъ изумленія, выпустилъ поводья изъ рукъ и повѣсилъ голову. Взглянувъ на Санчо, онъ увидѣлъ, что тотъ, надувъ щеки и подпирая кулаками бока, съ трудомъ удерживался отъ хохота. Наконецъ онъ захохоталъ, и такъ сильно, что рыцарь скоро вышелъ изъ терпѣнія. Еще непріятнѣе было ему, когда Санчо, взглянувъ на него, съ смѣшною важностью произнесъ:

— Другъ мой, знай, что небо произвело меня на свѣтъ для того, чтобы превратитъ нынѣшній желѣзный вѣкъ въ золотой, и мнѣ предстоятъ великія опасности и славные подвиги!

Тяжелый ударъ пикою по спинѣ прервалъ насмѣшливаго оруженосца.

— Сударь, — воскликнулъ онъ: — развѣ вы не понимаете, чему я смѣюсь!

— Потому-то именно я и не шучу, господинъ насмѣшникъ, что ты смѣешься надо мною. Развѣ такой рыцарь, какъ я, обязанъ различать по шуму валяльныя мельницы? Это годится для тебя, батрака, воспитаннаго въ ничтожной деревушкѣ. Но превратись всѣ эти шесть молотовъ въ гигантовъ, и дай ихъ мнѣ всѣхъ шестерыхъ, одного послѣ другаго или всѣхъ вмѣстѣ, — и тогда, если я не срублю имъ всѣмъ головы, смѣйся надо мною, сколько тебѣ будетъ угодно.

— Вѣрю вамъ, сударь, вѣрю, но согласитесь, что приключеніе это можетъ показаться забавнымъ.

— Согласенъ; но все-таки ты не долженъ былъ забываться предо мною. Впрочемъ, признаюсь, я поступилъ съ тобою слишкомъ горячо.

— Вы меня ударили — что дѣлать? Кто лю. битъ крѣпко, тотъ и бьетъ крѣпко… Но знатные господа, побранивъ своихъ слугъ, обыкновенно послѣ того дѣлаютъ имъ подарки. Изъ этого я заключаю, что въ подобныхъ же обстоятельствахъ странствующій рыцарь долженъ дать своему оруженосцу не менѣе острова или королевства на твердой землѣ.

— Слова твои совершенно справедливы, но награжденія, мною тебѣ обѣщанныя, будутъ въ свое время. Въ ожиданіи же ихъ, совѣтую тебѣ быть по учтивѣе.

— Повинуюсь и увѣряю васъ, что отнынѣ буду говорить съ вами не иначе, какъ съ почтеніемъ, должнымъ верховному властелину.

— Этимъ средствомъ ты пріобрѣтешь спокойную жизнь и долгія лѣта, потому что послѣ отца и матери наиболѣе почтенія должно оказывать своему барину.

ГЛАВА VII
ЗАВОЕВАНІЕ ШЛЕМА МАМБРЕМОВА. — КАКИМЪ ОБРАЗОМЪ ДОНЪ КИХОТЪ ОСВОБОДИЛЪ МНОГИХЪ НЕСЧАСТНЫХЪ, КОТОРЫХЪ ОТВОДИЛИ ВЪ ТАКОЕ МѢСТО, ВЪ КОТОРОЕ ОНИ НЕ ХОТѢЛИ ИДТИ. — ГЛУПОСТИ ДОНЪ КИХОТА.

Въ эту минуту пошелъ небольшой дождь. Санчо хотѣлъ укрыться въ мельницахъ, но Донъ Кихотъ такъ возненавидѣлъ ихъ, что никогда болѣе не хотѣлъ приближаться къ нимъ. Поэтому, поворотивъ вправо, онъ отправился въ дорогу. Отъѣхавъ еще не очень далеко, онъ примѣтилъ всадника, имѣвшаго на головѣ что-то блестящее, подобно золоту.

— Санчо! воскликнулъ онъ: — изъ всѣхъ пословицъ самая справедливая: «будетъ и на нашей улицѣ праздникъ!» Въ эту ночь, непостоянная Фортуна, казалось, посмѣялась надъ моими надеждами, но нынче утромъ представляетъ мнѣ прекраснѣйшее вознагражденіе. По всему видно, что воинъ, мелькающій тамъ вдали, носитъ на головѣ знаменитый шлемъ Мамбрена, который и поклялся завоевать!

— Ахъ, сударь! отвѣчалъ Санчо: — вспомните о валяльныхъ мельницахъ.

— Замолчишь ли ты, невѣрующій!… Развѣ ты не видишь этого рыцаря, который ѣдетъ прямо къ намъ на сѣромъ конѣ и щеголяетъ въ золотомъ шлемѣ?

— Вижу, — отвѣчалъ оруженосецъ, — человѣка, сидящаго на темно-сѣромъ ослѣ и имѣющаго на головѣ что-то блестящее.

— Блеститъ именно шлемъ Мамбрена. Ну же, удались и посмотри, какъ я однимъ махомъ кончу это приключеніе.

Однако-жь, не худо знать, что такое были шлемъ, конь и рыцарь. Въ окрестностякъ находились двѣ деревушки, столь незначительныя и столь близкія одна къ другой, что одинъ и тотъ-же цирюльникъ, занимавшійся также и хирургіей, служилъ для обѣихъ. Въ этотъ день должно было пустить кровь одному крестьянину и выбрить другаго. Цирюльникъ ѣхалъ туда съ своими ланцетами и умывальницею изъ желтой мѣди; застигнутый дождемъ и опасаясь испортить шляпу, онъ надѣлъ на голову умывальное блюдо, блестѣвшее за полмили. Онъ сидѣлъ на сэромъ ослѣ, какъ справедливо замѣтилъ Санчо.

Когда цирюльникъ подъѣхалъ поближе, нашъ герой, безъ всякаго объясненія, устремился на него съ опущеннымъ копьемъ. Цирюльникъ, видя внезапное нападеніе такого привидѣнія, поспѣшно соскакиваетъ съ осла и бросается бѣжать въ поле, со скоростью оленя, кинувъ на землю свое мѣдное блюдо.

— Этотъ плутъ не глупъ, воскликнулъ Донъ Кихотъ: — онъ подражаетъ бобру, который, преслѣдуемый охотниками, самъ откусываетъ у себя то, за чѣмъ гонятся. Санчо, подними этотъ шлемъ.

— Клянусь честью, — сказалъ оруженосецъ, — что этотъ Шлемъ чрезвычайно похожъ на бритвенное блюдо; оно не дурно, и за него можно заплатить ефимокъ.

Онъ подалъ блюдо своему господину, который, надѣвъ его на голову, вертѣлъ во всѣ стороны, говоря:

— У язычника, для котораго выкованъ этотъ шлемъ, была навѣрное огромная голова; но въ немъ всего хуже то, что недостаетъ половины.

Санчо употреблялъ всѣ усилія, чтобы не разсмѣяться, и вѣрно бы громко захохоталъ, еслибъ избитыя плечи не напоминали ему недавно полученнаго имъ урока.

— Вѣроятно, — продолжалъ рыцарь, — эта очарованная каска попалась случайно въ руки какого-нибудь невѣжды, который, не понимая ея достоинства и видя, что она кована изъ чистаго золота, расплавилъ половину, а изъ другой сдѣлалъ то, что ты видишь, и что, по твоему замѣчанію, довольно похоже на бритвенное блюдо. Но какое мнѣ дѣло! я не гляжу на это превращеніе: велю ее поправить, и тогда моя каска ни въ чемъ не уступитъ той, которую Вулканъ сковалъ для бога войны. Въ ожиданіи того буду носить ее въ нынѣшнемъ видѣ.

— Воля ваша, сударь; но что дѣлать намъ съ этимъ сѣрымъ конемъ, который страхъ похожъ на сѣраго осла? Смотря по тому, какъ быстро побѣжалъ бѣднякъ, котораго вы сшибли, не думаю, чтобы онъ возвратился. А, клянусь моей бородой, оселъ не дуренъ.

— Законы рыцарства запрещаютъ отнимать коней у побѣжденныхъ; поэтому оставь этого коня или осла, — называй какъ хочешь.

— Провались-всѣ законы рыцарства, а мнѣ очень бы хотѣлось увести съ собою эту скотинку или помѣняться на мою, которая похуже. Можно-ли, по крайней мѣрѣ, помѣняться сѣдлами?

— Не знаю навѣрное, можно ли; однако-жь, въ ожиданіи объясненія, полагаю; что ты можешь помѣняться.

Получивъ такимъ образомъ дозволеніе, Санчо снялъ съ цирюльникова осла совершенно новое сѣдло и осѣдлалъ имъ своего осла, который показался ему оттого гораздо красивѣе прежняго. Кончивъ это, они поужинали остатками завтрака и послѣ этой легкой закуски отправились снова въ путь; оселъ безъ всякаго принужденія слѣдовалъ за Росинантою. Непримѣтнымъ образомъ они выѣхали на большую дорогу и поплелись по ней на-удачу, разговаривая о разныхъ предметахъ. Въ ту минуту, какъ разговоръ ихъ былъ въ самомъ разгарѣ, Донъ Кихотъ, поднявъ глаза, увидалъ идущихъ навстрѣчу двѣнадцать человѣкъ, нанизанныхъ, подобно четкамъ, на длинную цѣпь, къ которой были привязаны за шею. Они были съ кандалами на рукахъ. Ихъ сопровождали два конника, вооруженные карабинами, и два пѣшіе солдата съ копьями и мечами.

— Вотъ, — сказавъ Санчо, — цѣпь каторжниковъ, которыхъ гонятъ на галеры.

— Какъ! — воскликнулъ Донъ Кихотъ: — каторжниковъ?!… Возможно ли, чтобы король рѣшился поступать съ своими подданными, какъ съ каторжниками?

— Говорю вамъ, сударь, — продолжалъ оруженосецъ: — что эти люди осуждены работать нагалерахъ за преступленія.

— Итакъ, они идутъ туда поневолѣ?

— Ручаюсь вамъ въ этомъ.

— Этого для меня достаточно; я помню обязанности моего званія.

Между тѣмъ, каторжники подошли ближе, и Донъ Кихотъ спросилъ съ большою учтивостью одного изъ конвойныхъ, зачѣмъ они ведутъ такимъ образомъ этихъ несчастныхъ. Конвойный, тронутый его учтивостью, отвѣчалъ ему:

— Спросите ихъ самихъ, милостивый государь, — они, безъ сомнѣнія, удовлетворятъ вашему любопытству.

Донъ Кихотъ, воспользовавшись этимъ позволеніемъ, которое онъ, впрочемъ, далъ бы себѣ и самъ, если бы ему отказали, приблизился къ каторжникамъ и спросилъ у перваго изъ нихъ, какое онъ сдѣлалъ преступленіе.

— Я былъ схваченъ въ то самое время, какъ похищалъ корзину съ бѣльемъ, въ которую я страстно влюбился. Хотя похищеніе не совершилось, однако же это не воспрепятствовало присудить меня къ наказанію. Но, когда я покошу въ продолженіе трехъ лѣтъ траву на большомъ лугу, все дѣло кончится.

— Чтобы называете — косить большой лугъ? прервалъ его Донъ Кихотъ.

— Это значитъ гресть веслами на галерахъ, отвѣчалъ каторжникъ.

— А вы, другъ мой? спросилъ Донъ Кихотъ у втораго, печально повѣсившаго голову.

— Я иду на галеры за то, что пѣлъ съ горя канарейкою.

— Развѣ музыкантовъ посылаютъ на галеры? воскликнулъ нашъ герой.

— У этихъ добрыхъ людей, — прервалъ одинъ изъ конвойныхъ: — пѣть съ горя, значитъ признаваться во время пытки. Этого мошенника пытали, и онъ признался въ своемъ преступленіи, состоявшемъ въ продажѣ скота.

Такимъ образомъ, Донъ Кихотъ перебралъ часть партіи каторжныхъ. Послѣдній преступникъ былъ человѣкъ лѣтъ тридцати, пріятной наружности, хотя скованный и привязанный съ большимъ стараніемъ, нежели прочіе. На ногахъ у него была цѣпь, охватывавшая его два раза, на шеѣ два ошейника, изъ коихъ одинъ поддерживалъ цѣпь, а другой пару кандаловъ, въ которые закованы были его руки, такъ что онъ не могъ ни поднять ихъ къ головѣ, ни опустить голову.

Донъ Кихотъ спросилъ, для чего столько предосторожностей.

— Для того, что этотъ бездѣльникъ, — отвѣчалъ одинъ изъ конвойныхъ, — одинъ совершилъ болѣе преступленій, чѣмъ всѣ прочіе. Поэтому-то онъ и осужденъ на десятилѣтнюю каторжную работу на галерахъ, то есть почти къ гражданской смерти. Впрочемъ, вы должны знать его по слухамъ: это знаменитый Жинесъ Пассамонтъ, прозванный Жинесилья Парапилья.

— Полноте шутить, господинъ коммисаръ, — прервалъ каторжникъ: — поставьте въ покоѣ мои прозванія. Ваше положеніе завиднѣе моего: вы можете исчислять мои грѣхи, между тѣмъ какъ я не смѣю высказывать вамъ вашихъ. Настоящее мое прозваніе Жинесъ Пассамонтъ, и когда-нибудь я еще задушу прозваніе Жинесильи Парапильи въ горлѣ того, кто осмѣлится меня такъ назвать. Но, милостивый государь, — продолжалъ онъ, обратившись къ Донъ Кихоту: — если вы хотите дать намъ что-нибудь, то поспѣшите и не теряйте попусту времени, слушая наши разсказы. Если же захотите узнать мои похожденія, то можете прочитать ихъ: я описалъ свою жизнь.

— Кончена-ли она? спросилъ Донъ Кихотъ.

— Нѣтъ, вы видите — я еще здѣсь; но она доведена до послѣдняго пребыванія моего на галерахъ, куда мнѣ, правду сказать, не слишкомъ непріятно возвращаться, потому что только тамъ можно наслаждаться самимъ собою и имѣть время для занятія словесностью.

— Вы мнѣ кажетесь умнымъ человѣкомъ.

— Будь я дуракъ, мнѣ бы везло счастье.

— Этого для меня достаточно, — сказалъ Донъ Кихотъ, возвысивъ голосъ. — Изъ всего, что я слышалъ, ясно вижу, о братья мои, что васъ ведутъ на галеры совершенно противъ вашей воли! Преступленія ваши велики, но раскаяніе заглаживаетъ ихъ. Я смотрю теперь только на то, что вы страдаете въ угнетеніи, и такъ какъ первый долгъ странствующаго рыцарства заключается въ защитѣ угнетенныхъ, то я прошу васъ, господа конвойные, возвратить свободу этимъ несчастнымъ и предоставить небесному правосудію наказаніе ихъ, если они будутъ упорствовать въ дурныхъ занятіяхъ. Не думаю, чтобы вы отказали въ этомъ; еслибы, впрочемъ, вы и отказали, то этого меча, этого копья и силы руки моей будетъ достаточно для принужденія васъ къ тому. — Браво! воскликнулъ одинъ изъ конвойныхъ: — браво! шутка хороша, очень недурно выдумана, почтенный! Но, повѣрь мнѣ, продолжай-ка свою дорогу и поправь бритвенное блюдо, которымъ накрыта твоя голова.

— Ты бездѣльникъ и трусъ, — отвѣчаетъ нашъ герой, и въ то же время нападаетъ на него съ такою быстротою, что, не давъ ему времени принять оборонительное положеніе, опрокидываетъ его на землю, опасно ранивъ ударомъ копья.

Прочіе конвойные, удивленные этимъ, обнажаютъ шпаги и, безъ сомнѣнія, порядкомъ бы отпотчивали воинственнаго рыцаря, если бы каторжники, воспользовавшись замѣшательствомъ, не успѣли, съ помощью Санчо, высвободиться изъ оковъ Жинесъ Пассамонтъ бросается на коммисара, уже лежащаго на землѣ, схватываетъ его шпагу и карабинъ и прицѣливается то въ того, то въ другаго изъ конвойныхъ, однако-жь не стрѣляя, и вскорѣ обращаетъ ихъ въ бѣгство, сопровождаемыхъ градомъ камней, которые бросаютъ прочіе каторжники.

Побѣда была совершенная. Но Санчо не былъ доволенъ ею. Онъ боялся Санта-Германдады, которая, узнавъ о томъ, могла подоспѣть на мѣсто схватки. Поэтому онъ и сказалъ своему господину, что не должно терять ни минуты времени попустому, но тотчасъ же скрываться въ ближнія горы. Донъ Кихотъ, однако, уже собралъ каторжниковъ въ кружокъ и говорилъ имъ слѣдующую рѣчь:

— Вы видите, милостивые государи, какую услугу я вамъ оказалъ. Я увѣренъ, что имѣю дѣло съ благородными людьми, а потому прошу у васъ въ благодарность только одного, именно — чтобъ вы опять надѣли ваши цѣпи и ходили въ нихъ по всей провинціи Ламанчской, провозглашая подвиги «рыцаря печальнаго образа».

— То, о чемъ вы просите, невозможно, господинъ рыцарь, нашъ освободитель, — отвѣчалъ Жинесъ Пассамонтъ отъ имени всѣхъ. — Если мы пойдемъ въ оковахъ по дорогѣ, то скоро будемъ взяты полиціей; поэтому и удовольствуйтесь благословеніями, которыя мы даемъ вамъ отъ чистаго сердца.

— Коли такъ, — воскликнулъ Донъ Кихотъ, воспламененный гнѣвомъ: — Донъ Жинесилья Парапилья, исполните одинъ это покаяніе и исполните его со всѣми цѣпями и кандалами, бывшими на вашемъ благородномъ тѣлѣ.

Пассамонтъ былъ отъ природы нетерпѣливъ, и потому подалъ знакъ своимъ товарищамъ, которые тотчасъ же отошли въ сторону и пустили въ нашего героя такой градъ камней, что тарчъ болѣе не могъ предохранять его. Росинанта не двигалась съ мѣста; Санчо укрылся за своимъ осломъ. Несчастный рыцарь былъ пораженъ каменьями и сброшенъ на землю. Тогда каторжники бросаются на него, берутъ его бритвенное блюдо, даютъ ему имъ пять, или шесть ударовъ по плечамъ, опрокидываютъ своего избавителя на землю и снимаютъ съ него чекмень, который онъ носилъ сверхъ латъ. Они даже сняли бы съ него и прочее платье, еслибъ латы не помѣшали имъ. Что касается Санчо, они раздѣли его почти донага; потомъ, раздѣливъ между собою добычу, разбѣжались въ разныя стороны. Донъ Кихотъ и Росинанта лежали рядомъ, другъ возлѣ друга, между тѣмъ какъ Санчо, свернувшись въ клубокъ, дрожалъ всѣмъ тѣломъ, лежа между ногъ своего осла, который, опустивъ голову, шевелилъ повременимъ ушами, полагая, безъ сомнѣнія, что каменный дождь все еще продолжается.

Донъ Кихотъ, видя, какимъ образомъ ему отплатили за благодѣянія, воскликнулъ:

— Теперь-то я признаю справедливость пословицы: злымъ дѣлатьдобро — самому себѣ дѣлать зло! Отнынѣ опытъ сдѣлаетъ насъ благоразумнѣе.

— Если вы теперь уже удостовѣрились въ этомъ, — отвѣчалъ Санчо: — то послѣдуйте моему совѣту: удалимся отсюда поскорѣе; никакое рыцарство не поможетъ намъ, когда явится Санта-Германдада.

— Мнѣ бѣжать! Ахъ, ты трусь!

— Не бѣжать, а ретироваться, потому что оставаться здѣсь неблагоразумно, когда опасность превышаетъ наши силы. Послушайте меня, садитесь, если можете, на Росинанту и уѣдемте отсюда.

— Ну, хорошо! На этотъ разъ согласенъ исполнить твое желаніе.

И, сѣвъ верхомъ на Росинанту, рыцарь послѣдовалъ за осломъ Санчо. Они выѣхали въ горы Сіерра-Морены, въ намѣреніи скрыться тамъ на нѣсколько дней. Мѣшокъ съ съѣстными припасами уцѣлѣлъ, какъ-бы чудомъ, отъ грабежа каторжниковъ. Наши искатели приключеній проникли въ самую средину горъ и остановились только тогда, когда наступила ночь. Тамъ, между двухъ.холмовъ, они заснули подъ большими деревьями. Но судьба, ихъ преслѣдовавшая, привела именно въ то самое мѣсто Жинеса Пассамонта, который, воспользовавшись ихъ сномъ, не пренебрегъ украсть Санчова осла, показавшагося ему лучше Росинанты.

Заря едва начинала алѣть, какъ оруженосецъ, пробудившись отъ сна, едва не умеръ съ горести, увидѣвъ, что лишился своего вѣрнаго товарища. Онъ горько заплакалъ и зарыдалъ:

— О любезное мое дѣтище! говорилъ онъ: — ты, который родился въ моемъ домѣ, былъ забавою моихъ дѣтей, утѣхою моей жены, предметомъ зависти сосѣдей моихъ и помощникомъ моимъ въ трудахъ! О мой любезный оселъ! итакъ я болѣе не увижу тебя! Я потерялъ тебя и умру съ горя!

Донъ Кихотъ услышалъ его и началъ утѣшать, но не прежде могъ остановить его слезы, какъ обѣщавъ подарить трехъ ослятъ изъ числа пяти, ему принадлежащихъ. Оруженосецъ, вздохнувъ, поблагодарилъ своего господина за его доброту и печально послѣдовалъ за нимъ пѣшкомъ, неся на плечахъ мѣшокъ съ съѣстными припасами, который онъ опять по счастію сохранилъ, и изъ котораго повременамъ вытаскивалъ краюшки и грызъ изъ всей силы, съ съ горя. Идя такимъ образомъ, онъ увидѣлъ вдругъ, что Донъ Кихотъ поднимаетъ концомъ копья своего чемоданъ, лежавшій посреди дороги. Санчо бросается къ этой находкѣ. Чемоданъ былъ запертъ на замокъ, но, прорѣзавъ въ немъ отверстіе, Санчо вытащилъ изъ него четыре сорочки голландскаго полотна, еще другое, весьма тонкое бѣлье и платокъ, въ которомъ нашелъ множество золотой монеты.

— Да благословенно будетъ небо! — воскликнулъ онъ: — вотъ одно изъ тѣхъ полезныхъ приключеній, которыя я страстно люблю.

Продолжая искать, онъ нашелъ еще богато переплетенную записную книжку.

— Беру эту книжку для себя, — сказалъ Донъ Кихотъ: — и буду записывать въ ней мои подвиги. Что касается денегъ, оставь этотъ подлый металлъ для себя.

— Покорно благодарю васъ, милостивый государь, — отвѣчалъ оруженосецъ: — этотъ подлый металлъ совершенно приличенъ моей подлой природѣ.

И онъ спряталъ добычу въ мѣшокъ.

— Какимъ образомъ этотъ чемоданъ попалъ сюда? сказалъ Донъ Кихотъ, подумавъ нѣсколько времени.

— Не трудно отгадать, — отвѣчалъ Санчо. — Будьте увѣрены, сударь, что онъ не самъ собою залетѣлъ сюда, его вѣрно потерялъ какой-нибудь путешественникъ; еслибъ тутъ было какое-нибудь разбойничье приключеніе, воры непремѣнно бы опорожнили его. Какъ мнѣ, такъ и вамъ это извѣстно по опыту изъ приключенія нашего съ каторжниками.

— Ты правъ, другъ Санчо. Признаюсь, что иногда ты разсуждаешь довольно основательно. Но будемъ продолжать нашъ путь.

Донъ Кихотъ былъ въ восхищеніи, что находится посреди высокихъ горъ. Дикій видъ мѣстоположенія, его уединеніе — обѣщали ему множество чудесныхъ приключеній; память его была наполнена удивительными происшествіями, случавшимися съ странствующими рыцарями въ подобныхъ же пустыняхъ. Вдругъ пришла ему въ голову странная мысль:

— Другъ мой Санчо, — сказалъ онъ, — я сдѣлалъ ошибку, освободивъ этихъ каторжниковъ.

— Я это очень хорошо знаю.

— Но ты не знаешь того, что странствующій рыцарь не можетъ сдѣлать ошибки, не загладивъ ее покаяніемъ. Такимъ точно образомъ поступилъ знаменитый Амадисъ Галльскій, совершеннѣйшій образецъ странствующихъ рыцарей. Онъ удалился на дикій утесъ, гдѣ притворился сумашедшимъ и принялъ выразительное названіе «мрачнаго рыцаря». Хочу подражать ему; поэтому останусь здѣсь и буду представлять сумашедшаго, отчаянно-бѣшенаго, до тѣхъ поръ, пока достаточно не заглажу вины моей. Итакъ, объявляю тебѣ, другъ мой Санчо, что я сумашедшій, совершенно сумашедшій!

— Правда, — отвѣчалъ Санчо: — начинаю этому вѣрить. Притомъ же я не люблю мѣшаться въ чужія дѣла. Если вамъ это нравится, дѣлайте какъ хотите. Поля не запрешь воротами! Что у кого болитъ, тотъ о томъ говоритъ. У всякаго Сенюшки свои денежки!

— Боже мой! воскликнулъ Донъ Кихотъ: — что значить этотъ длинный рядъ пословицъ?

— Оно значитъ, — отвѣчалъ Санчо: — что между тѣмъ, какъ вы будете сумашествовать въ этихъ горахъ, я поспѣшу возвратиться въ деревню, къ женѣ и дѣтямъ.

— Ты можешь это сдѣлать, но не забудь возвратиться ко мнѣ черезъ двѣ недѣли: я назначаю этотъ срокъ для моего покаянія.

Говоря эти слова, Донъ Кихотъ подъѣхалъ къ подошвѣ высокой горы, возвышавшейся отдѣльно отъ другихъ посреди луга, испещреннаго цвѣтами и орошаемаго источникомъ. Это мѣсто очень понравилось «рыцарю печальнаго образа», рѣшившемуся тутъ остаться. Онъ тотчасъ слѣзъ на землю, снялъ сѣдло и узду съ Росинанты и, ударилъ ее рукою по спинѣ, сказалъ:

— Ступай на волю, благородный конь мой, великодушный товарищъ моихъ великихъ подвиговъ и трудовъ!

— Постойте на минуту, — прервалъ Санчо. — Вы знаете, господинъ сумашедшій рыцарь, что у меня украли моего осла; Росинанта весьма легко могла бы замѣнить его для. путешествія, которое я намѣренъ предпринять, потому что я плохой пѣшеходъ.

— Не противлюсь этому; только предлагаю тебѣ остаться здѣсь еще день или два, чтобъ быть свидѣтелемъ всѣхъ безумствъ, къ которымъ я способенъ.

— Я уже и безъ того на нихъ наглядѣлся.

— Нѣтъ, ты еще не видѣлъ всего.

— Что мнѣ въ томъ! Лучше уѣхать теперь же. Но, милостивый государь, напишите мнѣ пожалуйста на одномъ изъ листковъ вашей записной книжки дарственную запись на тѣхъ трехъ ослятъ, которыхъ вы мнѣ обѣщали. Потрудитесь подписаться какъ можно лучше, чтобъ не сомнѣвались въ подлинности подписи.

— Охотно.

И Донъ Кихотъ тотчасъ же написалъ:

«Любезная племянница!

„Приказываю вамъ отпустить предъявителю сего, оруженосцу моему, Санчо Пансѣ, трехъ пятилѣтнихъ ослятъ, находящихся подъ вашимъ смотрѣніемъ; записать ихъ въ расходъ и представить мнѣ росписку вышеупомянутаго Санчо въ полученіи оныхъ. Писано среди горъ СіерраМорены, 26-го августа текущаго года.“

— Прекрасно, — сказалъ Санчо: — подпишитесь, а я осѣдлаю Росинанту. Кстати: знаете ли, сударь, что я очень опасаюсь, что мнѣ нельзя будетъ сыскать васъ здѣсь, когда я возвращусь; мѣсто это скрыто и неприступно.

— Другъ мой, ты размышляешь здраво. Совѣтую тебѣ, чтобы не заблудиться, нарѣзать побольше древесныхъ вѣтвей и побросать ихъ по дорогѣ, доколѣ ты не выѣдешь на равнину: онѣ будутъ указывать тебѣ путь при возвращеніи.

Санчо одобрилъ это средство, запасся пукомъ древесныхъ вѣтвей, принялъ благословеніе своего господина, совѣтовавшаго ему беречь Росинанту, и отправился въ путь. Едва отъѣхалъ онъ на сто шаговъ, какъ поспѣшно возвратился.

— Вы говорите правду, — сказалъ онъ: — кажется, что мнѣ необходимо увидѣть коекакія изъ вашихъ безумствъ для того, чтобы, въ случаѣ надобности, я могъ по совѣсти объяснить о томъ подъ присягою.

Онъ еще не кончилъ этихъ словъ, какъ Донъ Кихотъ, уже побросавъ доспѣхи, раздѣлся почти донага и въ этомъ видѣ сдѣлалъ два прыжка и два раза перекувырнулся колесомъ черезъ голову. Съ Санчо было достаточно и этого; онъ поворотилъ лошадь, задыхаясь отъ смѣха, и поспѣшно отправился въ путь.

ГЛАВА VIII
КОНЕЦЪ ПОКАЯНІЮ „РЫЦАРЯ ПЕЧАЛЬНАГО ОБРАЗА“, — ИСТОРІЯ ПРИНЦА МИКОМИКОНИНА. — ВОЗВРАЩЕНІЕ ВЪ ГОСТИНИЦУ. — УЖАСНОЕ СРАЖЕНІЕ, ВЪ КОТОРОМЪ ДОНЪ КИХОТЪ ОСТАЕТСЯ ПОБѢДИТЕЛЕМЪ.

Оставимъ „рыцаря печальнаго образа“ предаваться свимъ безумствамъ и послѣдуемъ за нашимъ Санчо. Добрый оруженосецъ благополучно выѣхалъ изъ ущелій Сіерра-Морены и черезъ сутки послѣ разлуки съ своимъ господиномъ прибылъ… куда же? въ ту самую пагубную гостиницу, гдѣ его осмѣяли и качали на простынѣ. Какъ только онъ узналъ ее, тотчасъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ. Однакожъ, проголодавшись, онъ остановился, смотря на ворота, и не рѣшался въѣхать во дворъ. Въ ту-же самую минуту, изъ гостиницы выѣхали трое людей, и одинъ изъ нихъ сказалъ другому:

— Господинъ судья, не это-ли тотъ Санчо Панса, который, по словамъ ключницы, послѣдовалъ за нашимъ искателемъ приключеній?

— Это онъ самъ и есть, — отвѣчалъ мировой судья, — а вотъ и лошадь Донъ Кихота.

Тогда судья и цирюльникъ — это были они — подошли къ нашему страннику.

— Другъ мой Санчо, — сказалъ ему судья, — что сталось съ твоимъ господиномъ?

Скромный оруженосецъ не хотѣлъ сначала открывать тайну своего рыцаря; но вскорѣ, испугавшись тюрьмы, которою погрозили ему, онъ объявилъ все и подробно разсказалъ безумные подвиги Донъ Кихота, прибавивъ въ заключеніе своего разсказа, что „рыцарь печальнаго образа“, тотчасъ по окончаніи своего покаянія, рѣшился сдѣлаться гдѣ-нибудь королемъ, а что касается его, Санчо, то намѣреніе его было, какъ скоро онъ овдовѣетъ, жениться, на одной изъ придворныхъ барышень, которая принесетъ ему въ приданое хорошее помѣстье на твердой землѣ, потому что ему надоѣло ждать острова и онъ уже не думаетъ о немъ.

Санчо разсказывалъ все это съ такимъ хладнокровіемъ и съ такою увѣренностью, что судья и цирюльникъ не хотѣли съ нимъ спорить, а сочли его такимъ же сумасбродомъ, какъ и баринъ его.

— Поздравляю тебя съ блистательною будущностью, — сказалъ добрый судья улыбаясь. — Но всего лучше, по моему мнѣнію, извлечь теперь твоего господина изъ пустыни и уговорить его отказаться отъ жестокаго покаянія, которое не принесетъ ему большой пользы. Мы поговоримъ объ этомъ за столомъ: пойдемъ съ нами въ гостиницу.

— Нѣтъ, — отвѣчалъ Санчо: — если позволите, я не войду въ эту гостиницу. Когда-нибудь на досугѣ я вамъ объясню причину этого (должно признаться, что праздолюбивый Санчо не счелъ за нужное разсказывать о своемъ приключеніи). Теперь же вышлите мнѣ сюда обѣдъ и корма для Росинанты.

Его болѣе не уговаривали, и цирюльникъ приказалъ вынести ему обѣдать.

Между тѣмъ судья придумалъ вѣрное средство, чтобъ побудить Донъ Кихота къ возвращенію домой. Цирюльникъ Никола долженъ будетъ сбрить себѣ бороду, выкрасить лицо темною краскою и нарядиться молодымъ странствующимъ принцемъ, а онъ переодѣнется въ оруженосца и бросится къ ногамъ нашего героя, прося его объ отмщеніи вѣроломному рыцарю, который лишилъ королевскаго престола его молодаго владѣтеля, оставшагося сиротою послѣ отца; такимъ образомъ Донъ Кихота, конечно, удается отвести въ деревню, гдѣ еще разъ попробуютъ излечить непостижимое его сумашествіе.

Цирюльникъ Никола нашелъ выдумку судьи прекрасною и тотчасъ же захотѣлъ привести ее въ исполненіе. Онъ выкрасилъ себѣ лицо и нарядился принцемъ, т. е. одѣлся въ черное платье съ ногъ до головы, въ знакъ траура. Что касается добраго лиценсіата, Перо Переса, то онъ смастерилъ себѣ большую накладную бороду изъ коровьяго хвоста, рыжаго и густаго, служившаго трактирщику для чистки гребня. Трактирщица хотѣла узнать причину этого переодѣванья, и по разсказамъ о сумашествіи Донъ Кихота узнала въ немъ героя безсмертнаго бальзама и осмѣяннаго у нихъ оруженосца. Тогда она разсказала, какъ происходило все дѣло, не забывъ и обстоятельства, которое Санчо старался скрывать. Когда туалетъ цирюльника и лиценсіата кончился, они оба сѣли на своихъ лошаковъ, простились съ трактирщикомъ, съ его женою и съ Мариторною, обѣщавшею молиться за счастливое окончаніе ихъ предпріятія.

