Намъ приходится отмѣтить два печальныхъ случая, жертвами которыхъ сдѣлались почти одновременно два провинціальныхъ писателя.
Въ истекшемъ мѣсяцѣ, въ болгарскомъ поселкѣ Катаржинѣ (Херс. губ.) убитъ сотрудникъ одесскихъ газетъ г. Сосновскій. Онъ работалъ въ „Новоросс. Телеграфѣ“ и, какъ сообщаютъ газеты, въ рядѣ статей уличалъ мѣстныхъ переселенцевъ-болгаръ въ недостаткѣ русскаго патріотизма и въ сепаратистскихъ стремленіяхъ, выражавшихся, между прочимъ, въ томъ, что болгаре женятся только на болгаркахъ, избѣгая браковъ съ русскими и т. д. „Къ несчастію, — говоритъ одна изъ газетъ, — съ появленіемъ этихъ статей совпали нѣкоторыя репрессіи по отношенію къ жителямъ села, и они приписали это вліянію корреспонденцій Сосновскаго“. Повидимому, изъ своей родины катаржинскіе болгаре вынесли чисто турецкіе нравы, которые еще не успѣли исчезнуть на новомъ мѣстѣ. Корреспондентъ найденъ убитымъ въ своей квартирѣ. Впрочемъ, слѣдствіе откроетъ виновныхъ въ этомъ дикомъ звѣрствѣ, и во всякомъ случаѣ огульныя обвиненія по адресу катаржинскихъ жителей вообще пока преждевременны.
Къ сожалѣнію, никакимъ сомнѣніямъ и смягченіямъ не подлежитъ другое событіе такого же рода. Уже и теперь оно освѣщено многочисленными корреспонденціями столичныхъ и провинціальныхъ газетъ съ самой трагической полнотой и ясностію. Дѣло состоитъ въ слѣдующемъ.
Въ Ташкентѣ проживалъ сотникъ 5-го оренбург. казачьяго полка Колокольцовъ, имѣвшій жену и 2 дѣтей. На квартирѣ у него, въ качествѣ постояльцевъ, жили сотникъ Мальхановъ и дворянинъ Джорджикіа, грузинъ, бывшій чиновникъ, а въ данное время служащій въ частномъ обществѣ транспортированія кладей. Г. Джорджикіа, по отзывамъ знавшихъ его, былъ человѣкъ порядочный, скромный и уживчивый. Къ сожалѣнію, жильцамъ пришлось вскорѣ стать свидѣтелями такихъ проявленій „домашней жизни“ въ семьѣ сотника Колокольцова, которыя не могутъ оставить равнодушнымъ самаго черстваго человѣка. По словамъ обвинительнаго акта, составленнаго впослѣдствіи противъ Джорджикіа, — сотникъ Колокольцовъ… «пьянствовалъ, унижалъ жену, бранилъ ее площадной бранью, не стѣсняясь ни родныхъ, ни знакомыхъ, и билъ ее“ („по большей части по головѣ“ — прибавляетъ оффиціальный документъ для точности). Джорджикіа старался удержать Колокольцова и имѣлъ на него нѣкоторое вліяніе, — Колокольцовъ иногда его слушался, порой обнималъ, но возмутительныя безобразія продолжались. Послѣ встрѣчи новаго года сотникъ Колокольцовъ, вернувшись домой пьяный, сталъ опять истязать жену, сжегъ на террасѣ ея платье, стрѣлялъ въ комнатахъ изъ револьвера, „подносилъ спичку къ головѣ жены“ и жегъ волосы. Джорджикіа отнялъ у него револьверъ, которымъ, между прочимъ, истязатель (повидимому душевнобольной) грозилъ застрѣлиться. Нужно замѣтить при этомъ, что у Джорджикіа была невѣста, и о какихъ бы то ни было романическихъ отношеніяхъ между нимъ и г-жей Колокольцовой не могло быть и рѣчи. 2-го января эти безобразныя сцены продолжались, и несчастная жертва вынуждена была сначала скрыться въ комнату сотника Мальханова, а затѣмъ, съ двумя дѣтьми — въ гостиницу Александрова. Джорджикіа же кинулся къ товарищамъ и начальству Колокольцова, прося принять какія-нибудь мѣры… Командиръ, полковникъ Бояльскій, послалъ къ Колокольцову адъютанта Сычева. Послѣдній сообщилъ Джорджикіа, что Колокольцовъ „далъ ему слово“ больше не безобразничать. Понятно, что слово изступленнаго и совершенно невмѣняемаго человѣка никакого значенія не имѣло. При встрѣчѣ съ Джорджикіа Колокольцовъ сообщилъ, что онъ сейчасъ ѣдетъ въ гостиницу Александрова, гдѣ (какъ онъ будто бы узналъ отъ своего начальства) скрывается его жена, и притащитъ ее за волосы. При этомъ онъ опять сталъ требовать отнятый револьверъ, который Джорджикіа спряталъ къ себѣ въ карманъ. Испуганный угрозами Колокольцова, Джорджикіа бросился въ гостиницу, чтобы препроводить поскорѣе несчастную женщину съ дѣтьми хотя бы въ полицію, — но было уже поздно: въ корридоръ уже входилъ Колокольцовъ. Тогда, не помня себя, со словами „Николай Павловичъ, Николай Павловичъ“… онъ выхватилъ спрятанный въ карманѣ револьверъ и произвелъ въ Колокольцова 5 выстрѣловъ причинившихъ, впрочемъ, лишь легкія раны (Колокольцовъ находился въ госпиталѣ съ 3-го по 7-е января).
