Два веронца (Шекспир; Кетчер)/ДО

Два веронца
авторъ Вильям Шекспир, пер. Николай Христофорович Кетчер

Оригинал: англійскій, опубл.: 1594. — Перевод опубл.: 1858. Источникъ: Драматическія сочиненія Шекспира. Переводъ съ Англійскаго Н. Кетчера, выправленный и пополненный по найденному Пэнъ-Колльеромъ старому экземпляру in-folio 1632 года. Изданіе К. Солдатенкова и Н. Щепкина. Часть 5. Москва, 1858. az.lib.ru

ДВА ВЕРОНЦА.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

Герцогъ миланскій, отецъ Сильвіи.

Валентинъ, Протей, веронскіе дворяне.

Антоніо, отецъ Протея.

Туріо, глупый соперникъ Валентина.

Эгламуръ, помощникъ въ бѣгствѣ Сильвіи.

Спидъ, шутливый слуга Валентина.

Лаунсъ, слуга Протея.

Пантино, слуга Антоніо.

Хозяинъ миланской гостинницы, въ которой живетъ Юлія.

Разбойники.

Юлія, веронская барыня, любимая Протеемъ.

Сильвія, дочь герцога, любимая Валентиномъ.

Лючетта, горничная Юліи.

Слуги, Музыканты. Мѣсто дѣйствія: въ началѣ въ Веронѣ, потомъ въ Миланѣ на границахъ Мантуи.

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Площадь въ Веронѣ. Входятъ Валентинъ и Протей.

ВАЛ. Полно, любезный Протей, домосѣдная юность всегда какъ-то туповата. Еслибъ не любовь, приковавшая тебя къ очаровательнымъ взорамъ возлюбленной, я убѣдилъ бы и тебя посмотрѣть лучше, вмѣстѣ со мною, чудеса странъ чуждыхъ, чѣмъ убивать юность, сидя дома, въ скучной, дремотной праздности. Но такъ-какъ ты любишь — люби, благоденствуй любовью; чего пожелалъ бы и себѣ, еслибъ былъ влюбленъ.

ПРОТ. Такъ ты рѣшительно ѣдешь? Прощай же, добрый Валентинъ! Вспомни Протея, когда, на пути, увидишь что нибудь рѣдкое, -достойное замѣчанія; сдѣлай меня участникомъ твоего счастія, если тебѣ посчастливится, а въ минуту опасности — если когда нибудь подвергнешся ей — поручи себя моимъ молитвамъ: я буду твоимъ молельщикомъ, Валентинъ

ВАЛ. И примется молить обо мнѣ по любовной книгѣ.

ПРОТ. По книгѣ наиболѣе любимой.

ВАЛ. По какой нибудь пошлой повѣсти о любви глубокой, о томъ, какъ юный Леандръ переплывалъ Геллеспонтъ.

ПРОТ. Это глубокая повѣсть о любви еще глубочайшей, потому что онъ погрузился въ нее по уши.

ВАЛ. А ты и съ ушами, хотя никогда и не переплывалъ Геллеспонта.

ПРОТ. И съ ушами? — Полно, не вытягивай признанія за уши.

ВАЛ. И не намѣренъ. Тебѣ вѣдь не поможешь^[1].

ПРОТ. Почему же?

ВАЛ. Потому что въ любви вздохами покупается только пренебреженіе, сердце-раздирающими стонами — жеманные взгляды; одно летучее мгновеніе радости — двадцатью тяжелыми, безконечными безсонными ночами. Достигъ — и достигъ, можетъ быть, собственнаго несчастія; не достигъ — жертва горя и страданій. Во всякомъ случаѣ: или пожертвовалъ разсудкомъ глупости, или глупость превозмогла разсудокъ.

ПРОТ. Такъ по твоему мнѣнію — я глупецъ?

ВАЛ. По твоему положенію, боюсь, что будешь имъ.

ПРОТ. Ты издѣваешься надъ любовью; но вѣдь я не любовь.

ВАЛ. Любовь твоя владычица, потому что она властвуетъ тобой; а того, кто находится подъ ярмомъ глупости, надѣюсь, нельзя назвать мудрымъ.

ПРОТ. Однакожъ, говорятъ же поэты: какъ и въ прекраснѣйшей распуколькѣ заводится иногда роковый червь, такъ и въ самый свѣтлый умъ закрадывается иногда губительная любовь.

ВАЛ. Они же говорятъ: какъ и самая зрѣлая распуколька подъѣдается червемъ прежде, чѣмъ успѣетъ распуститься, такъ и юный, нѣжный умъ обращается иногда любовью въ безуміе, засушивается еще въ почкѣ, лишается свѣжей весенней зелени и всѣхъ прекрасныхъ надеждъ въ будущемъ. Но вѣдь я напрасно теряю время на совѣты рѣшительному поклоннику этой упоительной страсти. Еще разъ: прощай! Отецъ ждетъ меня въ гавани.

ПРОТ. Я провожу тебя до корабля, любезный Валентинъ.

ВАЛ. Нѣтъ, простимся здѣсь. Извѣсти меня письмомъ въ Миланъ о твоихъ успѣхахъ въ любви, о всемъ, что случится здѣсь въ отсутствіи твоего друга. Точно такъ и я посѣщу тебя письмомъ.

ПРОТ. Желаю тебѣ всякаго счастія въ Миланѣ.

ВАЛ. Желаю тебѣ того же дома. Прощай! (Уходитъ).

ПРОТ. Онъ гонится за славой — я за любовью. Онъ покидаетъ друзей для того, чтобъ сдѣлаться еще достойнѣе ихъ; я покидаю самого себя, друзей и все — для любви. Юлія, ты преобразила меня совершенно: заставила нерадѣть ученіемъ, терять время, воевать съ добрымъ совѣтомъ, пренебрегать всѣмъ свѣтомъ, ослаблять умъ праздностью, надрывать сердце думами.

Входитъ Спидъ.

СПИД. Здравствуйте, синьоръ Протей. Не видалиль вы моего господина?

ПРОТ. Онъ сію минуту оставилъ меня, чтобъ сѣсть на корабль, отправляющійся въ Миланъ.

СПИД. Двадцать противъ одного — онъ уѣхалъ, и я, потерявъ его, разыгралъ барана^[2].

ПРОТ. Да, бараны часто теряются, только что пастухъ оставитъ ихъ.

СПИД. Такъ вы полагаете, что мой господинъ пастухъ, а я — баранъ?

ПРОТ. Полагаю.

СПИД. Въ такомъ случаѣ мои рога — сплю я или бодрствую — его рога.

ПРОТ. Глупый, вполнѣ бараній выводъ.

СПИД. И онъ тоже дѣлаетъ меня бараномъ?

ПРОТ. Да, а твоего господина пастухомъ.

СПИД. Ну нѣтъ; я могу опровергнуть это однимъ обстоятельствомъ.

ПРОТ. Трудненько; я тотчасъ докажу другимъ.

СПИД. Вѣдь пастухъ ищетъ овцу, а не овца пастуха; тутъ же, на оборотъ, я ищу моего господина, а мой господинъ не ищетъ меня: слѣдовательно я не баранъ.

ПРОТ. Баранъ, изъ корма, бѣгаетъ за пастухомъ, но пастухъ, изъ корма, не бѣгаетъ за бараномъ; ты, изъ жалованья, бѣгаешь за господиномъ, но господинъ твой, изъ жалованья, не бѣгаетъ за тобой: слѣдовательно ты баранъ.

СПИД. Еще одно такое доказательство, и я заблѣю.

ПРОТ. Послушай, однакожъ, отдалъ ты мое письмо Юліи?

СПИД. Какже, синьоръ; я, покинутый баранъ, отдалъ ваше письмо ей, пойманной овечкѣ, и она, пойманная овечка, ничего не дала мнѣ, покинутому барану, за трудъ мой.

ПРОТ. Потому что пастбище-то слишкомъ мало для такого множества барановъ.

СПИД. Если слишкомъ мало, такъ вамъ ужъ лучше бы приколоть ее.

ПРОТ. Ты и тутъ оказывается заплутавшимся бараномъ: лучше запереть тебя въ хлѣвъ.

СПИД. Помилуйте, да за передачу письма я съ радостью заперъ бы въ свою шкатулку и далеко меньшее фунта стерлинговъ.

ПРОТ. Ты путаешь; я говорю не о фунтѣ, а о хлѣвѣ, о загонѣ.

СПИД. Ну, отъ хлѣва до булавки, сколько ни складывай^[3], все будетъ трижды мало за передачу письма предмету вашей страсти.

ПРОТ. Чтожъ она сказала? (Спидъ киваетъ головой). Кивнула?

СПИД. Да.

ПРОТ. Кивнула, да; чтожъ это: болванъ^[4]?

СПИД. Вы путаете, синьоръ. Я говорю: она кивнула, и вы спрашиваете: кивнула ли она, и я вамъ отвѣчаю: да.

ПРОТ. А соединивъ эти два слова въ одно, выходитъ: болванъ.

СПИД. А такъ-какъ вы соединили ужъ ихъ въ это слово, то и возьмите его себѣ за трудъ вашъ.

ПРОТ. Нѣтъ, оно слѣдуетъ тебѣ за переносъ письма.

СПИД. Что дѣлать, я, поневолѣ, долженъ переносить отъ васъ —

ПРОТ. Что переносить?

СПИД. Да, напримѣръ, письма; и въ награду получать только слово болванъ.

ПРОТ. Ты удивительно ловокъ.

СПИД. Не на столько, однакожъ, чтобъ развязать страшно неподатливый кошелекъ вашъ.

ПРОТ. Полно! развязывай скорѣй языкъ свой. Что сказала она?

СПИД. Развязывайте же кошелекъ, чтобъ и деньги, и то, что она сказала — все передалось разомъ.

ПРОТ. Вотъ тебѣ за трудъ. Чтожъ она сказала?

СПИД. Видите ли, синьоръ: я думаю, что склонить ее на любовь едва ли вамъ удастся.

ПРОТ. Какъ? неужели она дала тебѣ какой нибудь поводъ думать это?

СПИД. Нѣтъ, синьоръ, она ничего не дала мнѣ: ни даже дуката за письмо ваше. Ну, а если она такъ жестокосерда ко мнѣ, передавшему ей ваши мысли — какже не подумать, что она будетъ не менѣе жестокосерда и къ вамъ, когда вздумаетъ передать вамъ свои собственныя мысли? Не дарите ее ничѣмъ, кромѣ камней, потому что она жестка, какъ сталь.

ПРОТ. Такъ она ничего не сказала?