Санчо, ожидавшій ихъ, не могъ удержаться отъ смѣха при видѣ этого маскарада. Не открывая ему истинной цѣли своей, они увѣрили его, что это переодѣванье должно послужить къ ускоренію исполненія обѣщаній, сдѣланныхъ ему рыцаремъ, лишь-бы онъ не открывалъ о томъ ничего Донъ Кихоту. Санчо поклялся, что будетъ молчать, и отправился съ ними по дорогѣ къ Сіерра-Моренѣ. На слѣдующій день они пріѣхали къ тому лѣсу, гдѣ оруженосецъ набросалъ древесныхъ вѣтвей, для обозначенія дороги, и недалеко отъ того мѣста, гдѣ оба наши искатели приключеній нашли чемоданъ. Они тутъ остановились, чтобы посовѣтоваться, и рѣшили, что Санчо поѣдетъ впередъ для отысканія Донъ Кихота. Онъ уѣхалъ, оставивъ обоихъ товарищей на лугу, орошаемомъ источникомъ, и подъ тѣнью большихъ деревъ. Это было въ августѣ, около трехъ часовъ пополудни, въ ту минуту, когда жаръ былъ въ полной силѣ. Судья и цирюльникъ, сидя въ тѣни, на берегу ручья, разговаривали между собою о затрудненіяхъ, сопряженныхъ съ ролью молодаго человѣка, какъ вдругъ услышали въ небольшомъ разстояніи отъ себя слѣдующія восклицанія:

— Проклятый чемоданъ! мнѣ кажется, однакожъ, что я обронилъ его недалеко отсюда.

Судья и цирюльникъ встали тотчасъ, пошли къ тому мѣсту, откуда, казалось, слышался голосъ, и увидѣли путешественника, которому, повидимому, было не болѣе восемнадцати или двадцати лѣтъ отъ роду. Знакомъ они позвали его къ себѣ; онъ тотчасъ подбѣжалъ, и судья успокоилъ его насчетъ его чемодана, потому что Санчо объявилъ ему о своей находкѣ. Въ то-же самое время они увѣдомили его о причинахъ, привлекшихъ ихъ въ Сіерра-Морену, и о готовившейся комедіи. Путешественникъ тотчасъ же предложилъ имъ сыграть роль молодаго принца. Предложеніе его было принято съ радостью мировымъ судьею, который опасался своимъ переодѣваньемъ, хотя весьма невиннымъ, оскорбить важность своего званія. Поэтому цирюльникъ Никола повязалъ длинную бороду, а путешественникъ, называвшійся Корделіемъ, надѣлъ костюмъ принца и выкрасилъ себѣ лицо. Между тѣмъ явился Санчо, крича:

— Куда вы дѣвались?… Я засталъ Донъ Кихота въ самомъ плачевномъ состояніи: онъ въ одномъ исподнемъ платьѣ, исхудалый, блѣдный, пожелтѣвшій, и умираетъ съ голоду. Поспѣшимте увезти его отсюда, потому что онъ вѣрно никогда не сдѣлается здѣсь королемъ. Но кто этотъ незнакомецъ? спросилъ онъ, указывая на Корделіо.

Цирюльникъ Никола отвѣчалъ съ важностію:

— Другъ мой, эта особа не кто иной, какъ законный наслѣдникъ, по прямой линіи, великаго королевства Микомиконскаго въ Гвинеѣ, который прибылъ сюда нарочно, чтобы просить знаменитаго „рыцаря печальнаго образа“ отомстить за него гиганту, лишившему его престола.

— Милости просимъ! воскликнулъ оруженосецъ, увѣряя его, что онъ не раскается. — Господинъ мои разомъ убьетъ бездѣльника гиганта. Но какъ зовутъ этого несчастнаго?

— Онъ называется принцъ Микомиконинъ, потому что владѣетъ королевствомъ Микомйкона.

— А, понимаю. Въ Гвинеѣ, видно, точно какъ у насъ, называются по имени своей деревни.

Корнеліо сѣлъ на лошака судьи, а цирюльникъ на своего, все еще въ накладной бородѣ изъ коровьяго хвоста. Судья, въ которомъ болѣе не нуждались, велѣлъ Санчо сопровождать принца и въ особенности запретилъ ему сказывать Донъ Кихоту что-либо про него и про цирюльника Николу, увѣряя его, что, въ случаѣ его нескромности, Донъ Кихотъ не пріобрѣтетъ королевства. Санчо снова обѣщалъ молчать, и они всѣ трое отправились въ путь.

Проѣхавъ три четверти мили, они увидѣли рыцаря одѣтаго, но не вооруженнаго. Корделіо пришпорилъ лошака. Какъ скоро онъ подъѣхалъ къ Донъ Кихоту, то бородатый оруженосецъ соскочилъ съ лошака и помогъ слѣзть принцу. Принцъ бросился на колѣна предъ рыцаремъ.

— О, вы! честь и слава странствующаго рыцарства, — воскликнулъ онъ, — великодушный герой Ламанчскій! Прибѣгаю къ вашему великодушію и прошу васъ отомстить за сдѣланное мнѣ оскорбленіе.

— Обѣщаю вамъ это, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — если въ этомъ дѣлѣ нѣтъ ничего противнаго королевской службѣ и выгодамъ моего отечества.

Санчо, котораго это пустословіе выводило изъ терпѣнія, сказалъ своему господину тихонько на ухо:

— Это приключеніе вовсе не касается испанскаго короля; дѣло идетъ только о томъ, что нужно убить какого-то бездѣльника гиганта, и васъ проситъ объ этомъ принцъ Микомиконинъ, наслѣдникъ великой имперіи Микомиконской, лежащей въ Гвинейской Эѳіопіи.

— Молчи, отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — я знаю, что предписываютъ мои обязанности и званіе. Встаньте, принцъ: я исполню вашу просьбу.

— Итакъ прошу васъ, чтобы ваша непобѣдимая особа теперь же послѣдовала за мною туда, куда я васъ поведу, и чтобы вы не предпринимали никакого другаго дѣла, не отомстивъ прежде измѣннику, который, въ противность всѣхъ законовъ, захватилъ мое государство.

— Клянусь вамъ въ этомъ. Отправимтесь тотчасъ же. Одной минуты, потерянной для славы, никогда уже не возвратишь!

Принцъ хотѣлъ тогда поцѣловать руку у рыцаря, но Донъ Кихотъ обнялъ его ласково и въ то-же самое время приказалъ Санчо принести оружіе и осѣдлать Росинанту. Цирюльникъ, все стоя на колѣнахъ, не смѣлъ ни говорить, ни тронуться съ мѣста, опасаясь, чтобы не отвязалась его накладная борода. Какъ скоро онъ увидѣлъ, что Донъ Кихотъ сѣлъ верхомъ, то всталъ и подбѣжалъ къ Корделіо, чтобы помочь ему взлѣзть на лошака, и потомъ послѣдовалъ за нимъ, Одинъ только бѣдный Санчо шелъ пѣшкомъ, тяжко вздыхая при воспоминаніи о своемъ ослѣ. Однакожь, онъ все-таки утѣшался надеждою увидѣть въ скоромъ времени своего барина владыкою микомиконскимъ, а себя самого повелителемъ небольшаго королевства. Одно только ему было непріятно, а именно — что будущіе подданные его будутъ негры. — Ну тѣмъ лучше, — сказалъ онъ самъ себѣ, послѣ нѣсколькихъ минутъ размышленія: — это будетъ для меня источникомъ дохода. Я отправлю моихъ подданныхъ въ Испанію, гдѣ продамъ ихъ за наличныя денежки, на которыя куплю себѣ какое-нибудь прибыльное мѣстечко или должность, и беззаботно проведу остатокъ жизни. А! вы узнаете меня, любезные мои подданные! Я васъ всѣхъ распродамъ, большихъ и малыхъ, и хотя-бы вы были чернѣе самого чорта, сдѣлаю изъ васъ чистыя денежки! Такимъ образомъ, Санчо утѣшалъ себя въ непріятныхъ обстоятельствахъ пѣшеходства. Однакожь, мировой судья, увидѣвъ изъ-за кустовъ, въ которыхъ онъ спрятался, возвращеніе этого поѣзда, рѣшился присоединиться къ нему. Для избѣжанія всякаго подозрѣнія въ соучастіи, онъ вышелъ ближайшею тропинкою на большую дорогу: увидавъ нашего героя, онъ изъявилъ притворно большое удивленіе и, подбѣжавъ къ нему съ распростертыми объятіями, воскликнулъ:

— Это вы? Я не ошибся! Вы — мой храбрый соотечественникъ, знаменитый Донъ Кихотъ Ламанчскій, опора и защита угнетенныхъ, образецъ, цвѣтъ и слава странствующаго рыцарства!

Донъ Кихотъ удивился, но наконецъ узналъ его и тотчасъ же предложилъ ему свою лошадь; но судья отказался и сѣлъ на цирюльникова лошака, который, не ожидая приказанія, поспѣшно слѣзъ. Дорогою Донъ Кихотъ попросилъ принца Микомиконина разсказать ему свои бѣдствія.

— Я обязанъ вамъ объяснить все, милостивый государь, — отвѣчалъ Корделіо: — и готовъ удовлетворить вашему желанію.

Говоря это, онъ усѣлся какъ можно удобнѣе на своемъ лошакѣ, и потомъ, кашлянувъ, плюнувъ и чихнувъ, началъ разсказывать:

— Милостивые государи! Во-первыхъ, увѣдомляю васъ, что я называюсь Микомиконинъ. Отецъ мой, владѣтель великой имперіи Микомиконской, назывался Тинакріо Премудрый. Его прозвали такъ по причинѣ познаній его въ магіи. Посредствомъ этихъ знаній онъ открылъ, что Ксамарилья, моя мать, должна будетъ умереть прежде его, и что онъ самъ скоро умретъ и оставитъ меня сиротою. Что же причинило ему наиболѣе печали? То, что онъ узналъ въ то-же самое время, посредствомъ своего сверхъестественнаго предвѣдѣнія, что государство его будетъ покорено ужаснымъ гигантомъ, владѣтелемъ большаго сосѣдняго острова, называемымъ Пандафиландо Мрачный-Взглядъ, потому что онъ всегда глядитъ вкось, для произведенія наибольшаго ужаса. Отецъ мой узналъ тоже по своему предвѣдѣнію, что я не иначе могу избѣжать изгнанія изъ моего государства, какъ женившись на дочери Пандафиландо; но, зная, что я никогда не рѣшусь сдѣлаться зятемъ такого разбойника, онъ посовѣтовалъ мнѣ скрыться тотчасъ послѣ его смерти и поѣхать въ Испанію, гдѣ я найду сильнаго защитника и покровителя въ особѣ знаменитаго странствующаго рыцаря, называемаго Донъ Шикотъ, Донъ Хиготъ или Кихотъ. Онъ прибавилъ, что этотъ храбрый воинъ долженъ быть большаго роста, худощавъ и имѣетъ на правомъ плечѣ черный знакъ.

При сихъ словахъ Донъ Кихотъ кликнулъ своего оруженосца.

— Другъ мой, — сказалъ онъ ему: — раздѣнь меня сейчасъ.

— Для чего это? спросилъ Корделіо.

— Для того, чтобы удостовѣриться вамъ, принцъ, тотъ-ли я именно рыцарь, о которомъ говорилъ вамъ вашъ родитель.

— Это безполезно, — отвѣчалъ Санчо: — знаю, что у васъ точно черное пятно на спинѣ; это признакъ силы.

— Этого достаточно, — отвѣчалъ принцъ, — и предсказаніе оправдывается совершенно. Наружность, черты лица, ростъ, всѣ примѣты относятся къ г. Донъ Кихоту; васъ-то избрало Провидѣніе для изгнанія похитителя моего трона. Я забылъ вамъ сказать, что король Тинакріо оставилъ письмо, написанное греческими или арабскими буквами, которое я не могъ прочесть, и которымъ онъ приказываетъ мнѣ, какъ скоро вышеозначенный рыцарь убьетъ Пандафиландо, тотчасъ же передать ему во владѣніе государство мое, прося его только почитать меня своимъ наслѣдникомъ, ибо этотъ рыцарь долженъ мнѣ во всемъ замѣнить отца.

— Ну, какъ тебѣ это кажется, другъ мой Санчо? сказалъ Донъ. Кихотъ. — Боишься-ли ты теперь, что мы не завладѣемъ королевствомъ?

— Правда ваша, милостивый государь! — отвѣчалъ Санчо, внѣ себя отъ радости: — согласенъ съ вами во всемъ. И вы, вѣрно, поспѣшите свернуть шею этому бездѣльнику, гиганту Пендардо.

Послѣ этого, легковѣрный оруженосецъ раза два прыгнулъ и подошелъ поцѣловать руку принца Микомиконина, который кончилъ свой разсказъ слѣдующими словами:

— Вотъ, милостивые государи, исторія моихъ несчастій. Изъ всей многочисленной свиты, сопровождавшей меня при отъѣздѣ моемъ изъ королевства, остался у меня только одинъ этотъ длиннобородый оруженосецъ; всѣ прочіе погибли во время ужасной бурѣ на мори. Я самъ и оруженосецъ мой едва успѣли спастись на обломкахъ корабля.

— Не унывайте, принцъ, — воскликнулъ Донъ Кихотъ: — ваши несчастія скоро кончатся; я снова клянусь вамъ — не оставлять васъ до тѣхъ поръ, пока не срублю головы вѣроломному Пандафиландо.

Въ это время увидѣли они на дорогѣ человѣка, похожаго на цыгана, ѣхавшаго верхомъ на ослѣ. Санчо, у котораго сердце билось всякій разъ, когда онъ видѣлъ осла, едва взглянулъ на этого, какъ тотчасъ узналъ въ немъ своего, а въ сѣдокѣ — Жинеса Пассамонте.

— А, проклятый воръ Жинесилья! воскликнулъ оруженосецъ: — возврати мнѣ мое добро, возврати мнѣ мою жизнь, мое счастіе, мою любовь, мою единственную радость! Возврати мнѣ осла моего, мошенникъ!

Жинесъ, увидѣвъ Санчо съ столь многочисленнымъ обществомъ, не заставилъ повторить этого приказанія и, соскочивъ съ осла, убѣжалъ поспѣшно въ поле.

Санчо стоялъ уже подлѣ своего осла и съ нѣжностью обнималъ его:

— Итакъ, я тебя опять вижу, сынъ мой, товарищъ мой, другъ мой!

Оселъ позволялъ себя ласкать и обнимать въ безмолвіи. Всѣ раздѣляли радость оруженосца, и Донъ Кихотъ увѣрилъ его, что, не смотря на эту находку, онъ все-таки подаритъ ему обѣщанныхъ трехъ ослятъ.

Между тѣмъ они прибыли къ берегу чистаго ручья и рѣшились тутъ отдохнуть нѣсколько минутъ. Наши путешественники слѣзли съ сѣделъ, сѣли на траву и слегка позавтракали припасами, взятыми судьей изъ гостиницы.

Между тѣмъ какъ они предавались этому занятію, прошелъ мимо нихъ молодой мальчикъ, который, увидѣвъ Донъ Кихота, вдругъ подошелъ къ нему:

— Здравствуйте, сударь, — сказалъ онъ ему жалобнымъ голосомъ: — развѣ вы не узнаете меня? Развѣ вы позабыли того Андрея, котораго ваша милость изволила отвязать отъ дуба?

Донъ Кихотъ взялъ его за руку и представилъ своимъ спутникамъ.

— Мнѣ весьма пріятно, — воскликнулъ онъ: — представить вамъ живой примѣръ чрезвычайной пользы странствующаго рыцарства. Нѣсколько времени тому назадъ, проѣзжая лѣсомъ, я услышалъ жалобные крики и увидѣлъ этого бѣднаго молодаго человѣка, котораго безчеловѣчный крестьянинъ наказывалъ ремнемъ, вмѣсто того чтобы заплатить ему заработанныя имъ деньги. Я приказалъ отвязать его и заставилъ его хозяина поклясться, что онъ заплатитъ ему все, что долженъ, до послѣдняго гроша. Не правда ли, что все такъ и. было, Андрей, другъ мой?

— Точно такъ, — отвѣчалъ молодой мальчикъ. — Но когда вы уѣхали…

— То твой хозяинъ немедленно заплатилъ тебѣ?

— Да, точно, онъ заплатилъ мнѣ, но только странною монетою. Онъ опять привязалъ меня къ дубу и надавалъ мнѣ столько ударовъ, что я походилъ на ободранную кошку. Съ того времени я не выходилъ изъ больницы. Безъ вашего заступничества, г. странствующій рыцарь, я отдѣлался бы первымъ наказаніемъ и потомъ получилъ бы плату, но вы раздражили моего хозяина, онъ выместилъ гнѣвъ свой на моей спинѣ въ насмѣшку надъ вами.

— Санчо, осѣдлай скорѣй Росинанту, — воскликнулъ нашъ герой, воспламененный гнѣвомъ. — Хочу сей-же часъ отправиться и жесточайшимъ образомъ отомстить злодѣю.

— Прошу васъ не безпокоиться, милостивый государь, отвѣчалъ Андрей: — я бы гораздо лучше желалъ, чтобы вы дали мнѣ что-нибудь на дорогу.

Санчо сунулъ ему въ руку кусокъ хлѣба съ сыромъ.

— На, возьми это, другъ мой! сказалъ онъ: — и видитъ Богъ, я оказываю тебѣ помощь вовсе безкорыстно, потому что мы, оруженосцы странствующихъ рыцарей, всегда должны быть готовы умереть съ голода и жажды.

Андрей, видя, что ему болѣе ничего не даютъ, удалился, повѣся голову, и убѣгая кричалъ:

— Чтобы чортъ побралъ всѣхъ гнусныхъ странствующихъ рыцарей, которые, желая помочь, подвергаютъ насъ палочнымъ ударамъ!

Донъ Кихотъ хотѣлъ встать, чтобы наказать этого грубіяна, но, видя, что его нельзя догнать, остался на своемъ мѣстѣ; онъ былъ до того разсерженъ дерзкою шуткою Андрея, что никто не осмѣлился смѣяться, опасаясь еще болѣе раздражить его.

Когда завтракъ кончился, всѣ отправились въ дорогу и на другой день пріѣхали къ гостиницѣ, которой такъ боялся Санчо. Трактирщикъ, его жена и Мариторна, узнавъ Донъ-Кихота, вышли къ нему навстрѣчу. Рыцарь принялъ ихъ съ обыкновенною своею важностью и велѣлъ имъ приготовить себѣ постель получше, нежели въ прежній разъ, что, однако, не воспрепятствовало трактирщику устроить ему постель, совершенно подобную первой, и въ той же самой комнатѣ, которую онъ занималъ прежде. Герой нашъ, утомленный и измученный всѣми глупостями, сдѣланными имъ въ горахъ, скоро улегся въ постель и заснулъ. Въ продолженіе этого времени, цырюльникъ Никола снялъ свою накладную бороду, по совѣту судьи, который считалъ переодѣваніе его безполезнымъ. Донъ Кихоту скажутъ, что принцъ Микомиконинъ послалъ своего оруженосца объявить въ королевствѣ своемъ о прибытіи освободителя.

Потомъ занялись ужиномъ. Въ то время, какъ его приготовляли, Санчо прибѣжалъ испуганный съ чердака, на которомъ спалъ Донъ Кихотъ, крича во все горло:

— Помогите! помогите! Я оставилъ господина моего посреди жесточайшей битвы! Пусть меня повѣсятъ, если я не видѣлъ, какъ онъ нанесъ ужасный ударъ мечемъ гиганту принца Микомиконина и отсѣкъ ему голову какъ рѣпу!

— Что ты это говоришь, Санчо? — замѣтилъ судья: — гигантъ находится болѣе чѣмъ въ двухъ тысячахъ миляхъ отсюда, а твой господинъ не можетъ издалека убивать людей.

Въ то-же самое время они услышали, какъ Донъ Кихотъ кричалъ:

— Стой, воръ! стой, разбойникъ! Наконецъ я нашелъ тебя! Твой мечъ и вся твоя сила не спасутъ тебя!

Говоря это, онъ поражалъ стѣны, которыя звенѣли отъ ударовъ его меча.

— О, о! дѣло кончено! — продолжалъ Санчо: — бездѣльникъ уже вѣрно испустилъ духъ, потому что я видѣлъ, какъ кровь текла, подобно рѣкѣ, и какъ покатилась голова гиганта, величиною не менѣе мѣха съ виномъ.

— Ай! ай! воскликнулъ трактирщикъ: — я пропалъ! Бьюсь объ закладъ, что это Донъ Кихотъ или Донъ Чортъ пробилъ своею шпагою мои мѣха съ виномъ, висѣвшіе въ его комнатѣ; а этотъ дуракъ принялъ вино мое за кровь!

Всѣ поспѣшили со свѣчами на поле сраженія. Герой нашъ стоялъ въ одной сорочкѣ на длинныхъ и тонкихъ ногахъ; на головѣ у него былъ поношенный красный колпакъ, данный ему трактирщикомъ; лѣвая рука его была завернута въ одѣяло. Въ этомъ нарядѣ, съ мечомъ въ рукахъ и съ открытыми глазами, будто наяву, онъ кричалъ и шумѣлъ въ комнатѣ, воображая, что дерется съ гигантомъ Пандафиландо, и безъ пощады рубилъ шпагою по мѣхамъ, изъ которыхъ красное вино текло вокругъ него ручьями. При этомъ видѣ трактирщикъ пришелъ въ такое бѣшенство, что бросился на него, осыпая его ударами. Онъ скоро прекратилъ эту битву съ гигантомъ и порядочно бы поколотилъ нашего героя, если-бы Донъ Кихота не высвободили изъ рукъ трактирщика. Всѣ усилія разбудить воинственнаго рыцаря — были безполезны, и онъ проспалъ бы до утра, еслибъ цирюльникъ не вылилъ ему на голову полнаго ведра холодной воды. Въ продолженіе всей этой суматохи, Санчо продолжалъ искать головы гиганта, но нигдѣ не могъ найти ея.

— Въ этомъ проклятомъ домѣ, — воскликнулъ онъ съ гнѣвомъ, — нельзя положиться ни на что: здѣсь все очаровано. Я самъ видѣлъ, какъ упала голова, видѣлъ своими глазами, какъ отрубили ее, видѣлъ кровь, текущую ручьями — и теперь все исчезло.

— Развѣ ты не видишь, бездѣльникъ, мошенникъ! отвѣчалъ трактирщикъ въ бѣшенствѣ: — что кровь, текущая, по твоему мнѣнію, ручьями, есть не что иное, какъ вино, которымъ затоплена эта комната? Чтобъ твоего проклятаго господина такимъ-же образомъ утопили черти въ аду!

— Все это очень хорошо, — говорилъ Санчо, — но я видѣлъ, какъ покатилась голова, и потому, что не нашелъ ея, теряю свое герцогство!

Наконецъ Донъ Кихотъ проснулся и съ удивленіемъ взглянулъ вокругъ себя. Вдругъ, обратившись къ Корделіо, онъ сказалъ:

— Принцъ! вамъ нечего болѣе опасаться. Тиранъ, васъ преслѣдовавшій, болѣе не существуетъ: эта рука повергла его въ прахъ.

— Слышите-ли! воскликнулъ Санчо: — гигантъ лежитъ въ этомъ мѣшкѣ! Теперь не уйдетъ отъ меня мое герцогство!

Всѣ смѣялись надъ сумашествіемъ барина и глупостью слуги, за исключеніемъ трактирщика, который посылалъ ихъ къ нечистой силѣ, поддерживаемый при этомъ случаѣ своею женою и Мариторною, крикъ которыхъ былъ бы въ состояніи разбудить самого Пандафиландо, если бы онъ дѣйствительно былъ убитъ рыцаремъ. Наконецъ, судьѣ удалось возстановить спокойствіе; онъ упросилъ Донъ Кихота лечь въ постель и обѣщалъ трактирщику заплатить за всѣ убытки. Корделіо утѣшалъ Санчо, увѣряя его, что хотя онъ и потерялъ голову гиганта, но, не смотря на это, все-таки получитъ лучшее герцогство изъ его королевства, какъ скоро онъ возвратится въ свое государство. Донъ Кихотъ заснулъ.

ГЛАВА IX
ПРИКЛЮЧЕНІЕ ВЪ ГОСТИНИЦѢ

Всѣ сошли внизъ; трактирщикъ стоялъ у воротъ и глядѣлъ на большую дорогу; вдругъ онъ закричалъ:

— Вотъ ѣдутъ нѣсколько верховыхъ! Если они остановятся здѣсь, то мнѣ будетъ сегодня хорошій доходъ.

Корделіо побѣжалъ посмотрѣть и, вскорѣ возвратившись, сказалъ:

— Идутъ друзья мои, которыхъ я ожидалъ: они присоединятся къ намъ.

Потомъ, обратившись къ судьѣ, прибавилъ:

— Милостивый государь, вотъ еще идутъ къ намъ на помощь союзники. Это молодые люди, съ которыми я вмѣстѣ путешествовалъ. Мы разлучились тогда, когда я возвратился въ горы искать потеряннаго мною чемодана. Мы назначили сборное мѣсто въ этой гостиницѣ.

Услышавъ эти слова, Санчо поблѣднѣлъ и еще болѣе испугался, когда судья объявилъ ему, что онъ долженъ отдать чемоданъ. Нечего дѣлать, — Санчо, вздохнувъ, пошелъ за чемоданомъ.

Между тѣмъ пріѣзжіе вошли въ гостиницу и начали разспрашивать Корделіо о его поискахъ. Они поздравили его съ успѣхомъ и увѣдомили, что нѣсколько общихъ друзей ихъ также скоро пріѣдутъ въ эту гостиницу и будутъ продолжать дорогу съ ними.

Но что дѣлалъ Санчо въ теченіе этого времени? Онъ стоналъ, вздыхалъ и говорилъ только-что проснувшемуся Донъ Кихоту:

— Наша милость можете заснуть снова: вамъ болѣе не нужно сражаться съ гигантомъ и возвращать королевство -принцу Микомиконину: все кончено и рѣшено.

— Очень вѣрю, — отвѣчалъ „рыцарь печальнаго образа“. — Я только-что срубилъ голову огромному гиганту, послѣ ужаснѣйшаго сраженія, и. кровь, вытекавшая изъ его туловища ручьемъ, струилась у ногъ моихъ.

— Неправда, сударь, неправда! Гигантъ, котораго вы разсѣкли пополамъ, не что иное, какъ мѣхъ съ виномъ, а текущая изъ него кровь — вино; что касается отрубленной головы, это совершенный вздоръ.

— Что ты это говоришь, Санчо? Не лишился ли ты ума?

— Я лишился больше этого. Вставайте, сударь, вставайте, вы увидите славныя вещи, начиная съ принца Микомиконина, превратившагося вдругъ въ какого-то господина Корделіо.

— Это для меня не удивительно, другъ мой: въ этомъ пагубномъ домѣ все заколдовано!

— Ахъ, господинъ Донъ Кихотъ, я бы не спорилъ съ вами въ этомъ, если-бъ не былъ убѣжденъ, что качаніе на простынѣ, случившееся со мною здѣсь же, не было мечтою и игрою воображенія, и еслибы я не былъ принужденъ возвратить найденный мною чемоданъ, и червонцы, находившіеся въ немъ. Говорите сударь, что вамъ угодно; меня же это послѣднее обстоятельство разочаровало совершенно!

Пока Санчо помогалъ рыцарю одѣваться, судья увѣдомилъ друзей Корделіо о сумашествіи Донъ Кихота, о приключеніяхъ, случившихся съ нимъ, и о хитрости, которую нужно было употребить, чтобы воротить его домой. Самый веселый молодой человѣкъ изъ всей компаніи, называвшійся Донъ Фернандомъ, насмѣявшись досыта этому разсказу, уговорилъ Корделіо продолжать свою роль до тѣхъ поръ, пока чудака не отвезутъ обратно домой.

Между тѣмъ какъ Фернандо еще разговаривалъ, Донъ Кихотъ появился, вооруженный съ ногъ до головы. Вновь пріѣхавшіе гости весьма удивились, увидавъ эту странную фигуру. Они съ изумленіемъ смотрѣли на его длинное, сухое и смуглое лицо, на странное блюдо, служившее ему вмѣсто каски, и на гордую и важную осанку, съ которою онъ сказалъ Корделіо слѣдующія слова:

— Принцъ! я узналъ отъ моего оруженосца, что ваша свѣтлость нѣсколько поубавилась, и что изъ могущественнаго и сильнаго короля, которымъ были донынѣ, вы внезапно превратились въ простолюдина. Если всѣ эти превращенія происходятъ по приказанію великаго волшебника-короля, отца вашего, изъ опасенія, что моя рука не будетъ въ состояніи возвратить вамъ государство ваше, то я не могу сказать въ отвѣтъ ничего другаго, какъ то, что повидимому этотъ волшебникъ худо знаетъ исторію рыцарства. Мои прежніе и недавніе подвиги доказываютъ, что я могу съ успѣхомъ совершить предпріятія еще потруднѣе возвращенія вамъ вашего трона. Болѣе говорить мнѣ нечего; повторяю только, лишенный престола принцъ, что еще время не ушло. Скажите слово, и — черезъ нѣсколько дней всѣ враги ваши будутъ побѣждены.

Корделіо отвѣчалъ съ большимъ хладнокровіемъ:

— Храбрый „рыцарь печальнаго образа“! Не вѣрьте тѣмъ, которые сказали вамъ, что я подвергся превращенію. Я теперь тотъ-же самый, что былъ и вчера. Только, правда, я нашелъ неожиданное утѣшеніе: я уже сказывалъ вамъ, что только одинъ съ оруженосцемъ моимъ спасся отъ ужасной бури, поглотившей корабль мой и всѣхъ спутниковъ моихъ, въ виду пристани. Вижу теперь, что Провидѣніе умилосердилось и допустило нѣкоторыхъ изъ моихъ вѣрныхъ товарищей также спастись отъ бури. Честь имѣю представить вамъ ихъ, господинъ рыцарь; они присоединились ко мнѣ. Я все еще полагаю надежду мою на васъ и намѣренъ завтра же отправиться въ путь, вмѣстѣ съ вами.

Корделіо замолчалъ. Тогда Донъ Кихотъ» обратившись къ своему оруженосцу, сказалъ сердито:

— Видишь ли, Санчо, что я ^ежедневно получаю новыя доказательства, что ты величайшій бездѣльникъ во всей Испаніи. Скажи мнѣ теперь, мошенникъ, откуда ты взялъ, что этотъ принцъ превратился въ какого-то господина Корделіо, что я разсѣкъ пополамъ мѣха съ виномъ, что домовой унесъ голову гиганта, мною убитаго, и тысячи другихъ глупостей? Клянусь честью, не знаю, что еще удерживаетъ меня отъ примѣрнаго наказанія, которое заставитъ навѣки трепетать всѣхъ подобныхъ тебѣ лгуновъ-оруженосцевъ.

— Успокойтесь, сударь, — съ покорностью отнѣчалъ Санчо: — я легко могъ ошибиться въ томъ, что относится къ превращенію принца Микомиконина. Но что касается мѣховъ съ виномъ и головы гиганта, ваша милость увидите, что я говорю правду, когда принесутъ вамъ счетъ и заставятъ заплатить за убытки. То-же самое будетъ и съ чемоданомъ, который придется отдать.

— Относительно чемодана, — возразилъ Донъ Фернандо: — достаточно будетъ простаго объясненія. Когда принцъ послѣ кораблекрушенія отправился отыскивать знаменитаго рыцаря Ламанчскаго, то, проѣзжая по этимъ горамъ, его свѣтлость потерялъ чемоданъ свой — единственную вещь, оставшуюся у него отъ прежняго богатства; ты, вѣроятно, нашелъ его, и потому, по справедливости, долженъ возвратить.

— Ну что, довольно ли тебѣ этого, бездѣльникъ? воскликнулъ Донъ Кихотъ.

— Если вы довольны, то и я долженъ быть доволенъ, — отвѣчалъ несчастный оруженосецъ, тяжело вздохнувъ.

— Итакъ я прощаю тебѣ; удовольствуюсь только сказать, что ты ужасный вѣтреникъ.

Между тѣмъ наступилъ вечеръ, и стараніями трактирщика былъ приготовленъ превосходный ужинъ. Всѣ сѣли за столъ. Не смотря на отказъ Донъ Кихота, его посадили на почетное мѣсто. Онъ хотѣлъ, чтобы принцъ Микомиконинъ сѣлъ съ нимъ рядомъ, потому что онъ находился подъ его покровительствомъ. Ужинъ былъ веселый, и за десертомъ рыцарь началъ говорить слѣдующимъ словами:

— Не поражены ли вы, милостивые государи, удивительнымъ случаемъ, соединяющимъ въ этомъ замкѣ столько знаменитыхъ особъ? -Не исчисляя въ подробности достоинства каждаго изъ васъ, кто бы могъ угадать, видя этого молодаго человѣка, сидящаго подлѣ меня, что онъ великій властелинъ, лишенный престола, и что я — тотъ самый рыцарь, о которомъ слава разнеслась уже далеко? Кому обязаны мы этими чудесами? Странствующему рыцарству, этому благородному занятію, которое трудами и опасностями несказанно возвышается надъ всѣмъ прочимъ.

Всѣ гости хвалили эту рѣчь, и ужинъ кончился такъ-же благополучно, какъ и начался, т. е. посреди общаго веселья и удовольствія. Разговоръ продолжался еще нѣсколько времени въ этомъ же тонѣ; каждый внутренно удивлялся краснорѣчію рыцаря до тѣхъ поръ, пока судья не напомнилъ, что наступила уже пора предаться успокоенію, въ особенности послѣ тяжкаго дня. Донъ Кихотъ вызвался, въ продолженіе остальной части ночи, сторожить замокъ отъ злыхъ ролшебниковъ или бездѣльниковъ-гигантовъ, которые бы осмѣлились нарушить спокойствіе его жителей. Предложеніе его было принято съ благодарностью, и нашъ рыцарь, вооруженный съ ногъ до головы и сидя верхомъ на Росинантѣ, выѣхалъ изъ гостиницы для ночнаго объѣзда. Всѣ спали, исключая служанки Мариторны, которая, зная нравъ нашего героя, рѣшилась подшутить надъ нимъ. Во всемъ домѣ не было другаго окна въ поле, кромѣ отверстія въ стѣнѣ, въ которое бросали солому для конюшни. Она увидѣла оттуда Донъ Кихота, сидѣвшаго верхомъ на лошади, опершись на копье и поднимавшаго повременамъ глаза къ небу, какъ-бы для того, чтобы испросить у него помощи и покровительства въ случаѣ несчастія.

Мариторна кликнула его потихоньку, сдѣлавъ ему знакъ рукою. Нашъ рыцарѣ тотчасъ оборотилъ голову и увидѣлъ при свѣтѣ луны отверстіе на чердакѣ, которое онъ не преминулъ принять за окошко съ желѣзною рѣшеткою, и тотчасъ же вообразилъ, что тутъ заключена какая-нибудь плѣнница, просящая объ освобожденіи. При этой мысли онъ подвелъ Росинанту подъ окно, всталъ на сѣдло и протянулъ руку въ отверстіе, стараясь найти точку опоры, чтобы взлѣзть и проникнуть въ мнимую темницу. Мариторна тотчасъ же схватила его руку, продѣла его кулакъ въ веревочную петлю, сдѣланную ею изъ ослинаго повода Санчо, потомъ, не теряя времени, затянула петлю и привязала веревку къ воротному замку. Кончивъ это, она убѣжала съ чердака, помирая со смѣху.

