Мазетто изь Лампореккіо притворяется нѣмымъ, поступаетъ садовникомъ въ женскій монастырь, и тамъ дѣлается экономомъ.
Милыя дамы! Немало находится среди мужчинъ и среди женщинъ людей нетвердаго разума, которые почему-то убѣждены, что стоитъ только покрыть голову дѣвушки бѣлымъ покрываломъ, да надѣть на нее черную ряску, какъ она тотчасъ перестаетъ быть женщиною и всякія женскія вожделѣнія отъ нея отпадаютъ, словно она, ставъ монахиней, обращается въ камень. А чуть услышатъ что-нибудь, идущее въ разрѣзъ съ такимъ взглядомъ, немедленно возмущаются, какъ будто произошло какое-то противоестественное злодѣйство; очевидно, люди не хотятъ здраво размыслить, не желаютъ судить по самимъ себѣ (а самихъ едва удовлетворяетъ даже полная воля творить все, что вздумается) и не принимаютъ въ разсчетъ, какая великая сила кроется въ праздности и одиночествѣ. Съ другой стороны, есть и такіе, которые увѣрены, что ломъ да лопата, да грубая ѣда и тяжелая работа притупляютъ у земледѣльцевъ всякія страсти, заглушаютъ въ нихъ умъ и смѣтливость. До какой степени заблуждаются всѣ, кто такъ думаетъ, я покажу вамъ своею маленькой повѣстью, которая не будетъ выходить изъ границъ заданнаго для разсказовъ предмета.
Въ нашей мѣстности былъ и теперь существуетъ женскій католическій монастырь, прославившійся своею святостью; я не буду его называть, чтобы какъ-нибудь не нанести ущерба его славѣ. Немного времени тому назадъ, когда тамъ было всего только восемь молодыхъ монахинь съ аббатиссою, у нихъ жилъ въ работникахъ одинъ добродушный малый, присматривавшій за прекраснѣйшимъ монастырскимъ садомъ; но онъ не поладилъ изъ-за платы, разсчитался съ монашескимъ экономомъ и вернулся къ себѣ въ Лампореккіо [1]. Тамъ въ числѣ его пріятелей былъ одинъ молодой, здоровенный и крѣпкій крестьянинъ, довольно красивый собою, по имени Мазетто. При встрѣчѣ онъ спросилъ пріятеля своего, гдѣ тотъ побывалъ за это время; добрякъ — его звали Нуто — сказалъ ему. Мазетто спросилъ, что онъ дѣлалъ тамъ, въ монастырѣ; Нуто отвѣчалъ ему:
— У нихъ тамъ большой, чудесный садъ; вотъ я въ немъ и работалъ, да еще иной разъ ходилъ въ лѣсъ по дрова, носилъ воду, справлялъ разныя другія мелкія работы; да только эти бабы больно ужь мало мнѣ платили, такъ что даже на обувь не хватало. Ну и опять же очень онѣ всѣ молоды да безтолковы; прихотницы такія, словно бѣсъ въ нихъ засѣлъ, ничѣмъ имъ не угодишь. Работаешь иной разъ въ саду, одна, подойдетъ, говоритъ: «клади сюда», другая подскочитъ: «нѣтъ, говоритъ, клади сюда», а третья вырветъ лопату изъ рукъ, да кричитъ: «не такъ, не ладно!» Случалось такъ досадятъ, что плюнешь на все да уйдешь! Подумалъ, подумалъ я, да и бросилъ ихъ совсѣмъ, ну, ихъ! Когда я уходилъ, ихній управляющій спрашивалъ меня, нѣтъ ли, молъ, у тебя какого знакомаго, такъ чтобы я прислалъ на мѣсто себя. Я обѣщалъ, а самъ про себя подумалъ: «Ладно, дожидайся! Пусть тебѣ, скареду, Богъ пошлетъ столько здоровья, сколько я къ тебѣ напосылаю работниковъ!»