СПИД. Ничего, ни даже: «вотъ тебѣ за трудъ твой». Вы доказали, напротивъ, свою щедрость нѣсколькими пенсами и я, изъ благодарности, совѣтую доставлять, впередъ, ваши письма собственной особой, и за тѣмъ не премину передать моему господину привѣтъ вашъ. (Уходитъ).

ПРОТ. Спѣши, спѣши спасти корабль вашъ отъ крушенія; съ тобой онъ не погибнетъ, потому что тебѣ предназначено умереть на сушѣ, смертью не такъ влажной^[5]. Надо пріискать посла получше; очень можетъ быть, что Юлія пренебрегла моимъ письмомъ, потому только что получила его изъ рукъ такого негодяя. (Уходятъ).

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Садъ при домѣ Юліи. Входятъ: Юлія и Ліочетта.

ЮЛІЯ. Скажи же, Ліочетта — теперь мы однѣ, — неужели ты, не шутя, совѣтуешь мнѣ предаться любви?

ЛЮЧ. Такимъ образомъ вы избѣгнете возможности влюбиться совсѣмъ неожиданно, очертя голову.

ЮЛІЯ. Ктожъ изъ всѣхъ блестящихъ синьоровъ, которые такъ безотвязно за мной ухаживаютъ, по твоему мнѣнію, достойнѣйшій любви?

ЛЮЧ. Называйте ихъ, и я скажу вамъ, безъ утайки, что я, по моему простому, недальнему разумѣнію, думаю о каждомъ.

ЮЛІЯ. Что думаешь ты, напримѣръ, о прекрасномъ Эгламурѣ?

ЛЮЧ. Красивый, ловкій мущина, и говоритъ прекрасно; но будь я — вы: я никогда не полюбила бы его.

ЮЛІЯ. А о богачѣ Меркачіо?

ЛЮЧ. Его богатство вещь, конечно, очень хорошая; но самъ онъ — такъ себѣ.

ЮЛІЯ. Ну а что ты скажешь о смиренномъ Протеѣ?

ЛЮЧ. Боже мой, какая же я глупая!

ЮЛІЯ. Это что такое? что значитъ это восклицаніе, вырванное его именемъ?

ЛЮЧ. Извините, синьора, мнѣ ли, такой ничтожности, судить о такомъ достойномъ синьорѣ^[6].

ЮЛІЯ. Отчегожъ не судить и о Протеѣ, какъ о другихъ?

ЛЮЧ. Оттого что, изъ лучшихъ, онъ кажется мнѣ лучшимъ.

ЮЛІЯ. Почему же?

ЛЮЧ. По самой женской причинѣ: онъ кажется мнѣ такимъ, потому что такимъ кажется.

ЮЛІЯ. И ты хочешь, чтобъ я полюбила его?

ЛЮЧ. Да, если дорожите своей любовью.

ЮЛІЯ. Но онъ нравится мнѣ менѣе всѣхъ.

ЛЮЧ. Но онъ любитъ васъ болѣе всѣхъ.

ЮЛІЯ. Его молчаливость показываетъ, какъ не велика любовь его.

ЛЮЧ. Подавляемый огонь всегда сильнѣе.

ЮЛІЯ. Тотъ не любитъ, кто не обнаруживаетъ любви своей.

ЛЮЧ. Тотъ не любитъ, кто обнаруживаетъ любовь свою всему міру.

ЮЛІЯ. Желала бы прочесть, что въ его сердцѣ.

ЛЮЧ. Прочтите вотъ это письмо.

ЮЛІЯ. (Читая). «Юліѣ». — Отъ кого это?

ЛЮЧ. Узнаете по содержанію.

ЮЛІЯ. Нѣтъ, скажи, кто далъ тебѣ это письмо?

ЛЮЧ. Слуга синьора Валентина, посланный, какъ мнѣ сдается, Протеемъ. Онъ хотѣлъ отдать это письмо вамъ самимъ, но я случайно повстрѣчалась съ нимъ, и приняла вмѣсто васъ; простите мнѣ эту дерзость.

ЮЛІЯ. Прекрасно! И ты осмѣлилась принимать любовныя записки? шепчешься, торгуешь моей юностью? Славный промыселъ — промыселъ вполнѣ тебя достойный! Возьми письмо и возврати его тотчасъ же, или никогда не показывайся мнѣ на глаза.

ЛЮЧ. Ходатайство за любовь, право, не заслуживаетъ ненависти.

ЮЛІЯ. Уйдешь ли ты?

ЛЮЧ. (Про себя). Уйду, чтобъ дать время одуматься. (Уходитъ).

ЮЛІЯ. А мнѣ хотѣлось бы, однакожъ, прочесть письмо это. Воротить ее — стыдно; я сама сдѣлаюсь участницей въ винѣ, за которую бранила. Какая же она глупая: знаетъ, что я дѣвушка, и не съумѣла принудить меня прочесть его. Вѣдь дѣвушки часто, изъ одного только приличія, говорятъ: нѣтъ, желая, чтобъ это нѣтъ приняли за да.-- Боже мой, какъ причудлива и своенравна эта глупая любовь! какъ упрямое дитя, она царапаетъ няньку и, черезъ минуту, цѣлуетъ самую розгу. Какъ грозно отослала я Лючетту, тогда какъ страшно хотѣлось удержать ее! Какъ сердито нахмурилась я, тогда-какъ сердце улыбалось отъ радости! Накажу же себя за глупость: ворочу ее. — Лючетта!

Входитъ: Лючетта.

ЛЮЧ. Что вамъ угодно?

ЮЛІЯ. Скоро подадутъ обѣдать?

ЛЮЧ. Желала бы, чтобъ было ужъ подано — вы сорвали бы сердце на кушаньяхъ, а не на горнишной.

ЮЛІЯ. Что это ты подняла такъ торопливо?

ЛЮЧ. Ничего.

ЮЛІЯ. За чѣмъ же нагибалась?

ЛЮЧ. За бумажкой, которую уронила.

ЮЛІЯ. Развѣ эта бумажка — ничего?

ЛЮЧ. Ничего въ отношеніи ко мнѣ.

ЮЛІЯ. Такъ пусть бы ее и лежала для того, къ кому относится.

ЛЮЧ. О, нѣтъ! она не лгала бы^[7] тому, къ кому относится, если только онъ самъ не вздумаетъ перетолковать ее въ дурную сторону.

ЮЛІЯ. Вѣрно какая нибудь пѣсенка, написанная твоимъ любезнымъ?

ЛЮЧ. А чтобъ я могла пѣть ее — положите ее на голосъ; вѣдь вы мастерица класть на музыку.

ЮЛІЯ. Не такой только вздоръ; пой ее на голосъ: Свѣтъ любви^[8].

ЛЮЧ. Она слишкомъ грустна для такого веселаго голоса.

ЮЛІЯ. Грузна? такъ она съ грузомъ?

ЛЮЧ. И съ пріятнѣйшимъ, еслибъ вы пропѣли его^[9].

ЮЛІЯ. Почему жъ не ты?

ЛЮЧ. Онъ слишкомъ высокъ для меня.

ЮЛІЯ. Покажи. — Чтожъ это такое?

ЛЮЧ. Не сбивайтесь только съ тона, и вы пропоете ее до конца. И все-таки, этотъ тонъ мнѣ не совсѣмъ нравится.

ЮЛІЯ. Не нравится?

ЛЮЧ. Не нравится; онъ все слишкомъ еще жестокъ.

ЮЛІЯ. Ты слишкомъ дерзка.

ЛЮЧ. Вотъ вы и сбились, нарушили гармонію новымъ переходомъ въ рѣзкій дискантъ. Вижу, что, для полноты, недостаетъ тенора.

ЮЛІЯ. Ты заглушаешь его своимъ неугомоннымъ басомъ.

ЛЮЧ. Я пою за Протея.

ЮЛІЯ. Довольно; мнѣ надоѣла эта вздорная болтовня. (Раздирая письмо). Это глупый наборъ любовныхъ увѣреній. Оставь меня — нѣтъ, не подбирай лоскутковъ; я знаю, это для того, чтобъ снова досаждать мнѣ ими.

ЛЮЧ. (Про себя). Сердится, а вѣдь какъ желаетъ, чтобъ досадили еще другимъ письмомъ. (Уходитъ).

ЮЛІЯ. Я была бы рада, еслибъ досадили еще и этимъ. — О, ненавистныя руки — разорвать слова полныя любви! О, гнусныя осы — питаться сладостнымъ медомъ, и умерщвлять вашими жалами пчелъ его дающихъ! Въ наказаніе, я разцѣлую каждый лоскуточекъ. На этомъ написано: добрая Юлія; злая Юлія! Въ отмщеніе, за твою неблагодарность, я бросаю твое имя на твердые камни; попираю ногами твое высокомѣріе. А на этомъ: пораненный любовью Протей; — бѣдное пораненное имя, покойся на моей груди, какъ на ложѣ, пока не заживетъ твоя рана совершенно: я замкну ее пламеннымъ поцѣлуемъ. Но вѣдь имя Протея было написано тутъ два или три раза; не поднимайся, добрый вѣтеръ, не уноси ни одного слова, пока не соберу всѣхъ, кромѣ моего собственнаго имени. Мое имя пусть умчитъ какой нибудь вихрь на страшную, крутую, нависшую скалу и сдуетъ въ бурное море! Ахъ, вотъ въ одной строчкѣ его имя написано два раза: Бѣдный, несчастный Протей, влюбленный Протей прекрасной Юліѣ; — послѣднее я оторву, или нѣтъ — оно такъ хорошо соединилось съ его грустнымъ именемъ; я сложу ихъ такъ: теперь цѣлуйтесь, обнимайтесь, ссорьтесь, дѣлайте что хотите!

Входитъ: Ліочетта.

ЛЮЧ. Синьора, кушанье подано; вашъ батюшка ждетъ васъ.

ЮЛІЯ. Такъ идемъ.

ЛЮЧ. А эти клочки — неужели останутся здѣсь болтливыми разскащиками?

ЮЛІЯ. Если ты дорожишь ими — подбери.

ЛЮЧ. Хоть и досталось мнѣ за нихъ — подберу все-таки. чтобъ не простудились.

ЮЛІЯ. Вижу, что они очень тебѣ дороги.

ЛЮЧ. Видьте, что вамъ угодно^[10]; но вѣдь и я вижу многое, хотя вы и думаете, что я слѣпа.

ЮЛІЯ. Идемъ, идемъ.

СЦЕНА 3.

Тамъ же. Комната въ домѣ Антоніо. Входятъ: Антоніо и Пантино.