Донъ Кихотъ, чувствуя себя привязаннымъ и не видя болѣе никого, началъ опасаться, что въ этомъ приключеніи таится опять какое-нибудь колдовство. Стоя на сѣдлѣ Росинанты и имѣя кисть руки крѣпко привязанною, онъ дрожалъ, опасаясь, чтобы лошадь его не тронулась съ мѣста: тогда онъ остался бы повѣшеннымъ на стѣнѣ.

Напрасно онъ призывалъ на помощь всѣхъ своихъ знакомыхъ волшебниковъ и своего вѣрнаго оруженосца Санчо: никакой волшебникъ не являлся, а его вѣрный служитель, погруженный въ сонъ, спалъ крѣпко, совсѣмъ забывъ про своего господина. Приведенный въ отчаяніе, «рыцарь печальнаго образа» ревѣлъ какъ быкъ; что касается Росинанты, то эта миролюбивая тварь оставалась въ совершенномъ спокойствіи; хозяинъ ея не сомнѣвался, что они оба очарованы до конца вѣка.

Наконецъ наступила заря. Четыре всадника подъѣхали къ гостиницѣ и стали крѣпко стучаться въ ворота.

— Рыцари или оруженосцы! воскликнулъ Донъ Кихотъ съ своего коня: — развѣ вы не знаете, что крѣпости отворяютъ не прежде, какъ по восходѣ солнца? Удалитесь и погодите наступленія утра: тогда посмотримъ, можно ли впустить васъ.

— Что за чертовщину несете вы тамъ, съ вашею крѣпостью; развѣ нужно церемониться, чтобъ въѣхать въ постоялый дворъ? Если вы хозяинъ его, то отоприте намъ скорѣе ворота.

— Совѣтую вамъ глядѣть въ оба и говорить поучтивѣе. Развѣ я похожъ на трактирщика?

— Что намъ до того, на кого вы похожи!

И, не слушая болѣе нашего героя, пріѣзжіе начали такъ сильно стучаться въ ворота, что разбудили всѣхъ, и трактирщикъ вышелъ къ нимъ навстрѣчу.

Однако-жь, при этомъ шумѣ, Росинанта подняла свою длинную шею и навострила уши. При первомъ движеніи, которое она сдѣлала, ноги Донъ Кихота соскользнули съ сѣдла, и онъ упалъ бы на землю, еслибы веревка, за которую онъ былъ привязанъ, не удержала его. Онъ повисъ на стѣнѣ. Боль, которую онъ ощущалъ, была тѣмъ ужаснѣе, что сухощавое его тѣло, вытянувшись отъ тяжести, почти достигало земли, которой онъ касался ногами; желаніе опереться на что бы то ни было — заставляло его дѣлать усилія, увеличивавшія его мученія. На ужасные его вопли прибѣжалъ испуганный трактирщикъ. Мариторна, проснувшись и узнавъ голосъ героя, поспѣшила отправиться на чердакъ и отвязать петлю; освободившись, нашъ рыцарь упалъ со стѣны въ присутствіи трактирщика и пріѣзжихъ странниковъ. Тогда онъ вскакиваетъ проворно на Росинанту, отъѣзжаетъ въ поле и потомъ, возвращаясь небольшимъ галопомъ, кричитъ ужаснымъ голосомъ:

— Кто осмѣлится сказать, что я заслужилъ претерпѣнное мною очарованіе, тотъ дерзко солжетъ: я сейчасъ же вызову его на бой, если принцъ Микомиконинъ позволитъ мнѣ это…

Удивленные путешественники смотрѣли на него, не говоря ни слова, какъ вдругъ вышелъ Корделіо, который поспѣшилъ объяснить своимъ

«³9 друзьямъ (ибо это были тѣ, которыхъ ОНЪ ожидалъ), кто таковъ чудакъ Донъ Кихотъ. Они нашли это приключеніе очень смѣшнымъ и съ охотою взялись продолжать комедію о принцѣ Микомиконинѣ. Корделіо представилъ ихъ рыцарю, какъ вновь прибывшихъ спутниковъ, спасшихся отъ кораблекрушенія. Донъ Кихотъ принялъ ихъ съ благосклонностью, и всѣ казались довольными.

Глубочайшее спокойствіе господствовало въ гостиницѣ; Донъ Кихотъ не замедлилъ упрекнутъ себя въ этой пагубной праздности. Онъ отправился къ Корделіо и сказалъ ему:

— Высокій и знаменитый принцъ! вамъ извѣстно, что въ особенности на войнѣ поспѣшность наиболѣе содѣйствуетъ успѣху. Для чего останавливаться намъ такъ долго въ этомъ замкѣ? Можетъ быть, Пандафиландо пользуется этимъ временемъ, чтобы утвердиться въ какой-нибудь неприступной крѣпости.

— Господинъ рыцарь, — отвѣчалъ принцъ Микомиконинъ: — такое нетерпѣніе достойно вашего характера, располагайте мною: я поручаю участь мою вашему мужеству.

— Когда такъ, то ступай скорѣе, Санчо, осѣдлай Росинанту и принцева коня, — мы отправимся въ путь.

Санчо не спѣшилъ, но, покачивая головою, отвѣчалъ:

— Куда какъ насъ дурачатъ!

— Чѣмъ и кто?

— А тѣмъ, что человѣкъ, называющійся владѣтелемъ великаго царства Микомиконина, такой-же точно король, какъ и покойный отецъ мой. Онъ называется Микомикониномъ, а въ вашемъ отсутствіи его зовутъ Корделіемъ. Поэтому я думаю, что не для чего спѣшить сѣдлать Росинанту и коня этого господина, и что намъ не хуже будетъ остаться здѣсь еще подолѣе.

Гдѣ найти перо или слова, чтобы изобразить и выразить ужасный гнѣвъ, которымъ запылалъ Донъ Кихотъ? Поблѣднѣвъ отъ ярости, съ нахмуренными бровями и пламенными глазами, онъ страшнымъ взглядомъ измѣрялъ Санчо съ ногъ до головы и потомъ воскликнулъ:

— Скройся съ глазъ моихъ, жалкій клеветникъ, нечистая тварь лжи и злобы, ничтожный сумасбродъ, трусъ, безстыдникъ, вѣроломный нарушитель чести и уваженія, которыя мы обязаны оказывать коронованнымъ особамъ! Убирайся, или я тебя!…

Бѣдный Санчо, испугавшись, побѣжалъ спрятаться. Корделіо старался успокоить Донъ Кихота словами:

— Простите вашему доброму оруженосцу, господинъ „рыцарь печальнаго образа“. Вѣдь онъ одинъ и вѣритъ всѣмъ этимъ глупостямъ. Удостойте припомнить, что все въ этомъ замкѣ сопряжено съ очарованіемъ. Можетъ быть, и Санчо показалось, что онъ слышалъ все, о чемъ вамъ теперь наговорилъ.

— Клянусь именемъ рыцаря, что ваша свѣтлость говоритъ правду, и что мой несчастный оруженосецъ сдѣлался жертвою обольщенія какого-нибудь колдуна, потому что клевета ему не сродна.

— Итакъ простите ему, — прибавилъ Донъ Фернандо: — и возвратите ему ваше доброе расположеніе.

Судья привелъ Санчо, который просилъ на колѣнахъ прощенія у своего господина, поцѣловалъ у него руку и сознался, что въ этомъ домѣ нѣтъ ничего истиннаго и достовѣрнаго, исключая прошедшаго качанія его на простынѣ.

ГЛАВА X
ОЧАРОВАНІЕ ДОНЪ КИХОТА. — ВАЖНОЕ И НЕПРІЯТНОЕ ПРИКЛЮЧЕНІЕ. — ВОЗВРАЩЕНІЕ ВЪ ДЕРЕВНЮ.

Такимъ образомъ протекло два дня. Все общество собиралось оставить гостиницу и избавить Корделіо и его друзей отъ труда отвезти Донъ Кихота въ деревню. Для этого придумали сдѣлать большую клѣтку, въ которой бы, за деревянными рѣшетками, нашъ герой могъ удобно помѣститься. Эта клѣтка должна была помѣщаться на длинной телегѣ, запряженной быками. Когда все было кончено, Корделіо, его товарищи и хозяинъ надѣли маски, нарядились злыми духами, схватили Донъ Кохота во время сна, связали ему руки и ноги и заперли его въ клѣтку. Нашъ герой, пробудившись отъ сна и видя эти странныя фигуры, почелъ себя на этотъ разъ дѣйствительно очарованнымъ. Поддѣльные демоны заперли плѣнника въ клѣтку, заколотили дверь ея, подняли и понесли къ телегѣ.

Въ то время, какъ они выходили изъ комнаты, цирюльникъ Никола воскликнулъ громкимъ и притворнымъ голосомъ:

— О храбрый „рыцарь печальнаго образа“! Да не огорчится великодушное сердце твое отъ сего плѣна. Ты не могъ иначе окончить предпріятіе, къ которому устремился съ рѣдкою неустрашимостію. А ты, о благороднѣйшій и вѣрнѣйшій изъ оруженосцевъ, когда-либо носившихъ мечъ, утѣшься въ томъ, что ты лишаешься такимъ образомъ цвѣта странствующаго рыцарства. Ты не замедлишь достигнуть высшей степени величія и могущества. Повѣрь словамъ Агуніана; слѣдуй за этимъ очарованнымъ героемъ, и прощай!…

При послѣднихъ словахъ голосъ ослабѣвалъ мало-по-малу и наконецъ совсѣмъ умолкъ. Донъ Кихотъ, успокоенный этимъ пророчествомъ, отвѣчалъ со вздохомъ:

— Кто бы ты ни былъ, мудрый волшебникъ, удостоивающій заниматься моею судьбою, умоляю тебя не оставлять меня долгое время въ сей постыдной темницѣ. Я стерплю все не жалуясь, лишь-бы только страданія эти открыли мнѣ путь къ славѣ. Что касается добраго оруженосца моего, если судьба лишаетъ меня возможности дать ему обѣщанные мною островъ или королевство, то я не забуду его въ завѣщаніи моемъ и тѣмъ вознагражу достойнымъ образомъ за» услуги.

Санчо съ нѣжностію благодарилъ господина своего, подозрѣвая однакожь, что надъ нимъ подшучиваютъ. Привидѣнія тотчасъ же унесли клѣтку и поставили ее на телегу. Въ это время проѣзжали мимо ихъ верхомъ два полицейскіе сыщика Санта-Термандады. Ихъ увѣдомили о приключеніи, и судья предложилъ имъ награжденіе, если они согласятся сопровождать телегу съ клѣткой. Они охотно согласились. Какъ-скоро Росинанта и оселъ Санчо Нансы были готовы, Корделіо повѣсилъ на арчакъ сѣдла щитъ героя, а съ другой стороны бритвенное блюдо. Санчо, сидя на ослѣ, повелъ коня въ поводу. Трактирщица и Мариторна пришли проститься съ рыцаремъ, притворяясь весьма огорченными его несчастіемъ. Въ продолженіе этого времени, цирюльникъ Никола и судья прощались съ Корделіо и его друзьями, благодаря ихъ и обѣщая увѣдомить о томъ, что случится съ Донъ Кихотомъ. Кончивъ это, они сѣли на своихъ лошаковъ, постаравшись напередъ закрыть себѣ лицо, чтобы не быть узнанными плѣнникомъ.

Порядокъ шествія былъ опредѣленъ слѣдующимъ образомъ:

Впереди шелъ погонщикъ быковъ, потомъ слѣдовала телега, по обѣимъ сторонамъ которой ѣхали верхомъ полицейскіе солдаты съ карабинами въ рукахъ. Позади телеги ѣхалъ Санчо Панса верхомъ на ослѣ, таща за собою Росинанту, а за Санчо — цирюльникъ Никола и судья, соразмѣряя шаги своихъ лошаковъ съ медленною поступью воловъ. Что касается Донъ Кихота, онъ сидѣлъ въ своей клѣткѣ, опершись на рѣшетку, со связанными руками и протянутыми ногами, такъ неподвижно, спокойно и безмолвно, какъ окаменѣлый. Такимъ образомъ проѣхали они двѣ мили не останавливаясь, въ намѣреніи достигнуть небольшой долины, въ которой, по увѣренію цирюльника, можно было найти прохладу и траву. Между тѣмъ какъ цирюльникъ Никола объяснялъ судьѣ объ этомъ мѣстѣ, и они оба находились въ нѣкоторомъ разстояніи отъ телеги, Санчо приблизился къ клѣткѣ, чтобы поговорить съ своимъ господиномъ.

— Сударь, — сказалъ онъ ему вполголоса: — по долгу совѣсти, я долженъ объявить вамъ обо всемъ, что касается вашего очарованія: эти два человѣка, которыхъ видите ѣдущими съ покрытыми лицами, суть нашъ мировой судья и Никола, деревенскій цирюльникъ; изъ этого вы можете понять, что ваше превращеніе не совсѣмъ заколдовано, и что насъ, кажется, обманываютъ завистливые люди.

— Не довѣряй своимъ глазамъ, другъ мой Санчо, — продолжалъ рыцарь: — весьма возможно и весьма правдоподобно, что волшебники приняли образъ цирюльника Николы и нашего судьи, чтобы лучше насъ обмануть. Эти превращенія для нихъ не значатъ ничего.

— Еслибы я осмѣлился обратиться къ вамъ, сударь, съ однимъ небольшимъ вопросомъ, то ясно доказалъ бы вамъ, что тутъ кроется обманъ.

— Говори прямо, другъ мой; я также буду отвѣчать тебѣ откровенно.

— Я бы желалъ знать, не чувствовали ли вы, послѣ вашего мнимаго очарованія, нѣкоторой нужды?

— Какъ же… Я чувствовалъ нужду выйти изъ моего заточенія.

— Вы не понимаете меня. Послушайте же: самые отчаянные странствующіе рыцари, когда напьются вдоволь чистой ключевой воды, бываютъ иногда принуждены… ну, понимаете?… Не такъ ли?

— А, теперь понимаю и признаюсь тебѣ, что въ эту самую минуту…

— Вотъ я васъ и поймалъ! Не говорили ли вы мнѣ сто разъ, что очарованные не пьютъ, не ѣдятъ, не спятъ и не дѣлаютъ ничего такого, что дѣлаютъ всѣ прочіе люди? То, что вы мнѣ теперь сказали, доказываетъ, какъ дважды-два четыре, что вы нисколько не очарованы.

Въ продолженіе этого разговора телега пріѣхала въ долину, гдѣ цирюльникъ, судья и полицейскіе сѣли пообѣдать. Воловъ выпрягли. Санчо просилъ судью позволить его господину выйти изъ клѣтки, потому что ему необходимо было подышать чистымъ воздухомъ. Почтенный Перо-Пересъ на это согласился, но потребовалъ, чтобы нашъ герой далъ честное рыцарское слово, что не уйдетъ никуда.

— Даю его, — воскликнулъ Донъ Кихотъ: — и весьма удивляюсь, что вы требуете его отъ меня, господа волшебники, потому что однимъ словомъ можете приковать ноги мои къ землѣ.

Его тотчасъ освободили. Первымъ дѣломъ его было протянуть длинныя руки и худощавое тѣло. Потомъ, подбѣжавъ къ Росинантѣ, онъ сказалъ, ударивъ ее слегка по спинѣ:

— О, знаменитый конь мой! Надѣюсь, что мы скоро съ тобой увидимся и опять примемся за великіе подвиги наши.

Послѣ этихъ словъ, произнесенныхъ съ гордостью, онъ отошелъ въ сторонку и, вскорѣ возвратившись, сѣлъ обѣдать вмѣстѣ съ прочею компаніей. Онъ не преминулъ, слѣдуя похвальному своему обыкновенію, обратить разговоръ на рыцарство, хвалить благодѣянія его и строить самые великолѣпные воздушные замки, относительно высокаго предназначенія, къ которому призываетъ его судьба, не смотря на теперешнее его очарованіе.

— Да, чрезъ нѣсколько дней, — воскликнутъ онъ, кончая свой разсказъ, — я сдѣлаюсь, благодаря могуществу руки моей, владѣльцемъ великой имперіи, и тогда буду имѣть возможность выказать обычную мою щедрость, подаривь небольшое королевство моему вѣрному оруженосцу.

— Слышите ли, господа! воскликнулъ Санчо: — слышите ли! Господинъ мой скоро сдѣлается императоромъ, не смотря на всѣхъ завистниковъ! Что касается меня, то, одѣлавшись королемъ или герцогомъ, я намѣренъ жить своими доходами: отдамъ на откупъ землю и буду дѣлать что мнѣ вздумается. Тогда я буду жить, какъ захочу, а живя такимъ образомъ — буду доволенъ; будучи доволенъ, я ничего не буду болѣе желать, и тогда я буду совершенно счастливъ. Конечно, вотъ мое мнѣніе.

Сказавъ это, Санчо выпилъ большой стаканъ вина и бросилъ грозный взглядъ на цирюльникѣ и судью. Но вдругъ печальный звукъ трубы привлекаетъ вниманіе Донъ Кихота; онъ встаетъ поспѣшно, чтобы узнать, откуда раздается звукъ.

Земля, давно уже высохшая отъ палящаго солнца, требовала спасительнаго дождя. Сельскіе жители служили молебны и совершали крестные ходы, чтобы испросить у неба прекращенія засухи. Весь ближній приходъ шелъ въ эту минуту, подъ предводительствомъ своего священника, въ часовню, находившуюся на скатѣ горы. Большая часть поселянъ была одѣта въ бѣлыя монашескія рясы кающихся братій; нѣкоторые были и въ черныхъ. Донъ Кихотъ тотчасъ вообразилъ, что это волшебники и что среди ихъ находится принцесса, которую они похищаютъ и которую онъ долженъ освободить. Тотчасъ же онъ бросается къ Росинантѣ, схватываетъ щитъ, каску, мечъ, садится на коня и восклицаетъ:

— Теперь-то принуждены вы будете признать, сколь полезны для свѣта странствующіе, рыцари! Скажите мнѣ, что бы сдѣлалось съ этою несчастною, которую злые волшебники увлекаютъ въ плѣнъ, еслибы я не случился тутъ для возвращенія ей свободы?

Сказавъ это, онъ пришпориваетъ коня и устремляется галопомъ на бѣлыхъ монаховъ. Тщетно судья, цирюльникъ и самъ Санчо старались удержать его, крича ему:

— Остановитесь, господинъ рыцарь! Вы нападаете на духовную процессію, оскорбляете религію: берегитесь, этимъ шутить нельзя.

Нашъ герой не слушалъ ничего.

Подъѣхавъ на двадцать шаговъ къ процессіи, онъ восклицаетъ голосомъ, охриплымъ отъ гнѣва:

— Стойте! Вы, безъ сомнѣнія, перерядились чтобы скрыть злой поступокъ. Слушайте, что я буду говорить вамъ.

Первые изъ поселянъ, шедшихъ въ процессіи, остановились, и одинъ изъ нихъ, прервавъ пѣніе, отвѣчалъ рыцарю:

— Братъ мой, мы утомлены усталостію и жаромъ; если хочешь что сказать намъ, то поспѣши и окончи въ двухъ словахъ.

— Одного слова будетъ достаточно, — продолжалъ Донъ Кихотъ; — Освободите тотчасъ же всѣхъ, кого ведете плѣнными. Знайте, что я рожденъ на свѣтъ для того, чтобы удерживать и наказывать преступленія. Не смѣйте тронуться съ мѣста, не освободивъ напередъ плѣнныхъ.

Общій хохотъ былъ единственнымъ отвѣ томъ Донъ Кихоту. Отъ этого гнѣвъ его запылалъ еще пуще прежняго; онъ устремляется съ обнаженнымъ мечемъ на богомольцевъ; но одинъ изъ поселянъ выступаетъ впередъ, вооруженный длинною вилою, и идетъ прямо навстрѣчу нашему герою. Донъ Кихотъ съ перваго удара меча разсѣкаетъ виду пополамъ; но поселянинъ, тѣмъ кускомъ, который остался у него въ рукахъ, такъ сильно ударяетъ рыцаря по правому плечу, что тотъ сваливается съ лошади съ распростертыми руками, безъ чувствъ. Санчо прибѣгаетъ впопыхахъ и проситъ побѣдителя пощадить его господина, говоря ему, что это бѣдный очарованный рыцарь, который отъ роду никому не дѣлалъ зла. Поселянинъ, видя, что Донъ Кихотъ лежитъ неподвижно на землѣ, подумалъ, что онъ убилъ его, и испугавшись удалился поспѣшно. Между тѣмъ прибѣжали судья, цирюльникъ Никола и полицейскіе солдаты. Люди, шедшіе въ процессіи, не сомнѣваясь, что на нихъ хотятъ напасть, поспѣшно сходятся въ кучу и готовятся къ оборонѣ. Но, къ счастію, мировой судья былъ знакомъ со старостою, завѣдывавшимъ процессіей, они переговорили другъ съ другомъ, объяснились, и обѣ арміи заключили между собою миръ.

Въ продолженіе этого времени Санчо бросился на тѣло своего господина и говорилъ надъ нимъ, въ слезахъ, родъ надгробной рѣчи:

— О цвѣтъ рыцарства, сраженный ударомъ дубины! О честь и слава отечества! Украшеніе провинціи Ламанчской и цѣлаго свѣта, осиротѣвшаго твоею смертью и подверженнаго отнынѣ ярости злодѣевъ! О добрый господинъ мой! который, будучи щедрѣе самого Александра Македонскаго, обѣщалъ мнѣ въ вознагражденіе осьмимѣсячной службы лучшій островъ на землѣ! Я буду сожалѣть о тебѣ всю жизнь, о тебѣ, бывшемъ всегда врагомъ людей злыхъ, покровителемъ добрыхъ, гордымъ со смиренными и смиреннымъ съ гордыми, однимъ словомъ — настоящимъ странствующимъ рыцаремъ!

Жалобы и стенанія Санчо привели въ чувство Донъ Кихота. Онъ открылъ глаза и тяжело вздохнулъ:

— Другъ мой, — сказалъ онъ: — помоги мнѣ сѣсть въ очарованную колесницу; боль, ощущаемая мною, въ плечѣ, не позволяетъ мнѣ сѣсть на бодраго коня моего…

— Да, да, сударь, — отвѣчалъ Санчо: — возвратившись въ нашу деревню, мы отдохнемъ немного и потомъ опять пустимся въ путь.

Цирюльникъ и судья помогли Санчо и простились съ богомольцами; затѣмъ, усадивъ Донъ Кихота въ телегу, поспѣшно запрегли воловъ и заплатили полицейскимъ солдатамъ, которые продолжали дорогу въ другую сторону.

Великій, знаменитый, непобѣдимый «рыцарь печальнаго образа» растянулся въ клѣткѣ на кучѣ сѣна, и шествіе отправилось въ путь. На шестой день они пріѣхали, въ полдень, въ деревню Донъ Кихота. Было воскресенье; всѣ крестьяне, собравшіеся на площади, окружили телегу, узнали своего земляка и проводили его до дому, гдѣ посланный впередъ мальчикъ предувѣдомилъ всѣхъ о его прибытіи.

Ключница и племянница поспѣшили выйти навстрѣчу, и видя Донъ Кихота, лежащаго на сѣнѣ, блѣднаго и худаго какъ скелетъ, испустили пронзительные вопли.

Жена Санчо Пансы, увидѣвъ еще издалека своего мужа, прибѣжала къ нему запыхавшись и спросила, здоровъ ли ихъ оселъ.

— Да, да, — отвѣчалъ оруженосецъ: — онъ здоровѣе своего хозяина. Но потерпи еще немного: еще одно такое же странствіе — и ты можешь быть увѣрена, что увидишь меня графомъ или губернаторомъ острова!

— Губернаторомъ острова! Другъ мой, что это значитъ? Островъ долженъ быть, вѣрно, не худая вещь!

— Да! не худо, думаю я, но дорогонько отбитъ. Прежде, чѣмъ получимъ его, должно вытерпѣть невѣроятное множество палочныхъ ударовъ. Иногда даже случится, что тебя покачаютъ и на простынѣ. За исключеніемъ этого, ремесло странствующаго оруженосца весьма пріятное занятіе. Должно карабкаться по горамъ, проѣзжать лѣсами, наполненными колючими кустарниками и утесами; посѣщая замки и останавливаясь въ гостиницахъ, уѣзжать оттуда безъ расплаты, хотя-бы тамъ ѣлъ сколько душѣ угодно.

Въ продолженіе этого разговора, ключница и племянница отнесли Донъ Кихота въ его комнату и положили тамъ въ постель. Судья посовѣтовалъ имъ имѣть о немъ большое попеченіе и въ особенности стараться, чтобы онъ опять куда-нибудь не уѣхалъ, разсказавъ имъ — какихъ трудовъ стоило возвратить его домой.

ГЛАВА XI
ТРЕТІЙ ВЫѢЗДЪ ДОНЪ КИХОТА. — БАККАЛАВРЪ КАРРАСКО. — ПРИКЛЮЧЕНІЕ СЪ КОЛЕСНИЦЕЮ СМЕРТИ.

Судья и цирюльникъ почти цѣлый мѣсяцъ не видали Донъ Кихота, опасаясь напомнить ему про его сумасбродство. Однако-жь, они часто посѣщали его племянницу и ключницу, совѣтуя давать больному только здоровую и питательную пищу, которая бы укрѣпила его желудокъ и голову. Онѣ слѣдовали ихъ совѣтамъ съ точностію и начинали уже думать, что Донъ Кихотъ образумился, — такъ онъ былъ спокоенъ. Извѣстіе объ этомъ побудило двухъ вѣрныхъ друзей посѣтить его. Рыцарь принялъ ихъ отлично! Говорили о разныхъ предметахъ; Донъ Кихотъ показалъ столько благоразумія, что судья и цирюльникъ не сомнѣвались болѣе, что онъ совершенно выздоровѣлъ. Но все это было лишь притворство!

— Говорятъ, — сказалъ судья, — что турецкій султанъ собираетъ многочисленное войско; не извѣстно еще, надъ какою страною разразится эта буря, но всѣ народы встревожены этимъ. Какъ бы то ни было, а приняты нужныя предосторожности для защиты острова Мальты и береговъ Неаполя и Сициліи.

— Въ такомъ случаѣ поступаютъ благоразумно, хладнокровно отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — но, можетъ быть, забыли вѣрнѣйшее средство для отраженія невѣрныхъ, хотя это средство весьма просто: стоитъ только приказать обнародовать при трубномъ звукѣ, чтобы всѣ испанскіе странствующіе рыцари собрались къ престолу. Если ихъ соберется и не болѣе полдюжины, то я этого будетъ достаточно, чтобы дать туркамъ отпоръ. Даже я знаю такого рыцаря, котораго одного станетъ для этого подвига.

— Боже мой! воскликнула племянница: — мы пропали, — дядюшка опять хочетъ сдѣлаться странствующимъ рыцаремъ.

— Опять сдѣлаться! возразилъ Донъ Кихотъ: — да я никогда не переставалъ имъ быть. Я былъ, есмь, буду и умру странствующимъ рыцаремъ, если такъ угодно будетъ небу!

— Бѣдный человѣкъ! сказалъ тихимъ голосомъ судья, пожимая плевами. — Или я сильно ошибаюсь, или ты опять сошелъ съ ума.

Въ эту минуту на дворѣ услышали шумъ. Ключница и племянница вышли посмотрѣть, что тамъ такое. Вскорѣ раздались крики ихъ. Шумъ происходилъ отъ Санчо, который хотѣлъ пробраться къ своему господину.

— Чего требуетъ этотъ ротозѣй? кричали обѣ женщины. — Возвратись къ себѣ домой, другъ мой, и не приходи сюда смущать твоего бывшаго господина и зазывать его опять таскаться по свѣту.

— Безразсудная и глупая ключница, — отвѣчалъ Санчо: — ты говоришь вздоръ! Онъ самъ соблазнилъ и смутилъ меня: обѣщалъ мнѣ прекрасный островъ, котораго я по сіе время еще не получилъ.

— А! тебѣ нужны острова? Постой, вотъ я тебѣ дамъ ихъ, несносный дуралей!

— Дуралей! Нѣтъ, я еще довольно уменъ для того, чтобы умѣть управлять, какъ слѣдуетъ, обѣщаннымъ мнѣ островомъ.

— Ступай лучше управлять своимъ домомъ, глупое животное. Ступай пахать свое поле, лѣнтяй, и оставь въ покоѣ насъ и острова свои.

Судья и цирюльникъ смѣялись отъ чистаго сердца этому забавному разговору; но когда Донъ Кихотъ приказалъ впустить своего оруженосца, они тотчасъ вышли, будучи увѣрены, что нѣтъ никакой надежды къ спасенію и излеченію его. — Санчо и господинъ его, свидѣвшись, тотчасъ же заперлись въ комнатѣ.

— Санчо, — сказалъ Донъ Кихотъ: — мнѣ прискорбно было слышать твои слова, будто-бы я соблазнилъ тебя: выраженіе это неприлично. Мы вмѣстѣ отправились въ походъ, вмѣстѣ переносили одинаковые труды и опасности, раздѣляли одинаковыя радости. Итакъ, намъ нечего завидовать другъ другу. Но оставимъ это и поговоримъ теперь о другомъ предметѣ. Что говорятъ обо мнѣ въ деревнѣ?

— Прикажете ли сказать откровенно всю правду?

— Да, говори мнѣ прямо сущую правду.

Ну, такъ скажу вамъ, что всѣ здѣшніе жители — рыцари, мѣщане и дворяне — почитаютъ васъ сумашедшимъ, а меня сумасбродомъ и дуракомъ.

— Ты не удивляешь меня, Санчо; клевета не щадитъ великихъ людей; зависть прикасалась и Цесаря, и Александра, и даже Геркулеса. Но неужели никто не заступился за меня?

— Никто, исключая одного молодаго студента Саламанкскаго университета, сына Варѳоломея Карраско, только-что вчера прибывшаго сюда, и который, по его словамъ, пламенно желаетъ поговорить съ вами.

— Зови его! воскликнулъ Донъ Кихотъ: — зови его!

Санчо пошелъ тотчасъ же за баккалавромъ, съ которымъ возвратился черезъ четверть часа. Этотъ Карраско былъ малаго роста, около 24 лѣтъ отъ роду, худощавый и блѣдный, съ проницательными глазами, круглымъ лицомъ, плоскимъ носомъ, большимъ ртомъ; веселый, насмѣшливый и остроумный. Войдя, онъ тотчасъ же преклонилъ колѣно предъ Донъ Кихотомъ.

— Позвольте мнѣ, милостивый государь, поцѣловать вашу храбрую руку! Вы самый неустрашимый и самый знаменитый изъ всѣхъ странствующихъ рыцарей настоящихъ, прошедшихъ и будущихъ! Слава вашихъ подвиговъ наполняетъ вселенную, и повсюду называютъ васъ гордостію и знаменитостію провинціи Ламанчской.

— Встаньте, — учтиво отвѣчалъ ему Донъ Кихотъ: — встаньте, господинъ Карраско; я весьма радъ, что нашелъ въ васъ достойнаго цѣнителя благороднаго ремесла, которому я себя посвятилъ.

Въ то время, какъ онъ произносилъ послѣднія слова, Россйнанта заржала въ конюшнѣ. Рыцарь вздрогнулъ отъ этого и, принявъ это ржаніе за счастливое предзнаменованіе, объявилъ о своемъ намѣреніи отправиться въ походъ черезъ три или четыре дня. Насмѣшливый баккалавръ весьма одобрилъ его намѣреніе и посовѣтовалъ ему отправиться въ Сарагоссу, гдѣ долженъ былъ происходить турниръ на народномъ праздникѣ.

Тогда Карраско удалился, обѣщавъ никому про это не сказывать.

Въ то-же время Санчо отправился за всѣми нужными приготовленіями къ отъѣзду. Когда онъ возвратился на другой день, Донъ Кихотъ бросился къ нему навстрѣчу съ распростертыми объятіями и; обнявъ его, заперся съ нимъ въ комнатѣ, чтобы поговорить глазъ на глазъ. Ключница, подозрѣвая ихъ намѣреніе, надѣла свою мантилью и съ горестью отправилась къ баккалавру Симеону Карраскѣ, чтобы упросить его какъ-нибудь отклонить Донъ Кихота отъ его пагубнаго намѣренія.

Она застала его прогуливающимся взадъ и впередъ по двору.

— Все пропало, — сказала она, упавъ въ отчаяніи къ его ногамъ: — нѣтъ сомнѣнія, мой господинъ погибаетъ!

— Какъ погибаетъ? Ужь не умираетъ ли онъ?…

— Нѣтъ, милостивый государь, не то я хотѣла сказать; онъ опять хочетъ ѣхать, искать, приключеній; вѣдь это будетъ уже въ третій разъ. Въ первый разъ намъ привезли его всего избитаго, лежащимъ поперекъ на ослѣ; во второй разъ въ клѣткѣ, пожелтѣвшаго, какъ листъ пергамента, съ выпученными глазами; въ какомъ-то положеніи привезутъ намъ его въ этотъ разъ!…

— Ахъ! успокойтесь, сударыня; возвратитесь домой и приготовьте мнѣ позавтракать; я приду къ вамъ тотчасъ же, и вы увидите, что я придумалъ сдѣлать.

Ключница точно возвратилась домой, а Карраско немедленно же пошелъ сообщить судьѣ о своемъ намѣреніи. Мы увидимъ впослѣдствіи, что произошло отъ ихъ совѣщанія.

Возвратимся теперь къ Донъ Кихоту и къ Санчо, которые, какъ мы уже сказали, заперлись вдвоемъ и разговаривали между собою. Вотъ какимъ образомъ лѣтописи описываютъ разговоръ ихъ:

— Знайте, сударь, — сказало оруженосецъ: — что я увѣдомилъ жену мою о намѣреніи моемъ послѣдовать еще въ этотъ разъ за вашею милостію.

— Что же сказала на это твоя Тереза?

— Тереза сказала мнѣ, что не нужно соваться въ воду, не спросясь броду; что давши слово держись, а не давши крѣпись; что написано перомъ, того не вырубишь топоромъ; что десять разъ отмѣрь, а разъ отрѣжь; что не сули журавля въ небѣ, а дай синицу въ руки. А я говорю, что бабьи совѣты небольшаго стоятъ, но что тотъ дуракъ, кто ихъ не послушается.

— Я того же мнѣнія; но говори яснѣе и не запутывайся въ словахъ.