Слушалъ это Мазетто и такое въ немъ загорѣлось желаніе попасть къ этимъ монашкамъ, что онъ даже весь замлѣлъ. Онъ понялъ изъ словъ Нуто, какъ не трудно было бы ему добиться всего, что его такъ томило. Чтобы Нуто не догадался ни о чемъ, онъ для виду счелъ нужнымъ ему сказать, что, молъ, такъ и надо, что онъ хорошо сдѣлалъ, бросивъ это дѣло, потому что съ этими бабами никогда не поладишь; извѣстно, дескать, что лучше связаться съ самимъ чортомъ, чѣмъ съ бабою, потому баба въ шести случаяхъ изъ семи и сама не знаетъ, чего она хочетъ.
Покончивъ этотъ разговоръ, Мазетто тотчасъ началъ обдумывать, какъ бы ему устроить, чтобы попасть къ монашенкамъ. Всѣ работы, о которыхъ говорилъ Нуто, онъ зналъ и могъ справлять, съ этой стороны онъ былъ спокоенъ; но ему было сомнительно, возьмутъ ли его, такого молодого и красиваго парня. Послѣ долгихъ размышленій онъ, наконецъ, порѣшилъ про себя такъ: «Монастырь далеко отсюда, никто меня въ тѣхъ мѣстахъ не знаетъ; притворюсь-ка я нѣмымъ, тогда мепя навѣрное примутъ». И укрѣпившись въ этой мысли, онъ взялъ на плечо топоръ и, никому не сказавши, куда идетъ, отправился въ монастырь подъ видомъ простого бѣдняка рабочаго. Придя туда, онъ вошелъ на дворъ и какъ разъ повстрѣчалъ эконома. Онъ подошелъ къ нему и знаками, какъ дѣлаютъ нѣмые, просилъ дать ему поѣсть Христа ради, а онъ за это нарубитъ дровъ! Экономъ съ охотою покормилъ его, а потомъ указалъ ему на большія бревна, съ которыми Нуто не могъ справиться, а этотъ парень, какъ человѣкъ сильный, живо всѣ раскололъ. Эконому понадобилось идти въ лѣсъ, онъ взялъ парня съ собою и велѣлъ ему тамъ нарубить дровъ, а потомъ подвелъ осла и знаками показалъ, чтобы тотъ навалилъ на него дрова и отвезъ на дворъ. Тотъ все это сдѣлалъ исправно, и экономъ продержалъ его у себя нѣсколько дней, поручая ему разныя текущія работы.
Случилось однажды, что его увидѣла игуменья и спросила у эконома, что это за человѣкъ? Тотъ отвѣчалъ ей:
— А это бѣдняга глухонѣмой, честная мать; на-дняхъ онъ забрелъ сюда, прося подаянія; я подалъ ему, а потомъ заставилъ исполнить кое-какія работы, подвернувшіяся подъ руку. Кабы онъ умѣлъ ходить за садомъ и захотѣлъ у насъ остаться, такъ онъ былъ бы намъ подходящимъ человѣкомъ; намъ надо рабочаго, а этотъ — парень здоровенный, все что угодно справитъ хорошо; притомъ вамъ нечего бояться, онъ не станетъ баловаться съ вашими молодыми монашками.
— А вѣдь ты говоришь дѣло, — сказала игуменья. — Разузнай-ка, умѣетъ ли онъ работать, и постарайся нанять его; дай ему какую-нибудь обувь да одежонку, приласкай его, да покорми посытнѣе.
Экономъ обѣщалъ все сдѣлать. Мазетто, находившійся неподалеку отъ нихъ, дѣлалъ видъ, что мететъ дворъ, а самъ все слышалъ и съ веселымъ сердцемъ говорилъ самъ съ собою: «Только пустите меня сюда, я вамъ такъ вашъ садикъ обработаю, какъ никто еще надъ нимъ не старался!»
Экономъ скоро узналъ, что парень — отличный и умѣлый работникъ, и началъ знаками спрашивать его — не хочетъ ли онъ остаться при монастырѣ; а тотъ знаками показалъ, что на все согласенъ. Экономъ заставилъ его обработывать садъ и показалъ, что надо дѣлалъ, а потомъ ушелъ по своимъ дѣламъ.