АНТ. Скажи, Пантино, о чемъ это такъ серьезно говорилъ мой братъ съ тобою, въ галлереѣ?

ПАНТ. О своемъ племянникѣ Протеѣ, о вашемъ сынѣ.

АНТ. Чтожъ говорилъ онъ о немъ?

ПАНТ. Онъ удивляется, что вы, синьоръ, дозволяете ему тратить юность дома, тогда-какъ другіе, далеко не столь знатные, отправляютъ своихъ сыновей: одни — на войны, пытать тамъ счастія; другіе — открывать неизвѣстные еще острова^[11]; третьи — въ многоученые университеты. Онъ полагаетъ, что вашъ сынъ могъ бы отличиться на любомъ изъ этихъ поприщъ и потому наказывалъ, чтобъ и я, съ своей стороны, попросилъ васъ не удерживать его дома. Онъ говоритъ, что плохо будетъ ему въ старости, если не постранствуетъ въ молодости.

АНТ. Ну, тебѣ не придется много меня упрашивать; я и безъ того, вотъ цѣлый уже мѣсяцъ, думаю объ этомъ. Я очень понимаю, что онъ тратитъ время по пустому, что никогда не будетъ совершеннымъ мужемъ, если не побываетъ въ школѣ свѣта; потому что опытность пріобретается только дѣятельностью, совершенствуется временемъ. Но скажи, кудажъ бы лучше отправить его?

ПАНТ. Вѣроятно вамъ извѣстно, синьоръ, что Валентинъ, товарищи его юности, теперь при дворѣ императора?

АНТ. Знаю.

ПАНТ. Почемужь не послать и его туда же? Тамъ онъ научится ломать копья на турнирахъ, хорошему обращенію, свѣтскому разговору — всему, что прилично его лѣтамъ и происхожденію.

АНТ. Твой совѣтъ нравится мнѣ: онъ весьма дѣленъ; а что онъ нравится мнѣ, докажу тебѣ самымъ дѣломъ. Я отправлю его ко двору императора при первомъ удобномъ случаѣ.

ПАНТ. Завтра отправляются туда донъ Альфонзо и еще нѣсколько не менѣе достойныхъ синьоровъ, съ цѣлію предложить свои услуги императору.

АНТ. Превосходнѣйшіе спутники! Протей поѣдетъ съ ними.

Входитъ Протей.

Да вотъ кстати и онъ. Я сейчасъ же скажу ему мое рѣшеніе.

ПРОТ. О, счастье, о, восторгъ! Вотъ начертанныя ею строки — языкъ ея сердца; вотъ клятвы любви — залогъ ея вѣрности. О, еслибъ родители довершили наше счастіе своимъ согласіемъ! О, божественная Юлія!

АНТ. Что это ты читаешь?

ПРОТ. Нѣсколько строкъ, присланныхъ Валентиномъ съ однимъ изъ нашихъ общихъ знакомыхъ.

АНТ. Покажи; посмотримъ что новаго.

ПРОТ. Новаго ничего. Онъ только пишетъ, какъ счастливъ, какъ любимъ, какъ императоръ ежедневно осыпаетъ его милостями и какъ онъ желалъ бы, чтобъ я раздѣлилъ съ нимъ его счастіе.

АНТ. А ты раздѣляешь его желаніе?

ПРОТ. Желаніе друга подчиняется во мнѣ волѣ родителя.

АНТ. Чтожъ, моя воля вполнѣ согласна съ его желаніемъ. Не дивись моему внѣзапному рѣшенію; таковъ ужъ мой обычай: хочу чего нибудь, такъ хочу, и кончено. Я рѣшилъ, что ты пробудешь нѣсколько времени вмѣстѣ съ Валентиномъ при дворѣ императора; что же касается до содержанія, то я назначаю тебѣ точно такое же, какое Валентинъ получаетъ отъ своихъ. Приготовьсяжъ: ты отправляешься завтра; безъ возраженій — это рѣшено ужъ.

ПРОТ. Но, батюшка, я не могу такъ скоро собраться; отсрочте хоть на день, или на два.

АНТ. Все, чего не достанетъ пришлемъ послѣ; — я рѣшительно не вижу никакой надобности отсрочивать: ты ѣдешь завтра. — Идемъ, Пантино; я поручаю тебѣ снарядить его какъ можно скорѣе. (Уходитъ съ Пантино).

ПРОТ. Изъ огня да въ поломя! Изъ боязни, что отцу не понравится моя любовь, я не показалъ ему письма Юліи, и именно тѣмъ самымъ и повредилъ любви своей. О, какъ похожа весна любви на обманчивое сіяніе апрѣльскаго дня: ярко, радостно свѣтитъ солнце — вдругъ набѣжала тучка, и все померкло.

Входитъ Пантино.

ПАНТ. Синьоръ Протей, батюшка проситъ васъ къ себѣ; пожалуйте поскорѣй, ему что-то очень нужно.

ПРОТ. Чтожъ это такое? мое сердце покоряется, и въ тоже время, безъ умолку, твердитъ: нѣтъ! нѣтъ! (Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Миланъ. Комната во дворцѣ Герцога. Входятъ: Валентинъ и Спидъ.

СПИД. Синьоръ, не ваша ли это перчатка?

ВАЛ. Нѣтъ; моя у меня.

СПИД. Одна, но другая^[12]?

ВАЛ. А! покажи; да, это моя. — Дивное украшеніе, объемлющее божественное! О, Сильвія! Сильвія!

СПИД. Синьора Сильвія! синьора Сильвія!

ВАЛ. Это что такое, бездѣльникъ?

СПИД. Она не слышитъ, синьоръ.

ВАЛ. Да ктожъ заставлялъ тебя звать ее?

СПИД. Вы, синьоръ; или я ослышался.

ВАЛ. Ты никогда не оставишь своей безтолковой торопливости.

СПИД. А давно ли вы бранили меня за мою неповоротливость?

ВАЛ. Довольно. Ты знаешь синьору Сильвію?

СПИД. Ту, что вы любите?

ВАЛ. Почемужъ ты знаешь, что я люблю?

СПИД. А по самымъ вѣрнымъ признакамъ. Вопервыхъ: вы, какъ синьоръ Протей, научились ломать руки, подобно человѣку всѣмъ недовольному; напѣвать любовныя пѣсенки, подобно снигирю; бѣгать общества людей, подобно зачумленному; вздыхать подобно школьнику, потерявшему азбуку; хныкать подобно дѣвчонкѣ, схоронившей бабушку; поститься подобно больному, посаженному на строгую діэту; бодрствовать подобно человѣку, помѣшанному на томъ, что его обокрадутъ; канючить подобно нищимъ въ день Всѣхъ-Святыхъ^[13]. Прежде вашъ смѣхъ бывалъ громокъ, какъ крикъ пѣтуха; похаживали вы, какъ левъ; постились только послѣ обѣда; задумывались только при недостачѣ денегъ. А теперь, ваша возлюбленная такъ васъ преобразовала^[14], что, иногда, я рѣшительно не узнаю моего господина.

ВАЛ. И все это во мнѣ замѣтно?

СПИД. Нѣтъ не въ васъ, а помимо васъ.

ВАЛ. Какъ помимо меня? это невозможно.

СПИД. И то правда; ктожъ, помимо васъ, будетъ такъ простъ? Впрочемъ, вы до того внѣ себя отъ этихъ глупостей, что эти глупости и въ васъ, и просвѣчиваютъ сквозь васъ, какъ моча въ стаканѣ, такъ что всякой, кто ни взглянетъ на васъ, тотчасъ же, какъ врачь, и узнаетъ чѣмъ вы недомогаете.

ВАЛ. Скажи, ты знаешь синьору Сильвію?

СПИД. Ту, съ которой вы не спускаете глазъ, когда она сидитъ за ужиномъ?

ВАЛ. Ты замѣтилъ это? Ее именно.

СПИД. Нѣтъ, не знаю.

ВАЛ. Замѣтилъ, что я не спускаю съ нея глазъ, и — не знаешь?

СПИД. Вѣдь она, кажется, страшно какъ нелюбезна?

ВАЛ. Напротивъ, она не такъ прекрасна, какъ любезна.

СПИД. Ну, это ужъ извѣстное дѣло.

ВАЛ. Что извѣстное дѣло?

СПИД. Что она не такъ прекрасна, какъ — вамъ — любезна.

ВАЛ. Я разумѣю: красота ея удивительна, а любезность выше всякой оцѣнки.

СПИД. Потому что первая намалевана, а вторая ни во что и не ставится.

ВАЛ. Какъ намалевана? какъ ни во что не ставится?

СПИД. Да такъ намалевана, чтобъ быть попрекраснѣе, что никто и не ставитъ красоту ея во что нибудь.

ВАЛ. За когожъ принимаешь ты меня? я очарованъ красотой ея.

СПИД. Да вѣдь вы не видали ее съ тѣхъ поръ, какъ она подурнѣла.

ВАЛ. Съ которыхъ же поръ подурнѣла она?

СПИД. Съ тѣхъ самыхъ, какъ вы влюбились въ нее.

ВАЛ. Я полюбилъ ее только что увидѣлъ, и постоянно вижу, что она прекрасна.

СПИД. Если вы ее любите — вы не можете видѣть ее.

ВАЛ. Почему же?

СПИД. Потому что любовь слѣпа. О, еслибъ у васъ были мои глаза, или хоть и собственные, но съ той же способностью видѣть, которая, во время-оно, обнаруживалась насмѣшками надъ синьоромъ Протеемъ, когда онъ забывалъ подвязки^[15].

ВАЛ. Чтожъ увидалъ бы я тогда?

СПИД. Ваше настоящее безуміе и ея будущее безобразіе. Синьоръ Протей, влюбившись, забывалъ конечно подвязки; но вы, влюбившись, забываете даже и штаны.

ВАЛ. Стало-быть и ты влюбленъ, потому что, прошедшимъ утромъ, забылъ вычистить башмаки мои?

СПИД. Да, синьоръ, я былъ влюбленъ въ мою постель; и я очень благодаренъ вамъ, что вы порядкомъ отдули меня за любовь мою; такимъ образомъ вы сами дали мнѣ право журить и васъ за вашу.

ВАЛ. А въ заключеніе — я все таки пылаю неугасимой къ ней страстью.

СПИД. Угасла бы, еслибъ куда нибудь заключили.

ВАЛ. Вчера она поручила мнѣ написать нѣсколько строкъ къ человѣку будто бы ей любимому.

СПИД. И вы написали?

ВАЛ. Написалъ.

СПИД. И разумѣется сколько можно безтолковѣе?

ВАЛ. Напротивъ, сколько можно лучше. — Молчи; она идетъ сюда.