— Я говорю, что сегодня мы живы, а завтра, можетъ статься, будемъ мертвы, и что мы всѣ ходимъ подъ Богомъ.

— Все это правда, но что же ты этимъ хочешь сказать?

— То, что не худо бы намъ было условиться въ нѣкоторой суммѣ, которую бы вы платили мнѣ помѣсячно, пока я буду имѣть честь находиться у васъ въ услуженіи. Это, однако, нимало не воспрепятствуетъ вамъ сунуть мнѣ въ руку, при случаѣ, островокъ, и я съ благодарностію приму его. Получивъ же островъ, я возвращу вамъ мое жалованье изъ доходовъ владѣнія.

— Другъ мой Санчо, я съ большимъ бы удовольствіемъ исполнилъ твое желаніе, если бы нашелъ въ книгахъ хотя одинъ примѣръ странствующаго рыцаря, нанимающаго оруженосца помѣсячно за жалованье. Я повсюду видѣлъ оруженосцевъ, служившихъ своимъ господамъ изъ одного удовольствія служить имъ и безропотно, терпѣливо ожидавшихъ, пока они изъ милости не удостоятъ ихъ наградить чѣмъ-нибудь. Ни за что на свѣтѣ не хочу нарушить этого древняго обыкновенія. Если для тебя достаточно одной надежды, то поѣдемъ вмѣстѣ. Если же, Санчо, ты этимъ недоволенъ, то возвратись домрй; не смотря на это, мы все-таки останемся друзьями.

Санчо слушалъ, задумавшись и почесывая голову, какъ вдругъ вошелъ Симеонъ Карраско, сопровождаемый ключницею и племянницею. Онъ поспѣшилъ обнять Донъ Кихота и сказалъ важнымъ, громкимъ голосомъ:

— О цвѣтъ рыцарства, блистательный свѣтъ войны, честь и слава испанской націи! Да покараетъ всемогущій Богъ завистниковъ, которые осмѣлятся воспротивиться твоему третьему походу! Итакъ, мужайся, храбрый Донъ Кихотъ. Отправляйся завтра же, даже сегодня на поприще славы, и если чего-нибудь у тебя недостанетъ, если оруженосецъ твой не можетъ за тобою послѣдовать, то я готовъ замѣнить его.

Донъ Кихотъ обратился тогда къ Санчо:

— Ну, что скажешь теперь? спросилъ онъ у него: — думаешь ли ты, что я буду нуждаться въ оруженосцахъ? Видишь ли, вотъ знаменитый баккалавръ Карраско, любимецъ музъ Саламанкскихъ, желающій подвергаться непогодѣ, голоду, жаждѣ и всѣмъ возможнымъ опасностямъ, чтобы слѣдовать, въ качествѣ простаго оруженосца, по слѣдамъ странствующаго рыцаря! Отвѣчай мнѣ, хочешь ли ты и теперь еще покинуть меня?

— Мнѣ васъ оставить? Никогда! отвѣчалъ Санчо, заливаясь слезами.

Рыцарь нашъ протянулъ руку Санчо Пансѣ, и онъ поцѣловалъ ее. Когда примиреніе совершилось, то рѣшено было, что Донъ Кихотъ отправится черезъ три дня. Карраско обѣщалъ подарить ему превосходный шлемъ, хранящійся у одного изъ его друзей.

Напрасно племянница и ключница осыпали проклятіями баккалавра, рвали на себѣ волосы, царапали лицо, кричали, шумѣли: нашъ рыцарь не обращалъ на это вниманія и сдѣлалъ вмѣстѣ съ Санчо всѣ нужныя приготовленія. На третій день наши герои отправились въ походъ, подъ вечеръ, такъ что никто этого не зналъ, за исключеніемъ баккалавра, который сопровождалъ ихъ до наступленія ночи. Онъ простился тогда съ храбрымъ Донъ Кихотомъ и пошелъ опять обратно въ свою деревню. Едва онъ оставилъ ихъ, какъ Росинанта начала ржать, а оселъ отвѣчать ей. Донъ Кихотъ принялъ это ржаніе за доброе предзнаменованіе, а Санчо, замѣтивъ, что голосъ его осла гораздо громче и звончѣе ржанія лошади, справедливо заключилъ изъ того, что новый походъ долженъ быть гораздо выгоднѣе для него, нежели для его господина.

Продолжая ѣхать, они разговаривали между собою о своихъ надеждахъ. Нашъ герой думалъ только о ранахъ и ударахъ, которые онъ долженъ. былъ нанесть или получить въ честь рыцарскихъ законовъ, а оруженосецъ придумывалъ себѣ небольшой островъ, который онъ устроивалъ и располагалъ по своему вкусу и по вкусу хозяйки своей. — Было уже около полуночи, какъ они пріѣхали въ небольшой лѣсъ, гдѣ и рѣшились пробыть до утра. Когда наступила заря, они вновь взобрались въ сѣдла и отправились по дорогѣ къ Сарагоссѣ, гдѣ долженъ былъ происходить ежегодный-турниръ, привлекавшій множество иностранцевъ. Великія происшествія, которыя мы будемъ описывать, однако воспрепятствовали герою Ламанчскому присутствовать на турнирѣ.

Въ то время, какъ наши искатели приключеній выѣзжали на опушку лѣса, Донъ Кихотъ вдругъ примѣтилъ на дорогѣ открытую повозку, наполненную весьма странными фигурами. — Кучеръ, правившій лошаками, былъ безобразенъ до крайности. За нимъ сидѣла смерть, въ видѣ человѣческаго скелета, вѣнчанная особа въ золотой коронѣ, а у ногъ смерти купидонъ съ колчаномъ, съ лукомъ и стрѣлами, но безъ повязки на глазахъ, съ ногъ до головы вооруженный воинъ и другія, не менѣе странныя фигуры. Санчо задрожалъ всѣмъ тѣломъ. Нашъ герой, удивленный и обрадованный этою новою опасностію, остановивъ коня, воскликнулъ грознымъ голосомъ:

— Извощикъ, кучеръ или дьяволъ, кто бы ты ни былъ, ты долженъ сейчасъ же объявить мнѣ, кто ты таковъ, куда ѣдешь и какихъ людей везешь въ этой повозкѣ, похожей на Харонову лодку?

— Милостивый государь, — отвѣчалъ возница: — мы странствующіе комедіанты; сегодня праздникъ въ томъ мѣстечкѣ, что виднѣется за горою, и мы представляли утромъ трагедію Владѣнія Смерти; вечеромъ должны мы играть въ деревнѣ, которую вы видите передъ собою, а такъ какъ она недалеко, то мы не сняли своихъ костюмовъ, чтобы не имѣть труда вновь наряжаться.

— Клянусь честію странствующаго рыцаря, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — я думалъ сперва, что меня ждетъ какое-нибудь важное приключеніе. Правду говорятъ, что никогда не должно судить по наружности; ступайте, друзья мои, ступайте представлять свою трагедію.

Между тѣмъ какъ онъ говорилъ, подошелъ одинъ изъ актеровъ, оставшійся назади. Онъ былъ весь покрытъ блестящими лоскутками и обвѣшанъ бубенчиками. Къ концу палки, которую онъ держалъ въ правой рукѣ, были привязаны три пузыря, которыми онъ сильно ударялъ въ землю, махая ими по воздуху и прыгая съ колокольчиками. Этотъ шумъ испугалъ Росинанту, которая въ первый разъ въ жизни вздумала закусить удила и понесла своего господина въ поле. Санчо, желая помочь Донъ Кихоту, соскакиваетъ съ осла и бросается къ Росинантѣ. Чудакъ съ колокольчиками мигомъ вспрыгнулъ на осла, ударами пузырей понуждаетъ его бѣжать и устремляется къ деревнѣ. Однакожь, порывъ Росинанты кончился, какъ всегда кончались подобныя прихоти ея, т. е. она упала вмѣстѣ съ своимъ всадникомъ и растянулась подлѣ него. Санчо, видя съ одной стороны господина своего, лежащаго на землѣ, а съ другой осла, скачущаго въ галопъ, не зналъ, на что рѣшиться. Но доброе сердце увлекало его: онъ предпочелъ броситься на помощь къ своему господину. Безпокойный, смущенный и опечаленный оруженосецъ поднялъ героя и посадилъ его на Росинанту, говоря ему:

— Ахъ, милостивый государь, посмотрите: нечистая сила уноситъ моего осла.

— Какая нечистая сила? спросилъ Донъ Кихотъ.

— Да этотъ уродъ съ бубенчиками!

— Успокойся, другъ мой! я возвращу его тебѣ тотчасъ, хотя-бы они уже провалились въ преисподнюю. Послѣдуй за мною.

— Ахъ, сударь! теперь уже этого не нужно: оселъ одинъ, безъ плута, возвращается ко мнѣ.

— Какъ! воскликнулъ нашъ рыцарь: — ты думаешь, что я оставлю дерзость этого негодяя ненаказанною? Нѣтъ, хочу сейчасъ же проучить его, хотя-бы то было важное лицо.

Сказавъ это, онъ пришпориваетъ коня и поспѣшно устремляется къ колесницѣ смерти, не смотря на увѣщанія Санчо, который кричитъ ему:

— Эхъ, сударь, бросьте это дѣло: стоитъ-ли драться съ шутами; притомъ же всѣ за нихъ заступятся и васъ же обвинятъ.

Но голосъ его понапрасну раздавался въ воздухѣ; Донъ Кихотъ продолжалъ скакать, произнося ужасныя угрозы. Комедіанты, видя это нападеніе, поспѣшно соскакиваютъ на землю, берутъ[камни и, построившись въ рядъ, смѣло ожидаютъ героя. Удивленный этимъ, Донъ Кихотъ остановился, чтобы разсмотрѣть непріятеля. Санчо воспользовался этою остановкою, подбѣжалъ къ нему и возобновилъ свою просьбу:

— Скажите мнѣ, сударь, не правда-ли, что тотъ человѣкъ, который одинъ осмѣлится напасть на войско, лично предводительствуемое самою смертію и состоящее изъ демоновъ и добрыхъ духовъ, покажетъ болѣе безразсудной дерзости, нежели храбрости? Притомъ же, между всѣмъ этимъ войскомъ не находится ни одного странствующаго рыцаря.

— Правда твоя, Санчо; это дѣло касается одного тебя. Ну, другъ мой, обнажи мечъ и ступай самъ, отомсти за своего осла.

— Оселъ мой и я — мы прощаемъ врагамъ; мы кротки и миролюбивы и охотно забываемъ обиду.

— Если ты на это рѣшился, то оставимъ эти призраки и поѣдемъ искать приключеній, болѣе достойныхъ насъ.

При сихъ словахъ, онъ хладнокровно поѣхалъ далѣе, между тѣмъ какъ смерть и свита ея, сѣвъ опять на колесницу свою, также продолжали свой путь. Такимъ-то образомъ, благодаря благоразумнымъ совѣтамъ Санчо Пансы, это ужасное приключеніе не имѣло никакихъ пагубныхъ послѣдствій.

ГЛАВА XII
СТРАННАЯ ВСТРѢЧА ХРАБРАГО ДОНЪ КИХОТА СЪ РЫЦАРЕМЪ ЗЕРКАЛЪ. — КТО ТАКОВЪ БЫЛЪ РЫЦАРЬ ЗЕРКАЛЪ И ОРУЖЕНОСЕЦЪ ЕГО ДОНЪ ДІЕГО.

Нашъ герой и оруженосецъ его остановились подъ высокими деревьями, гдѣ они поужинали припасами, находившимися на ослѣ; послѣ того, по выраженію Санчо, они заперли ставни своихъ глазъ, т. е. оба заснули подъ тѣнью деревъ. Едва успѣли они заснуть, какъ внезапный шумъ разбудилъ Донъ Кихота; онъ посмотрѣлъ сквозь древесныя вѣтви и увидѣлъ двухъ человѣкъ верхомъ, изъ коихъ одинъ, слѣзая съ коня, говорилъ другому:

— Разнуздай лошадей; да и намъ пора уже отдохнуть отъ трудовъ.

Сказавъ это, онъ легъ на траву, и доспѣхи, которыми онъ былъ покрытъ, зазвенѣли отъ прикосновенія къ землѣ. Донъ Кихотъ не усомнился, что это странствующій рыцарь. Онъ тотчасъ приблизился къ Санчо и, дернувъ его за руку, сказалъ ему тихимъ голосомъ:

— Другъ мой, вотъ еще приключеніе,

— Дай Господи, чтобъ оно сошло благополучно, — отвѣчалъ Санчо, проснувшись вполовину. — Но гдѣ же приключеніе?

— Обрати глаза въ эту сторону и посмотри на этого рыцаря, лежащаго на травѣ.

— Ну, такъ что-жь? Какое вы видите въ этомъ приключеніе?

— Всѣ приключенія, милый другъ мой, обыкновенно начинаются такимъ образомъ.

При этихъ словахъ онъ подходитъ къ незнакомцу, который восклицаетъ гордымъ голосомъ:

— Кто идетъ?

— Другъ.

— Въ такомъ случаѣ, можете подойти.

Тогда Донъ Кихотъ подходитъ къ рыцарю, послѣдуемый своимъ оруженосцемъ.

— Сядьте подлѣ меня, — сказалъ незнакомецъ. — Полагаю, вы тоже странствующій рыцарь, ибо нахожу васъ въ это позднее время, въ такомъ уединенномъ мѣстѣ, отдыхающимъ на зеленой муравѣ, обыкновенномъ ложѣ героевъ, занимающихся нашимъ ремесломъ.

— Да, сударь, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — я имѣю честь быть странствующимъ рыцаремъ и провожу жизнь, помогая слабымъ и отомщая за угнетенныхъ.

— И отыскивая кое-какія королевства, которыя бы можно было завоевать (прибавилъ Санчо, который также хотѣлъ вмѣшаться въ разговоръ) и подарить маленькое владѣніе или маленькій островъ своему вѣрному оруженосцу, въ награду за его усерднѣйшую службу.

— Это вашъ оруженосецъ? спросилъ незнакомецъ.

— Точно такъ, — отвѣчалъ ему Донъ Кихотъ.

— Право, я удивляюсь, что оруженосецъ осмѣливается говорить въ присутствіи своего господина. Вотъ, напротивъ того, мой такъ не смѣетъ разинуть рта въ моемъ присутствіи.

— О! что касается меня, — сказалъ Санчо, — я смѣю это дѣлать. Я говорю, сколько мнѣ угодно, передъ моимъ господиномъ и передъ другими, которые часто только хвастаются; и… вы меня понимаете!…

Оруженосецъ неизвѣстнаго рыцаря схватилъ Санчо за руку и сказалъ ему на ухо:

— Другъ мой, пойдемъ со мною: мы поговоримъ на досугѣ.

— Охотно, мнѣ пріятно показать, что я мастеръ говорить и хорошо понимаю дѣла житейскія.

Оба оруженосца удалились, оставивъ своихъ господъ.

Послѣдуемъ за ними.

— Должно признаться, милостивый государь, — сказалъ оруженосецъ незнакомца, — что наши братья, оруженосцы странствующихъ рыцарей, ведутъ жалкую жизнь: каждый кусокъ хлѣба достается намъ не иначе, какъ въ потѣ лица.

— А для утоленія жажды, — возразилъ Санчо, — мы часто имѣемъ только — увы! — чистую воду ручьевъ и свѣжій воздухъ!

При этихъ словахъ, онъ щелкнулъ языкомъ, какъ человѣкъ, у котораго съ давняго времени засохло въ горлѣ.

— Не желали бы немного прохладиться и закусить? спросилъ незнакомецъ.

Санчо тяжело вздохнулъ.

— Понимаю. Принесу тотчасъ же превосходное лекарство, которое всегда имѣю съ собою для такихъ случаевъ.

Оруженосецъ всталъ и вскорѣ возвратился съ большою кожаною флягою, наполненною виномъ, и столь большимъ пирогомъ, что Санчо подумалъ, что въ немъ запечена, цѣлая дикая коза, хотя въ пирогѣ былъ только заяцъ.

— Какъ! воскликнулъ удивленный Санчо: — неужели вы всегда возите съ собою такіе пироги?

— Всегда, и вы видите здѣсь только остатки нашей провизіи.

— Чортъ возьми! продолжалъ Санчо, поспѣшно разрѣзая пирогъ, котораго онъ схватилъ огромный кусокъ: — признаюсь, вы преудивительный, прещедрый оруженосецъ; не могу выразить вамъ всей благодарности моей. Этотъ пирогъ какъ-будто чудомъ явился сюда. У васъ другое дѣло, нежели у меня: весь обѣдъ мой, хранящійся въ мѣшкѣ, состоитъ изъ куска сыра, жесткаго какъ камень, нѣсколькими луковицъ и нѣсколькихъ дюжинъ грецкихъ орѣховъ. Господинъ мой утверждаетъ, что рыцари должны питаться только сухими плодами.

— Что вы, — отвѣчалъ незнакомецъ: — какая гадость! Мой желудокъ не привыкъ къ такой пищѣ. Пусть господа наши живутъ, какъ имъ угодно, слѣдуя строгимъ правиламъ рыцарства. Что касается меня, я всегда имѣю съ собою въ запасѣ порядочный мѣшокъ съ холодными закусками и эту Флягу, которую люблю, обожаю и лобызаю ежеминутно.

— Милостивый государь, сказалъ Санчо, — позвольте же и мнѣ поцѣловаться съ нею разикъ.

Незнакомецъ тотчасъ передаетъ ему флягу. Оанчо подноситъ ее къ губамъ; потомъ, растянувшись на спинѣ, начинаетъ созерцать звѣзды и остается болѣе четверти часа въ этомъ пріятномъ для него положеніи. Вставъ, онъ тяжело вздохнулъ, какъ-бы переводя духъ.

— Ахъ, милостивый государь, сказалъ онъ: — это оно, я узнаю его, это — Сіудадъ-Реальское.

— Ваша правда. Вино точно оттуда, и притомъ многолѣтнее.

— Знаю, знаю! По одному запаху могу сказать мѣсто происхожденія, лѣта и качество каждаго вина: это у меня фамильная способность. Вообразите себѣ, что у меня были два родственника съ отцовской стороны, знаменитѣйшіе винные знатоки во всей провинціи Ламанчской. Однажды ихъ попросили сказать свое мнѣніе о какомъ-то винѣ: одинъ изъ нихъ взялъ каплю на языкъ, другой только понюхалъ. Первый сказалъ: это вино отзывается желѣзомъ, а другой — это вино пахнетъ кожею. Хозяинъ бочки утверждалъ, что это не правда и что никогда ни желѣзо, ни кожа не прикасались его вина. Черезъ нѣсколько времени, когда вино опорожнилось, нашли на днѣ ея, въ гущѣ, маленькій желѣзный ключъ, привязанный къ ремешку. По этому можете судить, милостивый государь, какъ хорошо долженъ знать вкусъ въ винѣ потомокъ такого знаменитаго рода!

Наши оруженосцы, уставъ пить и болтать, заснули одинъ подлѣ другаго. Возвратимся къ рыцарямъ.

Между прочими разговорами, которые вели между собою Донъ Кихотъ и неизвѣстный рыцарь, этотъ послѣдній сказалъ:

— Да, милостивый государь, объявляю безъ хвастовства и не опасаясь противорѣчія, что предъ исполненными мною подвигами ничтожны даже самые подвиги Геркулесовы. Я уже объѣхалъ большую часть Испаніи и побѣдилъ множество рыцарей; но самая знаменитая побѣда, которую я одержалъ, та, которою я наиболѣе горжусь, — есть пораженіе мною на поединкѣ великаго, знаменитаго рыцаря Донъ Кихота Ламанчскаго.

При этихъ словахъ, герой нашъ долженъ былъ употребить всю силу своего терпѣнія, чтобы не отвѣчать ему прямо, что онъ лжетъ.

— Милостивый государь, сказалъ онъ ему: — не сомнѣваюсь въ вашихъ подвигахъ; однако-жь, имѣю сильную причину увѣрять васъ, что тотъ, кого" вы приняли за Донъ Кихота, не былъ имъ: вы, конечно, ошиблись.

— Что вы говорите мнѣ! Я такъ хорошо знаю, что побѣдилъ самого Донъ Кихота, что сейчасъ опишу вамъ его: это человѣкъ высокаго роста, сухощавый, худой лицомъ, но крѣпкій и бодрый, съ римскимъ носомъ, съ черными, висящими усами. Онъ принялъ названіе «рыцаря печальнаго образа» и ѣздитъ верхомъ на бодромъ конѣ, называемомъ Росинантою. Оруженосецъ его называется Санчо Панса.

— Портретъ, сдѣланный вами здѣсь, совершенно похожъ, и я не нахожу другаго средства согласиться съ вами, какъ предположивъ, что волшебники, преслѣдующіе Донъ Кихота, дали его лицо и фигуру какому-нибудь рыцарю, вами побѣжденному. Если же вамъ недостаточно этого объясненія и вы еще сомнѣваетесь, — скажу, что Донъ Кихотъ лично находится предъ вами и готовъ разувѣрить васъ въ пѣшемъ или конномъ поединкѣ, какъ вамъ будетъ угодно.

Оказавъ это, онъ вскочилъ и схватился за мечъ. Незнакомецъ хладнокровно отвѣчалъ ему:

— Не боюсь вторично доказать могущество руки моей: тотъ, который умѣлъ побѣдить васъ превращеннаго, не откажется побѣдить васъ и лично! Но вѣдь ночные подвиги приличны только разбойникамъ. Подождемъ до зари. Ктому-же, я не иначе соглашаюсь на этотъ поединокъ, какъ съ условіемъ, что побѣжденный будетъ повиноваться во всемъ волѣ побѣдителя, лишь-бы только онъ не приказывалъ ему ничего противнаго правиламъ рыцарства.

— Принимаю условіе, отвѣчалъ Донъ Кихотъ.

Тотчасъ же герои идутъ будить своихъ оруженосцевъ и приказываютъ имъ приготовить коней къ утру для сраженія. Санчо, удивленный и испуганный, въ безмолвіи слушаетъ это приказаніе.

— Товарищъ! сказалъ ему неизвѣстный оруженосецъ: — полагаю, что тебѣ извѣстенъ андалузскій обычай.

— Какой?

— А такой, что когда дерутся рыцари, то и оруженосцы должны дѣлать то-же.

— А, вотъ что! такъ объявляю вамъ, что я не признаю этого обычая. Право, было бы смѣшно, если бы мы, попивъ вмѣстѣ такого хорошаго вина, пошли драться, и притомъ, если не за что сердиться, кто меня принудитъ драться?

— Если дѣло стоитъ только за этимъ, то ему весьма легко помочь. Передъ битвой я подойду къ вамъ и, давъ вамъ нѣсколько пощечинъ и толчковъ въ брюхо, тотчасъ возбужу гнѣвъ вашъ.

— Нѣтъ, милостивый государь, гораздо лучше оставить въ покоѣ гнѣвъ, по пословицѣ: не дразни кошку — оцарапаетъ. Судьба приказала намъ жить въ мирѣ и согласіи, и намъ же будетъ отъ этого лучше. Кто яму другому копаетъ, тотъ самъ въ нее попадетъ.

И кошка, доведенная до крайности, дѣлается львомъ. Вы не знаете еще, на что я способенъ.

Однако-жь, уже слышно было щебетаніе птичекъ, йривѣтствовавшихъ наступленіе утра. Всѣ предметы начинали освѣщаться солнечными лучами. Первое, что бросилось въ глаза Санчо, былъ носъ оруженосца неизвѣстнаго рыцаря. Этотъ носъ былъ столь ужасной длины и толщины, что закрывалъ все лицо и опускался ниже рта. Кромѣ того онъ былъ покрытъ множествомъ большихъ бородавокъ и придавалъ лицу его чрезвычайно страшный видъ. Это ужасное видѣніе такъ испугало бѣднаго Санчо, что его взяла дрожь, и онъ рѣшился лучше вытерпѣть все отъ обладателя такого носа, нежели подумать о возбужденіи его гнѣва.

Въ продолженіе этого времени Донъ Кихотъ разсматривалъ своего противника, опущенное забрало котораго не позволяло ему видѣть лицо. Онъ замѣтилъ, что это былъ сильный и крѣпкій мужчина, хотя и средняго роста. Онъ имѣлъ сверхъ доспѣховъ чекмень изъ золотой камки, усѣянной множествомъ блестящихъ полумѣсяцевъ, бластавшихъ подобно зеркальцамъ. Каска его была украшена перьями желтыми, зелеными и бѣлыми, а копье вооружено желѣзкомъ, длиною до одного фута.

Нашъ герой подумалъ, что непріятель его долженъ быть опасенъ. Онъ обрадовался этому и учтиво попросилъ его поднять забрало.

— Я никогда не показываю лица моего передъ битвою, — гордо отвѣчалъ «рыцарь зеркалъ». Тотчасъ же оба они отъѣзжаютъ въ сторону на своихъ коняхъ, чтобы налетѣть другъ на друга. Въ эту минуту глаза Донъ Кихота обращаются случайно на ужасный носъ оруженосца; онъ изумляется при этомъ видѣ. Санчо, который не чувствовалъ довольно храбрости, чтобы оставаться близъ этого ужаснаго носа, пришелъ попросить своего господина помочь ему взлѣзть на дерево, «чтобъ лучше видѣть, — говорилъ онъ, — достопримѣчательную битву, которая будетъ происходить».

— Понимаю, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — ты любишь смотрѣть на дерущихся быковъ съ галереи.

Тогда герой нашъ отъѣхалъ нѣсколько, чтобъ помочь Санчо взлѣзть на дерево. «Рыцарь зеркалъ» нападалъ на него въ это время со всею скоростію своего коня, то есть маленькою рысцой, ибо этотъ конь былъ не лучше Росинанты. Видя, что Донъ Кихотъ занятъ своимъ оруженосцемъ, онъ остановился, чтобъ подождать его. Нашъ герой, примѣтивъ противника своего недалеко отъ себя, вдругъ оборачивается, пришпориваетъ сухопарую Росинанту и въ первый разъ въ жизни заставляетъ ее пуститься въ галопъ. Незнакомый рыцарь хочетъ сдѣлать то-же, но напрасно пришпориваетъ своего коня: онъ не можетъ сдвинуть его съ мѣста. Бѣдный рыцарь понуждалъ его руками и ногами, какъ вдругъ Донъ Кихотъ летитъ на него съ быстротою молніи, сразу сбиваетъ съ сѣдла и сваливаетъ на землю безъ памяти. Потомъ, соскочивъ съ коня съ обнаженнымъ мечемъ, спѣшитъ къ побѣжденному и разстегиваетъ его каску, чтобы увидѣть, живъ-ли онъ еще. Санчо также спѣшитъ слѣзть съ дерева и приходитъ въ то самое время, кащь его господинъ, открывъ лицо своего противника, узнаетъ… кого бы вы думали?… — черты лица и всю особу баккалавра Симеона Карраски. Пораженный изумленіемъ, Донъ Кихотъ восклицаетъ:

— Посмотри, Санчо! посмотри, до чего простирается сила магіи, и подивись также злобѣ волшебниковъ!

Санчо подходитъ и, узнавъ баккалавра, начинаетъ креститься.

— Ну, сударь, начните тѣмъ, что проколите его своимъ мечемъ насквозь; кто знаетъ, можетъ быть вы убьете какого-нибудь непріязненнаго вамъ волшебника.

Донъ Кихотъ хотѣлъ послѣдовать его совѣту, какъ неизвѣстный оруженосецъ, лишенный уже большаго своего носа, бросился къ ногамъ побѣдителя, восклицая:

— Постойте, не убивайте вашего друга: это точно баккалавръ Симеонъ Карраска, а я служилъ ему оруженосцемъ!

— Обманываешь! сказалъ Санчо: — а гдѣ твой носъ?

— Вотъ онъ! отвѣчаетъ оруженосецъ, вынувъ его изъ кармана: — это надставной носъ.

— Съ нами крестная сила! воскликнулъ Санчо: — да это Ѳома Цеціаль, кумъ мой!

— Точно такъ, другъ мой Санчо, и я объясню тебѣ тотчасъ же, для чего Карраско и я перерядились такимъ образомъ. Но, ради Бога, прошу тебя, не допусти своего господина убить Карраско.

Баккалавръ пришелъ въ себя, и Донъ Кихотъ, приставивъ конецъ меча своего къ его горлу, воскликнулъ:

— Вы сейчасъ же умрете, рыцарь, если не признаете чистосердечно; что побѣжденный вами рыцарь былъ не Донъ Кихотъ Ламанчскій" а кто-нибудь другой, на него похожій. Точно также и я съ своей стороны признаю, что и вы не баккалавръ Симеонъ. Карраско, а кто-либо на него похожій.

— Признаю и соглашаюсь во всемъ, что вамъ будетъ угодно, — отвѣчалъ бѣдный «рыцарь зеркалъ»: — но прошу васъ, помогите мнѣ встать: я жестоко ушибся и ужасно страдаю отъ паденія.

Донъ Кихотъ, получивъ желаемое удовлетвореніе, помогъ своему противнику; ему удалось, съ помощію оруженосцевъ, посадить его опять на лошадь и, предоставивъ его попеченіямъ Ѳомы, который отвелъ его въ ближайшую деревню, отправился далѣе въ путь, по дорогѣ къ Сарагоссѣ, послѣдуемый Санчо, который, подобно своему господину, былъ увѣренъ, что волшебство участвовало въ этомъ приключеніи. Донъ Кихотъ уѣхалъ, торжествуя и гордясь своею побѣдою. Напротивъ того, противникъ его, печальный, пристыженный и униженный, удалялся съ поникшею головою, размышляя о непріятномъ окончаніи своего похвальнаго намѣренія. Насмѣшливый Карраско, по совѣту судьи и цирюльника, переодѣлся странствующимъ рыцаремъ. Друзья нашего героя, потерявъ надежду удержать его дома, рѣшились отпустить его, отправивъ вслѣдъ за нимъ баккалавра, наряженнаго такимъ образомъ.

— Вызовите его на бой, — сказали они ему: — вы легко побѣдите его; тогда заставьте его поклясться, что онъ проведетъ два года у себя дома, не принимаясь за оружіе. Донъ Кихотъ, строго исполняющій законы рыцарства, конечно, не нарушитъ своего слова, и мы будемъ имѣть время для излеченія его.

Карраско охотно взялся за это предпріятіе,, а одинъ изъ сосѣдей Санчо, добрый и веселый, малый, Ѳома Цеціаль, вызвался быть его оруженосцемъ. Приключеніе кончилось не совсѣмъ такъ, какъ они думали. Ѳома Цеціаль говорилъ Карраскѣ, сопровождая его:

— А что, сударь, если признаться по чистой совѣсти, не глупѣе-ли мы Донъ Кихота? Вотъ онъ ѣдетъ здоровый и веселый, а мы печальны. Вы, кромѣ того, порядочно поколочены и ушиблены. Какъ думаете, кто благоразумнѣе?

— Разумѣется, что мы, — отвѣчалъ Карраско: — глупости наши произвольны, и мы можемъ ихъ прекратить, когда захотимъ.

— Въ такомъ случаѣ, имѣю честь донести вамъ, что я не хочу продолжать глупостей и намѣренъ возвратиться домой.

— Какъ тебѣ угодно, Ѳома. Но, сдѣлавшись рыцаремъ, я не перестану быть имъ до тѣхъ поръ, пока не поколочу хорошенько господина Донъ Кихота. Признаюсь, я чувствую себя обиженнымъ. До сихъ поръ я хотѣлъ сразиться съ этимъ су нашедшимъ, чтобы излечить его, а теперь мнѣ хочется побѣдить его для того, чтобы отомстить ему.

Они разговаривали такимъ образомъ до прибытія своего въ деревню, гдѣ Карраско остановился для отдыха отъ тяжелаго своего паденія. Оруженосецъ оставилъ его тутъ, предоставивъ ему поправляться. Мы также оставимъ ихъ до. того, весьма отдаленнаго времени, когда они опять появятся на сцену.

Между тѣмъ Донъ Кихотъ и Санчо ѣхали по дорогѣ къ Сарагоссѣ, разговаривая между собою. Вдругъ Санчо воскликнулъ:

— Не правда ли, сударь, удивительно, что мнѣ до сихъ поръ мерещится ужасный носъ кума моего, Ѳомы Цеціаля?

— Неужели ты все еще не разувѣренъ, другъ мой, что рыцарь зеркалъ былъ господинъ Карраско, оруженосецъ его — Ѳома Цеціаль? Ты слишкомъ довѣрчивъ. Повторяю тебѣ, что это не что иное, какъ хитрость, выдуманная злобою преслѣдующихъ меня волшебниковъ.

Санчо не слишкомъ вѣрилъ этому, но молчалъ, опасаясь возбудить гнѣвъ рыцаря, какъ вдругъ къ нашимъ искателямъ приключеній подъѣхалъ всадникъ верхомъ на прекрасной сѣрой лошади. На немъ была епанчаизъ зеленаго сукна, украшенная вышитымъ бархатомъ, а на головѣ бархатный беретъ. Онъ былъ вооруженъ мавританскимъ кинжаломъ, привѣшеннымъ къ богатому поясу; къ красивымъ полусапожкамъ его были прикрѣплены шпоры; лицо и вся наружность путешественника, которому казалось около пятидесяти лѣтъ отъ роду, сѣдые волосы и откровенный видъ внушали въ одно время довѣріе и уваженіе. Проѣзжая мимо Донъ Кихота, онъ учтиво поклонился ему и продолжалъ свой путь. Нашъ рыцарь кликнулъ его:

— Милостивый государь! сказалъ онъ ему: — если вамъ не нужно никуда спѣшить, то мнѣ бы весьма пріятно было путешествовать вмѣстѣ съ вами.

— Я и самъ только-что хотѣлъ предложить вамъ это, но опасался обезпокоить васъ. Съ удовольствіемъ принимаю предложеніе ваше.

При этихъ словахъ всадникъ поѣхалъ шагомъ и съ удивленіемъ началъ разсматривать фигуру Донъ Кихота, ѣхавшаго безъ каски, которую везъ Ого оруженосецъ, употребляя вмѣсто блюда для поклажи съѣстныхъ припасовъ. Онъ удивлялся его длинной таліи, худощавому и блѣдному лицу, странному оружію и чрезвычайной длинѣ сухопараго коня. Донъ Кихотъ примѣтилъ удивленіе незнакомца и сказалъ ему:

— Вы, кажется, съ удивленіемъ смотрите на меня; но вы перестанете удивляться, когда узнаете, что я одинъ изъ тѣхъ знаменитыхъ воиновъ, которые странствуютъ, отыскивая приключенія. Я хотѣлъ воскресить древнее странствующее рыцарство и не сомнѣваюсь, что молва о славныхъ подвигахъ моихъ достигла и до васъ. Я Донъ Кихотъ Ламанчскій, иначе называемый «рыцарь печальнаго образа».