Вслѣдствіе этого дворянинъ М. И. Джорджикіа былъ преданъ суду по обвиненію въ томъ, что „3 января 1899 года, въ городѣ Ташкентѣ, въ номерахъ Александрова, въ запальчивости и раздраженіи, вызванномъ внезапнымъ появленіемъ сотника 5-го оренбургскаго казачьяго полка Ник. Павлова Колокольцова въ то время, когда онъ хотѣлъ спасти жену послѣдняго отъ его преслѣдованій, съ цѣлью лишить жизни Колокольцова, сдѣлалъ въ него почти въ упоръ 5 выстрѣловъ изъ револьвера, но, по независящимъ отъ Джорджикіа обстоятельствамъ, смерти не послѣдовало“[1]…
Защитникомъ Джорджикіа выступилъ въ судѣ частный повѣренный и редакторъ „Русскаго Туркестана“ Сморгунеръ. По долгу совѣсти, онъ сказалъ въ пользу обвиняемаго все, что былъ обязанъ сказать, въ томъ числѣ, конечно, указалъ на безуспѣшныя усилія Джорджикіа оградить женщину отъ дикихъ истязаній… Судъ, признавъ Джорджикіа виновнымъ, постановилъ, въ виду выяснившихся обстоятельствъ дѣла, ходатайствовать о полномъ помилованіи обвиненнаго. Сморгунеръ, въ качествѣ редактора мѣстнаго органа, началъ печатать сухой судебный отчетъ въ „Русскомъ Туркестанѣ“.
Между тѣмъ по городу распространился слухъ, будто въ своей защитительной рѣчи Сморгунеръ сказалъ: „гг. казаки днемъ бьютъ нагайками лошадей, а ночью своихъ женъ“. Теперь уже совершенно извѣстно, что фразы этой Сморгунеръ не говорилъ. Вся рѣчь его была вполнѣ корректна, и ни разу онъ не былъ остановленъ предсѣдателемъ. Тѣмъ не менѣе, командиръ пятаго оренбургскаго казачьяго полка, полковникъ Сташевскій, считая эти (не сказанныя) слова оскорбительными для чести полка, явился 2-го сентября въ квартиру Сморгунера и сталъ бить его нагайкой, говоря, что казаки умѣютъ бить не однихъ женъ. Сморгунеръ схватить стулъ, а г. Сташевскій выхватилъ револьверъ, который, къ счастью, далъ осѣчку.
Тогда, недовольный, очевидно, сомнительнымъ исходомъ столкновенія и раздраженный попыткой Сморгунера предать гласности его покушеніе[2], полковникъ Сташевскій рѣшился довести дѣло до конца. Это было нетрудно, такъ какъ Сморгунеръ, повидимому, человѣкъ мужественный, по прежнему являлся въ судъ и всюду, гдѣ этого требовало исполненіе его обязанностей. 4-го сентября, полковникъ Сташевскій пришелъ въ канцелярію суда, вооруженный револьверомъ, и здѣсь убилъ наповалъ безоружнаго адвоката-писателя.
Еще и до настоящаго времени вся русская печать, столичная и провинціальная, полна отголосками этой трагедіи. Мѣстный оффиціальный органъ („Туркестанскія Вѣдомости“) посвятилъ памяти Сморгунера теплую статью, кончающуюся словами: „Миръ праху твоему, честный ратоборецъ печатнаго слова“. Изъ другихъ (очень многочисленныхъ) отзывовъ мы приведемъ здѣсь письмо Джорджикіа, напечатанное первоначально въ „Астраханскомъ Листкѣ“ и обошедшее всѣ газеты.