Входитъ Сильвія.

СПИД. Вотъ кукольная-то комедія! Да и хитрая же она куколка! Какъ искусно устроила, чтобъ онъ говорилъ за нее.

ВАЛ. Синьора и повелительница, желаю вамъ тысячу добрыхъ утръ.

СПИД. (Про себя). Лучшебъ добрыхъ вечеровъ? Впрочемъ, вѣжливыхъ рѣчей вѣдь милліоны.

СИЛ. Синьоръ и прислужникъ^[16], желаю вамъ двѣ тысячи.

СПИД. (Про себя). Ну проценты-то слѣдовало бы платить ему, а не ей.

ВАЛ. Согласно вашему приказанію я написалъ письмо къ таинственному, безъименному другу вашего сердца. Только желаніе угодить вамъ, синьора, могло заставить меня принять это порученіе.

СИЛ. Благодарю, любезный прислужникъ: оно прекрасно написано.

ВАЛ. Повѣрьте, синьора, мнѣ не легко было написать его; не зная къ кому оно именно — я писалъ почти на обумъ, въ тягостномъ недоумѣніи.

СИЛ. Можетъ быть, вы полагаете, что не стоило и трудиться?

ВАЛ. О, нѣтъ, синьора; если вамъ угодно — прикажите только — я напишу еще тысячу. И все-таки —

СИЛ. Какъ хороша эта фраза! Я угадываю что за тѣмъ, и все-таки — не скажу: не мое дѣло. И все-таки — возьмите его; и все-таки — благодарю: болѣе я не намѣрена утруждать васъ.

СПИД. (Про себя). И все-таки буду. И все-таки — еще какое нибудь новое все-таки.

ВАЛ. Что хотите вы сказать этимъ, синьора? Оно не нравится вамъ?

СИЛ. Напротивъ, оно очень мило; но вѣдь вы писали его нехотя — возьмите же его назадъ; возьмите, возьмите!

ВАЛ. Синьора, оно для васъ —

СИЛ. Да, вы написали его по моей просьбѣ, но не для меня. Оно для васъ — я написала бы его съ большимъ чувствомъ

ВАЛ. Если вамъ угодно, я напишу другое.

СИЛ. Напишете — прочтите его вмѣсто меня. Понравится оно вамъ — хорошо, не понравится — и то хорошо.

ВАЛ. А если оно понравится мнѣ? чтожъ тогда?

СИЛ. Тогда — возьмите его себѣ въ награду за трудъ. За симъ, желаю вамъ всякаго счастія, синьоръ прислужникъ. (Уходитъ).

СПИД. Вотъ штука-то! невиданная, неизслѣдимая, незримая, какъ носъ на лицѣ или флюгеръ на башнѣ! Мой господинъ ухаживаетъ за ней, и она сама учитъ его — ученика ея — какъ сдѣлаться поскорѣй ея учителемъ. Великолѣпная, безпримѣрная выдумка! Пожаловать моего господина въ писцы, чтобъ онъ писалъ къ самому себѣ!

ВАЛ. О чемъ это ты разсуждаешь?

СПИД. Такъ, калякаю себѣ: вотъ вамъ такъ надобно поразсудить.

ВАЛ. О чемъ?

СПИД. А о томъ, что вамъ приходится ходатайствовать за синьору Сильвію.

ВАЛ. Передъ кѣмъ?

СПИД. Да передъ самими вами; вѣдь она объяснилась вамъ въ любви иносказательно.

ВАЛ. Какъ иносказательно?

СПИД. Письмомъ, слѣдовало бы мнѣ сказать.

ВАЛ. Она не писала ко мнѣ.

СПИД. Начтожъ и писать, когда заставила васъ писать къ самимъ себѣ. И вы не поняли этой дивной шутки?

ВАЛ. Нѣтъ.

СПИД. Не вѣрю. Не замѣтили и того, что тутъ не шуточнаго?

ВАЛ. Я замѣтилъ только, что она разсердилась.

СПИД. Помилуйте, она вручила вамъ письмо.

ВАЛ. Письмо, которое я писалъ къ ея другу.

СПИД. И это письмо она отдала вамъ — чегожъ вамъ болѣе?

ВАЛ. О, еслибъ это было такъ!

СПИД. Ручаюсь, что такъ. «Вы часто къ ней писали; изъ стыдливости, или по неимѣнью свободнаго времени, а, можетъ быть, и по опасенію нескромности посланцевъ — она не отвѣчала; но вотъ, сама любовь научаетъ ее заставить своего возлюбленнаго писать къ самому себѣ». Я это говорю какъ книга, потому что вычиталъ изъ книги. — Что задумались? кажется ужъ время и обѣдать.

ВАЛ. Я обѣдалъ.

СПИД. Послушайте, однакожъ, синьоръ: я знаю, хамелеонъ-любовь можетъ питаться и воздухомъ; но я-то вѣдь изъ такихъ, которымъ нужно питаніе посущественнѣе, — я, не шутя, алкаю яствъ. О, не уподобляйтесь вашей возлюбленной; троньтесь, троньтесь моей горькой участью!

СЦЕНА 2.

Верона. — Комната въ домѣ Юли. Входятъ: Протей и Юлія.

ПРОТ. Вооружись терпѣніемъ, милая Юлія.

ЮЛІЯ. Должна поневолѣ, когда ничего не остается болѣе.

ПРОТ. Я возвращусь, какъ только будетъ можно.

ЮЛІЯ. Не развратишься — возвратишься скоро. Возьми это кольцо на память о твоей Юліи.

ПРОТ. А ты мое — обмѣняемся.

ЮЛІЯ. И запечатлѣемъ нашъ союзъ священнымъ поцѣлуемъ.

ПРОТ. Вотъ тебѣ моя рука — я буду вѣчно вѣренъ тебѣ, и если хоть одинъ часъ во дню пройдетъ безъ грустнаго воспоминанія о Юліи, то да разразится надо мной, въ первый же за нимъ слѣдующій, какое нибудь страшное несчастіе, какъ достойная кара за мою забывчивость. Отецъ ждетъ — не отвѣчай; пора — но только не слезъ: онѣ задержатъ меня. Прощай, Юлія! (Юлія уходитъ). Какъ? ушла, не сказавъ ни слова! Да вѣдь истинная любовь и не можетъ иначе: она не можетъ говорить, потому что истинное чувство выражается скорѣе дѣломъ, чѣмъ словами.

Входитъ Пантино.

ПАНТ. Синьоръ Протей, васъ ждутъ.

ПРОТ. Иду, иду! — Увы, горькая разлука дѣлаетъ бѣдныхъ любовниковъ рѣшительно нѣмыми!

СЦЕНА 3.

Тамъ же. — Улица. Входитъ Лаунсъ съ собакой на веревкѣ.

ЛАУН. Нѣтъ, я и въ часъ не осушу слезъ моихъ; это ужъ порокъ всей породы Лаунсовъ: и я унаслѣдовалъ часть его, и, какъ блудный сынъ, отправляюсь теперь съ синьоромъ Протеемъ ко двору императора. А Крабъ, моя собака, я полагаю, жестокосерднѣйшая изъ всѣхъ собакъ, какія только есть на свѣтѣ. Какже — мать моя хнычетъ, отецъ рыдаетъ, сестра вопитъ, работница реветъ, кошка ломаетъ руки, весь домъ въ страшнѣйшемъ переполохѣ, а безчувственный песъ этотъ хоть бы тебѣ слезинку выронилъ. Онъ просто камень, настоящій кремень; онъ безжалостенъ, какъ собака. Жидъ расплакался бы, глядя на наше разставанье; чего — даже слѣпая бабка моя выплакала себѣ глаза, прощаясь со мною. Да вотъ, я вамъ представлю какъ это было. Этотъ башмакъ будетъ мой отецъ — нѣтъ, мой отецъ будетъ лѣвый башмакъ; нѣтъ, лѣвый башмакъ будетъ моя мать; — нѣтъ, не мать; или мать — да, именно мать: у этого похуже подошва. Ну, такъ этотъ, съ дырой — мать, а этотъ — отецъ; чортъ меня возьми, если это не такъ! Теперь эта палка будетъ моей сестрой, потому что, видите ли, она бѣла какъ лилія, тонка какъ жердочка; эта шапка — Нэнъ, наша работница, а я — собака; или нѣтъ, собакой будетъ она сама. Да, да, собака будетъ я, а я — я буду самъ; такъ, совершенно такъ! Ну вотъ, я и подхожу къ отцу и говорю: благослови отецъ; ну вотъ, башмакъ и не можетъ ни словечка вымолвить отъ слезъ; ну вотъ, я и цѣлую отца моего; ну онъ и продолжаетъ хныкать. Вотъ я подхожу къ матери — о, еслибъ она заговорила теперь, какъ взбѣленившаяся женщина, — вотъ я и цѣлую ее — такъ, такъ: это рѣшительно дыханіе моей матери; — вотъ я подхожу къ сестрѣ: слышите, какъ она вопитъ? а проклятый песъ этотъ, во все это время, хоть бы слезинку выронилъ, хоть бы словечко промолвилъ, тогда какъ я — видите, какъ я прибиваю пыль моими слезами?

Входитъ Пантино.

ПАНТ. Спѣши, спѣши, Лаунсъ; твой господинъ на кораблѣ ужъ — тебѣ придется нагонять его на лодкѣ. Что съ тобой? о чемъ рюмишь? Спѣши, оселъ! промедлишь еще хоть минусу — потеряешь —

ЛАУН. А велика бѣда если и потеряю^[17]; вѣдь я не знаю жестокосерднѣе —

ПАНТ. Кого?

ЛАУН. Ну да Краба, пса моего.

ПАНТ. Дуракъ, я хотѣлъ сказать, что ты потеряешь возможность воспользоваться приливомъ, а потерявъ эту возможность, ты потеряешь господина, потеряешь мѣсто, а потерявъ мѣсто — за чѣмъ зажимаешь ты мнѣ ротъ?

ЛАУН. Да чтобъ не потерялъ языка своего.

ПАНТ. Какже это я потеряю языкъ?

ЛАУН. Болтая вздоръ.

ПАНТ. Какой же вздоръ^[18]?

ЛАУН. Будто я потеряю возможность воспользоваться приливомъ, потеряю господина, мѣсто? Да пересохни рѣка совершенно — я наполню ее моими слезами; упади вѣтеръ — я погоню лодку моими вздохами.

ПАНТ. Полно врать; меня послали звать тебя.

ЛАУН. Зови чѣмъ хочешь.

ПАНТ. Чтожъ, пойдешь или нѣтъ?