Проѣзжій дворянинъ не могъ при.этихъ словахъ удержать улыбку и отвѣчалъ:

— Точно, я слышалъ чудесные разсказы о героѣ, дѣлающемъ честь Испаніи, и предсказываю безсмертіе великому защитнику всѣхъ угнетенныхъ.

— Да исполнитъ небо предсказаніе ваше, — скромно отвѣчалъ Донъ Кихотъ, чрезвычайно обрадовавшись. — Но скажите мнѣ въ свою очередь, милостивый государь, какой родъ жизни избрали вы для себя?

— Что касается меня, — отвѣчалъ дворянинъ: — признаюсь вамъ, я не имѣю чести принадлежать къ знаменитому ордену странствующихъ рыцарей. Имя мое Донъ Діего де-Миранда, и я живу въ деревнѣ, въ которой мы будемъ сегодня вмѣстѣ обѣдать, если вы удостоите меня вашимъ посѣщеніемъ. Имѣніе мое слишкомъ достаточно для удовлетворенія всѣхъ моихъ желаній. Я спокойно провожу жизнь съ женою и дѣтьми; обыкновенныя занятія мои — охота и рыбная ловля, хотя я не имѣю ни собакъ, ни псарей. Остальное время я посвящаю чтенію полезныхъ книгъ, историческихъ и духовныхъ. Строго исполняя по возможности правила нашей святой религіи, я почитаю за обязанность раздѣлять достояніе мое съ бѣдными и всячески стараюсь сохранить миръ и согласіе между моими сосѣдями и въ моемъ семействѣ, предупреждая по возможности всѣ могущія случиться размолвки.

Донъ Діего замолчалъ. Санчо Панса, слушавшій его съ чрезвычайнымъ вниманіемъ, проливалъ слезы отъ умиленія; потомъ онъ воскликнулъ:

— Благословите меня: ваше’благословеніе принесетъ мнѣ счастіе. — При этомъ онъ соскакиваетъ съ осла и падаетъ ницъ предъ Донъ Діего, который, смѣясь простотѣ его, просилъ его встать и сказалъ ему:

— Я не могу благословить: твоя. кротость уже доказываетъ, что ты не нуждаешься въ благословеніи.

Санчо, весьма довольный этимъ, сѣлъ опять на осла и, увидѣвъ пастуховъ въ полѣ, отъѣхалъ въ сторону, чтобы попросить у нихъ молока. Вдругъ Донъ Кихотъ, примѣтивъ вдалекѣ телегу, на которой развѣ вались королевскіе флаги, кликнулъ своего оруженосца и приказалъ ему поспѣшно подать каску.

ГЛАВА XIII
ВЪ КОТОРОЙ УВИДЯТЪ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО САМОЙ ВЕЛИКОЙ ХРАБРОСТИ, КОТОРУЮ КОГДА-ЛИБО ВЫКАЗАЛЪ ДОНЪ КИХОТЪ. — ПРЕБЫВАНІЕ ЕГО У ДОНЪ ДІЕГО. — ПЕЩЕРА МОНТЕСИНОССКАЯ. — ЧТО УВИДѢЛЪ ВЪ НЕЙ ГЕРОЙ НАШЪ.

Въ ту минуту, какъ вашъ рыцарь кликнулъ Санчо, этотъ послѣдній только-что купилъ у пастуховъ полдюжины свѣжихъ сыровъ. Онъ поспѣшно положилъ ихъ въ каску героя и подбѣжалъ къ нему.

— Другъ мой, сказалъ ему Донъ Кихотъ, — подай мнѣ мою каску: или я вовсе не знаю толку въ приключеніяхъ, или то, которое представляется мнѣ теперь, требуетъ, чтобы я былъ хорошо вооруженъ.

При этихъ словахъ дворянинъ въ зеленой епанчѣ посмотрѣлъ во всѣ стороны и, не видя ничего другаго, кромѣ телеги съ флагами, подумалъ сначала, что это казначейская фура, нагруженная казенными деньгами, и объявилъ объ этомъ Донъ Кихоту.

Но Донъ Кихотъ, который вообще не скоро разочаровывался, отвѣчалъ ему, что онъ хорошо понимаетъ, что это такое, и имѣетъ видимыхъ и невидимыхъ непріятелей, всегда готовыхъ нападать на него, подъ разными формами. Схвативъ въ то-же самое время каску изъ рукъ Санчо, онъ тотчасъ же надѣваетъ ее на голову, не обращая вниманія на то, что въ ней лежало. Сыкоротка, растворившись, начала течь со всѣхъ сторонъ по его глазамъ и бородѣ.

— Что это значитъ, Санчо! — воскликнулъ рыцарь. — Мнѣ кажется, что голова моя распускается и мозгъ растопляется… Никогда еще подобный потъ не выступалъ у меня; глаза мои совершенно ослѣплены имъ. Дай мнѣ скорѣе чѣмъ-нибудь отереться.

Санчо проворно подалъ ему платокъ, моля Бога про-себя, чтобы господинъ его не открылъ истины. Но, по несчастію, нашъ герой снялъ каску и, увидѣвъ на днѣ ея бѣлую кашу, вздумалъ понюхать ее.

— Клянусь именемъ Св. Іакова, — воскликнулъ онъ, — что это свѣжій сыръ, который ты, обжора и бездѣльникъ, положилъ въ мою каску!

— Сыръ! хладнокровно отвѣчалъ Санчо: — сыръ! пожалуйте мнѣ его, сударь, я бы съѣлъ его, или пускай самъ чортъ его ѣстъ, потому что онъ положилъ его туда. Право, вотъ славная штука господъ волшебниковъ! Эти бездѣльники, навѣрно, придумали эту насмѣшку для того, чтобы ваша милость разсердилась на меня и наколотила мнѣ плечи; но они обманутся, потому что мой добрый баринъ разсудитъ, что у меня не было съ собою сыру, и что если бы я имѣлъ его, то вѣрно бы запряталъ себѣ въ желудокъ, а не къ нему въ каску.

Донъ Кихотъ, не отвѣчая ему, отеръ себѣ лицо и бороду, опять надѣлъ каску и, утвердившись въ стременахъ, воскликнулъ:

— Пускай теперь придетъ, кто хочетъ: я въ состояніи вызвать на бой и побѣдить самого Люцифера!

Дворянинъ, все болѣе и болѣе удивленный, слушалъ, смотрѣлъ, а между тѣмъ телега приближалась. При ней находились только двое людей, изъ коихъ одинъ сидѣлъ сзади, а другой верхомъ на одномъ изъ лошаковъ.

Донъ Кихотъ сталъ передъ ними.

— Куда это вы ѣдете, друзья мои? спросилъ у нихъ. — Что это за колесница? Что въ ней находится? Что значатъ эти флаги?

— Эта колесница принадлежитъ мнѣ, милостивый государь, — отвѣчалъ погонщикъ: — въ ней находятся два льва, запертые въ двухъ клѣткахъ; губернаторъ Орана посылаетъ ихъ въ подарокъ его величеству нашему королю; флаги съ гербомъ королевскимъ означаютъ, что подарокъ назначенъ для двора.

— Велики ли эти львы?

— Такъ велики, что никогда еще не привозили подобныхъ въ Испанію. Вотъ въ этой клѣткѣ находится левъ, а въ той львица; они теперь очень голодны, потому что сегодня еще не ѣли ничего, поэтому и прошу васъ не задерживать насъ.

— Понимаю, — возразилъ Донъ Кихотъ съ презрительною улыбкою: — т. е. ты хочешь испугать меня львенками — боюсь я твоихъ львенковъ! Должно показать этому человѣку, что я не испугаюсь самыхъ страшныхъ львовъ! Послушай, другъ мой, слѣзай, отопри эти клѣтки и выпусти бѣдныхъ животныхъ. Мнѣ весьма пріятно будетъ доказать волшебникамъ, которые посылаютъ ихъ мнѣ, что такое значитъ Донъ Кихотъ Ламанчскій.

Погонщикъ, Санчо и Донъ Діего тщетно старались уговорить его бросить это намѣреніе.

— Я самъ знаю лучше всѣхъ, что мнѣ нужно дѣлать! кричалъ нашъ герой. — Если боитесь, то удалитесь. А ты, бездѣльникъ погонщикъ, если сейчасъ же не отворишь мнѣ клѣтокъ, то это копье пригвоздитъ тебя къ телегѣ.

Донъ Діего, увидѣвъ наконецъ, что ничто не можетъ поколебать рѣшимости нашего рыцаря, рѣшился пришпоритъ свою лошадь и ускакать поскорѣе въ поле: Извощикъ послѣдовалъ за нимъ на своихъ мулахъ, равно какъ и Санчо на ослѣ. Погонщикъ, увидѣвъ, что они отъѣхали на довольно значительное разстояніе, рѣшился исполнить желаніе нашего героя; между тѣмъ какъ онъ осторожно отворялъ клѣтку, Донъ Кихотъ, опасаясь, чтобы видъ львовъ не испугалъ Росинанты, вознамѣрился сражаться пѣшимъ: поэтому онъ соскакиваетъ на землю, закрывается щитомъ и съ обнаженнымъ мечемъ въ рукѣ смѣло ожидаетъ нападенія.

Наконецъ, клѣтку отворили совсѣмъ, и изъ нея показался левъ чрезвычайной величины, съ поднятою гривою, грознымъ и свирѣпымъ взглядомъ. Донъ Кихотъ смотритъ на него безстрашно. Левъ оборачивается, валяется по землѣ, медленно потягивается, выпускаетъ когти, открываетъ пасть и, протяжно зѣвнувъ, облизывается длиннымъ, почти двухфутовымъ языкомъ; потомъ пламенными глазами глядитъ на Донъ Кихота, который равнодушно слѣдитъ за всѣми его движеніями, нетерпѣливо желая схватиться съ нимъ. Но левъ, будучи благоразумнѣе нашего героя и, повидимому, презирая его, посмотрѣвъ во всѣ стороны, ложится опять потихоньку въ клѣтку, оборотясь къ нему спиною. Донъ Кихотъ желалъ, чтобы погонщикъ подразнилъ льва палкою и принудилъ бы выйти изъ клѣтки и броситься на него.

— Нѣтъ, не смѣю этого сдѣлать, — отвѣчалъ бѣднякъ: — левъ тотчасъ же растерзаетъ меня въ куски. Развѣ вы, сударь, не довольны? Развѣ вы не достаточно доказали вашу храбрость? Пускай кто-нибудь другой сдѣлаетъ тоже! Вы вызывали непріятеля на бой, и онъ отказался. Побѣда на вашей сторонѣ: левъ обратился въ бѣгство; слѣдовательно, онъ побѣжденъ.

— Ты правъ, другъ мой, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — запри клѣтку и дай мнѣ формальное свидѣтельство за своею подписью, что ты отворялъ клѣтку, что я ожидалъ льва, и что онъ, вмѣсто того чтобы выйти, легъ, оборотясь ко мнѣ спиною. Я исполнилъ свою обязанность и теперь смѣюсь надъ волшебниками. Да здравствуетъ рыцарство!

При этихъ словахъ, онъ привязываетъ платокъ къ концу копья и машетъ имъ въ воздухѣ, давая знать уѣхавшимъ, что сраженіе кончилось. — Донъ Діего, Санчо и погонщикъ муловъ поспѣшили возвратиться. По прибытіи ихъ, герой нашъ сказалъ погонщику:

— Другъ мой! Ты можешь запречь своихъ лошаковъ и продолжать дорогу. А ты, Санчо, выдай Два червонца этимъ людямъ, въ вознагражденіе за потерянное ими здѣсь время.

— Съ большимъ удовольствіемъ, — отвѣчалъ оруженосецъ: — но что сдѣлалось со львами? Живы они или мертвы?

Тогда погонщикъ разсказалъ все происшествіе, чрезвычайно преувеличивая и превознося храбрость Донъ Кихота, и приписалъ трусости льва отказъ его отъ единоборства; потомъ, получивъ два червонца, приготовился продолжать путь, обѣщая Донъ Кихоту увѣдомить самого короля о видѣнномъ происшествіи.

— Если его величество спроситъ, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — кто осмѣлился совершить этотъ подвигъ, то прошу васъ сказать королю, что это было Львиный Рыцарь, ибо отнынѣ хочу носить это прозваніе, вмѣсто прежняго «рыцаря печальнаго образа».

Послѣ этого они разстались. Донъ Кихотъ, Санчо и Донъ Діего продолжали путь свой вмѣстѣ. Сей послѣдній, все болѣе и болѣе удивляясь сумашествію рыцаря, былъ погруженъ въ глубокую задумчивость. Донъ Кихотъ примѣтилъ это.

— Сеньоръ Донъ Діего, сказалъ онъ ему: — не сомнѣваюсь, что вы почитаете меня дерзкимъ и безразсуднымъ человѣкомъ. Однакожъ, увѣряю васъ, что я не такъ глупъ, какъ вы думаете. Истинное свойство странствующаго рыцарства состоитъ въ оказываніи самой безпредѣльной храбрости: поэтому я долженъ отыскивать опасности, бороться съ ними, бросаться на нихъ, любить ихъ и стараться ежеминутно сдѣлать себя недоступнымъ страху… Такимъ образомъ, встрѣтивъ на дорогѣ львовъ, я тотчасъ же нападаю на нихъ; это предпріятіе можетъ показаться вамъ безумнымъ, — знаю, но въ храбрости, какъ и въ добродѣтели, сеньоръ Донъ Діего, лучше превзойти цѣль свою, нежели не достигнуть до нея!

— Дѣйствительно, сеньоръ рыцарь, все, что вы дѣлаете и говорите, кажется мнѣ удивительнымъ, — отвѣчалъ дворянинъ: — но теперь уже поздно становится, и потому прошу васъ поспѣшить, чтобы скорѣе прибыть къ моему дому, гдѣ, надѣюсь, вы удостоите отдохнуть нѣсколько дней.

Нашъ герой учтиво поблагодарилъ. Они тотчасъ же пришпорили лошадей и прибыли черезъ два часа къ Донъ Діего. Донъ Кихотъ былъ принятъ съ благосклонною учтивостію женою Донъ Діего, сеньорою Христиною, и младшимъ его сыномъ, Донъ Лоренсомъ. Его отвели въ залу, гдѣ Санчо снялъ съ него латы, очистилъ его голову, тѣ сыворотки и творога, выливъ на нее пять или шесть кружекъ чистой воды, подалъ ему чистое бѣлье, и вскорѣ послѣ того герой нашъ вышелъ въ лосиной курткѣ, почернѣвшей и истертой отъ доспѣховъ, съ отложнымъ полотнянымъ воротникомъ на валонскій манеръ, въ мавританскихъ полусапожкахъ, съ мечемъ повѣшеннымъ черезъ плечо на перевязи изъ тюленьей кожи, и въ маленькой епанчѣ изъ сѣраго сукна на плечахъ. Въ этомъ красивомъ и щегольскомъ нарядѣ Донъ Кихотъ вышелъ въ гостиную, гдѣ ожидалъ его обѣдъ, достойный гостепріимства хозяина. Въ продолженіе переодѣванія нашего героя, Донъ Діего отвелъ свою жену и сына въ сторону и объяснилъ имъ, что такое значитъ этотъ «львиный рыцарь».

— Это неизлечимый сумасбродъ, — сказалъ онъ имъ: — всѣ лекаря въ свѣтѣ не съумѣютъ излечить его. Впрочемъ, онъ сумасбродъ пріятный и забавный, которыйиногда говоритъ очень благоразумно.

Хозяева и гость провели время за столомъ пріятно. Донъ Кихоту не мѣшали разсуждать, сколько ему было угодно, о странствующемъ рыцарствѣ, и старались не оспаривать бредни его воображенія. Онъ былъ чрезвычайно доволенъ.

Четыре дня протекли такимъ образомъ; на утро пятаго дня герой Ламанчскій сказалъ Донъ Діего:

— Милостивый государь! Я никогда не забуду сдѣланнаго вами мнѣ пріема. Голова моя, сердце и рука всегда готовы будутъ къ. вашимъ услугамъ. Но самая отважная храбрость притупляется отъ бездѣйствія и праздности. Мнѣ пора разстаться съ вами. Новыя приключенія ожидаютъ меня. Одно изъ тѣхъ, которое я наиболѣе желаю предпринять, есть намѣреніе проникнуть въ самую глубину пещеры Монтесиносской, о которой говорятъ столько сверхъестественнаго. Это мѣсто знаменитое и изъ него вытекаетъ семь источниковъ рѣки Рюидеры.

Донъ Діего и сынъ его одобрили это намѣреніе.

— Если вы одобряете мое предпріятіе, — продолжалъ Донъ Кихотъ, — то прошу васъ оказать мнѣ небольшую услугу, именно дать мнѣ проводника, для указанія ближайшей дороги къ этой пещерѣ.

Тотчасъ же Лоренсо, съ дозволенія отца своего, предложилъ быть его проводникомъ. Рыцарь, поблагодаривъ своего хозяина, сѣлъ на Росинанту, а Санчо на осла, не забывъ туго набить мѣшокъ съѣстными припасами. Затѣмъ рыцарь и оруженосецъ отправились въ путь въ сопровожденіи услужливаго сына Донъ Діего. Они прибыли къ вечеру въ деревню, гдѣ провели ночь. Лоренсо увѣдомилъ Донъ Кихота, что они находятся не болѣе какъ въ двухъ миляхъ отъ пещеры, и что, если онъ хочетъ туда спуститься, необходимо запастись длинными веревками. Нашъ герой тотчасъ же приказалъ Санчо купить сто саженъ веревокъ; и на другой день они прибыли, около двухъ часовъ по полудни, ко входу въ пещеру; входъ былъ хотя широкій и просторный, но такъ заросъ травою и кустарникомъ, что его съ трудомъ можно было распознать.

Едва Донъ Кихотъ слѣзъ съ лошади, какъ тотчасъ же приказалъ обмотать себя веревкою; когда его крѣпко привязали, онъ приблизился къ отверстію пропасти.

— Милостивый государь, — сказалъ ему Лоренсо: — прошу васъ не забыть тѣхъ чудесъ, которыя вы увидите, чтобы я могъ разсказать о нихъ моему отцу.

— Будьте спокойны, возразилъ Санчо: — взявшись за дѣло, онъ уже и исполнилъ его.

Между тѣмъ рыцарь обнажаетъ мечъ и срубаетъ кустарники, закрывающіе дорогу; но въ ту-же самую минуту въ пещерѣ раздается шумъ, и изъ нея вылетаетъ стая воронъ и летучихъ мышей, и притомъ съ такою стремительностію, что опрокидываютъ Донъ Кихота на землю. Его мужественное сердце, однако, не устрашается этого дурнаго предзнаменованія, онъ встаетъ и, приказавъ отпустить веревку, которую держали Санчо и Лоренсо, спускается на ней въ пропасть. Онъ продолжалъ спускаться все ниже и ниже, требуя, чтобы травили, т. е. опускали веревку. Проводникъ и оруженосецъ повиновались ему, вскорѣ они перестали слышать голосъ героя и выпустили всѣ сто саженъ веревки. Не зная, что начать, они, однако-жь, ожидали съ полчаса, совѣтуясь между собою. По истеченіи этого времени, они сочли нужнымъ вытянуть веревку; она подавалась очень легко, и это заставило ихъ подумать, что Донъ Кихотъ отвязался. Санчо плакалъ и стоналъ; наконецъ, поднявъ восемьдесятъ саженъ веревки, они почувствовали вдругъ, что она натянулась. Санчо вскричалъ отъ радости. Черезъ минуту послѣ того онъ ясно различилъ своего господина.

— Очень радъ васъ видѣть! — воскликнулъ Санчо: — а мы уже думали, что васъ тамъ оставили въ закладѣ

Но Донъ Кихотъ не отвѣчалъ ничего. Поднявъ его совершенно наверхъ, они замѣтили, что онъ спитъ; они тотчасъ же отвязали его, положили на землю и, наконецъ, растолкали и разбудили его.

— О, друзья мои! воскликнулъ онъ: — вы лишили меня пріятнѣйшаго и прекраснѣйшаго зрѣлища въ свѣтѣ. Увы! видно, дѣйствительно правда, что всѣ удовольствія и радости нашей жизни исчезаютъ, какъ мечты!

Удивленные Санчо и Лоренсо попросили его разсказать имъ, что онъ видѣлъ въ этой преисподней.

— Это не преисподняя, — отвѣчалъ онъ, — а мѣстопребываніе чудесъ. Садитесь, друзья мои; слушайте и вѣрьте мнѣ. Я спускался во мракѣ пропасти, какъ вдругъ, въ далекомъ разстояніи отъ свѣта, примѣтилъ на правой сторонѣ голубое отверстіе, освѣщенное только слабыми лучами солнца. Я рѣшился тутъ остановиться; тогда-то я закричалъ вамъ, чтобы вы перестали отпускать веревку, и видя, что, не смотря на мои крики, вы продолжали выпускать, я схватилъ ее, свернулъ въ клубокъ и сѣлъ на нее. Тотчасъ же спокойный сонъ овладѣлъ моими чувствами. Вдругъ я пробудился и увидѣлъ себя посреди прекраснаго цвѣтущаго луга; въ то-же время представился моимъ взорамъ великолѣпный хрустальный дворецъ: изъ однѣхъ дверей его вышелъ почтенный старецъ, одѣтый въ зеленую тунику и покрытый мантіей, которая волочилась по землѣ; на головѣ у него былъ черный беретъ. Онъ держалъ въ рукахъ четки, зерна которыхъ состояли изъ чистыхъ брилліантовъ, величиною въ страусово яйцо… Онъ приблизился ко мнѣ, обнялъ меня и сказалъ:

" — Уже съ давняго время всѣ мы, несчастные очарованные, заключенные здѣсь, съ нетерпѣніемъ ожидали твоего прибытія, храбрый рыцарь Ламанчскій. Слѣдуй за мною, знаменитый воинъ. Пойдемъ, я покажу тебѣ удивительное устройство этого прозрачнаго дворца, котораго я непремѣнный комендантъ: съ тобою говоритъ самъ Монтесиносъ.

"При этихъ словахъ онъ пошелъ передо мною и привелъ меня въ одну изъ залъ дворца; стѣны ея были изъ алебастра. Тамъ увидѣлъ я бронзовую гробницу удивительной работы; въ ней лежалъ растянувшись настоящій человѣкъ. Я онѣмѣлъ отъ изумленія. Монтесиносъ замѣтилъ это.

" — Нужно тебѣ знать, — сказалъ онъ мнѣ: — что, послѣ сраженія при Ронсевалѣ, знаменитый волшебникъ Мерленъ очаровалъ, неизвѣстно по какой причинѣ, множество воиновъ, сражавшихся въ войскѣ Роланда, и вмѣстѣ съ ними нѣсколько любезныхъ для нихъ особъ. Этотъ рыцарь, котораго ты видишь здѣсь въ гробницѣ, не кто иной, какъ храбрый Дюрандаръ, лучшій изъ моихъ друзей.

"Въ эту минуту Дюрандаръ воскликнулъ печальнымъ голосомъ:

" — Монтесиносъ, мой любезный братъ! Что сдѣлалось съ моимъ вѣрнымъ оруженосцемъ, съ моею матерью, Рюидерою, съ ея дочерьми и племянницами?

" — Увы! Вамъ это извѣстно, мой милый родственникъ, — отвѣчалъ тотчасъ же Монтесиносъ, со слезами на глазахъ. — Вотъ уже болѣе пятисотъ лѣтъ, какъ мы перенесены сюда мудрымъ Мерленомъ: я, вы, оруженосецъ вашъ Гвадіана, родительница ваша Рюидера, семь дочерей ея, двѣ племянницы и множество другихъ несчастныхъ… Мы, слава Богу, всѣ здоровы, исключая вашей матушки, ея дочерей и племянницъ, которыя столько плакали, что превратились наконецъ въ ручьи. Что касается оруженосца вашего, и съ нимъ также случилось несчастіе: онъ безутѣшно тосковалъ и плакалъ о вашей матери и былъ превращенъ въ рѣку, названную его именемъ Гвадіаною. Но вотъ знаменитый Донъ Кихотъ Ламанчскій, о которомъ волшебникъ Мерленъ уже предсказывалъ намъ. Могу надѣяться, что этотъ герой успѣетъ разочаровать насъ.

" — Ахъ, мой милый братецъ, если насъ и не разочаруютъ, то будемъ терпѣть и забудемъ старое, — возразилъ Дюрандаръ и, замолчавъ, повернулся на бокъ.

"Въ ту-же самую минуту, раздавшіеся жалобные крики заставили меня повернуть голову, и я увидѣлъ въ другой залѣ, сквозь хрустальныя стѣны, процессію красивыхъ женщинъ, одѣтыхъ въ траурное платье, съ бѣлыми чалмами на головѣ.

" — Вотъ, — сказалъ мнѣ старикъ: — женщины составлявшія свиту несчастной Рюидеры. Четыре раза въ недѣлю онѣ приходятъ совершать эту печальную процессію вокругъ тѣла Дюрандара…

«Онъ еще не кончилъ своего объясненія, какъ я почувствовалъ, что меня поднимаютъ вверхъ, — и дворецъ, и лугъ, и Монтесиносъ, и всѣ эти предметы вдругъ исчезли изъ вида.

— Но какъ это могло быть, милостивый государь, — спросилъ Лоренсо, — чтобы вы видѣли и слышали столько, пробывъ не болѣе часа въ этой пещерѣ?

— Какъ не болѣе? возразилъ Донъ Кихотъ: — три восхода и три заката солнца.

— Съ нами крестная сила! воскликнулъ Санчо, ударивъ себя въ лобъ: — возможно-ли, чтобъ волшебники до такой степени разстроили разсудокъ моего добраго господина!

— Другъ мой, — съ важностію отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — прощаю тебѣ эти выраженія изъ уваженія къ привязанности твоей ко мнѣ; ты знаешь, что я не люблю лгать; увѣряю тебя и повторяю, что все, слышанное тобою, точно случилось со мною. Да притомъ я не все еще разсказалъ; современемъ сообщу тебѣ множество другихъ диковинокъ, которыя объяснятъ и сдѣлаютъ вѣроятнымъ все, что тебѣ извѣстно.

Здѣсь мы должны сказать нашимъ читателямъ, что на полѣ рукописи, содержащей въ себѣ повѣствованіе о великомъ Донъ Кихотѣ, написано рукою сочинителя слѣдующее важное примѣчаніе:

„Всѣ приключенія, доселѣ видѣнныя, необыкновенны, но ихъ можно объяснить. Это же совершенно противно здравому смыслу. Съ другой стороны, чистосердечіе и откровенность нашего героя отклоняютъ отъ него всякое подозрѣніе во лжи. Поэтому, кажется, всего вѣроятнѣе, что онъ видѣлъ все это во снѣ.“

Какъ бы то ни было, но Лоренсо поблагодарилъ рыцаря за его удивительный разсказъ и обѣщалъ въ точности все пересказать отцу своему… Пообѣдавъ на травѣ съѣстными припасами Санчо, всѣ трое сѣли опять на лошадей. Лоренсо простился съ Донъ Кихотомъ, чтобы возвратиться къ Донъ Діего, между тѣмъ какъ нашъ искатель приключеній и его оруженосецъ поѣхали далѣе.

ГЛАВА XIV
ПРИКЛЮЧЕНІЕ СЪ ОЧАРОВАННОЮ ЛОДКОЮ. — КАКИМЪ ОБРАЗОМЪ НАШЪ ГЕРОЙ ВСТРѢТИЛЪ ПРЕКРАСНУЮ ДАМУ, ЗАНИМАВШУЮСЯ ОХОТОЮ. — ПРІЕМЪ ДОНЪ КИХОТА И САНЧО НАНСЫ У ГЕРЦОГА И ГЕРЦОГИНИ.

Ночь застигла нашихъ путешественниковъ посреди лѣса. Они сошли съ коней и легли подъ деревомъ. На этотъ разъ ничто необыкновенное не нарушало сна ихъ. На разсвѣтѣ они опять пустились въ путь, по направленію къ рѣкѣ Эбро, по берегу которой они и поѣхали. Между тѣмъ какъ Донъ Кихотъ, прельщенный красотою мѣстоположенія, предавался пріятнымъ мечтаніямъ, онъ примѣтилъ маленькую лодку безъ веселъ, безъ руля и безъ парусовъ, привязанную къ древесному пню. Онъ осматривается во всѣ стороны и, не видя никого, слѣзаетъ съ коня и приказываетъ Санчо сдѣлать то-же и привязать лошадь и осла къ дереву. Тогда Санчо спросилъ у него, что онъ хочетъ дѣлать.

— Исполнить мою обязанность, — отвѣчалъ онъ съ важностію. — Эта лодка не безъ цѣли оставлена здѣсь. Безъ сомнѣнія, меня приглашаютъ сѣсть въ нее, чтобы отправиться на помощь рыцарю или какой-нибудь другой особѣ, находящейся въ крайней опасности.

Санчо исполнилъ приказаніе своего господина, качая головою и съ недовольнымъ видомъ. Когда Росинанта и оселъ были крѣпко привязаны къ дереву, онъ сказалъ:

— Сеньоръ Донъ Кихотъ! Ваше приказаніе исполнено: что мнѣ теперь дѣлать?

— Ничего болѣе, какъ предать себя волѣ Провидѣнія, сѣсть въ эту легкую ладью и слѣпо повиноваться нашей судьбѣ.

Оказавъ это, онъ вскакиваетъ въ лодку. Оруженосецъ его слѣдуетъ за нимъ, обрываетъ веревку, удерживавшую ледку, которая, удалившись отъ берега, тихо поплыла по теченію рѣки. Не отъѣхавъ и на двѣ сажени отъ берега, Санчо началъ дрожать всѣмъ тѣломъ отъ страха.

— Что съ тобою, трусъ? спросилъ у него Донъ Кихотъ, досадуя на такую слабость. — Что съ тобою дѣлается, презрѣнный земляной червякъ? Развѣ тебя заставляютъ переходить босикомъ чрезъ вѣчные льды Рифейскихъ горъ или чрезъ раскаленные пески Ливійскіе? Нѣтъ! Ты сидишь спокойно въ лодкѣ, проплывающей по сту миль въ минуту, и слѣдуешь теченію прекраснѣйшей рѣки въ мірѣ. Успокойся, мы скоро выйдемъ въ обширный океанъ, если только уже не находимся въ немъ, ибо уже проплыли, по крайней мѣрѣ, 700 или 800 миль. Еслибъ со мною была астролябія, то я опредѣлилѣбы съ точностію мѣсто, на которомъ теперь находимся; но могу тебя увѣрить, что мы, по крайней мѣрѣ, прошли уже равноденственную линію, т. е. экваторъ.

— Вѣрю вамъ, сударь, вѣрю. Но сколькоже мы проплыли миль, если прошли за эту линію?

— Мы обошли половину земнаго шара.

— Скажите мнѣ, пожалуйста, почему узнаютъ, что эту линію уже миновали?

— Слушай! Когда наши корабли отправляются изъ Кадикса въ Индію, то моряки узнаютъ о переходѣ за равноденственную линію по тому, что всѣ насѣкомыя, находившіяся на кораблѣ, околѣваютъ въ одно мгновеніе.

Санчо, слушавшій своего господина съ величайшимъ вниманіемъ, вдругъ поспѣшно ухватился рукою за ногу:

— Сударь! воскликнулъ онъ: — мы еще не прошли этой линіи: я поймалъ блоху, укусившую меня до крови…

Но сильное движеніе, сдѣланное имъ, чтобы поймать злое насѣкомое, такъ накренило лодку, что она зачерпнула воды и опрокинулась. Наши искатели приключеній очутились въ рѣкѣ. Донъ Кихотъ, не смотря на тяжесть своихъ доспѣховъ, успѣлъ выплыть на берегъ; Санчо, которому онъ помогъ, спасся такимъ же образомъ. Когда они стояли на берегу и глядѣли, какъ вода стекала съ нихъ ручьемъ, ихъ окружили рыбаки, которымъ принадлежала лодка, и съ криками требовали, чтобъ имъ за нее заплатили.

— Не отказываюсь отъ этого, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — лишь-бы вы только мнѣ указали крѣпость или замокъ, въ которомъ держатъ въ плѣну рыцаря, котораго я долженъ освободить.

— Какую крѣпость? Какой замокъ? Какого рыцаря? повторяли рыбаки одинъ за другимъ.

— Ну, вижу, что въ этомъ приключеніи опять есть очарованіе. Я исполнилъ все, что только могъ. Вѣроятно, судьба предоставляетъ другому довершеніе знаменитаго подвига, и поэтому, Санчо, заплати этимъ добрымъ людямъ то, чего они потребуютъ.

Оруженосецъ со вздохомъ отсчиталъ рыбакамъ пятьдесятъ реаловъ и, кончивъ расплату, сказалъ:

— Еще два такихъ мореплаванія — и мы можемъ сказать: поѣхали ни за чѣмъ, и домой ѣхать не съ чѣмъ!

Оба наши героя, обсушившись на солнцѣ, пошли къ конямъ своимъ. Вотъ каково было окончаніе знаменитаго приключенія съ очарованною лодкой»!

На слѣдующій день, когда они проѣзжали лугъ, Донъ Кихотъ замѣтилъ нѣсколько сокольниковъ и охотниковъ. Посреди ихъ находилась дама, молодая и прекрасная, въ великолѣпномъ длинномъ платьѣ, сидѣвшая на бѣломъ конѣ. Она держала на рукѣ сокола. Почести и уваженіе, ей оказываемыя, показывали, что она была высокаго званія и повелѣвала всѣми охотниками.

— Другъ мой Санчо, — сказалъ нашъ рыцарь: — ступай привѣтствовать отъ моего имени даму, сидящую на бѣломъ конѣ. Скажи ей, что Львиный рыцарь проситъ у нея дозволенія лично засвидѣтельствовать свое почтеніе. Берегись въ особенности надѣлать глупостей; старайся какъ можно лучше исполнить мое порученіе, и не вмѣшивай пословицъ въ рѣчь, которую будешь говорить.

— Не бойтесь! Вамъ не найти посланника лучше меня, — отвѣчалъ Санчо: — не опасайтесь, чтобы я сталъ говорить пословицами, я знаю, какая рѣчь кому прилична, и за краснымъ словечкомъ въ лѣсъ не погонюсь; голь бѣдна на деньги, богата на выдумки; хоть кафтанъ на мнѣ сѣръ, да ума волкъ не съѣлъ, и я такъ же хорошо исполню обязанность посланца, какъ и оруженосца.

