Одинъ кавалеръ обѣщаетъ дамѣ Ореттѣ, что, разсказывая новеллу, какъ бы повезетъ ее на конѣ; но такъ какъ разсказываетъ онъ очень нескладно, то она проситъ его позволить ей идти пѣшкомъ.
Молодыя дамы! Какъ звѣзды въ ясномъ эѳирѣ являются украшеніемъ неба, цвѣты весною — украшеніемъ зеленыхъ луговъ, а кустики, одѣвающіе склоны — пригорковъ, такъ украшеніемъ пріятныхъ манеръ и бесѣдъ являются легкія остроты, которыя, по своей краткости, болѣе приличествуютъ женщинамъ, чѣмъ мужчинамъ: женщинъ чаще упрекаютъ въ многословіи. Правда, какова бы ни была причина, дурныя ли качества нашего ума или странная угрюмость, ниспосланная небомъ нашему вѣку, но теперь мало или совсѣмъ не найдется женщинъ, которыя сумѣли бы при случаѣ сказать что-нибудь остроумное или понять, какъ слѣдуетъ, сказанное другимъ; это большой стыдъ для всѣхъ насъ; но такъ какъ объ этомъ предметѣ довольно уже было сказано Пампинеей, то я не намѣрена болѣе распространяться; мнѣ хочется только, чтобы вы увидали, какъ много изящества можетъ заключаться въ томъ, когда кстати и вѣжливо благородная дама призываетъ къ молчанію кавалера, и съ этой цѣлью разсказать вамъ нѣчто.
Многія изъ васъ, можетъ быть, сами видали или слыхали, что не такъ давно жила въ нашемъ городѣ благородная и очень благовоспитанная дама, умѣвшая вдобавокъ хорошо говорить. Ея достоинства не позволяютъ мнѣ умолчать объ ея имени; ее звали Ореттой, и была она женою Джери Спина. Случайно очутилась она однажды за городомъ, какъ мы, напримѣръ, и, ради прогулки, отправилась изъ одного мѣста въ другое, съ нѣсколькими дамами и кавалерами, которые должны были въ этотъ день обѣдать у нея. Вѣроятно, дорога была не близкая отъ того мѣста, откуда они двинулись, до того, куда всѣ намѣревались дойти пѣшкомъ. Поэтому одинъ изъ кавалеровъ этой компаніи предложилъ Ореттѣ:
— Если угодно, я провезу васъ, какъ на конѣ, болѣе полдороги, разсказывая прелестнѣйшую новеллу въ свѣтѣ!
— Я очень даже прошу васъ объ этомъ, — отвѣчала дама, — мнѣ будетъ чрезвычайно пріятно.
И вотъ кавалеръ, которому, пожалуй, шпага пристала не болѣе, чѣмъ даръ повѣствованія, принялся разсказывать свою новеллу. Она, въ самомъ дѣлѣ, была очень хороша, но онъ три, четыре и даже шесть разъ повторялъ одно и то же слово; возвращался назадъ, приговаривая постоянно: «Я не такъ выразился»; нерѣдко путался въ именахъ и ставилъ одно вмѣсто другого, словомъ, портилъ разсказъ ужасно, не говоря уже о томъ, что непозволительно плохо обрисовывалъ свойства дѣйствующихъ лицъ и передавалъ событія; поэтому слушавшую его Оретту нерѣдко бросало въ жаръ и сердце ея сжималось, какъ будто она захворала и еле дышетъ. Не будучи въ состояніи больше переносить этого и видя, что кавалеръ совсѣмъ забрался въ дебри, изъ которыхъ не вылѣзетъ, она любезно сказала ему:
— Другъ мой, у вашей лошади очень тряская рысь; поэтому прошу васъ, нельзя ли спустить меня на землю.
Кавалеръ, у котораго случайно даръ пониманія оказался въ несравненно лучшемъ состояніи, чѣмъ даръ повѣствованія, уразумѣлъ ея намекъ, обратилъ его въ смѣхъ и шутку, и принялся за другія новеллы, а ту, что̀ началъ и велъ такъ неудачно, бросилъ неоконченной.