ЛАУН. Экъ присталъ; конечно пойду.

СЦЕНА 4.

Миланъ. Комната во дворцѣ герцога. Входятъ: Валентинъ, Сильвія, Туріо и Спидъ.

СИЛ. А, служитель!

ВАЛ. Владычица!

СПИД. Любезный господинъ, синьоръ Туріо дуется на васъ.

ВАЛ. Это отъ любви.

СПИД. Не къ вамъ, однакожъ.

ВАЛ. Такъ къ моей владычицѣ.

СПИД. Отдуть бы вамъ его.

СИЛ. Служитель, вы грустны?

ВАЛ. Кажется, синьора.

ТУР. Такъ вы кажетесь не тѣмъ, что вы есть?

ВАЛ. Можетъ быть.

ТУР. Слѣдовательно вы прикидываетесь?

ВАЛ. Такъ же какъ и вы.

ТУР. Чѣмъ же я-то прикидываюсь?

ВАЛ. Умнымъ.

ТУР. Изъ чего вы это заключаете?

ВАЛ. Изъ вашей глупости.

ТУР. По чему же замѣчаете вы мою глупость?

ВАЛ. По вашей курткѣ.

ТУР. На мнѣ полукафтанье.

ВАЛ. Такъ я удвою вашу глупость.

ТУР. Какъ?

СИЛ. Вы сердитесь, синьоръ Туріо? измѣняетесь въ лицѣ?

ВАЛ. Не безпокойтесь, синьора; вѣдь онъ нечто въ родѣ хамелеона.

ТУР. Расположеннаго болѣе питаться вашей кровью, чѣмъ наслаждаться вашимъ обществомъ.

ВАЛ. Сказано, синьоръ?

ТУР. Да, синьоръ, сказано и на сей разъ кончено.

ВАЛ. Знаю; вы всегда кончаете прежде, чѣмъ начнете.

СИЛ. Вы прекрасно перестрѣливаетесь словами, синьоры; сколько огня!

ВАЛ. Мы имъ обязаны вамъ, синьора.

СИЛ. Какъ мнѣ?

ВАЛ. Да, вамъ. Синьоръ Туріо заимствуетъ свое остроуміе изъ вашихъ взглядовъ и щедро расточаетъ заимствованное передъ вами.

ТУР. Не совѣтовалъ бы вамъ тягаться со мною въ этой расточительности; я какъ разъ обанкручу ваше остроуміе.

ВАЛ. Вѣрю; вѣдь вы казначейство словъ, вашей единственной монеты. Судя по жалкимъ ливреямъ вашихъ служителей — вы и имъ платите только словами.

СИЛ. Кончите, синьоры: мой отецъ идетъ сюда.

Входитъ Герцогъ.

ГЕРЦ. Э, э, какъ тебя осаждаютъ, Сильвія! — Синьоръ Валентинъ, вашъ батюшка здоровъ; что скажете, если я обрадую васъ еще письмомъ отъ вашихъ друзей — письмомъ, полнымъ прекрасныхъ вѣстей?

ВАЛ. Свѣтлѣйшій герцогъ, я не могу не быть благодарнымъ за всякую добрую вѣсть о нихъ.

ГЕРЦ. Вы знаете вашего соотечественника донъ Антоніо?

ВАЛ. Знаю; это весьма богатый и весьма почтенный человѣкъ^[19].

ГЕРЦ. У него, кажется, есть сынъ?

ВАЛ. Совершенно достойный отца.

ГЕР. Вы хорошо его знаете?

ВАЛ. Какъ самого себя; мы знакомы съ дѣтства, вмѣстѣ росли. Я, признаюсь, былъ порядочный лѣнтяй; часто, вмѣсто того, чтобъ украшать свою юность разными совершенствами — тратилъ драгоцѣнное время на вздоры; но Протей — такъ зовутъ его — возпользовался имъ, какъ нельзя лучше. Онъ юнъ годами, но старъ опытностью, зрѣлостью сужденія; однимъ словомъ — потому что всѣ мои похвалы далеко ниже его достоинствъ, — онъ совершенство какъ въ нравственномъ, такъ и въ матеріальномъ отношеніи: богатъ всѣми доблестями, украшающими дворянина.

ГЕРЦ. Прошу покорно, да если онъ дѣйствительно таковъ, какимъ вы его представляете — онъ стоитъ любви императрицы, годится въ совѣтники императору. Такъ видите ли — этотъ самый дворянинъ явился ко мнѣ съ письмами отъ лицъ весьма значительныхъ и намѣренъ пробыть здѣсь нѣкоторое время. Надѣюсь, вы не огорчитесь этой вѣстью?

ВАЛ. Мнѣ только его и не доставало.

ГЕРЦ. Примите же его соотвѣтственно его достоинству — я говорю это тебѣ, Сильвія, и вамъ, синьоръ Туріо, потому что Валентина нечего побуждать къ этому. Я сейчасъ пришлю его къ вамъ. (Уходитъ).

ВАЛ. Это тотъ самый дворянинъ, который, какъ я вамъ разсказывалъ, синьора, непремѣнно пріѣхалъ бы со мною, еслибъ его возлюбленная не приковала глазъ его къ кристаллу очей своихъ.

СИЛ. Вѣроятно она ужъ освободила ихъ, удовольствовалась какимъ нибудь другимъ залогомъ вѣрности.

ВАЛ. О, нѣтъ, я убѣжденъ, что она все еще держитъ ихъ въ плѣну.

СИЛ. Не можетъ быть; въ такомъ случаѣ онъ былъ бы слѣпъ, и не отыскалъ бы васъ.

ВАЛ. Отчегожъ, синьора? вѣдь у любви двадцать глазъ.

ТУР. Говорятъ, напротивъ, что у любви совсѣмъ нѣтъ глазъ.

ВАЛ. Для такихъ любовниковъ, какъ вы, синьоръ Туріо; противенъ предметъ — любовь закрываетъ ихъ.

Входитъ Протей.

СИЛ. Перестаньте; вотъ, кажется, и нашъ пріѣзжій.

ВАЛ. Привѣтствуемъ тебя, любезный Протей! Синьора, прошу васъ подтвердите мой привѣтъ какимъ нибудь ласковымъ словомъ.

СИЛ. Собственное его достоинство подтвердитъ ему, что его пріѣздъ не можетъ не быть пріятнымъ — если онъ только другъ, о которомъ вы такъ часто говорили.

ВАЛ. Онъ, онъ, синьора! Позвольте и ему, подобно мнѣ, быть вашимъ служителемъ.

СИЛ. Я слишкомъ недостойная госпожа для такого достойнаго служителя.

ПРОТ. Напротивъ, синьора, я слишкомъ недостоинъ такой достойной госпожи.

ВАЛ. Оставьте толки о недостоинствѣ. Синьора, умоляю, примите его въ число вашихъ служителей.

ПРОТ. Я похвалюсь только тѣмъ, что буду вѣренъ моей обязанности.

СИЛ. Вѣрное исполненіе обязанностей всегда находитъ должную награду. Служитель, васъ привѣтствуетъ недостойная госпожа ваша.

ПРОТ. Скажи это, не вы, кто нибудь другой — не жить бы ему!

СИЛ. Что? что васъ привѣтствуютъ?

ПРОТ. Нѣтъ; что вы недостойная госпожа.

Входитъ Служитель.

СЛУЖ. Синьора, герцогъ, вашъ родитель, проситъ васъ къ себѣ.

СИЛ. Сейчасъ. (Служитель уходитъ). — Синьоръ Туріо, пойдемте со мною. Еще разъ привѣтствую васъ, мой новый служитель; вы переговорите о вашихъ домашнихъ дѣлахъ, и за тѣмъ, надѣюсь, вспомните, что мы ожидаемъ васъ.

ПРОТ. Не замедлимъ явиться оба. (Сильвія и Туріо уходятъ)

ВАЛ. Теперь скажи, что наши?

ПРОТ. Всѣ здоровы; твои друзья кланяются тебѣ.

ВАЛ. Ну, а твои?

ПРОТ. Когда уѣзжалъ, были здоровы.

ВАЛ. Что предметъ твоей страсти, твоя любовь?

ПРОТ. Ты всегда скучалъ моей любовной болтовней; я вѣдь знаю, какъ тебѣ противны такіе разговоры.

ВАЛ. Ахъ, Протей, все перемѣнилось! Я жестоко поплатился за глупое пренебреженіе любовью; всемогущая наказала меня горькимъ постомъ, муками раскаянія; осудила проливать ночью слезы, днемъ — надрывать грудь тяжкими вздохами. Въ отмщеніе она отогнала сонъ отъ плѣненныхъ глазъ моихъ, сдѣлала ихъ стражами страданій моего же сердца. Да, добрый Протей, любовь всесильна; она довела меня до тяжкаго сознанія, что нѣтъ на землѣ ни горя — выше кары ея, ни счастія — выше наслажденія служить ей. Теперь: любовь единственный разговоръ мой; теперь: одно уже слово любовь замѣняетъ мнѣ и завтракъ, и обѣдъ, и ужинъ, и отдыхъ, и сонъ!

ПРОТ. Довольно; я читаю твое счастіе въ твоихъ глазахъ. И это былъ кумиръ, которому ты покланяется?

ВАЛ. Да; неправда ли — она небесное совершенство?

ПРОТ. Нисколько; она, просто, образецъ земнаго.

ВАЛ. Скажи — божество.

ПРОТ. Я не хочу льстить ей.

ВАЛ. Льсти мнѣ; любовь упивается похвалами.

ПРОТ. Когда я былъ болѣнъ — ты потчивалъ меня горькими пилюлями; не прогнѣвайся — и я буду врачевать тебя такими же средствами.

ВАЛ. Такъ говори же, покрайней мѣрѣ, правду; если она не божество, такъ она первая изъ женщинъ, царица всего существующаго.

ПРОТ. За исключеніемъ моей возлюбленной.

ВАЛ. Нѣтъ, не исключай никого, если не хочешь оскорбить мою любовь.

ПРОТ. Вотъ это мило! какъ будто я могу не предпочесть моей?

ВАЛ. Я возвеличу и твою; она будетъ удостоена великой почести носить шлейфъ божественной Сильвіи, что бы грубая земля не могла лобызать одеждъ ея, — чтобъ, возгордившись этимъ счастіемъ, она не вздумала пренебречь возращиваніемъ цвѣтовъ благоухающихъ лѣтомъ^[20], и не сдѣлала, такимъ образомъ, суровую зиму вѣчной.

ПРОТ. Ты бредишь, любезный Валентинъ.