При этихъ словахъ, онъ пустилъ осла своего рысью, подъѣхалъ къ охотникамъ, приблизился къ наѣздницѣ, слѣзъ съ осла и, ставъ на колѣна, сказалъ:

— Знатная и великомощная государыня! Я называюсь Санчо Пансой и служу оруженосцевъ у Львинаго рыцаря, котораго вы изволите видѣть вонъ тамъ. Господинъ мой, называвшійся прежде «рыцаремъ печальнаго образа», послалъ меня доложить, что онъ весьма бы желалъ предложить вамъ и вашей птицѣ свои услуги. Для этого онъ проситъ о дозволеніи представиться вашей свѣтлости.

— Любезный оруженосецъ, — отвѣчала ему дама: — вы превосходно исполняете данныя вамъ порученія. Встаньте, благородный другъ, вѣрный спутникъ «рыцаря печальнаго образа», котораго слава и подвиги мнѣ совершенно извѣстны, и скажите вашему господину, что герцогъ, мой супругъ, и я будемъ чрезвычайно рады принять его въ нашемъ замкѣ, который недалеко отсюда.

Санчо, чрезвычайно обрадованный столь пріятнымъ отвѣтомъ, поспѣшилъ передать его господину своему. Донъ Кихотъ, выслушавъ его, выпрямляется на сѣдлѣ, утверждается на стременахъ, поднимаетъ забрало шлема, укорачиваетъ поводья, чтобы придать болѣе бодрости Росинантѣ, и подъѣзжаетъ, гордо поднявъ голову. Въ продолженіе этого времени герцогиня велѣла позвать своего супруга, чтобы увѣдомить его о присланномъ къ ней оруженосцѣ. Должно замѣтить, что они оба знали всѣ подробности о похожденіяхъ Донъ Кихота. Они слышали о томъ отъ Дона Діего, который былъ ихъ пріятелемъ. Поэтому они рѣшились совершенно потворствовать его нраву, его мыслямъ и мнѣніямъ, и условились обращаться съ нимъ, какъ съ истиннымъ странствующимъ рыцаремъ.

Донъ Кихотъ, подъѣхавъ въ это время, хотѣлъ поспѣшить слѣзть съ лошади. Санчо, спѣша придержать его стремя, такъ запутался ногою въ веревкахъ своего сѣдла, что повисъ головою книзу. Нашъ герой не замѣтилъ этого и, полагая, что Санчо держитъ стремя, началъ слѣзать съ лошади безъ всякой предосторожности. Но сѣдло Росинанты, увлеченное тяжестью тѣла рыцаря, перевернулось подъ брюхо коню, и Донъ Кихотъ вдругъ упалъ къ ногамъ его. Приведенный въ отчаяніе этой неудачей, онъ вполголоса проклиналъ своего оруженосца, когда охотники, по приказанію герцога, поспѣшили поднять его и распутать бѣднаго Санчо. Донъ Кихотъ, ушибенный въ паденіи, прихрамывая сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и сталъ на колѣна предъ герцогинею, но герцогъ не допустилъ его до этого и обнялъ. Послѣ взаимныхъ учтивостей, совершенно въ рыцарскомъ духѣ, герцогъ сказалъ:

— Теперь отправимся въ мой замокъ, если знаменитому «рыцарю печальнаго образа» угодно будетъ оказать намъ честь своимъ посѣщеніемъ

— Разумѣется, — сказалъ Санчо: — онъ очень этого желаетъ, и я также; но не извольте, ваша свѣтлость, называть насъ «рыцаремъ печальнаго образа»: мы болѣе не носимъ этого прозванія, а называемся теперь Львинымъ рыцаремъ.

Всѣ сѣли на лошадей и отправились въ путь. Герцогиня ѣхала между своимъ супругомъ и Донъ Кихотомъ, который ей сказалъ дорогою:

— Сударыня! я долженъ предувѣдомить васъ, что никогда никакой странствующій рыцарь не имѣлъ столь болтливаго и столь смѣлаго въ обращеніи оруженосца, какъ мой, поэтому прошу у васъ для него снисхожденія.

— Напротивъ того, я ему очень рада, — отвѣчала герцогиня улыбаясь: — давно уже я наслышалась объ остроуміи и веселости Санчо Пансы и объявляю вамъ, что онъ можетъ говорить, сколько ему угодно, не опасаясь наскучить мнѣ.

Сказавъ это, она кликнула оруженосца, чтобы побесѣдовать съ нимъ; Санчо поспѣшно подъѣхалъ на ослѣ къ герцогинѣ, поравнялся съ герцогомъ и началъ разговаривать. По приближеніи къ замку, герцогъ уѣхалъ впередъ, чтобы сдѣлать нужныя распоряженія для пріема Донъ Кихота. Какъ-скоро рыцарь появился, двое великолѣпно одѣтыхъ лакеевъ поспѣшили помочь ему слѣзть съ лошади; другіе двое лакеевъ съ церемоніей кинули ему на плечи вевеликолѣпную малиновую епанчу. Галереи наполнились мужчинами и женщинами.

— Да здравствуетъ цвѣтъ странствующаго рыцарства! воскликнули они.

Обрадованный такими почестями, Донъ Кихотъ важно выступалъ и про-себя благодарилъ небо, что наконецъ, хотя одинъ разъ въ жизни, ему привелось получить такой пріемъ, какими, въ читанныхъ имъ романахъ, встрѣчаютъ старинныхъ странствующихъ рыцарей. Его ввели въ обширную залу, обитую золотою и серебряною парчею. Шестеро пажей пришли снять съ него оружіе. Когда это кончилось, онъ поблагодарилъ ихъ, кликнулъ своего оруженосца для окончанія своего туалета и заперся вмѣстѣ съ нимъ. Онъ воспользовался этою свободною мянутою, чтобы дать ёМу нѣсколько совѣтовъ относительно нескромности его въ разговорѣ.

— Санчо, другъ мой, удерживай языкъ, взвѣшивай слова и гляди напередъ, съ кѣмъ ты говоришь; старайся, чтобы не принимали тебя за неуча или за презрѣннаго шута.

Санчо обѣщалъ ему быть осторожнѣе и прикусывать языкъ всякій разъ, когда ему вздумается сказать глупость. Онъ одѣлъ своего добраго господина, который препоясался грознымъ мечемъ, накинулъ малиновую епанчу на, плечи, а голову украсилъ зеленымъ токомъ и. вышелъ въ этомъ нарядѣ въ залу. Онъ нашелъ тамъ шестерыхъ пажей, поставленныхъ въ рядъ для его пріема; они это исполнили со множествомъ поклоновъ и привѣтствій. Въ то-же самое время вошли двѣнадцать другихъ пажей, предшествуемые метръ д’отелемъ, чтобы доложить ему, что готовъ обѣдъ. Онъ шелъ съ торжествомъ посреди ихъ, до самой столовой залы, гдѣ увидѣлъ столъ, уставленный различными кушаньями; накрыты были только три прибора.

Герцогъ и герцогиня ожидали его. Когда наступило время садиться за столъ, Донъ Кихотъ былъ принужденъ сѣсть на почетное мѣсто, ходя долгое время противился этому. Герцогиня сѣла по правую сторону, а герцогъ напротивъ его. Санчо весьма удивился, увидѣвъ, что герцогъ проситъ его господина сѣсть на первое мѣсто. Подумавъ нѣсколько минутъ, онъ сказалъ:

— Кстати о мѣстахъ: если ваша милость позволитъ, я разскажу вамъ, что случилось со мною однажды въ нашей деревнѣ.

— Герцогиня! прервалъ ее Донъ Кихотъ: — ваше снисхожденіе вскружило голову этому бѣдняку; прикажите ему выйти вонъ, потому что онъ опять наговоритъ вамъ глупостей.

— Напротивъ того, — сказала герцогиня: — приказываю ему остаться и говорить: мнѣ нравится его остроуміе, и я надѣюсь, Что онъ не скажетъ ничего лишняго.

— Да продлитъ Богъ вашу жизнь на тысячу лѣтъ за эти ласковыя слова, — отвѣчалъ Санчо. — Вотъ мой расказъ:

"Одинъ дворянинъ нашей деревни, весьма богатой и знатной породы, позвалъ однажды къ себѣ обѣдать бѣднаго крестьянина; когда пришлось садиться за столъ, дворянинъ подалъ знакъ крестьянину, чтобы онъ сѣлъ въ переднемъ углу. Крестьянинъ не хотѣлъ этого сдѣлать, но дворянинъ настаивалъ, какъ хозяинъ у себя въ домѣ. Крестьянинъ, желавшій доказать, что знаетъ учтивость И умѣетъ жить въ свѣтѣ, упорствовалъ до тѣхъ поръ, пока дворянинъ не взялъ его за плечи и не посадилъ силою, говоря съ гнѣвомъ: — Садись, почтенный селянинъ, и не безпокойся обо мнѣ: гдѣ бы я ни сидѣлъ, относительно тебя я все-же буду на почетномъ мѣстѣ.

"Вотъ вамъ моя сказка, милостивые государи, и мнѣ кажется, что я ничего не сказалъ неприличнаго.

Донъ Кихотъ, услышавъ послѣднія слова этой сказки, сначала покраснѣлъ, потомъ поблѣднѣлъ и позеленѣлъ. Герцогъ и герцогиня, замѣтившіе его смущеніе, кусали себѣ губы, чтобы не расхохотаться, опасаясь еще болѣе раздражить его, и перебили разговоръ.

По окончаніи обѣда, явились четыре пажа; одинъ изъ нихъ несъ серебряную чашу, другой рукомойникъ съ водою, а третій тонкое полотенце, наконецъ четвертый, съ засученными по локоть рукавами, душистое мыло. Они подставили чашу къ подбородку Донъ Кихота, подвязали къ шеѣ салфетку, намылили бороду, щеки, носъ и даже глаза, такъ что покрыли ему пѣною все лицо; нашъ герой вытягивалъ тощую шею и позволялъ дѣлать съ собою все, что имъ было угодно, полагая, что здѣсь такой обычай. Вдругъ пажъ, продолжавшій мылить лицо, сказалъ, что у него не стало воды: одинъ изъ его товарищей пошелъ за нею, и въ продолженіе этого времени нашъ бѣдный герой оставался съ лицомъ, покрытымъ густою мыльною пѣною, закрывъ глаза, чтобы пѣна не проникла въ нихъ. Въ такомъ положеніи нельзя было глядѣть на него безъ смѣха. Однако жъ, всѣ удерживались, чтобъ не расхохотаться. Наконецъ, принесли воду; пажъ довершилъ омовеніе бороды Донъ Кихота, тихонько отеръ ему лицо, отвѣсилъ, съ товарищами, по низкому поклону, и всѣ четверо удалились.

Между тѣмъ Санчо, внимательно смотрѣвшій на эту церемонію, бормоталъ сквозь зубы:

— Чортъ возьми! не худо было бы, если-бъ имѣли обыкновеніе мыть бороду и Оруженосцамъ. Я введу эту моду въ употребленіе въ моемъ государствѣ, когда мой господинъ отдастъ мнѣ во владѣніе островокъ, который — увы! — онъ давно уже мнѣ обѣщаетъ, и я, можетъ быть, тщетно ожидаю.

— Нѣтъ, Санчо, нѣтъ, не тщетно, — сказалъ герцогъ: — у меня девять значительныхъ острововъ и, изъ уваженія къ сеньору Донъ Кихоту, жалую тебя отнынѣ губернаторомъ самаго лучшаго изъ нихъ.

— На колѣна, Санчо! вскричалъ Донъ Кихотъ: — и облобызай ноги его свѣтлости въ благодарность за такое благодѣяніе!

Оруженосецъ тотчасъ же исполнилъ приказаніе.

— Итакъ, я говорилъ, — сказалъ онъ, — что эта церемонія мытья бороды оруженосцамъ мнѣ весьма бы нравилась, хотя-бы пажамъ пришлось и выбрить ее.

— Другъ мой, — отвѣчала герцогиня: — стоитъ только приказать. Пажи, вымоютъ тебѣ бороду и даже посадятъ тебя въ ванну, если угодно.

— О! что касается ванны, сударыня, то покорно благодарю: я не купаюсь никогда.

— Смотри, — сказала тогда герцогиня своему дворецкому, — чтобы Санчо давали все, чего онъ ни пожелаетъ.

Дворецкій обѣщалъ постараться объ этомъ и увелъ оруженосца съ собою.

Оставшись одни съ Донъ Кихотомъ, герцогъ и герцогиня попросили его разсказать имъ въ подробности всѣ приключенія его со времени послѣдняго выѣзда. Нашъ рыцарь поспѣшилъ удовлетворить ихъ желанію. Онъ уже разсказывалъ имъ приключеніе въ Монтесиносской пещерѣ, какъ вдругъ вбѣжалъ въ комнату Санчо, впопыхахъ, съ поварскимъ фартукомъ, повязаннымъ около шеи, преслѣдуемый дюжиною слугъ, изъ которыхъ одинъ несъ въ рукахъ котелъ съ кипяткомъ.

— Сударыня, — отвѣчалъ одинъ изъ слугъ, — мы хотимъ ему выбрить бороду, по приказанію вашего сіятельства, а г. оруженосецъ не дается.

— Нѣтъ, не дамся вамъ никогда! кричалъ Санчо: — его сіятельство не приказывала вамъ взять котелъ, вмѣсто бритвеннаго блюда, и щелокъ вмѣсто благовоннаго мыла, которое употребляли для моего господина. Притомъ же, всѣ эти шутки мнѣ ужасно надоѣли, и первому изъ васъ, кто прикоснется къ моей бородѣ, я поднесу такую зуботычину, что онъ долго будетъ ее помнить.

— Санчо правъ, — сказала герцогиня: — совѣтую вамъ оставить его въ покоѣ, или я васъ всѣхъ тотчасъ выгоню.

Эти слова обратили въ бѣгство всѣхъ слугъ. Тогда Санчо, все еще съ фартукомъ около шеи, палъ на колѣна предъ герцогинею и сказалъ ей:

— Сударыня! Вы побѣдили меня! Вы такъ добры, что я намѣренъ сдѣлаться странствующимъ рыцаремъ для того только, чтобы имѣть право провозглашать повсюду и спорить со всѣми, что никто въ свѣтѣ не можетъ сравниться съ вами въ добротѣ и великодушіи.

— Я очень благодарна тебѣ, другъ мой Санчо, и надѣюсь доказать тебѣ это, упросивъ герцога отвести какъ можно скорѣе обѣщанное владѣніе.

Послѣ этого разговора, Донъ Кихотъ пошелъ отдохнуть; Санчо отправился навѣстить своего осла; герцогиня удалилась въ свои покои, а герцогъ вышелъ, чтобы отдать своимъ людямъ приказанія относительно того, какъ должно обращаться съ Донъ Кихотомъ, нисколько не отдаляясь отъ правилъ странствующаго рыцарства.

ГЛАВА XV
ИСТОРІЯ ДОЛОРИДЫ. — ОЧАРОВАННЫЙ КОНЬ.

Дворецкій герцога былъ человѣкъ изобрѣтательнаго и веселаго ума. Зная, что его господа хотѣли позабавиться надъ сумашествіемъ гостя, онъ выдумалъ презабавную комедію. Онъ представилъ имъ на разсмотрѣніе планъ свой и, когда герцогъ и герцогиня одобрили его, сдѣлалъ всѣ нужныя къ тому приготовленія.

По одной сторонѣ замка находился великолѣпный садъ; приказано было въ этотъ день накрыть обѣденный столъ въ саду.

Едва кончился обѣдъ, какъ услышали вдалекѣ томный звукъ флейты и барабанный бой. Эта разногласная музыка приближалась довольно медленно. Вдругъ увидѣли какого*те гиганта, покрытаго черною мантіей, съ широкимъ мечемъ, повѣшеннымъ черезъ плечо на шарфѣ. Передъ нимъ шли два барабанщика и флейтистъ, также одѣтые въ трауръ. Лицо его было закрыто крепомъ, сквозь который видна была длинная борода, бѣлая какъ снѣгъ, простиравшаяся до пояса. Этотъ великанъ подходилъ медленною и важною поступью и, наконецъ, преклонилъ колѣна передъ герцогомъ; потомъ всталъ и громкимъ голосомъ произнесъ слѣдующія слова — Высокомогущественный вельможа! Ты видишь предъ собою Трифалдина сѣдобородаго, оруженосца принцессы Трифальди, называемой Долоридою. Эта несчастная пришла пѣшкомъ изъ королевства Кандайскаго, съ единственною надеждою разсказать тебѣ ужасныя приключенія свои и получить отъ тебя нѣкоторыя свѣдѣнія о непобѣдимомъ Донъ Кихотѣ Ламанчскомъ, единственномъ рыцарѣ, который можетъ прекратить ея бѣдствія.

Кончивъ эту рѣчь, Трифалдинъ кашлянулъ и погладилъ длинную бороду.

— Давно уже, храбрый оруженосецъ, — отвѣчалъ герцогъ: — извѣстны намъ несчастія печальной Долориды. Вы можете увѣдомить ее, что мы ожидаемъ ее. Прибавьте въ утѣшеніе, что знаменитый Донъ Кихотъ, какъ нарочно, находится здѣсь.

При этихъ словахъ Трифалдинь снова преклонилъ колѣно и потомъ удалился, при звукѣ своей печальной музыки.

— Видите-ли, — воскликнулъ герцогъ, обратившись къ нашему герою: — и зависть не въ состояніи помрачить славы вашихъ великихъ подвиговъ! Едва протекли шесть дней, какъ вы находитесь здѣсь, и вотъ уже изъ самыхъ отдаленныхъ странъ несчастные, привлеченные молвою о вашей славѣ, стекаются сюда для испрошенія у васъ защиты и покровительства.

— Признаюсь, отвѣчалъ Донъ Кихотъ: — что никогда я не гордился такъ, какъ нынѣ, моимъ званіемъ странствующаго рыцаря и никогда не былъ столь увѣренъ въ превосходствѣ этого благороднаго занятія. Пусть явится эта несчастная женщина и разскажетъ мнѣ свои горести: она заранѣе можетъ надѣяться на силу руки моей.

Вскорѣ потомъ явилась принцесса Трифалди. Ей предшествовали двѣнадцать женщинъ, одѣтыхъ въ чрезвычайно широкія платья, съ столь длинными бѣлыми покрывалами, что они ниспадали до земли; онѣ шли попарно. Черное платье Долориды оканчивалось тремя хвостами, которые трое пажей несли съ важностію. Лицо этой принцессы было подъ покрываломъ, равно какъ и лица всѣхъ двѣнадцати подругъ ея, и она приближалась, опираясь на руку оруженосца своего Трифалдина. Герцогъ, герцогиня и Донъ Кихотъ встали при ея приближеніи. Долорида, не снимая покрывала, пала къ ногамъ герцога, который поспѣшилъ поднять ее и посадить подлѣ герцогини; потомъ онъ почтительно спросилъ ее, чѣмъ можетъ быть ей полезенъ.

— Могущественнѣшій вельможа, — отвѣчала, она: — и вы, прекраснѣйшая герцогиня, и вы знаменитѣйшіе придворные, не сомнѣваюсь тронуть ваши добродѣтельнѣйшія серца разсказомъ о моихъ ужаснѣйшихъ страданіяхъ! Но, прежде всего, я хотѣла бы знать, не находятся-ли въ числѣ этого знаменитѣйшаго общества великодушнѣйшій рыцарь Донъ Кихотъ Ламанчскій и славнѣйшій его оруженосецъ?

— Точно такъ, сударыня, — прервалъ ее Санчо: — вотъ самъ непобѣдимѣйшій Донъ Кихотъ съ вѣрнѣйшимъ оруженосцемъ своимъ, и они готовы наипоспѣшнѣйше служить вашей печальнѣйшей красотѣ.

Тогда Донъ Кихотъ объявилъ ей о себѣ и обѣщалъ сдѣлать все возможное для воспомоществованія несчастной принцессѣ; она хотѣла обнять колѣна нашего героя, но онъ не допустилъ ее до этого и просилъ только разсказать ему о своихъ несчастіяхъ. Тогда Долорида начала слѣдующій разсказъ:

— Вамъ, безъ сомнѣнія, извѣстно славное королевство Кандайское, лежащее между Южнымъ океаномъ и великою Трапобаною, въ шести тысячахъ миль отъ мыса Коморинскаго. Тамъ-то царствовала королева Магонса, вдова короля Архипіела, который умирая оставилъ меня единственною наслѣдницею этого обширнаго государства. Многіе принцы являлись для полученія руки моей, но увы! изъ всѣхъ знатныхъ жениховъ королевской крови понравился мнѣ простой рыцарь. Онъ былъ молодъ и прекрасенъ, поэтъ, музыкантъ. Со множествомъ талантовъ соединялъ онъ прекраснѣйшія качества души. Донъ Клавихо (такъ назывался рыцарь) понравился мнѣ до того, что я поклялась не выходить замужъ ни за кого другаго, кромѣ его. Напрасно матушка моя старалась воспротивиться этому браку: просьбы мои и слезы принудили ее согласиться. Нашъ союзъ совершился съ обычными церемоніями. Однакожь, королева Магонса была такъ раздражена этимъ неравнымъ бракомъ, что сошла въ могилу черезъ три дня. (Тутъ Долорида отерла слезы, катившіяся изъ глазъ: ея.)

— Итакъ, она умерла? спросилъ Санчо.

— Умерла, — отвѣчалъ оруженосецъ Трифалдинъ: — въ королевствѣ Кандайскомъ имѣютъ обыкновеніе хоронить только мертвецовъ.

— То-то же, — возразилъ Санчо: — мнѣ кажется только, что королева приняла это слиткомъ близко къ сердцу.

— Это и мое мнѣніе, — прибавилъ Донъ Кихотъ: — но послушаемъ конца вашей исторіи.

И Долорида продолжала:

— Когда королева померла, мы занялись приготовленіемъ къ ея похоронамъ, чтобы отдать ей послѣдній долгъ. Едва я успѣла облобызать ее въ послѣдній разъ, какъ увидѣла появившагося на воздухѣ, надъ самымъ гробомъ ея, знаменитаго гиганта Маламбруна, двоюроднаго брата моей матери и ужаснаго волшебника; онъ сидѣлъ верхомъ на деревянной лошади. Маламбрунъ, для отмщенія мнѣ за смерть королевы Магонсы, приписывая ее моему непослушанію, тотчасъ же очаровалъ насъ. Для наказанія дерзости Дона Клавихо, онъ превратилъ его въ ужаснаго крокодила изъ неизвѣстнаго донынѣ металла, и подлѣ этой ужасной гадины возвысился мраморный столбъ, на которомъ было начертано сирійскими буквами: «Преступный Клавихо получитъ прежній образъ свой не прежде, какъ знаменитый рыцарь Донъ Кихотъ Ламанчскій осмѣлится вызвать меня на поединокъ!»

"Въ продолженіе этого времени, я укрывалась посреди женщинъ моей свиты. Маламбрунъ приближается ко мнѣ, произноситъ нѣсколько магическихъ словъ, и подруги мои, и я чувствуемъ въ подбородкахъ какъ-бы колотье тысячью иголокъ. Мы схватываемся за подбородки, и находимъ, увы!… то, что вы сейчасъ увидите.

Въ это мгновеніе Долорида и двѣнадцать наперсницъ ея всѣ вмѣстѣ поднимаютъ покрывала свои и показываютъ свои лица, обросшія густыми бородами, у одной черною, у другой бѣлокурою, у третьей рыжею, сѣдою и т. д. Даже Санчо попятился шаговъ на шесть; герцогъ, герцогиня и герой нашъ взглянули другъ на друга съ удивленіемъ.

— Вотъ, — продолжала принцесса, — вотъ въ какое положеніе привелъ насъ злодѣй Маламбрунъ!

Сказавъ эти слова, она упала въ обморокъ.

Санчо, увидѣвъ ее упавшею, воскликнулъ:

— Клянусь именемъ Пансы, предка моего, что въ жизни моей я ни разу не видалъ и не слыхалъ о такомъ необыкновенномъ приключеніи! Ахъ, бездѣльникъ, проклятый Маламбрунъ! Если-бъ ты попался мнѣ въ руки, я бы далъ тебѣ таску…

— Успокойтесь, — сказалъ съ своей стороны Донъ Кихотъ бородатымъ женщинамъ. — Клянусь прекратить ваши страданія и начать тотчасъ же это предпріятіе. Скажите мнѣ, что должно дѣлать?

При этихъ словахъ, принцесса Трифалди очнулась. — Возвращаюсь къ жизни, — сказала она: — ваши обѣщанія удержали душу въ моемъ тѣлѣ. Знайте же, непобѣдимый рыцарь, что, прежде чѣмъ исчезнуть, гигантъ Маламбрунъ сказалъ мнѣ: «Осуждаю тебя искать по всему свѣту храбраго Донъ Кихота Ламанчскаго, доколѣ ты не найдешь его. Когда ты его встрѣтишь, я пошлю ему для перенесенія его въ королевство Кандайское (отстоящее отсюда на пять тысячъ миль сухопутною дорогою, но прямо по воздуху до него будетъ 3227 миль) деревянную лошадь, которая лучше всѣхъ коней въ свѣтѣ.

Этотъ конь, котораго никогда не подковываютъ, который никогда не ѣстъ и не спитъ, управляется посредствомъ гвоздя, находящагося у него на лбу. Онъ летаетъ выше облаковъ съ удивительною быстротою; это лучшее произведеніе мудраго Мерлена». Таковы были слова Маламбруна; тотчасъ же послѣ того онъ улетѣлъ на этомъ конѣ, котораго онъ присвоилъ себѣ силою волшебства. Надѣюсь и не сомнѣваюсь, _что не болѣе какъ чрезъ полчаса вы увидите коня этого здѣсь, и онъ отнесетъ васъ къ Маламбруну.

— Сколько человѣкъ можетъ сидѣть на этомъ конѣ? спросилъ Санчо съ безпокойствомъ.

— Двое, — отвѣчала Долорида: — одинъ на сѣдлѣ, а другой за сѣдломъ. Обыкновенно оба сѣдока бываютъ рыцарь и его оруженосецъ.

— А какъ называется эта лошадь?

— «Конекъ-легкокрылый».

— Ну, такъ я покорнѣйшій слуга господина «Конька-легкокрылаго». Однако, имѣю честь объявить вамъ, что низачто въ свѣтѣ не сяду на него. Притомъ же и содѣйствіе мое вовсе не нужно при этомъ брадобрейномъ предпріятіи.

— Напротивъ того, оно совершенно необходимо, — отвѣчала Долорида: — судьбою предопредѣлено, что подвигъ не можетъ совершиться безъ васъ.

— Такъ подвигъ и не совершится, госпожа Долорида, потому что я рѣшительно отказываюсь слѣдовать за моимъ господиномъ.

Однако-жь, послѣдніе лучи солнца начинали уже слабо освѣщать предметы, какъ вдругъ явились въ садъ четверо дикихъ, совершенно обросшихъ плющемъ; они несли на плечахъ большую деревянную лошадь, поставили ее на землю, и одинъ изъ нихъ воскликнулъ:

— Храбрый Маламбрунъ даетъ честное слово тому изъ васъ, кто осмѣлится сразиться съ нимъ, что не употребитъ противъ него другаго оружія, кромѣ своего меча. Пускай же тотъ отважный рыцарь сядетъ на этого коня, посадивъ позади себя своего оруженосца; тогда будетъ достаточно повернуть этотъ гвоздь, чтобы подняться на воздухъ и перелетѣть въ ту страну, гдѣ ожидаетъ ихъ Маламбрунъ. Но изъ предосторожности, чтобы отъ быстроты и высоты ихъ полета не закружилась у нихъ голова, необходимо, чтобы у нихъ были завязаны глаза до тѣхъ поръ, пока конекъ не заржетъ, въ знакъ окончанія путешествія.

Сказавъ это, дикіе припрыгивая удалились въ ту сторону, откуда пришли. Донъ Кихотъ, исполненный нетерпѣнія, хочетъ вскочить на коня и приказываетъ Санчо слѣдовать за нимъ.

— Нѣтъ, сударь! отвѣчаетъ оруженосецъ: — нѣтъ, эта лошадь мнѣ не по нраву, и я не намѣренъ удалиться отсюда. Притомъ же, я теперь властелинъ острова, обязанъ беречь жизнь для своего народа и не могу подвергать ее опасности.

Тогда герцогъ вмѣшался въ разговоръ и представилъ ему, что онъ еще успѣетъ вступить во владѣніе своимъ островомъ и послѣ совершенія этого воздушнаго путешествія. Онъ совѣтовалъ ему показать себя достойнымъ владѣнія, ожидающаго его по возвращеніи; однимъ словомъ, отъ такъ убѣждалъ его, что Санчо, будучи не въ состояніи упорствовать, воскликнулъ, что готовъ летѣть. Едва онъ объявилъ свое намѣреніе, какъ Донъ Кихотъ, вынувъ изъ кармана платокъ, попросилъ Долориду повязать ему глаза. Кончивъ это, онъ сѣлъ на коня легкокрылаго, на которомъ длинныя его ноги, висѣвшія безъ стремянъ, придавали ему карикатурный видъ. Санчо не очень спѣшилъ слѣдовать за нимъ, и просилъ подушки, но получилъ отказъ. Съ повязанными глазами Санчо помѣстился, наконецъ, на жесткой спинѣ коня, прося всю компанію молить небо о его спасеніи.

Когда все было готово, Долорида съ своими женщинами и всѣ зрители начали кричать вмѣстѣ: «Да сохранитъ тебя Провидѣніе, храбрый рыцарь! Да спасетъ тебя оно, неустрашимый оруженосецъ! Вы разсѣкаете воздухъ съ такою быстротою, что едва можно слѣдовать за вами взорами. Держись крѣпче, храбрый Санчо: если ты упадешь, то убьешься не хуже покойнаго Фаэтона, пытавшагося управлять колесницею Аполлона!…» Санчо слушалъ это и сжималъ своего господина изо всѣхъ силъ.

— Ты душишь меня, — говорилъ ему Донъ Кихотъ. — Ради Бога, дай мнѣ вздохнуть! Брось эту глупую трусость! Никогда не ѣзжалъ я на конѣ, котораго поступь была бы спокойнѣе этой. Мы проѣхали уже болѣе тысячи миль, а кажется — будто не трогались съ мѣста; поэтому можно сказать, что намъ содѣйствуетъ попутный вѣтеръ.

— Да, мы точно пользуемся имъ! отвѣчалъ Санчо: — я чувствую съ этой стороны вѣтерокъ, порядочно подувающій въ насъ.

Санчо говорилъ правду: дворецкій герцога приказалъ нѣсколькимъ служителямъ пускать въ лицо нашимъ героямъ воздухъ изъ большихъ кузнечныхъ мѣховъ.

— Безъ сомнѣнія, — сказалъ Донъ Кихотъ, какъ скоро онъ почувствовалъ вѣтеръ, — мы находимся въ средней полосѣ воздуха, гдѣ образуются дождь, градъ, вѣтеръ и громъ. Если мы будемъ продолжать полетъ съ такою-же быстротою, то скоро вступимъ въ огненную полосу. Не знаю какимъ образомъ поворотить этотъ гвоздь, чтобы убавить стремительность коня нашего.

Въ ту-же самую минуту мѣхи были замѣнены пылающими факелами изъ пакли, коими окружили со всѣхъ сторонъ путешественниковъ.

— Пусть меня повѣсятъ! воскликнулъ Санчо, почуствовавшій жаръ, — если мы не находимся тамъ, гдѣ вы говорили, или, по крайней мѣрѣ, близко оттуда: у меня борода уже вполовину обгорѣла; сниму повязку.

— Сохрани тебя Богъ отъ этого, — сказалъ Донъ Кихотъ: — это неповиновеніе можетъ навлечь на насъ какое-нибудь несчастіе. Можетъ быть, мы уже скоро прилетимъ въ Кандайское королевство, на которое нагрянемъ, какъ соколъ на добычу.

— Вашими устами да медъ пить, сударь! Но пора уже намъ прилетѣть; этотъ способъ путешествія весьма утомляетъ меня. Проклятая деревянная спина, какъ она жестка!

Герцогъ, герцогиня и ихъ свита не проронили ни одного слова изъ этого забавнаго разговора и смѣялись изо всей силы, удерживаясь, впрочемъ, отъ громкаго хохота, чтобы не испортить шутки. Для достойнаго окончанія приключенія, столь счастливо начатаго, они приказали подложить огонь подъ хвостъ коня, и такъ какъ деревянная лошадь была пуста внутри и начинена порохомъ, ракетами и бураками, то она съ трескомъ поднялась на воздухъ и упала, вмѣстѣ съ Донъ Кихотомъ и Санчо, опять на землю.

Въ продолженіе этого времени Долорида и бородатыя женщины ушли изъ сада, а герцогъ, герцогиня и ихъ люди легли на траву, притворяясь крѣпко спящими.

Донъ Кихотъ и оруженосецъ его встаютъ, оглушенные своимъ паденіемъ, снимаютъ повязки, и весьма удивленные тѣмъ, что находятся на прежнемъ мѣстѣ, видятъ передъ собою копье, воткнутое въ землю; на копьѣ виситъ пергаментъ, на которомъ написаны крупными буквами слѣдующія слова:

«Несравненный Донъ Кихотъ Ламанчскій окончилъ знаменитое приключеніе принцессы Трифалди, именуемой Долоридою; для Маламбруна было достаточно того, что рыцарь рѣшился предпринять странствіе. Подбородки принцессы и женщинъ ея уже безъ бороды; Долорида и Донъ Клавихо возстановлены на ихъ тронѣ; честь и слава Львиному рыцарю!»

Донъ Кихотъ, въ восторгѣ и въ радости, поспѣшилъ къ герцогу, который подобно прочимъ, повидимому, лежалъ безъ чувствъ.

— Милостивый государь! сказалъ ему нашъ герой: — опомнитесь, все кончено; вы видите доказательство на листѣ, привѣшенномъ къ этому копью.

Герцогъ, герцогиня и ихъ прислуга, притворись, будто пробуждаются изъ обморока, съ ужасомъ разсказали, что въ ту минуту, какъ деревянный конь, весь въ пламени, спустился въ садъ, Долорида и ея подруги, освобожденныя отъ бородъ, вдругъ исчезли. Потомъ всѣ поздравили Донъ Кихота, выхваляя его храбрость.

Герцогиня стала разспрашивать Санчо объ опасностяхъ, которымъ онъ подвергался. Оруженосецъ, гордясь похвалами, которыми его осыпали, отвѣчалъ:

— Я много потерпѣлъ, синьора, пролетая чрезъ огненную полосу; даже, не говоря моему господину, я приподнялъ немного повязку, закрывавшую мнѣ глаза, и тогда земля показалась мнѣ не болѣе зернышка.

Такъ какъ всѣ казались удивленными этими словами, то онъ прибавилъ, для большаго убѣжденія:

— Люди, которыхъ я очень хорошо видѣлъ, не болѣе орѣховъ.