„За что погибъ человѣкъ? — спрашиваетъ Джорджикіа… — Зачѣмъ убійца ворвался въ храмъ правосудія, гдѣ раздается голосъ Александра II, сразилъ безмезднаго защитника угнетенныхъ и чистою кровью его обрызгалъ храмъ правосудія, представители котораго, наравнѣ съ обществомъ, убиты горемъ? На этотъ вопросъ, — клянусь свѣжею могилою Сморгунера, я отвѣчу безъ всякой злобы одною правдой“.
„День 14-го мая, — продолжаетъ Джоржикіа, — былъ счастливѣйшимъ днемъ для русской Средней Азіи. Старое судопроизводство уступило мѣсто окружнымъ судамъ. Въ составъ судей были назначены новыя лица изъ центра Россіи, девизомъ которыхъ было и есть: „Защита правды и справедливости“. Съ какою желчью и нежеланіемъ старые помѣщики разставались со своими правами въ 1861 г., — съ такою злобою и ненавистью встрѣтили нѣкоторыя лица въ Средней Азіи судебную реформу. Вчерашніе всемогущіе миніатюрные Тамерланы — сегодня, благодаря судебной реформѣ, становились ничѣмъ… Въ этотъ именно моментъ неравной борьбы устарѣлыхъ традицій со свѣжею образованною силою, ратующей за правду и истину, было назначено къ слушанію и мое дѣло“.
Переходя затѣмъ къ самому важному моменту процесса, — Джорджикіа передаетъ содержаніе своего показанія передъ судомъ:
„Господа судьи, — сказалъ онъ, — можетъ быть, у васъ возникнетъ вопросъ — почему сотникъ Колокольцовъ во время пьянства придирался къ женѣ, а не къ другимъ лицамъ? на это отвѣчу: потому, что въ подчиненіи сотника Колокольцова находились два существа — жена и лошадь; когда онъ пьянъ, что бывало каждый день, то днемъ загонялъ и билъ плетью лошадь, а по ночамъ колотилъ жену; къ стороннему лицу онъ не могъ придираться, ибо могъ получить взаимное оскорбленіе!“
„Этого выраженія Сморгунеръ не цитировалъ и вообще на эти слова никѣмъ не было обращено вниманія. Да, наконецъ, оно не могло относиться, помимо самого Колокольцова, къ его сослуживцамъ и къ цѣлому полку“.
Справедливо указавъ на то, что полковникъ Сташевскій имѣлъ полную возможность обратиться къ предсѣдателю суда или прокурору, которые не преминули бы разъяснить „недоразумѣніе“ и убѣдить его, что изъ устъ Сморгунера не исходили оскорбительныя слова ни по чьему адресу, — г-нъ Джорджикіа утверждаетъ, что убійцѣ и не нужно было выясненіе истины. „Просто онъ остался недоволенъ приговоромъ, вообразивъ виновникомъ его моего защитника, кровожадно расправился съ нимъ, кстати избравъ мѣстомъ мщенія канцелярію суда… Сморгунеръ убитъ за то, что онъ стоялъ за правду, за то, что около него сгруппировалась вся мѣстная интеллигенція, чуждая интригъ, низкопоклонничества и заискиваній“. Своею крошечной газетою, „Русскій Туркестанъ“, Сморгунеръ язвилъ окраинные порядки…[3].
Хотѣлось бы думать что хоть этотъ яркій примѣръ послужитъ къ просвѣтленію извращенныхъ понятій о чести, жертвою которыхъ сдѣлался покойный. Застрѣлить опытной рукой человѣка въ черномъ сюртукѣ, не умѣющаго защищаться, застрѣлить съ вѣроятностью несоразмѣрно легкаго наказанія, — нѣтъ, въ этомъ не можетъ быть ни мужества, ни истиннаго достоинства, ни чести. А вотъ, стоять на своемъ посту, въ сознаніи гражданскаго долга, презирая гоненія и опасность, какъ устоялъ до конца Сморгунеръ, въ этомъ есть и честь, и мужество, и та истинная красота, которую одну только должно цѣнить, передъ которой одной должны преклоняться всѣ мы, безъ различія профессій и состояній.
Газеты сообщаютъ, что семья Сморгунера осталась безъ всякихъ средствъ къ существованію.
- 1899.