ВАЛ. Извини, Протей; все, что бы я ни сказалъ, ничто въ отношеніи къ ней, обращающей въ ничто всѣ возможныя достоинства другихъ. Она единственна!

ПРОТ. Такъ пусть и остается одинокой.

ВАЛ. Ни за цѣлый міръ! Другъ, вѣдь она уже моя; и я, владѣя этимъ сокровищемъ, богаче двадцати морей, еслибъ даже всѣ пески ихъ были перлами, воды — нектаромъ, а подводные камни — чистымъ золотомъ. Прости мнѣ, что я совсѣмъ забылъ о тебѣ — брежу только моей любовью. Мой глупый соперникъ, очаровавшій ея отца громаднымъ богатствомъ, пошолъ съ нею; мнѣ надо поспѣшить къ нимъ: ты знаешь — любовь ревнива.

ПРОТ. Но вѣдь она любитъ тебя?

ВАЛ. Любитъ. Мы даже и обручены; мало этого: назначенъ уже и часъ брака; условились и какъ бѣжать, и какъ я взберусь въ окно по веревочной лѣстницѣ — все придумано, приготовлено къ упроченію моего счастія. Добрый Протей, пойдемъ въ мою комнату; помоги мнѣ своимъ совѣтомъ.

ПРОТ. Мнѣ надобно еще сходить въ гавань за пожитками. Ступай, я приду.

ВАЛ. Скоро?

ПРОТ. Не замедлю. (Валентинъ уходитъ). Какъ пылъ уничтожается пыломъ, какъ гвоздь выбивается гвоздемъ — такъ точно и моя прежняя любовь почти совсѣмъ вытѣснялась новой. Что же заставляетъ меня, ни съ того ни съ сего, разсуждать такъ хитро? видъ ея, или похвалы Валентина? ея дивныя совершенства, или мое гнусное непостоянство? Она прекрасна; но вѣдь прекрасна и Юлія, которую люблю, или нѣтъ — которую любилъ, потому что моя любовь къ ней растаяла, растопилась, какъ приближенная къ огню восковая куколка. Мнѣ кажется, что я охладѣлъ и къ Валентину, что я уже не люблю его такъ, какъ любилъ прежде. Но его невѣсту я люблю, люблю слишкомъ; отъ того-то я и сталъ любить его меньше. О, какъ же буду я любить ее, когда узнаю хорошенько, если полюбилъ такъ сильно съ перваго взгляда! Одна уже наружность ея отуманила всѣ мои умственныя способности; сознаю и душевныя совершенства — ослѣпну рѣшительно. И все-таки: смогу преодолѣть безумную страсть эту — преодолѣю; не смогу — Сильвія будетъ моей во-что бы ни стало! (Уходитъ).

СЦЕНА 5.

Тамъ же. Улица. Входятъ: Спидъ и Лаунсъ.

СПИД. Лаунсъ! клянусь честью, желанный гость въ Миланѣ.

ЛАУН. Не клянись ложно, любезнѣйшій; какой я желанный? Я всегда такого мнѣнія, что какъ человѣкъ никогда не пропалъ еще, пока не попалъ на висѣлицу, такъ никогда нигдѣ не будешь и желаннымъ, пока не уплатишь какого нибудь счетца и не услышишь отъ хозяйки: милости просимъ!

СПИД. А вотъ зайдемъ, дурень, въ шинокъ: такъ и за счетецъ въ какіе нибудь пять пенсовъ ты какъ разъ услышишь пять тысячъ: милости просимъ. Скажи, однакожъ, какъ же разстался твой господинъ съ синьорой Юліей?

ЛАУН. Ну, сошлись серьезно и разстались какъ нельзя лучше — шутя.

СПИД. Но вѣдь она выдетъ за него?

ЛАУН. Нѣтъ.

СПИД. Какъ же это? И онъ не женится на ней?

ЛАУН. Нѣтъ.

СПИД. Стало-быть произошолъ разрывъ?

ЛАУН. Никакого разрыва; оба цѣлехоньки, какъ рыбки.

СПИД. Да что же, наконецъ, съ ними?

ЛАУН. Да ничего; будетъ хорошо ему — будетъ хорошо и ей.

СПИД. Вотъ оселъ-то! я рѣшительно не понимаю тебя.

ЛАУН. Вотъ болванъ-то! вѣдь даже и моя палка понимаетъ.

СПИД. Что ты мелишь?

ЛАУН. Смотри, что дѣлаю; видишь я оперся на нее.

СПИД. Ну чтожъ, что оперся?

ЛАУН. Ну, она и поддерживаетъ меня — стало понимаетъ^[21].

СПИД. Полно, скажи безъ обиняковъ: быть свадьбѣ?

ЛАУН. Спроси у моей собаки. Скажетъ: да — быть; скажетъ: нѣтъ — быть; завиляетъ хвостомъ, не сказавъ ничего — все-таки быть.

СПИД. Слѣдовательно быть?

ЛАУН. Такія тайны я выдаю только иносказательно.

СПИД. Все равно; только бы узнать. Ну, а каково тебѣ покажется: вѣдь и мой господинъ совершенно одурѣлъ отъ любви.

ЛАУН. Чтожъ, онъ и всегда былъ такимъ.

СПИД. Какимъ?

ЛАУН. Совершенно одурѣлымъ, какъ самъ сейчасъ сказалъ.

СПИД. Ты не понялъ меня.

ЛАУН. Какъ не не понялъ? вѣдь я говорю это не о тебѣ, а о твоемъ господинѣ.

СПИД. Я говорю тебѣ, что и мой господинъ сгараетъ любовью.

ЛАУН. А мнѣ-то какое до этого дѣло? пусть себѣ сгараетъ. Вотъ, если хочешь зайти со мною въ шинокъ — пойдемъ; не пойдешь — будешь Еврей, Жидъ, недостойный названія христіанина.

СПИД. По чему же?

ЛАУН. А потому, что въ тебѣ нѣтъ и на столько любви къ ближнему, чтобъ зайти въ шинокъ съ христіаниномъ. Идемъ что ли?

СПИД. Идемъ. (Уходитъ).

СЦЕНА 6.

Тамъ же. Комната во дворцѣ. Входитъ Протей.

ПРОТ. Покинуть Юлію — вѣроломство; любить Сильвію — вѣроломство; измѣнить другу — еще большее вѣроломство; и та же сила, которая, нѣкогда, заставляла меня клясться, побуждаетъ и къ этому тройному вѣроломству. Любовь требовала клятвъ; любовь же требуетъ и нарушенія ихъ. О, дивно-вдохновительная любовь, согрѣшилъ я^[22] — научи же соблазненнаго раба твоего какъ оправдать это! Прежде я покланялся мерцающей звѣздочкѣ — теперь боготворю лучезарное солнце. Чтожъ — одумавшись, право, можно нарушить необдуманную клятву; и глупъ тотъ, у кого не достанетъ ума и рѣшимости на промѣнъ дурнаго на лучшее. Стыдись, стыдись, дерзкій языкъ! какъ могъ ты назвать дурною ту, которую такъ часто, клянясь и распинаясь, провозглашалъ высшимъ совершенствомъ? Я не могу перестать любить, и перестаю однакожъ; но перестаю тамъ, гдѣ долженъ бы любить. Я покидаю Юлію, покидаю и Валентина; но вѣдь я не могу сохранить ихъ, не пожертвовавъ собою. Пожертвую ими — вознагражу утрату Валентина самимъ собою, утрату Юліи — Сильвіей. Я для самого себя дороже друга, потому что любовь всегда самолюбива^[23]; а Сильвія — свидѣтель небо, создавшее ее такъ прекрасной — Сильвія обратила Юлію въ черномазую Еѳіопку. Я забуду, что Юлія жива еще, припоминая, что моя любовь къ ней умерла уже; въ Валентинъ же буду видѣть врага, видя драгоцѣннѣйшаго друга въ Сильвіи. Я не могу не измѣнить себѣ, не измѣнивъ Валентину. Въ эту ночь онъ намѣренъ пробраться, по веревочной лѣстницѣ, въ ея комнату; и меня, соперника, онъ сдѣлалъ повѣреннымъ! Открою герцогу ихъ намѣреніе бѣжать; раздраженный отецъ изгонитъ Валентина, потому что прочитъ дочь свою за Туріо. Устранивъ Валентина, мнѣ не трудно будетъ удалить и этого глупаго искателя. О, любовь, дай же мнѣ крылья, чтобы скорѣе осуществить тобою же внушенный замыселъ!

СЦЕНА 7.

Верона. Комната бъ домѣ Юліи. Входятъ: Юлія и Лючетта.

ЮЛІЯ. Посовѣтуй, помоги, любезная Лючетта. Заклинаю тебя самой любовью — вѣдь ты записная книга, въ которую вносятся всѣ мои помыслы, — скажи, придумай, какъ бы мнѣ, не подвергаясь нареканію, отправиться къ моему милому Протею?

ЛЮЧ. Увы! путь къ нему длиненъ и утомителенъ.

ЮЛІЯ. Истинно набожный пиллигримъ не утомляется измѣрять слабыми стопами цѣлыя царства; какъ же утомиться тому, кто окрыляется любовью, и къ кому еще — къ существу столь безцѣнному, столь совершенному?

ЛЮЧ. Подождите лучше его возвращенія.

ЮЛІЯ. О, боже мой, развѣ ты не знаешь, что его взоры — моя единственная пища? Тронься хоть муками, которыя я должна испытывать отъ столь продолжительнаго алканія этой пищи. Еслибъ ты знала всю силу любви — ты скорѣй принялась бы зажигать огонь снѣгомъ, чѣмъ тушить огонь любви словами.

ЛЮЧ. Да я и не думаю тушить огня любви вашей; я умѣряю только излишній пылъ, чтобы онъ не перехватывалъ за предѣлы благоразумія.

ЮЛІЯ. Чѣмъ болѣе будешь ты подавлять его, тѣмъ сильнѣе будетъ онъ вспыхивать. Ты знаешь, и тихо-журчащій ручей, когда его остановятъ, неистовствуетъ отъ нетерпѣнія; а не остановятъ — струится себѣ, съ гармоническимъ ропотомъ, по гладкимъ камешкамъ, лобзаетъ каждую, встрѣчающуюся ему на пути тростинку, и такъ, играя и извиваясь, бѣжитъ къ неизмѣримому океану^[24]. Не удерживай же и меня; я буду терпѣлива, какъ ручей, каждый трудный шагъ буду считать забавой, пока послѣдній не приведетъ къ моей любви, и тутъ я успокоюсь, какъ успокоивается, послѣ многихъ треволненій, душа праведника въ Элизіѣ.