Онъ разсказалъ, сверхъ того, множество другихъ подробностей о видѣнныхъ имъ чудесахъ, и когда удивленный Донъ Кихотъ хотѣлъ ему противорѣчить, то странствующій оруженосецъ подошелъ къ своему господину и сказалъ ему на ухо:

— Милостивый государь! Я не сомнѣвался въ томъ, что вы видѣли въ пещерѣ Монтесиносской; прошу васъ повѣрить и мнѣ въ томъ, что я видѣлъ на-лету. Не хочу распространяться, вы понимаете меня?

ГЛАВА XVI
СОВѢТЫ, ДАННЫЕ ДОНЪ КИХОТОМЪ САНЧО ОТНОСИТЕЛЬНО УПРАВЛЕНІЯ ОСТРОВОМЪ. — ПРІЕМЪ СДѢЛАННЫЙ САНЧО ВЪ ЕГО СТОЛИЦѢ. — ЧТО СЪ НИМЪ СЛУЧИЛОСЬ НА ОСТРОВѢ БАРАТАРІИ.

Герцогъ и герцогиня, желая воспользоваться рѣдкимъ легковѣріемъ своихъ гостей, думали только объ изобрѣтеніи новыхъ шутокъ. Они отдали приказаніе, чтобы Санчо былъ введенъ во владѣніе обѣщаннымъ ему островомъ, и, на другой день послѣ воздушнаго путешествія, герцогъ приказалъ оруженосцу быть готовымъ ѣхать на свой островъ. Донъ Кихотъ прибылъ въ эту минуту и, желая дать Санчо нѣкоторые совѣты относительно его будущаго поведенія, попросилъ у герцога позволенія отвести его въ свою комнату. Оставшись съ нимъ наединѣ, онъ заперъ дверь и принудилъ оруженосца сѣсть съ нимъ рядомъ. Потомъ, съ важнымъ видомъ, онъ сказалъ ему слѣдующія слова:

— Благодарю небо, другъ мой Санчо, видя тебя осыпаннаго дарами счастья, хотя ты ничего еще не сдѣлалъ, не употребилъ для того никакихъ трудовъ и это тебѣ ничего не стоило. Вотъ ты теперь владѣтель острова, потому только, что имѣешь нѣкоторыя сношенія съ странствующимъ рыцарствомъ и издали слѣдуешь по стопамъ его. Познай же превосходство этого благороднаго занятія и выслушай со вниманіемъ совѣты, которые я тебѣ дамъ: они могутъ предохранить тебя отъ кораблекрушенія на тѣхъ подводныхъ камняхъ, которыми наполнено бурное море мірскаго величія.

"Во-первыхъ, о сынъ мой, бойся Бога: страхъ Божій есть основаніе благоразумія.

"Наблюдай строго за самимъ собою и старайся узнать самого себя.

"Не стыдись низкаго своего происхожденія: гордостію почти всегда сопровождаются пороки, а смиреніе украшается добродѣтелью.

"Не завидуй вельможамъ, которые знатнѣе тебя: помни, что дворянство достается по наслѣдству, а добродѣтели и достоинства пріобрѣтаются лично. По этому ты можешь судить, что изъ нихъ важнѣе.

"Если, во время пребыванія твоего на островѣ, кто-нибудь изъ твоихъ родственниковъ посѣтитъ тебя, не презирай его и не отвергай, а сдѣлай ему такой же пріемъ, какой бы ты сдѣлалъ ему въ своей хижинѣ. Не приписывай себѣ никогда столько ума, чтобы почитать себя въ состояніи толковать законы по своему мнѣнію. Это — величайшее преступленіе, которое только можетъ произвести гордость.

"Не слушай обѣщаній богачей. Будь сострадателенъ къ слезамъ бѣдныхъ. Не будучи непреклоненъ къ одному и снисходителенъ къ другому, будь равномѣрно справедливъ со всѣми. Слушайся во всѣхъ этихъ обстоятельствахъ только истины.

"Когда милосердіе можетъ согласиться съ справедливостью, то не опасайся быть милосерднымъ.

"Не бери никогда ни взятокъ, ни подарковъ.

"Если твой врагъ требуетъ отъ тебя правосудія, то суди его дѣло безпристрастно.

"Никогда не говори никому обидныхъ или грубыхъ словъ, даже самымъ преступникамъ, присужденнымъ къ казни: наказаніе заглаживаетъ вину, а надъ несчастіемъ насмѣхаться не должно.

"Будь снисходителенъ всегда, когда твоя снисходительность не можетъ никому повредить, и помни, что милосердіе есть одно изъ качествъ самаго божества.

"Теперь я долженъ сказать тебѣ, мой другъ, о нѣкоторыхъ подробностяхъ, относящихся къ твоей домашней жизни.

"Будь всегда опрятно одѣтъ, хотя и не щегольски.

"Избѣгай скупости, люби бережливость; какъ можно чаще повѣряй свой расходъ.

"Ходи и говори съ важностью, однако-жь такъ, какъ-будто бы ты самъ себя слушалъ; высокомѣріе непріятно во всѣхъ случаяхъ.

"Будь воздерженъ, въ пивцѣ и остерегайся напиваться до-пьяна. Спи немного: дѣятельность служить залогомъ успѣховъ; лѣность порождаетъ всѣ пороки.

«Исправься отъ привычки примѣшивать въ разговоры множество пословицъ, которыя ты безпрестанно говоришь. Чтобъ пословицы производили хорошее дѣйствіе, не нужно ихъ нанизывать сотнями одну за другою. Выпуская ихъ въ такомъ множествѣ, ты лишаешь ихъ настоящаго достоинства.»

— Что касается этого послѣдняго совѣта, — прервать его оруженосецъ: — то развѣ только какой-нибудь внутренній переворотъ можетъ заставить меня послѣдовать ему и перемѣнить мою привычку. Голова моя наполнена пословицами. Какъ скоро я начинаю говорить, онѣ сами собою вылетаютъ у меня изъ горла. Однако-жь обѣщаю вамъ быть осторожнѣе. Добрый совѣтъ лучше денегъ. Горбатаго исправитъ могила, упрямаго дубина. По платью встрѣчаютъ, по уму провожаютъ. Голенькій охъ, а за голенькимъ Богъ. Что хозяинъ, то бояринъ. Пуганая ворона куста боится…

— Да будешь ты проклятъ, бездѣльникъ! — воскликнулъ Донъ Кихотъ: — и пусть тысяча чертей поберутъ тебя и твои пословицы: только-что я совѣтовалъ тебѣ не говорить ихъ, а ты, кажется, выдумалъ еще новыя. Я, право, намѣренъ тотчасъ увѣдомить герцога о безразсудствѣ, которое онъ дѣлаетъ, поручая управленіе островомъ такому глупцу.

— Милостивый государь! Не сердитесь на меня, — отвѣчалъ оруженосецъ: — и вспомните, что вы сами обѣщали мнѣ островъ, о которомъ я никогда бы не думалъ. Если вы не почитаете меня способнымъ сдѣлать подданныхъ моихъ счастливыми, я съ радостью откажусь отъ престола и отъ всего мірскаго величія. По мнѣ лучше остаться просто Санчо и ѣсть ржаной хлѣбъ и луковицы, нежели быть дурнымъ владѣтелемъ и жить на всемъ готовомъ.

— Вотъ это, Санчо, примиряетъ меня съ тобою. Ты заслуживаешь за это управлять сотнею острововъ. Ты будешь владѣтелемъ, другъ мой, потому что имѣешь великодушное сердце, безъ котораго всѣ познанія ничто. Ну, пойдемъ; слѣдуй за мною, — насъ, вѣрно, ожидаютъ къ обѣду.

Дворецкій, прекрасно разыгравшій роль принцессы Трифалди, получилъ приказаніе въ тотъ-же самый вечеръ отвезти новаго губернатора въ то мѣстечко, которое называлось его островомъ. Онъ съ церемоніей явился къ оруженосцу, одѣтому между тѣмъ въ какой-то кафтанъ, голову его украшалъ малиновый токъ. Въ этомъ нарядѣ Санчо, сопровождаемый многочисленною свитою, простился съ герцогомъ и герцогинею, у которой онъ поцѣловалъ руку; потомъ, съ растроганнымъ сердцемъ и со слезами на глазахъ, онъ обнялъ колѣна своего господина. Наконецъ, добрый оруженосецъ отправился въ путь, сидя верхомъ на прекрасномъ лошакѣ и послѣдуемый своимъ осломъ, великолѣпно убраннымъ и покрытымъ богатымъ чепракомъ. Санчо часто оборачивалъ голову, чтобы смотрѣть на него съ удовольствіемъ, почти столь-же благодарный за почести, оказываемыя ослу, какъ и за тѣ, которыя оказывали ему самому. Онъ бы не промѣнялъ тогда своего счастія и владѣнія на цѣлую имперію Германскую.

Небольшое мѣстечко, имѣвшее около тысячи душъ жителей и принадлежавшее герцогу, составляло то могущественное государство, которымъ Санчо долженъ былъ управлять. Ему сказали, что это мѣстечко называется островомъ Баратаріей.

У воротъ своей столицы онъ засталъ знатнѣйшихъ гражданъ, вышедшихъ къ нему навстрѣчу при колокольномъ звонѣ и восклицаніяхъ всѣхъ жителей.

Его съ торжествомъ отнесли на рукахъ на городскую площадь, гдѣ пропѣли благодарственный гимнъ. Послѣ того ему поднесли городскіе ключи, и герольды провозгласили его несмѣняемымъ губернаторомъ острова Баратаріи. Добрый Санчо принималъ эти почести съ важнымъ видомъ и, казалось, нимало не удивляясь. По тѣ изъ жителей, которымъ не объяснили тайны, удивлялись странному виду, густой бородѣ, короткому и толстому тѣлу новаго губернатора, а главное — странному наряду его. Съ площади Санчо отвели въ судейскую залу, гдѣ посадили на мѣсто главнаго судьи. Тогда дворецкій герцога сказалъ ему: — Милостивый государь! Въ здѣшней странѣ существуетъ старинный и всѣми уважаемый обычай, чтобы новый губернаторъ, вступающій въ управленіе островомъ, начиналъ владѣніе свое рѣшеніемъ нѣсколькихъ довольно запутанныхъ дѣлъ и тяжебъ, чтобы показать народу свои способности и умъ и заставить его или радоваться, или плакать прибытію его.

— Хорошо, отвѣчалъ Санчо: пусть представятъ мнѣ на судъ какія угодно тяжбы; по, стараюсь рѣшить ихъ какъ можно лучше.

Въ это же минуту вошли два человѣка: одинъ изъ нихъ былъ одѣтъ селяниномъ, другой держалъ въ рукахъ большія ножницы.

— Господинъ губернаторъ, — сказалъ сей послѣдній: — я ремесломъ портной. Этотъ человѣкъ пришелъ вчера ко мнѣ въ лавку и сказалъ мнѣ, показывая на кусокъ сукна. — Можешь-ли ты мнѣ сшить кафтанъ изъ этой матеріи?

" — Могу, — отвѣчалъ я ему тотчасъ же.

"Удивись, что я тотчасъ согласился, и думая, безъ сомнѣнія, что я хочу украсть у него часть сукна, онъ продолжалъ:

" — Не можешь-ли ты мнѣ сшить два кафтана?

«Угадывая его подозрѣніе, я отвѣчалъ ему, что могу. Тогда онъ попросилъ сшить три кафтана и продолжалъ такимъ образомъ увеличивать число, по мѣрѣ того какъ я соглашался удовлетворить его желанію, и условился со мною, что я ему сошью пять кафтановъ. Теперь, такъ какъ работа кончена, я требую отъ него платы за нее, а онъ не только отказывается, но еще требуетъ отъ меня, чтобъ я ему возвратилъ сукно или заплатилъ за него.

— Точно-ли это такъ? спросилъ Санчо.

— Да, милостивый государь, — отвѣчалъ селянинъ; — прикажите ему, прошу васъ, показать эти пять кафтановъ.

— Съ охотою, — отвѣчалъ портной, вынувъ изъ-подъ своего плаща и показывая, на пальцахъ, пять крошечныхъ кукольныхъ кафтановъ.

— Вотъ кафтаны, — прибавилъ онъ, — клянусь совѣстью, что я употребилъ на нихъ всю матерію. Пусть покажутъ работу мою знатокамъ дѣла.

Всѣ засмѣялись. Что касается Санчо, онъ, подумавъ нѣсколько, произнесъ слѣдующій краткій приговоръ:

— Рѣшаю дѣло, объявляя селянину, что онъ теряетъ свое сукно, а портной плату за работу. Противорѣчій не принимаю.

Всѣ присутствующіе разсмѣялись отъ этого приговора, и онъ былъ исполненъ.

Потомъ предстали двое стариковъ.

— Милостивый государь, — сказалъ одинъ изъ нихъ: — я далъ взаймы этому человѣку десять червонцевъ, съ тѣмъ условіемъ, что онъ заплатитъ мнѣ по первому требованію. Черезъ нѣсколько дней я потребовалъ у него ихъ назадъ. Каково же было мое удивленіе, когда я услышалъ отъ него, что онъ уже мнѣ давно ихъ отдалъ. Прошу ваше превосходительство приказать привести моего должника къ присягѣ: я всегда его зналъ за честнаго человѣка и не могу подумать, чтобы онъ рѣшился дать ложную клятву.

— Что ты на это скажешь? спросилъ Санчо у другаго старика, въ молчаніи слушавшаго, опершись на толстую палку.

— Я готовъ поклясться, что возвратилъ этому человѣку тѣ десять червонцевъ, которые онъ мнѣ одолжилъ.

Санчо наклоняетъ свой жезлъ; должникъ кладетъ свою трость на-крестъ на жезлъ, даетъ одинъ конецъ ея своему заимодавцу; положивъ руку на этотъ крестъ, клянется, что отдалъ требуемую имъ сумму; потомъ смотритъ на свою трость и на всѣхъ съ видомъ невинности. Первый старикъ, удивленный этимъ, въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ не спускалъ глазъ съ должника, глядя на него болѣе съ сожалѣніемъ, нежели съ гнѣвомъ, и хотѣлъ уже выйти вонъ, не сказавъ ни слова, какъ Санчо кликнулъ его. Санчо, внимательно смотрѣвшій на всѣ ихъ движенія, сравнилъ, грызя ногти, лица двухъ стариковъ и очень хорошо примѣтилъ на одномъ изъ нихъ выраженіе честности.

— Еще не все кончено, — сказалъ онъ: — ты, старикъ, такъ легко дающій клятву, подай-ка мнѣ трость свою. Возьми ее, — продолжалъ онъ, обратясь къ заимодавцу, — и теперь ступай: ты получилъ свой долгъ.

— Какъ, сударь? отвѣчалъ бѣднякъ: — да развѣ эта трость стоитъ десяти червонцевъ!

— Да, да, конечно, — возразилъ Санчо: — а чтобы удостовѣрить тебя въ этомъ, приказываю сейчасъ же переломить ее пополамъ.

Повелѣніе его было исполнено, и десять червонцевъ высыпались изъ выдолбленной средины палки. Все собраніе осыпало Санчо рукоплесканіями и похвалами, и жители острова подумали, что новый губернаторъ ихъ одаренъ неимовѣрною мудростью. Удивленіе достигло высочайшей степени, и тотъ человѣкъ, которому дано было тайное приказаніе вести исправный журналъ поступкамъ и дѣяніямъ нашего оруженосца, не преминулъ представить герцогу всѣ подробности этого происшествія.

Изъ судейской залы Санчо отвели съ великимъ торжествомъ въ замокъ, назначенный для него. Тамъ, въ обширной залѣ, былъ накрытъ столъ, уставленный превосходными яствами. Какъ только онъ вошелъ, множество музыкантовъ заиграли различныя веселыя пьесы, и четыре пажа поднесли губернатору лохань, въ которой онъ съ важностію вымылъ руки. Музыка замолкла, и Санчо сѣлъ за столъ, на которомъ находился только одинъ приборъ. Подлѣ него сталъ какой-то вельможа, одѣтый въ черное платье, съ длинною тростью въ рукѣ. Дворецкій придвинулъ къ Санчо лучшія блюда.

Губернаторъ нашъ, томимый голодомъ, поспѣшилъ наложить себѣ на тарелку хорошую порцію, но лишь-только онъ хотѣлъ поднести ко рту первый кусокъ, какъ вельможа опустилъ свой жезлъ, и тарелка и блюдо тотчасъ же исчезли. Проворный дворецкій подалъ другое блюдо, при которомъ повторилось то-же самое. Санчо, чрезвычайно удивленный, спрашиваетъ: „Что это значитъ? Неужели на этомъ островѣ имѣютъ обыкновеніе обѣдать только взорами?“

— Милостивый государь! отвѣчалъ вельможа въ черномъ платьѣ: — я имѣю честь быть медикомъ губернаторовъ этого острова. Должность моя, приносящая большой доходъ, предписываетъ мнѣ изучать темпераментъ и тѣлосложеніе ихъ милостей, для предохраненія отъ всего, что можетъ повредить здоровью. Для этого я присутствую всегда при обѣдѣ губернаторовъ и позволяю имъ кушать только приличныя для нихъ яства. Первое блюдо несваримое для вашего желудка; второе, напротивъ того, было слишкомъ горячее, возбуждающее жажду и могущее произвести воспаленіе въ желудкѣ и истребить первоначальную сырость, составляющую основу жизни. Ваша милость не можетъ теперь кушать ничего другаго кромѣ небольшой порціи киселя; если же вы имѣете сильный аппетитъ, то можете прибавить къ этому пару бисквитовъ.

При этихъ словахъ Санчо бросается на спинку своего стула и, окинувъ взоромъ врача съ ногъ до головы, спрашиваетъ его:

— Господинъ докторъ, позвольте спросить, какъ васъ зовутъ?

— Имя мое, — отвѣчалъ онъ: — докторъ Педро Резіо де-Агуэро; я родился въ деревнѣ Тиртеафуэрѣ, находящейся между Каракелемъ и Алмодоваромъ дель-Кампо, поворота направо, и получилъ докторскій дипломъ въ осоньскомъ университетѣ.

— Очень радъ этому, — сказалъ Санчо, глядя на него съ гнѣвомъ. — Ну, господинъ -докторъ Педро Резіо де-Агуэро, уроженецъ Тиртеафуэры между Каракелемъ и Алмодоваромъ, получившій докторскій дипломъ въ Осоньѣ, убирайтесь отсюда вонъ, или, клянусь всѣми святыми, я велю васъ повѣсить. Вонъ, бездѣльникъ, и подавайте мнѣ обѣдать: я заслужилъ обѣдъ трудами.

Докторъ, въ страхѣ, хотѣлъ, уйти дѣйствительно за дверь, какъ вдругъ раздался звукъ курьерской трубы. Дворецкій, поглядѣвъ» въ окошко, воскликнулъ:

— Вотъ, безъ сомнѣнія, важныя новости везетъ къ намъ посланный отъ герцога.

Курьеръ, покрытый пылью, вошелъ и подалъ пакетъ Санчо, который передалъ его дворецкому и приказалъ ему прочитать адресъ; на пакетѣ было написано: Донъ Санчо Пансѣ, губернатору острова Баратаріи, въ собственныя руки или черезъ секретаря.

— А кто мой секретарь? спросилъ Санчо.

— Я, ваша свѣтлость, — отвѣчалъ молодой человѣкъ, съ весьма сильнымъ бискайскимъ произношеніемъ.

— А-а! въ первый разъ вижу секретарей изъ твоей стороны; ну прочитай-ка.

Всѣ вышли, и секретарь, вскрывъ пакетъ, прочиталъ слѣдующее:

"Дошло до моего свѣдѣнія, господинъ Донъ Санчо, что мои и ваши непріятели хотятъ напасть на васъ ночью; поэтому будьте осторожны.

"Кромѣ того, я узналъ отъ надежныхъ шпіоновъ, что четверо переодѣтыхъ убійцъ вошли въ вашъ городъ, чтобы убить васъ. Осматривайте старательно всѣхъ людей, которые находятся около васъ, и въ особенности не кушайте ничего, что вамъ подадутъ. Постараюсь послать вамъ помощь, если будетъ необходимо. Прощайте; надѣюсь на ваше мужество и благоразуміе.,

"Другъ вашъ, герцогъ."

— Господинъ дворецкій, — сказалъ Санчо: — первымъ долгомъ моимъ будетъ арестовать доктора Резіо; посадите его въ подземную тюрьму, ибо если кто покушается на жизнь мою, такъ вѣрно онъ, потому что уже хотѣлъ меня уморить съ голоду.

— Милостивый государь, — отвѣчалъ дворецкій: — осмѣливаюсь просить всепокорнѣйше вашу свѣтлость не прикасаться ни къ одному кушанью изъ находящихся на столѣ: я не могу отвѣчать за людей, которые ихъ приготовили.

— Хорошо, — отвѣчалъ Санчо: — но, въ такомъ случаѣ, пускай мнѣ дадутъ кусокъ чернаго хлѣба и нѣсколько "унтовъ винограда. Вѣрно, этого еще не успѣли отравить. Какъ бы то ни было, а мнѣ все-таки должно поѣсть, въ особенности наканунѣ сраженія: сытымъ желудкомъ поддерживается храбрость, а не храбростью насыщается желудокъ. Ты, секретарь, отвѣчай герцогу, что все, предписываемое имъ мнѣ, будетъ исполнено, и что я покорнѣйшій слуга его, равно какъ и супруги его герцогини. Не забудь также написать что-нибудь и Донъ Кихоту: онъ еще сочтетъ меня неблагодарнымъ, — и напиши все это покраснѣе, хорошимъ слогомъ, по-бискайски, Ну, убирайте кушанья и подайте мнѣ винограду; пусть увидятъ, боюсь-ли я шпіоновъ, волшебниковъ и убійцъ.

Въ эту минуту вошелъ пажъ и доложилъ, что крестьянинъ просить позволенія поговорить съ губернаторомъ о весьма важномъ дѣлѣ.

— Помилуйте! воскликнулъ Санчо: — да мнѣ не дадутъ спокойно съѣсть и куска хлѣба! Если это будетъ продолжаться, я пошлю скоро къ чорту все мое правленіе! Впустите проклятаго крестьянина.

Просителя впустили. Онъ спросилъ прежде всего, кто изъ нихъ губернаторъ. Дворецкій указалъ ему на Санчо, передъ которымъ крестьянинъ сталъ на колѣна, прося позволенія поцѣловать руку.

Санчо, согласившись на это, приказалъ ему встать и скорѣе разсказать про свое дѣло.

— Милостивый государь, — сказалъ крестьянинъ: — я земледѣлецъ, родомъ изъ Мигуэля-Турры, деревни въ двухъ миляхъ отъ Сіудадъ-Реаля.

— Опять повтореніе Тиртеафуэры! возразилъ Санчо. — Ну, я знаю, гдѣ Мигуэль-Турра, разсказывай скорѣе, въ чемъ дѣло.

— Итакъ, честь имѣю донести вашей свѣтлости, что у меня двое дѣтей учатся въ школѣ; изъ нихъ меньшой приготовляется быть баккалавромъ, а другой лиценціатомъ. Теперь мой сынъ, баккалавръ, хочетъ жениться на одной изъ нашихъ деревенскихъ дѣвушекъ, Кларѣ Перлерино, дочери Андрея Перлерино, котораго отецъ былъ Ѳома Перлерино, а его…

— Чортъ возьми! прервалъ его Санчо: — ты надоѣлъ мнѣ своими Перлеринами и Перлеринками! Къ дѣлу скорѣе! къ дѣлу!

— Дѣло — вотъ оно. Андрей Перлерино богатъ и не хочетъ отдать свою дочь за моего сына, потому что онъ бѣденъ. Я же прошу дать мнѣ письмо къ будущему тестю моего сына съ приказаніемъ ему отдать дочь за моего сына.

— Все-ли, братецъ?

— Ахъ, милостивый государь! Если бы я осмѣлился попросить васъ еще объ одной милости…

— Ну, проси, позволяю.

— Милостивый государь, я желалъ бы, чтобъ вы, для споспѣшествованія этому браку, изволили сдѣлать милость подарить мнѣ или моему сыну пятьсотъ или шестьсотъ червонцевъ на свадьбу; это помогло бы ему обзавестись хозяйствомъ.

— Не хочешь-ли ты еще чего-нибудь отъ меня, другъ мой? Говори, не стыдись.

— Вы очень добры, государь; я болѣе ничего не желаю.

При этихъ словахъ Санчо встаетъ и, схвативъ свой стулъ, бѣжитъ къ крестьянину, который, испугавшись, поспѣшно убѣгаетъ.

— Бездѣльникъ! воскликнулъ Санчо: — вотъ я тебѣ сейчасъ же разобью голову, чтобъ научить тебя какъ просить у меня шесть сотъ червонцевъ. Гдѣ я ихъ возьму? Шестьсотъ червонцевъ! Да, конечно, имѣя ихъ, такъ бы я и послалъ въ Мигуэль-Турру, семейству какихъ-то Перлериновъ и твоему сыну, баккалавру или лиценціату! Неужели островъ мой сборное мѣсто всѣхъ дураковъ? Не пускать сюда болѣе никого, по крайней мѣрѣ, покуда я не отобѣдаю!

ГЛАВА XVII
ДОНЪ КИХОТЪ СПАСАЕТЪ ЖИЗНЬ ГЕРЦОГИНѢ.

Между тѣмъ, какъ Санчо начиналъ ощущать невыгоды величія, Донъ Кихотъ тосковалъ объ отъѣздѣ своего вѣрнаго оруженосца. Онъ погрузился въ глубокую задумчивость. Тщетно въ заикѣ хотѣли развеселить его безпрестанными праздниками…

— Санчо Панса! восклицалъ онъ по временамъ, испуская глубокіе вздохи: — Санчо Панса, когда ты возвратишься?

Герцогъ рѣшился посѣтить инкогнито губернатора острова Баратаріи и потому отправился гуда однажды утромъ, не предувѣдомивъ объ этомъ никого, кромѣ герцогини. Едва прошло полчаса послѣ отъѣзда его изъ замка, какъ герцогиня получила весьма важное извѣстіе, которое непремѣнно нужно было тотчасъ же сообщить ея супругу. Поэтому она приказала запречь лошадей въ карету и поѣхала догонять мужа, съ обыкновенною своею свитою, состоявшею изъ оруженосца, кучера, почтальона и четырехъ лакевъ. Только-что карета въѣхала въ лѣсъ отстоявшій не болѣе, какъ на три четверти мили отъ замка, шесть разбойниковъ бросились на карету, сдѣлали по ней четыре выстрѣла изъ ружей, убили оруженосца и кучера, ранили одного изъ лакеевъ и перепугали герцогиню до того, что она упала въ обморокъ. Къ счастію для нея, Донъ Кихотъ, верхомъ на Росинантѣ, пріѣхалъ прогуливаться и мечтать въ этотъ самый лѣсъ. Онъ ясно видѣлъ, что дѣлали разбойники.

Злодѣи, полагая, что застрѣлили герцогиню, думали только какъ бы спастись, а потому стали выпрягать каретныхъ лошадей, чтобы ускакать на нихъ. Почтальонъ и двое лакеевъ, оставшіеся въ живыхъ, бѣжали сломя голову въ лѣсъ, крича изо всей силы. Нашъ герой остановилъ одного изъ бѣглецовъ и, узнавъ отъ него, что разбойники убили герцогиню, устремился съ быстротою молніи на злодѣевъ, которые еще не успѣли сѣсть на лошадей. Двое изъ разбойниковъ, у которыхъ ружья были еще заряжены, смѣло стали дожидаться его и, подпустивъ на близкое разстояніе, дали по немъ залпъ. Но, какъ всегда, у злодѣевъ дрожали руки: они сдѣлали промахъ, и пули скользнули по латамъ Донъ Кихота. Онъ не былъ раненъ, однако-жь контузія была такъ сильна, что остановила въ немъ дыханіе, и онъ упалъ на шею Росинанты. Разбойники сочли его убитымъ и начали опять заряжать ружья, что дало время Донъ Кихоту придти въ себя; герцогиня, между тѣмъ, опомнилась также и увидѣла, что къ ней подоспѣлъ избавитель.

Какъ скоро нашъ герой пришелъ въ себя, то съ яростію устремился снова на разбойниковъ, которые, удивленные нападеніемъ человѣка, считавшагося ими убитымъ, защищались отчаянно. Донъ Кихотъ напалъ на нихъ со всею храбростію странствующаго рыцаря, и вскорѣ двое изъ бездѣльниковъ были тяжело ранены. Все это происходило подлѣ каретныхъ лошадей и передъ глазами герцогини, которая узнала своего храбраго защитника. Одинъ изъ разбойниковъ замѣтилъ ее и, съ бѣшенствомъ бросившись къ ней, навѣрно убилъ бы ее, еслибъ Донъ Кихотъ не примѣтилъ его намѣренія. Въ ту самую минуту, какъ разбойникъ готовился заколоть герцогиню, нашъ герой опрокидываетъ его на землю ударомъ копья и топчетъ ногами лошади. Герцогиня отдѣлалась однимъ страхомъ и небольшою царапиною на рукѣ.

Въ эту минуту поспѣшно прискакалъ всадникъ, который, обнаживъ шпагу, сталъ рядомъ съ Донъ Кихотомъ. Напрасно разбойники защищались отчаянно: ни одинъ изъ нихъ не спасся, всѣ были убиты и заплатили жизнію за свое преступленіе.

— Да будутъ всегда такимъ же образомъ уничтожены всѣ твои пагубныя намѣренія, бездѣльникъ Фрестонъ, вѣроломный волшебникъ! воскликнулъ храбрый Донъ Кихотъ Ламанчскій. — Не сомнѣвайтесь, сударыня, что эти бездѣльники были посланы проклятымъ волшебникомъ, моимъ непримиримымъ врагомъ, который, безъ сомнѣнія, подвергнулъ васъ этому злодѣйскому замыслу въ наказаніе за ласковый и радушный пріемъ, сдѣланный вамъ Львиному рыцарю.

На этотъ разъ, разумѣется, герцогъ и герцогиня не подумали забавляться насчетъ нашего героя. Исполненные благодарности къ нему, они осыпали его похвалами отъ чистаго сердца.

— Благородная герцогиня! отвѣчалъ герой: — почитаю себя самымъ счастливымъ изъ всѣхъ странствующихъ рыцарей, потому что имѣлъ случай освободить васъ изъ рукъ подлыхъ похитителей, и благодарю небо, доставившее мнѣ возможность оказать вамъ эту услугу.

Онъ разговаривалъ такимъ образомъ съ герцогомъ и герцогинею, между тѣмъ какъ служители ихъ, увидѣвъ, что опасность миновала, возвратились на поле сраженія и начали впрягать лошадей.

Нашъ герой говорилъ съ такою учтивостію и такимъ благоразуміемъ, что не знали, что подумать о такомъ человѣкѣ, который хотя дѣйствительно былъ съумасшедшій, однако-жь выражался весьма умно и сражался съ рѣдкою неустрашимостію и искусствомъ. Герцогъ объявилъ тогда, что, услышавъ ружейные выстрѣлы, онъ возвратился, чтобы узнать о случившемся.

— Представьте же себѣ мое удивленіе, — прибавилъ онъ, — когда я увидѣлъ Донъ Кихота, сражающагося съ разбойниками, и мой ужасъ, когда я узналъ герцогиню въ каретѣ, вокругъ которой лежало нѣсколько убитыхъ и раненыхъ людей!

Когда карету исправили и запрягли лошадей, герцогъ и герцогиня сѣли въ нее. Донъ Кихотъ вызвался провожать ихъ на своей вѣрной Росинантѣ, и они вмѣстѣ возвратились въ замокъ, гдѣ всѣ были встревожены извѣстіемъ о случившемся.

Разумѣется, послѣ этого приключенія, герцогъ болѣе не думалъ о посѣщеніи, которое онъ хотѣлъ сдѣлать Санчо, на его островѣ Баратаріи.

ГЛАВА XVIII
НЕПРІЯТНОЕ ОКОНЧАНІЕ ПРАВЛЕНІЯ САНЧО ПАНСЫ. — ЕГО ОТЪѢЗДЪ СЪ ОСТРОВА БАРАТАРІИ, И ЧТО СЛУЧИЛОСЬ СЪ НИМЪ ДОРОГОЮ.

Мы оставили нашего губернатора весьма разсерженнымъ на докучливаго крестьянина и особенно очень недовольнымъ правленіемъ, по причинѣ строгаго поста, который принуждали его соблюдать. Дворецкій, чтобы нѣсколько ободрить его, сказалъ ему, что съ позволенія доктора Педро Резіо и подъ надзоромъ его, онъ самъ приготовилъ хорошій ужинъ, который его милость можетъ кушать безъ всякаго опасенія.

— А! гдѣ же этотъ добрый докторъ Педро Резіо де-Агуэро, уроженецъ Тиртеафуэры? хочу обнять его, — воскликнулъ Санчо. — Ну, вижу, что онъ еще не такъ черенъ душой, какъ кажется съ виду.

И, сѣвъ за столъ, онъ скоро опять развеселился.

— Я съ радостію готовъ трудиться, — говорилъ онъ, поглощая кушанье, — лишь-бы только берегли меня и моего осла. Я буду исправно управлять этимъ островомъ, вставать рано и дѣлать все, что нужно, дабы всѣ были счастливы и довольны; но зато необходимо, чтобъ я былъ счастливъ и доволенъ. Все пойдетъ хорошо, когда всѣ будутъ исполнять свои обязанности, въ противномъ случаѣ, — пропалъ пастухъ, пропало и стадо. Притомъ, я охотно позволяю, наблюдать за моими поступками. Умъ хорошо а два лучше.

Когда онъ отужиналъ, дворецкій, по покидавшій его, предложилъ ему обойти дозоромъ различныя части его острова.

— Съ охотою, — отвѣчалъ Санчо. — Во-первыхъ, увѣдомляю васъ, что имѣю намѣреніе очистить мой островъ отъ всѣхъ бродягъ и праздношатающихся и отъ всѣхъ, которые не хотятъ снискивать себѣ пропитанія трудами и вкрадываются въ благоустроенное государство, какъ шмели въ улей. Въ моемъ владѣніи не будетъ празднолюбцевъ, не будетъ и пороковъ. Буду покровительствовать земледѣльцамъ, заставлю уважать вѣру и нравственность и безпощадно буду наказывать мошенниковъ. Хорошо ли я говорю, друзья мои?

— Такъ хорошо, — отвѣчалъ дворецкій, — что мы можемъ только удивляться вамъ, и это удивленіе будутъ раздѣлять съ нами высокія особы, пославшія васъ на этотъ островъ, можетъ быть, сами не зная цѣны сдѣланнаго намъ подарка. Но пора вашей свѣтлости начать дозоръ.

