вичъ, Николай Павловичъ“… онъ выхватилъ спрятанный въ карманѣ револьверъ и произвелъ въ Колокольцова 5 выстрѣловъ причинившихъ, впрочемъ, лишь легкія раны (Колокольцовъ находился въ госпиталѣ съ 3-го по 7-е января).
Вслѣдствіе этого дворянинъ М. И. Джорджикіа былъ преданъ суду по обвиненію въ томъ, что „3 января 1899 года, въ городѣ Ташкентѣ, въ номерахъ Александрова, въ запальчивости и раздраженіи, вызванномъ внезапнымъ появленіемъ сотника 5-го оренбургскаго казачьяго полка Ник. Павлова Колокольцова въ то время, когда онъ хотѣлъ спасти жену послѣдняго отъ его преслѣдованій, съ цѣлью лишить жизни Колокольцова, сдѣлалъ въ него почти въ упоръ 5 выстрѣловъ изъ револьвера, но, по независящимъ отъ Джорджикіа обстоятельствамъ, смерти не послѣдовало“[1]…
Защитникомъ Джорджикіа выступилъ въ судѣ частный повѣренный и редакторъ „Русскаго Туркестана“ Сморгунеръ. По долгу совѣсти, онъ сказалъ въ пользу обвиняемаго все, что былъ обязанъ сказать, въ томъ числѣ, конечно, указалъ на безуспѣшныя усилія Джорджикіа оградить женщину отъ дикихъ истязаній… Судъ, признавъ Джорджикіа виновнымъ, постановилъ, въ виду выяснившихся обстоятельствъ дѣла, ходатайствовать о полномъ помилованіи обвиненнаго. Сморгунеръ, въ качествѣ редактора мѣстнаго органа, началъ печатать сухой судебный отчетъ въ „Русскомъ Туркестанѣ“.
Между тѣмъ по городу распространился слухъ, будто въ своей защитительной рѣчи Сморгунеръ сказалъ: „гг. казаки днемъ бьютъ нагайками лошадей, а ночью своихъ женъ“. Теперь уже совершенно извѣстно, что фразы этой Сморгунеръ не говорилъ. Вся рѣчь его была вполнѣ корректна, и ни разу онъ не былъ остановленъ предсѣдателемъ. Тѣмъ не менѣе, командиръ пятаго оренбургскаго казачьяго полка, полковникъ Сташевскій, считая эти (не сказанныя) слова оскорбительными для чести полка, явился 2-го сентября въ квартиру Сморгунера и сталъ бить его нагайкой, говоря, что казаки умѣютъ бить не однихъ женъ. Сморгунеръ схватить стулъ, а г. Сташевскій выхватилъ револьверъ, который, къ счастью, далъ осѣчку.
Тогда, недовольный, очевидно, сомнительнымъ исходомъ столкновенія и раздраженный попыткой Сморгунера предать гласности его покушеніе[2], полковникъ Сташевскій рѣшился
- ↑ „Русскій Туркестанъ“, №№ 88 и 89, авг. 1899 года, обвинительн. актъ по дѣлу Джорджикіа.
- ↑ „Костр. Листокъ“, № 109.
вич, Николай Павлович»… он выхватил спрятанный в кармане револьвер и произвел в Колокольцова 5 выстрелов причинивших, впрочем, лишь легкие раны (Колокольцов находился в госпитале с 3-го по 7-е января).
Вследствие этого дворянин М. И. Джорджикиа был предан суду по обвинению в том, что «3 января 1899 года, в городе Ташкенте, в номерах Александрова, в запальчивости и раздражении, вызванном внезапным появлением сотника 5-го оренбургского казачьего полка Ник. Павлова Колокольцова в то время, когда он хотел спасти жену последнего от его преследований, с целью лишить жизни Колокольцова, сделал в него почти в упор 5 выстрелов из револьвера, но, по независящим от Джорджикиа обстоятельствам, смерти не последовало»[1]…
Защитником Джорджикиа выступил в суде частный поверенный и редактор «Русского Туркестана» Сморгунер. По долгу совести, он сказал в пользу обвиняемого все, что был обязан сказать, в том числе, конечно, указал на безуспешные усилия Джорджикиа оградить женщину от диких истязаний… Суд, признав Джорджикиа виновным, постановил, в виду выяснившихся обстоятельств дела, ходатайствовать о полном помиловании обвиненного. Сморгунер, в качестве редактора местного органа, начал печатать сухой судебный отчет в «Русском Туркестане».
Между тем по городу распространился слух, будто в своей защитительной речи Сморгунер сказал: «гг. казаки днем бьют нагайками лошадей, а ночью своих жен». Теперь уже совершенно известно, что фразы этой Сморгунер не говорил. Вся речь его была вполне корректна, и ни разу он не был остановлен председателем. Тем не менее, командир пятого оренбургского казачьего полка, полковник Сташевский, считая эти (не сказанные) слова оскорбительными для чести полка, явился 2-го сентября в квартиру Сморгунера и стал бить его нагайкой, говоря, что казаки умеют бить не одних жен. Сморгунер схватить стул, а г. Сташевский выхватил револьвер, который, к счастью, дал осечку.
Тогда, недовольный, очевидно, сомнительным исходом столкновения и раздраженный попыткой Сморгунера предать гласности его покушение[2], полковник Сташевский решился