ЛЮЧ. Въ какой же одеждѣ думаете вы отправиться?

ЮЛІЯ. Не въ женской; мнѣ хотѣлось бы избѣжать непріятныхъ столкновеній съ наглыми мужчинами. Добудь мнѣ, добрая Лючетта, хорошенькое пажеское платье.

ЛЮЧ. Въ такомъ случаѣ вамъ надо обрѣзать волосы.

ЮЛІЯ. Нѣтъ, я подвяжу ихъ шелковыми снурками, наколю двадцать бантиковъ вѣрной любви^[25]. Эта фантастическая уборка не покажется странной и въ юношѣ постарше меня.

ЛЮЧ. Какого же покроя выбрать вамъ нижнее платье?

ЮЛІЯ. Это все равно, еслибъ ты спросила: во сколько же полотнищь, почтеннѣйшій синьоръ, сшить вамъ юбку? Въ этомъ отношеніи; я вполнѣ полагаюсь на твой вкусъ, Лючетта.

ЛЮЧ. Непремѣнно надо съ бантомъ.

ЮЛІЯ. Нѣтъ; зачѣмъ же? вѣдь это совсѣмъ не красиво.

ЛЮЧ. Что дѣлать! нынче и булавки не дадутъ за штаны, если они не съ бантомъ, да еще съ такимъ, что можетъ замѣнить подушку для булавокъ.

ЮЛІЯ. Ну, какъ знаешь; твоя дружба ручается, что все будетъ и красиво и прилично. Скажи, однакожъ, что заговоритъ о мнѣ свѣтъ, когда узнаетъ объ этомъ странномъ путешествіи? Боюсь, онъ примется позорить меня.

ЛЮЧ. Боитесь — оставайтесь дома.

ЮЛІЯ. Не могу.

ЛЮЧ. Такъ не думайте о позорѣ и отправляйтесь. Если Протей будетъ доволенъ вашимъ прибытіемъ, какое вамъ дѣло до недовольныхъ вашимъ отбытіемъ? Но я боюсь, что онъ не будетъ доволенъ.

ЮЛІЯ. Это наименьшее изъ моихъ опасеній: тысячи клятвъ, океанъ слезъ, не одно доказательство безконечной любви ручаются, что онъ обрадуется мнѣ.

ЛЮЧ. Все это служитъ и лжи.

ЮЛІЯ. У людей низкихъ. Но Протей родился подъ созвѣздіемъ болѣе вѣрнымъ: его слово — обѣтъ, его клятва — оракулъ; его любовь искренна, душа чиста; его слезы — вѣрные толмачи сердца, а сердце такъ далеко отъ обмана, какъ небо отъ земли.

ЛЮЧ. Дай богъ, чтобъ вы нашли его такимъ же.

ЮЛІЯ. О, если ты любишь меня — не оскорбляй его жестокимъ сомнѣніемъ въ его вѣрности; только любя его, усилишь ты и мою любовь къ тебѣ. Идемъ же въ мою комнату, запишемъ все, что необходимо для дороги. Я повѣряю тебѣ все мое достояніе: и домъ, и земли, и мое доброе имя, и за это требую только одного, чтобъ ты снарядила меня какъ можно скорѣе; не возражай, идемъ — я негодую на мою медленность.

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА I.

Миланъ. Комната во дворцѣ Герцога. Входятъ: Герцогъ, Туріо и Протей.

ГЕРЦ. Сдѣлайте одолженіе, синьоръ Туріо, оставьте насъ на минуту; намъ нужно кой о чемъ поговорить по секрету. (Туріо уходитъ) Ну, любезный Протей, что же хотѣли вы сказать мнѣ?

ПРОТ. Свѣтлѣйшій герцогъ, то, что я намѣренъ сообщить вамъ — законъ дружбы повелѣваетъ скрывать; только признательность за ту благосклонность, которой вы, такъ великодушно, почтили меня, недостойнаго, заставляетъ открыть вамъ чего не открылъ бы ни за какія блага міра. Въ эту ночь мой другъ Валентинъ, намѣренъ похитить вашу дочь; онъ самъ повѣрилъ мнѣ это. Я знаю, что вы желаете выдать ее за Туріо, котораго она ненавидитъ; знаю, однакожъ, и то, что похищеніе ея будетъ жестокимъ ударомъ для вашей старости. По тому-то, вѣрный долгу, я и рѣшился лучше разстроить планы моего друга, чѣмъ, скрывъ ихъ, взвалить на вашу голову тяжкое бремя горестей, которое, безъ пріуготовленія, можетъ быть, свело бы васъ и въ безвременную могилу.

ГЕРЦ. Благодарю, добрый Протей, за вашу благородную заботливость; въ награду: располагайте мною до гроба. Я, надобно вамъ сказать, и самъ не разъ подмѣчалъ любовь ихъ, тогда-какъ они полагали меня совершенно усыпленнымъ; не разъ доходилъ и до того, что готовъ уже былъ удалить Валентина и отъ Сильвіи и отъ двора моего, но изъ опасенія, что, увлекшись ревнивой подозрительностью, можно, пожалуй, оскорбить и совершенно невиннаго человѣка — чего всегда избѣгалъ — все удерживался: былъ съ нимъ по прежнему ласковъ, разсчитывая, что такимъ образомъ скорѣй доберусь до того, что вы сейчасъ открыли мнѣ. А въ доказательство, что я — зная какъ легко обольщается нѣжная юность — опасался этого, скажу вамъ, что я отвелъ ей спальню въ высокой башнѣ, ключъ отъ которой постоянно беру къ себѣ; оттуда не похитятъ ее.

ПРОТ. Такъ знайте же, почтенный герцогъ, что онъ придумалъ уже средство добраться до окна ея спални, что она спустится по веревочной лѣстницѣ, что онъ отправился за этой лѣстницей и сейчасъ долженъ возвратиться съ ней; если вамъ угодно, вы можете перехватить его. Прошу только объ одномъ: сдѣлайте это такъ, чтобы онъ никакъ не могъ заподозрить меня; вѣдь только любовь къ вамъ — нисколько не ненависть къ другу — побудила меня открыть его замыселъ.

ГЕРЦ. Клянусь честью, онъ этого никогда не узнаетъ.

ПРОТ. Онъ идетъ сюда — прощайте, почтеннѣйшій герцогъ. (Уходитъ.)

Входитъ Валентинъ.

ГЕРЦ. Куда это ты такъ спѣшишь, любезный Валентинъ?

ВАЛ. Извините, свѣтлѣйшій герцогъ, мнѣ нужно отправить письма къ моимъ друзьямъ; человѣкъ, взявшійся доставить ихъ, ждетъ меня.

ГЕРЦ. А письма важныя?

ВАЛ. Я извѣщаю только, что здоровъ и совершенно счастливъ при дворѣ вашей свѣтлости.

ГЕРЦ. Ну, это не такъ важно; позволь на минуту задержать тебя: мнѣ нужно поговорить съ тобой по секрету о дѣлѣ весьма мнѣ близкомъ. Ты знаешь, что я желалъ выдать мою дочь за моего друга Туріо?

ВАЛ. Знаю. Прекраснѣйшая партія; синьоръ Туріо богатъ, знатнаго рода, добръ, одаренъ всѣми качествами какія нужны, чтобъ быть достойнымъ такой прекрасной дѣвицы, какъ ваша дочь. Неужели, ваша свѣтлость, не можете склонить ее на любовь къ нему?

ГЕРЦ. Въ томъ-то и дѣло, что не могу; она капризна, упряма, горда, своевольна, и знать не хочетъ, что она мое рожденіе, что я, какъ отецъ, въ правѣ требовать повиновенія. Все это совершенію убило мою любовь къ ней; мечта, что она будетъ утѣшеніемъ моей старости, исчезла, и я рѣшилъ жениться. Она пренебрегаетъ и мною и моимъ богатствомъ — пусть же выходитъ за кого хочетъ съ одной только красотой, вмѣсто всякаго приданаго.

ВАЛ. Чѣмъ же я-то могу вамъ быть тутъ полезенъ?

ГЕРЦ. Вотъ видишь ли: я влюбленъ въ одну молодую Миланку; но она холодна и неприступна, нисколько не трогается моимъ старческимъ краснорѣчіемъ. А такъ-какъ я давно уже отвыкъ отъ всякаго волокитства, ктомужъ и нравы измѣнились: совсѣмъ не тѣ, что прежде, то мнѣ и хотѣлось бы, чтобъ ты научилъ меня, чѣмъ и какъ обратить на себя ея лучезарные взоры.

ВАЛ. Если слова безсильны — попробуйте тронуть подарками; нѣмые брилліанты часто дѣйствуютъ на женскій умъ сильнѣе всякаго краснорѣчія.

ГЕРЦ. Но она съ презрѣніемъ отвергла мой подарокъ.

ВАЛ. Женщина иногда отвергаетъ и то, чего страстно желаетъ; пошлите другой. Не отставайте, потому что пренебреженіе въ началѣ только усиливаетъ послѣдующую любовь. Если она сердится — это не отъ ненависти къ вамъ: скорѣй изъ желанія сдѣлать васъ еще влюбленнѣе; бранитъ — это не значитъ еще, чтобы желала избавиться вашего присутствія: послушаніе въ такихъ случаяхъ приводитъ ихъ просто въ бѣшенство. Чтобы она ни говорила — не отчаивайтесь, потому что и говоря: подите! она не говоритъ еще: подите вонъ! Льстите, хвалите, превозносите ея красоту; будь она чернѣе даже ночи — увѣряйте, что она свѣтлѣе дня. Человѣкъ одаренный языкомъ — не человѣкъ, если не съумѣетъ плѣнить имъ женщину.

ГЕРЦ. Но та, о которой я говорю, обѣщана уже близкими ея очень достойному молодому дворянину и содержится въ такой строгости, что и днемъ ни одному мужчинѣ нѣтъ къ ней доступа.

ВАЛ. На вашемъ мѣстѣ, я нашолъ бы случаи видѣть ее ночью.

ГЕРЦ. Такъ, но двери запираютъ, а ключи прячутъ, чтобъ и ночью никто не могъ пробраться къ ней.

ВАЛ. Ктожъ мѣшаетъ вамъ воспользоваться окномъ?

ГЕРЦ. Оно слишкомъ высоко, далеко отъ земли, а стѣны такъ гладки, что нѣтъ никакой возможности взобраться, не подвергнувъ жизнь очевидной опасности.

ВАЛ. При помощи хорошей веревочной лѣстницы съ двумя здоровыми крючками можно взобраться и на башню новой Геро, если только Леандръ рѣшится на это.