Санчо тотчасъ же отправился, съ жезломъ въ рукахъ, послѣдуемый своимъ секретаремъ, дворецкимъ и исторіографомъ, записывавшимъ всѣ его, поступки и дѣянія, и множествомъ солдатъ. Едва обошли они всѣ улицы, какъ услышали звукъ оружія. Караульные поспѣшили на этотъ шумъ и привели двухъ людей, которыхъ застали дерущимися на шпагахъ.

— Милостивый государь, — сказалъ одинъ изъ нихъ, обратившись къ губернатору: — честь имѣю донести вамъ, что этотъ дворянинъ сейчасъ только вышелъ изъ игорнаго дома, гдѣ онъ выигралъ тысячу реаловъ. Я былъ свидѣтелемъ этого, помогалъ ему въ игрѣ и держалъ за него пари. Когда онъ вышелъ на улицу, я подошелъ къ нему и просилъ честнымъ образомъ подѣлиться со мною выигрышемъ, въ знакъ благодарности. Но скряга не хотѣлъ мнѣ дать болѣе четырехъ реаловъ, хотя знаетъ, что у меня нѣтъ никакого ремесла, и что я нахожу средства къ пропитанію, проводя жизнь въ игорныхъ -домахъ, помогая игрокамъ и рѣшая споры въ игрѣ. Раздраженный такою обидою, я обнажилъ шпагу, чтобъ научить его учтивости и честности.

— Что скажете вы на это? спросилъ Санчо у противника.

— Скажу, — отвѣчалъ послѣдній: — что я выигралъ деньги законнымъ образомъ и не имѣлъ никакой надобности въ пособіи этого человѣка; а потому не хочу дать ему и не дамъ болѣе четырехъ реаловъ.

— Вы ему дадите сто реаловъ сейчасъ же, но онъ ими не воспользуется, — прервалъ Санчо: — приказываю отдать эти деньги бѣднымъ. Вы заплатите, кромѣ того, штрафъ въ двѣсти реаловъ въ пользу арестантовъ, послѣ чего вы и вашъ противникъ, не имѣющій другаго занятія, кромѣ бродяжничества по игорнымъ домамъ, будете высланы изъ моего острова. Если же вы осмѣлитесь когда-либо опять ступить въ него ногою, я отправлю васъ сыграть высокую партію въ банкъ на осьмифутовой висѣлицѣ. Понимаете ли меня? Теперь все кончено; пусть исполнять мой приговоръ.

Въ то-же самое время, другой дозоръ привелъ мальчика, который убѣжалъ было, какъ скоро увидѣлъ приближающихся караульныхъ; имъ было весьма трудно поймать его.

— Зачѣмъ ты бѣжалъ такъ поспѣшно? спросилъ его Санчо.

— Чтобы не быть пойманнымъ.

— Хорошо. Но куда ты шелъ такъ поздно?

— Все прямо, милостивый государь.

— Ты говоришь справедливо; но какая была твоя цѣль?

— Я хотѣлъ подышать свѣжимъ воздухомъ, провѣтриться?

— Очень хорошо. Куда-жь ты шелъ провѣтриться.

— Туда, куда дуетъ вѣтеръ.

— Отлично, господинъ насмѣшникъ. Но представь же себѣ, что я вѣтеръ и дую тебѣ прямо въ спину и гоню прямо въ тюрьму… Эй! отведите его прямо въ острогъ.

Умолчимъ о многихъ другихъ встрѣчахъ, сдѣланныхъ знаменитымъ оруженосцемъ Донъ Кихота, встрѣчахъ, въ которыхъ онъ выказалъ столько же благоразумія, сколько и справедливости въ сужденіи, и обратимся къ ужасному происшествію, лишившему островъ Баратарію самого лучшаго, самого милосерднаго и самого справедливаго изъ всѣхъ когда-либо бывшихъ тамъ губернаторовъ.

Нѣтъ ничего постояннаго въ мірѣ! Время, никогда не останавливающееся ни на мигъ, летитъ безпрерывно, разрушая все. День замѣняется ночью, мракъ наступаетъ послѣ свѣта. Все проходитъ, все измѣняется, исключая человѣческой жизни, которая проходитъ — увы! — безвозвратно.

Семь дней прошло съ того времени, какъ Санчо принялъ бразды правленія своего государства, и онъ успѣлъ уже издать столь мудрые законы и постановленія, что они и теперь еще въ силѣ въ этой странѣ, гдѣ ихъ называютъ: Законами великаго губернатора Санчо Пансы.

Утомленный усталостію, пресытившійся не кушаньемь, а процессами, учрежденіями и проч., онъ воспользовался тишиною ночи, чтобы немного отдохнуть. Вдругъ ужасный шумъ, крики и колокольный гвонъ разбудили его; онъ подумалъ, что островъ проваливается сквозь землю. Санчо встаетъ, садится на кровать и внимательно слушаетъ. Шумъ усиливается, звуки трубъ и барабановъ смѣшиваются съ пронзительными криками ужаса и звономъ въ набатъ. Испуганный, встревоженный, онъ вскакиваетъ съ постели и въ сорочкѣ бѣжитъ къ дверямъ своей комнаты. Въ ту-же самую минуту прибѣгаютъ двадцать человѣкъ съ факелами и обнаженными шпагами въ рукахъ, восклицая:

— Къ оружію! къ оружію! Господинъ губернаторъ, вооружайтесь скорѣе! Непріятель занялъ островъ! Все пропало! вся надежда на вашу храбрость!

— Къ оружію! къ оружію! возразилъ удивленный Санчо. — Это не мое дѣло, это касается моего господина, рыцаря Донъ Кихота; обратитесь къ нему. Ручаюсь вамъ, что онъ мигомъ очистить островъ отъ непріятеля; что касается меня, увѣряю васъ, что я не мастеръ драться.

— Какъ смѣете вы говорить это! сударь; вы — нашъ начальникъ, нашъ губернаторъ; вы обязаны предводительствовать нами. Мы принесли вамъ оружіе, берите его.

— Ну, если вы этого хотите непремѣнно, господа, — отвѣчалъ Санчо, вздохнувъ, — извольте, дѣлать нечего, вооружите меня.

Тотчасъ же привязываютъ ему, сверхъ сорочки, два щита, одинъ сзади, другой спереди, скрѣпляютъ ихъ ремнями и продѣваютъ руки его въ промежутки. Сдавленный такимъ образомъ, какъ въ тискахъ, онъ не былъ въ состояніи пошевелиться, согнуть колѣно или ходить. Ему даютъ въ руки копье, о которое онъ опирается всею тяжестію своего тѣла, и всѣ вдругъ начинаютъ кричать:

— Впередъ! впередъ!

Санчо хочетъ сдѣлать шагъ впередъ, но теряетъ равновѣсіе, падаетъ на землю, растягивается, подобно черепахѣ, подъ своимъ черепомъ, или подобно лодкѣ, опрокинувшейся и завязшей въ пескѣ. Безжалостные насмѣши ики, окружающіе его, притворяются, что не замѣтили его паденія, гасятъ факелы, удваиваютъ крики, бѣгаютъ взадъ и впередъ, бросаются другъ на друга, стуча шпагами о щиты и каски. При каждомъ ударѣ, Санчо вздрагиваетъ; потъ течетъ съ него градомъ, и онъ съеживается подъ щитами, предавая душу свою Богу. Тогда одинъ изъ сражающихся, чтобы еще болѣе испугать его, вздумалъ встать на бѣднаго губернатора и съ этого возвышенія началъ командовать, восклицая:

— Принесите гранаты, кипящей смолы и, кипятку; заприте эту дверь; завалите улицы. Не робѣйте — все идетъ хорошо!

— Только не для меня, — сказалъ про-себя бѣдный Санчо. — Дай Богъ, право, чтобы непріятель занялъ мой проклятый островъ; онъ тѣмъ избавилъ бы меня отъ правленія, и я очень былъ бы ему благодаренъ.

Въ ту самую минуту онъ услышалъ восклицанія: — побѣда! побѣда! вставайте скорѣе, господинъ губернаторъ, и спѣшите насладиться торжествомъ.

Санчо подняли, и для подкрѣпленія силъ ему подали вина. Потомъ онъ пожелалъ отдохнуть отъ безпокойной ночи: поутру онъ всталъ рано и, не говоря никому ни слова, одѣлся потихоньку и пошелъ прямо въ конюшню, послѣдуемый удивленною прислугою своею. Тамъ, подошедши къ своему ослу и поцѣловавъ его въ лобъ, онъ сказалъ со слезами на глазахъ:

— Другъ мой и старый товарищъ, безропотно раздѣлявшій со мною всѣ мои труды и опасности, поди сюда. До тѣхъ поръ, пока я заботился только о томъ, чтобы кормить тебя или чинить твое сѣдло, часы, дни и годы моей жизни протекли счастливо. Но съ тѣхъ поръ, какъ я тебя покинулъ и полѣзъ по лѣстницѣ честолюбія и тщеславія, я почувствовалъ только горести и неудовольствія.

Разговаривая такимъ образомъ съ осломъ своимъ, Санчо надѣлъ на него сѣдло; потомъ, привязалъ сѣдло крѣпко, сѣлъ верхомъ и, взглянувъ на дворецкаго, секретаря, метръ-д’отеля, доктора Педро Резіо и на всѣхъ его окружающихъ, сказалъ:

— Господа, прикажите отворить ворота и возвратите мнѣ прежнюю свободу, безъ которой для меня нѣтъ счастья. Всякій сверчокъ знай свой шестокъ. Губернаторскій жезлъ для меня тяжелѣе топора и косы. Лучше хочу питаться ржанымъ хлѣбомъ, нежели ожидать позволенія какого-нибудь несноснаго лекаря, чтобы ѣсть нѣжныя кушанья. Бѣдность, спокойствіе и независимость — вотъ единственныя сокровища сего міра. Прощайте, господа. Пришелъ я ни съ чѣмъ, и уйду ни съ чѣмъ. Я вступилъ въ управленіе островомъ, не имѣя ни гроша, ни полушки, и выхожу отсюда также съ пустыми руками, совершенно въ противность обыкновенію всѣхъ прочихъ губернаторовъ. Вашъ покорнѣйшій слуга, господа; позвольте мнѣ ѣхать. Здравствуйте и прощайте. Я, презрѣнный муравей, оставлю въ этой конюшнѣ крылья, на которыхъ было вздумалъ летать и едва не попалъ подъ клювъ ласточкамъ. Не хочу болѣе летать; хочу ходить по землѣ пѣшкомъ, не въ сафьянныхъ башмакахъ, а въ лаптяхъ. Не выйдетъ толку, если запрешь барановъ съ волками, и должно по одежкѣ протягивать ножки. Прощайте, господа, въ послѣдній разъ. Время проходитъ, а мнѣ далеко ѣхать.

Тщетно старались отклонить Санчо отъ отъѣзда.

— Я изъ породы Пансовъ, — отвѣчалъ онъ: — породы упрямой и настойчивой; когда они скажутъ нѣтъ!-- то самъ чортъ не заставитъ сказать да. Прощайте.

Его просили тогда взять съ собою все, что ему можетъ понадобиться. Но Санчо не хотѣлъ брать ничего, кромѣ мѣшка съ ячменемъ для осла и куска хлѣба съ сыромъ для себя. Простившись не безъ слезъ со всѣми, онъ отправился въ путь, оставивъ злыхъ насмѣшниковъ, мучившихъ его, столь-же удивленными его глубокомысліемъ, какъ и внезапною рѣшимостію. Санчо, полупечальный, полурадостный, ѣхалъ потихоньку, думая о радости, которую будетъ имѣть, свидѣвшись опять съ добрымъ господиномъ своимъ. Проѣхавъ половину дороги, онъ остановился въ лѣсу и пообѣдалъ взятыми съ собою съѣстными припасами; потомъ заснулъ подъ деревомъ, утомленный усталостію предыдущей ночи, и, проснувшись не прежде, какъ по захожденіи солнца, отправился опять въ дорогу. Ночь застигла его въ разстояніи около полумили отъ герцогскаго замка. Къ довершенію несчастія, заблудившись въ полѣ, онъ и оселъ его упали въ глубокую яму, находившуюся близъ стараго, развалившагося замка. Нашъ оруженосецъ подумалъ, что пропалъ совсѣмъ и что разобьется въ куски, пока долетитъ до дна этой пропасти. Но, провалившись только на двѣ или три сажени, онъ увидѣлъ себя совершенно невредимымъ, хотя и получилъ легкіе ушибы при паденіи съ осла. Онъ благодарилъ небо за это чудо и началъ искать, чтобы узнать, нѣтъ-ли возможности вылѣзть изъ ямы безъ посторонней помощи; онъ нашелъ однако, что крутые и гладкіе бока ямы препятствовали этому, а потому и былъ принужденъ провести въ ямѣ ночь, испуская самые жалостные вопли и стенанія. Наконецъ, наступившій день еще болѣе убѣдилъ нашего оруженосца въ невозможности самому вылѣзть изъ ямы. Онъ началъ тогда кричать, надѣясь, что кто-нибудь услышитъ его. Но все было тщетно, никто не приходилъ. Не сомнѣваясь болѣе, что онъ обреченъ на вѣрную смерть, онъ не захотѣлъ продолжать жизни, сберегая небольшое количество имѣвшагося у него хлѣба, и подалъ его своему ослу, который лежалъ на землѣ, повѣся уши, ушибленный отъ паденія: оселъ посмотрѣлъ на него и потомъ съѣлъ хлѣбъ съ апетитомъ.

Справедливо, что употребленіе пищи смягчаетъ самыя сильныя горести.

Въ ту-же минуту Санчо примѣтилъ родъ углубленія или пустоты, въ которую онъ и оселъ его могли пройти. Это углубленіе вело въ длинное подземелье, на концѣ котораго виднѣлся свѣтъ. Исполненный надежды, онъ беретъ за поводъ осла своего и вводить его въ подземелье, которое, поперемѣнно темное и свѣтлое, представляетъ ему удобную дорогу. Такимъ образомъ онъ прошелъ около полумили; когда онъ увидѣлъ, что въ подземельѣ совсѣмъ стало свѣтло, онъ опять получилъ надежду возвратиться къ жизни.

Оставимъ его на-время тутъ и возвратимся къ Донъ Кихоту.

ГЛАВА XIX
ОТЪѢЗДЪ ДОНЪ КИХОТА И САНЧО ОТЪ ГЕРЦОГА И ГЕРЦОГИНИ. — ПРИБЫТІЕ ВЪ БАРСЕЛОНУ. — ПРИКЛЮЧЕНІЕ СЪ «РЫЦАРЕМЪ БѢЛОЙ ЛУНЫ». — ВОЗВРАЩЕНІЕ НА РОДИНУ.

Нашъ герой, утомленный своимъ долговременнымъ бездѣйствіемъ и праздною жизнію, рѣшился проститься съ своими хозяевами. Въ этомъ намѣреніи онъ каждое утро проѣзжалъ свою Росинанту, чтобы не дать ей застояться,

Въ этотъ самый день, прогуливаясь такимъ образомъ, онъ пріѣхалъ къ краю пещеры, въ которую, вѣрно, провалился бы съ конемъ, еслибъ поспѣшно не затянулъ поводьевъ и не удержалъ его. Избавившись отъ опасности и побуждаемый любопытствомъ, онъ наклонилъ голову, чтобы посмотрѣть въ яму, какъ вдругъ услышалъ оттуда слова:

— Увы! нѣтъ-ли здѣсь какого-нибудь добраго человѣка, какого-нибудь сострадательнаго рыцаря, который бы сжалился надъ несчастнымъ грѣшникомъ, заживо погребеннымъ, надъ бѣднымъ губернаторомъ, который, не умѣлъ управлять самимъ собою и весь расшибся.

Удивленному Донъ Кихоту показалось, что онъ слышитъ голосъ своего оруженосца.

— Кто тамъ жалуется? воскликнулъ онъ.

— Увы! кому быть другому, какъ не Санчо Лансѣ, грѣшному губернатору острова Баратаріи, прежде бывшему оруженосцемъ знаменитаго странствующаго рыцаря Донъ Кихота Ламанчскаго.

Въ то-же самое время, оселъ, какъ-будто понявъ слова своего владѣльца, заржалъ изо всѣхъ силъ.

— Не сомнѣваюсь болѣе, — отвѣчалъ Донъ Кихотъ, — узнаю по голосу Санчо и осла его. Подожди, другъ мой, я тотчасъ поѣду въ замокъ просить помощи.

Нашъ герой уѣзжаетъ, спѣшитъ разсказать герцогу и герцогинѣ о приключеніи, случившемся съ его оруженосцемъ. Они очень удивились, узнавъ, что онъ покинулъ правленіе, и тотчасъ же послали множество людей съ лѣстницами и веревками къ подземелью, издавна извѣстному въ странѣ. Наконецъ, съ большими усиліями, вытащили оттуда Санчо и его осла; оба весьма обрадовались, увидѣвъ свѣтъ.

До замка было недалеко. — Пріѣхавъ туда Санчо сталъ на колѣна передъ герцогомъ, ожидавшимъ его на галлереѣ вмѣстѣ съ герцогинею.

— Ваше сіятельство, — сказалъ онъ ему: — пожаловали меня, недостойнаго, губернаторомъ острова Баратаріи, и я исправлялъ эту тягостную должность повозможности наилучшимъ образомъ. Непріятели нападали на островъ: меня увѣряли, что я ихъ побѣдилъ; желалъ бы этому вѣрить, но прошу Бога, чтобы мнѣ всегда столько же дѣлали зла, сколько я помышлялъ нанести врагамъ. Въ продолженіе этого времени я раздумалъ, что я не очень способенъ къ исправленію должности губернатора, и прежде чѣмъ вы вздумали прогнать меня, я самъ оставилъ губернаторство. Нищимъ пріѣхалъ я на островъ, нищимъ и выѣхалъ оттуда, вмѣстѣ съ осломъ, который однако-жь имѣлъ несчастіе упасть въ яму, гдѣ бы мы оставались и понынѣ безъ помощи г. Донъ Кихота.

Когда Санчо кончилъ рѣчь, герогъ обнялъ его и увѣрилъ, что онъ очень сожалѣетъ о скоромъ отказѣ его отъ должности губернатора, но что дастъ ему другое мѣсто, не такое трудное, но повыгоднѣе.

Герцогиня, съ своей стороны, приказала дворецкому накормить Санчо хорошенько, для утѣшенія въ несчастіи.

Донъ Кихотъ, радуясь въ глубинѣ сердца возвращенію своего оруженосца, рѣшился немедленно проститься съ герцогомъ и герцогинею, объявивъ имъ, что завтра же отправляется въ путь. Герцогиня изъявила живѣйшее о томъ сожалѣніе, велѣла своему дворецкому тайно вручить Санчо кошелекъ съ двумя стами червонцевъ, который оруженосецъ нашъ поцѣловалъ и спряталъ за-пазуху.

На другой день утромъ Донъ Кихотъ появился на дворѣ замка, сидя верхомъ на Росинантѣ и вооруженный съ ногъ до головы. Подлѣ него находился оруженосецъ его, сидѣвшій на ослѣ своемъ. Всѣ обыватели замка стояли на балконахъ и у окошекъ и привѣтствовали нашихъ героевъ, прощаясь съ ними. Тогда Донъ Кихоту, преклонивъ копье предъ герцогомъ и герцогинею, низко поклонился имъ и, поворотивъ Росинанту, поѣхалъ, послѣдуемый оруженосцемъ своимъ, по дорогѣ къ Барселонѣ.

Герцогъ написалъ письма къ нѣкоторымъ друзьямъ своимъ, жившимъ въ, этомъ городѣ, и послалъ ихъ съ нарочнымъ. Донъ Кихотъ и Санчо прибыли въ знаменитый городъ Барселону къ вечерней зарѣ, въ Ивановъ день. Весь городъ былъ въ движеніи по случаю праздника. Множество всадниковъ, одѣтыхъ великолѣпно, скакали въ галопъ по улицамъ; ружейная пальба смѣшивалась съ военною музыкою, и пушечные выстрѣлы съ кораблей отвѣчали выстрѣламъ съ крѣпости. Донъ Кихотъ, и въ особенности Санчо, были чрезвычайно удивлены этимъ зрѣлищемъ, какъ вдругъ увидѣли, что къ нимъ навстрѣчу скачетъ нѣсколько всадниковъ. Это были друзья герцога, предувѣдомленные имъ о прибытіи Донъ Кихота. Одинъ изъ нихъ воскликнулъ, подъѣхавъ къ нему:

— Милости просимъ, образецъ и звѣзда странствующаго рыцарства, великій, храбрый и несравненный Донъ Кихотъ Ламанчскій!

Нашъ рыцарь не успѣвалъ отвѣчать имъ; его окружили, можно сказать, подхватили и съ торжествомъ понесли по городу въ домъ Антоніо Морена, человѣка богатаго и короткаго пріятеля герцога. Тамъ уже все было готово для пріема героя. Антоніо помѣстилъ его въ лучшихъ своихъ комнатахъ и осыпалъ его почестями и самыми старательными попеченіями. И Санчо, котораго онъ также не забылъ, обрадовался, что нашелъ такой же ласковый пріемъ, какъ и въ домѣ Донъ Діего или въ замкѣ герцогини. Уже шесть дней протекли посреди удовольствій и праздниковъ, какъ однажды утромъ Донъ Кихотъ, покрытый доспѣхами и оружіемъ, сидя верхомъ на бодрой Росинантѣ, отправился прогуляться по берегу, сопровождаемый Донъ Антоніо и его друзьями. Выѣхавъ за городъ, они увидѣли вдругъ на берегу рыцаря, вооруженнаго съ ногъ до головы и ѣхавшаго верхомъ на отличной лошади; лицо его было закрыто опущеннымъ забраломъ, и на широкомъ щитѣ была изображена блестящая луна. Этотъ-то незнакомецъ, прискакавъ въ галопъ, останавливается предъ Донъ Кихотомъ и восклицаетъ громкимъ, и гордымъ голосомъ:

— Знаменитый рыцарь, храбрый Донъ Кихотъ Ламанчскій! Я — «рыцарь бѣлой луны», слава о неслыханныхъ подвигахъ котораго, вѣроятно, достигла и до твоихъ ушей. Я прибылъ сюда нарочно для того, чтобы сразиться съ тобою и испытать мои силы противъ твоихъ. Не сомнѣваюсь, что побѣда останется на моей сторонѣ, а потому заранѣе предлагаю покориться мнѣ.

Изумленный надменностью этого незнакомца, Донъ Кихотъ отвѣчаетъ ему громкимъ голосомъ:

— Тотъ, безъ сомнѣнія, лишился ума, кто воображаетъ, что Донъ Кихотъ Ламанчскій признаетъ себя побѣжденнымъ безъ сраженія. Ну, приготовь оружіе, гордый и надменный рыцарь, котораго подвиги мнѣ вовсе неизвѣстны. Въ доказательство, сколь мало страшусь я твоихъ угрозъ, назначь самъ условія побѣды: заранѣе принимаю ихъ.

— Въ такомъ случаѣ, слушай же, храбрый Львиный рыцарь: если ты будешь побѣжденъ мною, то удалишься домой, и я требую, чтобы ты пробылъ тамъ цѣлый годъ, не принимаясь за оружіе; если же ты побѣдишь меня, то я предоставлю тебѣ мое оружіе, моего коня и мою славу.

Донъ Кихотъ кивнулъ ему головою, въ знакъ согласія, и отъѣхалъ въ сторону, чтобы разлетѣться. Противникъ послѣдовалъ его примѣру. Донъ Антоніо, видя эту сцену, не усомнился, что это было какое-нибудь приключеніе, выдуманное кѣмъ-либо изъ барселонскихъ жителей. Онъ съ улыбкою поглядывалъ на своихъ друзей и глазами спрашивалъ ихъ — знаютъ-ли они, что все это значитъ; но никто изъ нихъ не зналъ «рыцаря бѣлой луны».

Между тѣмъ противники начали готовиться къ бою, и не было возможности разлучить ихъ. Уже оба они устремились другъ на друга; конь незнакомца, лучше и сильнѣе Росинанты, скакалъ вдвое скорѣе ея. Онъ, какъ молнія, нагрянулъ на несчастнато Донъ Кихота и опрокинулъ его вмѣстѣ съ конемъ, отбросивъ ихъ на нѣсколько шаговъ, на песокъ. Тотчасъ же побѣдитель, не хотѣвшій прибѣгнуть въ сраженіи къ копью, приставилъ конецъ его къ лицу противника, говоря:

— Вы побѣждены и умрете, если не согласитесь исполнить наши условія!

— Никогда истинный рыцарь не измѣнялъ своему слову, — отвѣчалъ нашъ герой, взды хая. — Я исполню тяжкое пожертвованіе, которое вы мнѣ предписали.

При сихъ словахъ незнакомецъ оборачиваетъ своего коня, пускаетъ его въ галопъ и возвращается въ городъ. Донъ Антоніо, все болѣе и болѣе удивленный, спѣшитъ за нимъ и старается догнать его, между тѣмъ какъ друзья его и Санчо, пораженные горестью, поднимаютъ бѣднаго Донъ Кихота, кладутъ на носилки и печально относятъ домой.

Кто же былъ этотъ «Рыцарь бѣлой луны»? Никто другой, какъ баккалавръ Симеонъ Карраско, котораго нашъ герой незадолго передъ тѣмъ побѣдилъ подъ именемъ «рыцаря зеркалъ». Онъ самъ увѣдомилъ обо всемъ Донъ Ангоніо, прося его хранить тайну. — Я не имѣлъ при этомъ другой цѣли, — сказалъ онъ, — какъ заставить возвратиться въ нашу деревню этого добраго дворянина, котораго мы всѣ любимъ и уважаемъ, и котораго сумашествіе давно уже возбуждало мое сожалѣніе.

Донъ Антоніо обѣщалъ не открывать никому сообщенной ему тайны и послѣ взаимныхъ привѣтствій разстался съ баккалавромъ. Симеонъ Карраско тутъ же снялъ съ себя оружіе и приказалъ навьючить все на лошака, сѣлъ на своего коня и выѣхалъ изъ города, возвращаясь домой.

Донъ Кихотъ пролежалъ шесть дней въ постели, сильно страдая отъ паденія, но еще болѣе печалясь о томъ, что видѣлъ себя побѣжденнымъ. Напрасно Санчо, Антоніо и его друзья старались ободрять его и осыпали самыми нѣжными попеченіями. Онъ не могъ утѣшиться. На седьмой день онъ пожелалъ отправиться домой. Безъ оружія, безъ меча, въ простой одеждѣ, какъ побѣжденный, сидя верхомъ на хромоногой Росинантѣ и послѣдуемый осломъ, навьюченнымъ его доспѣхами, и Санчо, идущимъ пѣшкомъ, отправился онъ въ путь. Во всю дорогу, онъ былъ печаленъ и безмолвенъ и въ такомъ-же положеніи вступилъ въ деревню свою.

Первыя особы, которыхъ онъ встрѣтилъ, были судья и баккалавръ Карраско. Какъ скоро они его увидѣли, то бросились къ нему съ распростертыми объятіями. Донъ Кихотъ слѣзъ съ лошади, прижалъ ихъ къ своей груди и, взявъ ихъ обоихъ за руку, пошелъ къ своему дому, сопровождаемый множествомъ мальчишекъ, кричавшихъ ему вслѣдъ:

— Вотъ господинъ Донъ Кихотъ, съ своимъ конемъ, похудѣвшимъ, какъ копченая селедка! — Вотъ Санчо Панса съ своимъ осломъ, везущимъ доспѣхи рыцаря печальнаго образа.

Ключница Донъ Кихота и племянница его, вышедшія на крыльцо для встрѣчи нашего героя, были въ восторгѣ, увидѣвъ его; Донъ Кихотъ этимъ былъ чрезвычайно тронутъ.

Онъ поспѣшилъ разсказать имъ, какимъ образомъ былъ побѣжденъ и какъ поклялся цѣлый годъ не приниматься за оружіе. Тщетно баккалавръ, судья и цирюльникъ Никола старались утѣшить его; ничто не могло разсѣять мрачной горести, выражавшейся на лицѣ его. Наконецъ, трое друзей оставили его, совѣтуя беречь здоровье и искать развлеченія, что онъ и обѣщалъ съ важнымъ видомъ. Ключница надавала множество благоразумныхъ совѣтовъ; онъ ихъ слушалъ, ничего не отвѣчая. Задумчивость его усиливалась ежедневно.

ГЛАВА XX
БОЛѢЗНЬ И СМЕРТЬ ДОНЪ КИХОТА.

Нѣсколько дней протекло такимъ образомъ. Молчаливый Донъ Кихотъ, казалось, ни на что не обращалъ вниманія. Онъ лишился сна и аппетита и вскорѣ сильно занемогъ горячкою, такъ что былъ принужденъ слечь въ постель. Во все продолженіе болѣзни, судья, цирюльникъ Никола и Карраско не отходили отъ постели своего друга. Добрый Санчо, печальный и безпокойный, не выходилъ изъ комнаты. Послали за лекаремъ, который объявилъ, что тоска — единственная причина его болѣзни. Санчо, не смотря на истинную горесть, удвоилъ усилія, чтобы развеселить своего господина. На всѣ шутки больной отвѣчалъ едва замѣтною улыбкою, потомъ съ нѣжностію смотрѣлъ на него, давая тѣмъ знать, что понимаетъ доброе намѣреніе его. Болѣзнь быстро усиливалась, и черезъ недѣлю лекарь потерялъ всякую надежду на излеченіе. Донъ Кихотъ чувствовалъ свое положеніе. Онъ попросилъ, чтобы его оставили въ покоѣ, потому что ему хотѣлось спать. Онъ дѣйствительно заснулъ, и сонъ его продолжался около семи часовъ. Ключница и племянница уже оплакивали его, какъ вдругъ Донъ Кихотъ проснулся и позвалъ ихъ:

— Милыя мои, — сказалъ онъ имъ: — возблагодарите Всемогущаго Бога за то, что Онъ въ милосердіи Своемъ оказалъ мнѣ величайшее благодѣяніе. Онъ возвратилъ мнѣ разумъ, это драгоцѣнное сокровище, потерянное мною въ то время, когда я занялся чтеніемъ глупыхъ волшебныхъ книгъ. Но я недолго буду наслаждаться разумомъ, чувствую приближеніе смерти, и потому хочу воспользоваться по крайней мѣрѣ краткими минутами остающейся мнѣ жизни, для исправленія, по возможности, ошибокъ моего продолжительнаго сумашествія. Прошу васъ позвать сюда друга моего судью, баккалавра Симеона Карраску, цирюльника Николу и вѣрнаго Санчо, у котораго я долженъ попросить прощенія въ томъ, что заставилъ его раздѣлять со мною сумашествіе мое. При этихъ словахъ вошли всѣ четверо.

— Друзья мои, — сказалъ умирающій: — я звалъ васъ. Спѣшите поздравить меня: я уже не Донъ Кихотъ Ламанчскій, а Алонсо Кихано, прозванный когда-то добрымъ. Перестаньте видѣть во мнѣ подражаніе страствующихъ рыцарей, небывалыхъ героевъ, которыхъ я въ сумашествіи моемъ принялъ за образецъ, но зрите во мнѣ только вашего сосѣда, друга и брата, котораго слабый умъ, съ давняго времени разстроенный, находитъ при послѣднихъ минутахъ жизни достаточно силы, чтобы раскаяться.

Всѣ слушали его въ безмолвіи и смотрѣли другъ на друга съ удивленіемъ и горестью. Санчо, который до сихъ поръ не хотѣлъ вѣрить, что господинъ его находится въ опасности, упалъ на колѣна подлѣ кровати и залился слезами.

Донъ Кихотъ продолжалъ:

— Чувствую, что ослабѣваю все болѣе я болѣе; прошу васъ позвать нотаріуса, для совершенія духовнаго завѣщанія.

При этихъ словахъ, ключница и племянница его начали жалобно кричать и плакать. Что касается Санчо, отчаяніе его было мрачно. Онъ какъ-бы онѣмѣлъ.

Когда пришелъ нотаріусъ, то умирающій, собравъ послѣднія силы, приподнялся, сѣлъ на постель и слабымъ голосомъ продиктовалъ слѣдующее:

— Оставляю другу моему, Санчо Пансѣ, котораго я называлъ оруженосцемъ моимъ во время моего сумашествія, двѣсти червонцевъ, которые немедленно будутъ ему выплачены изъ имущества моего.

— Нѣтъ, милостивый государь, — прервалъ Санчо: — вы не умрете; я, несчастный, я виноватъ въ томъ, что добрый господинъ находится въ такомъ положеніи; я, сударь, передъ послѣднимъ сраженіемъ вашимъ худо осѣдлалъ Росинанту; вы были побѣждены, но не по своей винѣ, а по моей.

— Спасибо, мой добрый Санчо, спасибо, — тихо сказалъ больной: — ты такъ долго видѣлъ меня сумашедшимъ, что и теперь еще не можешь повѣрить, что я образумился. Забудемъ наши прежнія глупости, не забывая старинной дружбы. Теперь слушаетъ тебя уже не прежній Донъ Кихотъ, и я тебѣ скажу, употребивъ одну изъ любимыхъ твоихъ пословицъ, что послѣ лѣта въ лѣсъ по малину не ходятъ. Позволь же мнѣ продолжать, другъ мой.

Затѣмъ Донъ Кихотъ назначилъ своею наслѣдницею Антонію Кихану, свою племянницу, съ условіемъ, чтобы она платила ежегодную пенсію старой ключницѣ и сдѣлала нѣкоторые подарки, въ знакъ памяти и дружбы, баккалавру Карраскѣ, цирюльнику Николѣ и судьѣ, котораго онъ назначилъ душеприкащикомъ своимъ. Онъ кончилъ, прося прощенія въ худыхъ примѣрахъ, поданныхъ имъ во время сумашествія. Когда нотаріусъ совершилъ печальную обязанность, Донъ Кихотъ пожелалъ причаститься св. Таинъ и исполнилъ этотъ долгъ съ такимъ благочестіемъ и усердіемъ, что возбудилъ всеобщее удивленіе и сожалѣніе. Вечеромъ, совершенно ослабѣвъ, онъ предалъ Богу душу свою.

Героя Ламанчскаго похоронили великолѣпно, и Симеонъ Карраско сочинилъ ему пышную эпитафію.

Что касается оруженосца его, Санчо, то онъ занялся по-прежнему земледѣліемъ и жилъ въ довольствѣ, благодаря наслѣдству, оставленному ему господиномъ его, и двумъ стамъ червонцамъ, подареннымъ ему герцогинею, которая и послѣ не забывала благодѣяніями бывшаго губернатора острова Баратаріи.

КОНЕЦЪ.

---

1. Тарчемъ называется щитъ, посреди котораго укрѣплено небольшое копье.
2. Конная земская полиція въ Испаніи.
3. Ѳивы.