Вотъ, какъ принялся Мазетто работать день за днемъ, монашенки и начали приставать къ нему съ разными штуками и проказами, какими обыкновенно досаждаютъ нѣмымъ, и говорили ему неприличнѣйшія слова, полагая, что онъ ихъ не слышитъ, а игуменья даже и вниманія не обращала на это, должно быть думала, что коли онъ безъ языка, такъ, стало быть, и безъ хвоста.
И волъ однажды случилось, что послѣ долгой и тяжкой работы онъ прилегъ отдохнуть, а двѣ молодыя монашенки, ходившія по саду, остановились надъ нимъ и смотрѣли на него; онъ же сдѣлалъ видъ, что спитъ. Одна, что была побойчѣе, сказала другой:
— Если бы на тебя можно положиться, сказала бы я тебѣ одну штуку, о которой я ужь давно подумываю и которая тебѣ тоже, пожалуй, пришлась бы по душѣ.
— Говори, что же, — сказала другая, — я вѣдь никому не передамъ.
— Не знаю, — сказала тогда бойкая монашенка, — думала ли ты когда-нибудь о томъ, какъ насъ здѣсь строго держатъ; вѣдь сюда не смѣетъ войти ни одинъ мужчина, кромѣ старика-эконома, да этого нѣмого. А я слыхала много разъ отъ женщинъ, которыя къ намъ приходили, что нѣтъ ничего на свѣтѣ пріятнѣе, какъ знакомство съ мужчиною. Мнѣ и думается, что такъ какъ, кромѣ этого нѣмого, у насъ никого нѣтъ, то не попытаться ли съ нимъ сдѣлать пробу — правда ли это? Лучше его для такого дѣла не найдешь на всемъ свѣтѣ; если бы онъ и захотѣлъ, такъ никому ничего не скажетъ; притомъ видно, что онъ — чистая дубина; выросъ, а ума не вынесъ. Что ты на это скажешь, желательно бы знать?
— Ой, что ты это! — сказала другая. — Какъ можно это говорить! Развѣ ты забыла, что мы монахини?
— Ну, — возразила первая, — мало ли что обѣщаютъ каждодневно, да ничего не исполняютъ! Мы дали обѣтъ, а найдется кто-нибудь другой — исполнитъ его за насъ. Найдутся тысячи средствъ такъ все уладить, что никто ничего не узнаетъ!
Другая, слушая эти успокоительныя разсужденія, прониклась еще болѣе пылкимъ желаніемъ познакомиться съ нѣмымъ садовникомъ, и сказала:
— Какъ же намъ это сдѣлать?
— Вотъ видишь ли, — отвѣчала подруга, — теперь девять часовъ, всѣ сестры, кромѣ насъ, навѣрно спятъ. Взглянемъ, нѣтъ ли кого по близости, и коли никого нѣтъ, просто-на-просто возьмемъ его за руку да и поведемъ вонъ туда, въ шалашъ, гдѣ онъ прячется отъ дождя. Онъ такъ глупъ, что навѣрное сдѣлаетъ все, что мы захотимъ.
Мазетто слышалъ весь разговоръ; онъ былъ готовъ къ полному послушанію, и только и ждалъ, чтобы его пригласили та или другая. Монашенки оглядѣлись кругомъ п убѣдились, что ихъ никто не увидитъ; та изъ нихъ, что первая возбудила дѣло, подошла къ Мазетто, разбудила его, и онъ тотчасъ вскочилъ на ноги. Монашенка ласково взяла его за руку, и въ то время, какъ онъ смѣялся съ самымъ идіотскимъ видомъ, повела его въ шалашъ. Затѣмъ первая монашка, какъ вѣрная подруга, уступила мѣсто другой. И потомъ, какъ только выдавалась удобная минута, онѣ ходили развлекаться съ нѣмымъ.
Тѣмъ временемъ случилось, что ихъ подкараулила одна подруга, наблюдавшая за ними изъ оконца своей кельи, и тотчасъ сообщила объ этомъ двумъ другимъ. Начали съ того, что рѣшили донести на нихъ аббатиссѣ, а потомъ передумали, вошли съ тѣми въ сдѣлку и сами приняли участіе въ развлеченіи съ Мазетто. Въ разное время и по разнымъ случаямъ къ нимъ присоединились остальныя три монашки. Оставалась одна игуменья, которая долго ничего не знала. Наконецъ и она, гуляя однажды по саду въ жаркую пору, набрела на Мазетто, который спалъ, растянувшись подъ миндальнымъ деревомъ, измученный не столько тяжелой работою, сколько своими похожденіями. Аббатисса разбудила его, увела къ себѣ въ келью и выдержала тамъ нѣсколько дней, къ великому неудовольствію монашенокъ, которыя ужасно сердились, что садовникъ не ходитъ работать въ огородъ.
Наконецъ, она отпустила его, но послѣ того безпрестанно призывала къ себѣ. Мазетто почувствовалъ, что не въ силахъ удовлетворять столько желаній, и подумалъ о томъ, что его нѣмота можетъ, въ концѣ концовъ, нанести ему весьма чувствительный ущербъ. И вотъ, находясь однажды у аббатиссы, онъ внезапно разрѣшился отъ узъ нѣмоты и заговорилъ такъ:
— Аббатисса! Слыхивалъ я, что одного пѣтуха вполнѣ достаточно на десять куръ; мнѣ же приходится сразу работать на девять женщинъ; этого я не могу ни за какія блага въ мірѣ. Я и такъ ужъ до того дошелъ, что совсѣмъ стало не въ мочь. Ужь вы, Бога ради, либо увольте меня, либо какъ ни на есть устройте, чтобы мнѣ было полегче!
Аббатисса, слыша рѣчь этого человѣка, котораго считала за нѣмого, была поражена и сказала:
— Что это такое? Я думала, что ты нѣмъ!
— Матушка, — сказалъ Мазетто, — и я былъ нѣмъ, но только не отъ рожденія, но отъ болѣзни, которая отшибла у меня рѣчь. Только вотъ сегодня ночью вдругъ почувствовалъ, что рѣчь ко мнѣ возвратилась, и я благодарю Господа за эту милость, какъ умѣю.
Аббатисса повѣрила этому и спросила его, что значитъ его упоминаніе о какихъ-то девяти женщинахъ? Мазетто все ей и разсказалъ. И увидѣла аббатисса, что у ней нѣтъ ни одной монахини, которая была бы глупѣе ея. Прежде чѣмъ уволить Мазетто, она, какъ женщина осторожная, посовѣтовалась съ своими монахинями, какъ имъ быть, чтобы Мазетто не распустилъ худой славы про ихъ монастырь. А тутъ какъ разъ случилось, что ихъ экономъ умеръ. Онѣ откровенно признались другъ другу во всемъ, и вошли въ соглашеніе между собою и Мазетто. Было рѣшено пустить слухъ, что ихъ молитвами и предстательствомъ святителя, которому былъ посвященъ монастырь, долго остававшемуся нѣмымъ Мазетто былъ возвращенъ даръ рѣчи. Они сдѣлали его своимъ экономомъ и такъ благоразумно установили порядокъ его работы, что онъ могъ справлять ее безъ отягченія. Никто ни о чемъ не догадывался, вся исторія всплыла наружу только послѣ смерти аббатиссы, когда и самъ Мазетто былъ уже старымъ и богатымъ человѣкомъ и вздумалъ вернуться домой. Вышло такъ, что обнаруженное дѣло только помогло ему уйти изъ монастыря. И вернулся онъ въ свое мѣсто, откуда вышелъ съ топоромъ на плечѣ, богатымъ и престарѣлымъ отцомъ, не имѣя никакихъ заботъ о пропитаніи дѣтей и не расходуясь на нихъ. Смѣтливый парень ловко воспользовался своею молодостью.
Примѣчанія
править- ↑ Въ этомъ мѣстечкѣ сохранилось преданіе о происшествіи, напоминающемъ фабулу этой новеллы.