ГЕРЦ. Въ самомъ дѣлѣ? Скажи, гдѣ же найти мнѣ такую лѣстницу?

ВАЛ. А когда думаете вы воспользоваться ею?

ГЕРЦ. Въ эту же ночь; вѣдь любовь, какъ ребенокъ, хватается за все, что можетъ достать.

ВАЛ. Въ семь часовъ она будетъ у васъ.

ГЕРЦ. Еще затрудненіе; я отправлюсь одинъ: какъ же доставить ее туда?

ВАЛ. Она такъ легка; вы сами пронесете ее подъ плащемъ.

ГЕРЦ. И подъ такимъ какъ твой?

ВАЛ. И подъ такимъ.

ГЕРЦ. Позволь разсмотрѣть его хорошенько; я добуду себѣ точно такой же.

ВАЛ. Да для этого всякой годится.

ГЕРЦ. Нѣтъ, мнѣ хочется примѣрить, посмотрѣть какъ онъ будетъ сидѣть на мнѣ. (Распахиваетъ его плащъ; изъ чего выпадаетъ письмо). Что это за письмо? Прошу покорно: «Силвіѣ», — и подъ мышкой именно такая, какая мнѣ нужна, лѣстница! На этотъ разъ я буду такъ дерзокъ, что распечатаю. (Читаете). «Мои мысли и ночью съ Сильвіей; о, зачѣмъ же господинъ ихъ не можетъ проскользать подобно имъ! Ты покоишь безчувственныхъ рабынь этихъ на груди своей, и я проклинаю ихъ за то, что онѣ счастливѣе господина; проклинаю себя за то, что посылаю ихъ туда, гдѣ бы хотѣлось быть самому». — И еще приписка: «Сильвія, въ эту ночь я освобожу тебя». — Такъ! вотъ и лѣстница для этого. — А, дерзкій Фаэтонъ, ты забылъ, что ты сынъ Меропса, и вздумалъ управлять небесной колесницей, сжечь землю своей безумной самонадѣянностью! Возмечталъ добраться до звѣздъ, потому только, что онѣ и на тебя свѣтятъ! Ступай, низкій проныра, рабъ заносчивый — обольщай льстивой улыбкой тебѣ равныхъ! Только моему снисхожденію, нисколько не твоимъ достоинствамъ, обязанъ ты, что можешь удалиться отсюда безнаказанно: будь благодаренъ мнѣ за это болѣе, чѣмъ за всѣ милости, которыми я осыпалъ тебя такъ безумно. Но если ты промедлишь въ моихъ владѣніяхъ долѣе, чѣмъ нужно для того, чтобъ немедленно оставить мой дворъ — гнѣвъ мой, клянусь небомъ, далеко превзойдетъ любовь, которую когда-то питалъ къ дочери и къ тебѣ самому. Иди! я не хочу слушать безполезныхъ оправданій; дорожишь жизнію — спѣши! (Уходитъ).

ВАЛ. Смерть лучше жизни мученій! Умереть — разстаться съ самимъ собою, а Сильвія я, я самъ; разстаться съ нею то же, что разстаться съ самимъ собою — смертоносное изгнаніе. Какой свѣтъ будетъ свѣтомъ, когда не буду видѣть Сильвію? какая радость будетъ радостью, когда придется только воображать, что она со мною — питаться только призракомъ совершенства? Ночью, если я не у Сильвіи — нѣтъ музыки изъ пѣньи соловья; днемъ, если не смотрю на Сильвію — нѣтъ для меня и дня. Она моя жизнь; я перестану существовать — перестанетъ она питать, озарять, согрѣвать, оживлять меня своимъ дивнымъ вліяніемъ. И избѣжавъ смертнаго приговора его, я все-таки никакъ не избѣгну смерти; останусь — дождусь смерти; бѣгу — бѣгу жизни.

Входятъ Протей и Лаунсъ.

ПРОТ. Бѣги, Лаунсъ, бѣги, отыщи его!

ЛАУН. Эй, любезнѣйшій!

ПРОТ. Кому это кричишь ты?

ЛАУН. Да тому, кого ищемъ. На головѣ его нѣтъ волоска, который не былъ бы Валентиномъ.

ПРОТ. Валентинъ, ты?

ВАЛ. Нѣтъ.

ПРОТ. Такъ ктожъ? тѣнь его?

ВАЛ. Нѣтъ.

ПРОТ. Что же, наконецъ?

ВАЛ. Ничто.

ЛАУН. Да развѣ ничто можетъ говорить? Синьоръ, не отвалять ли —

ПРОТ. Кого?

ДАУН. А ничто-то.

ПРОТ. Не смѣй.

ЛАУН. Но вѣдь это ничто; позвольте, синьоръ —

ПРОТ. Говорятъ тебѣ не смѣй! Другъ Валентинъ, одно слово —

ВАЛ. Мои уши такъ уже переполнились дурными вѣстями, что не могутъ слышать даже и хорошихъ.

ПРОТ. Въ такомъ случаѣ я осужу мои на безгласное молчаніе, потому что и онѣ непріятны, неблагозвучны, гадки.

ВАЛ. Не умерла ли Сильвія?

ПРОТ. Нѣтъ, Валентинъ.

ВАЛ. Да, въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ уже Валентина для божественной Сильвіи! — Чтожъ, измѣнила мнѣ?

ПРОТ. Нѣтъ, Валентинъ.

ВАЛ. Да, нѣтъ Валентина, если Сильвія измѣнила ему! — Какую же новость хотѣлъ ты сообщить мнѣ?

ЛАУН. Объявлено, что вы, синьоръ, выгнаны.

ПРОТ. Что ты изгнанъ — изгнанъ отсюда, отъ Сильвіи, и отъ меня, друга твоего.

ВАЛ. Я вполнѣ пресытился уже этимъ горемъ — довольно. Знаетъ Сильвія, что я изгнанъ?

ПРОТ. Она принесла уже въ жертву, ничѣмъ неотвратимому приговору, море растаявшихъ жемчужинъ, которыя иные называютъ слезами. Напрасно проливала она ихъ у ногъ суроваго отца, склонивъ колѣни, ломая руки, бѣлыя, какъ будто только тутъ поблѣднѣли отъ горя. Ни колѣнопреклоненье, ни поднятыя руки, ни тяжкіе вздохи, ни сердце-раздирающіе стоны, ни серебромъ капавшія слезы, ничто не тронуло неумолимаго: Валентинъ умретъ, если его схватятъ. Мало этого, ея заступничество, неотступныя просьбы возвратить тебя раздражили его до того, что онъ заключилъ ее въ душную темницу, грозя оставить въ ней навсегда.

ВАЛ. Ни слова болѣе, если первое, которое за симъ выговоришь, не будетъ смертельнымъ ударомъ. Будетъ — прошу, услади имъ слухъ мой, какъ заключительнымъ припѣвомъ къ моему безконечному горю.

ПРОТ. Полно стенать о томъ, чему не пособить уже; подумай лучше, какъ пособить тому, что заставляетъ стенать. Время — мать и кормилица всего хорошаго. Оставаясь здѣсь, ты все-таки не увидишь своей возлюбленной, подвергнешь только жизнь опасности. Надежда — посохъ любви; отправляйся, вооружившись имъ противъ внушеній отчаянія. Вѣдь и не бывши здѣсь, ты можешь быть здѣсь — письмами. Присылай ихъ ко мнѣ; черезъ меня они перейдутъ прямо на бѣлоснѣжную грудь твоей милой^[26]. Теперь не время пускаться въ длинныя разсужденія; идемъ, я провожу тебя до воротъ города. Дорогой переговоримъ о всемъ, что касается до твоихъ любовныхъ дѣлъ; если не для себя, такъ изъ любви къ Сильвіѣ, бѣги грозящей тебѣ бѣды. Идемъ.

ВАЛ. Любезный Лаунсъ, скажи моему человѣку, если увидишь его, чтобъ онъ спѣшилъ за мною къ сѣвернымъ воротамъ.

ПРОТ. Отыщи его сейчасъ же. Идемъ, Валентинъ.

ВАЛ. О, милая Сильвія! о, несчастный Валентинъ! (Уходятъ).

ЛАУН. Я, видите ли, и глупъ, а хватило таки ума догадаться, что господинъ мой нечто въ родѣ мошенника; а вѣдь это все равно, что и настоящій мошенникъ. Вотъ тотъ, кто бы догадался, что я влюбленъ — и не родился еще; однакожъ я влюбленъ, да изъ меня и цугомъ не вытянешь этого — ни того, кто именно предметъ моей страсти. Оно, положимъ, что женщина, но какая женщина — не скажу и себѣ, потому что она дѣвушка. Она, однакожъ, и не дѣвушка, потому что были ужъ крестины; и все-таки дѣвушка, потому что хозяйская дѣвка и служитъ изъ жалованья. Въ ней качествъ больше, чѣмъ въ любой лягавой; а этого много для бѣдной христіанской души. (Вынимая бумагу). Вотъ описка^[27] ея способностей. Imprimis, она можетъ доставать и доставлять. Чтожъ, вѣдь и въ лошади не больше достоинствъ; или нѣтъ — лошадь не можетъ доставать: слѣдовательно она лучше какой нибудь клячи. Item, она можетъ доить. Шутка? рѣдкая добродѣтель въ дѣвушкѣ съ чистыми руками.

Входитъ Спидъ.

СПИД. А, синьоръ Лаунсъ! Что новаго, почтеннѣйшій?

ЛАУН. Почтеннѣйшій? Чѣмъ же почтилъ ты меня?

СПИД. Старая привычка переталковывать каждое слово. Что новаго хоть въ этой бумагѣ?

ЛАУН. Все страшно черно.

СПИД. Какъ черно?

ЛАУН. Какъ чернила.

СПИД. Дай прочесть.

ЛАУН. Куда тебѣ, дурень! вѣдь ты не умѣешь читать.

СПИД. Врешь — умѣю.

ЛАУН. А вотъ я сейчасъ дознаю. Скажи-ка, кто зачалъ тебя?

СПИД. Разумѣется сынъ моего дѣда.

ЛАУН. О, безграмотный! тебя зачалъ сынъ твоей бабушки. Ну, не ясно ли, что не умѣешь читать?

СПИД. Да ты дай бумагу-то, я и докажу, что умѣю.

ЛАУН. На, и да поможетъ тебѣ св. Николай^[28].

СПИД. Imprimis, она можетъ доить.

ЛАУН. Ну да, можетъ.

СПИД. Item, она варитъ славное пиво.

ЛАУН. Отсюда и пословица: благо тебѣ многое — варишь пиво доброе.

СПИД. Item, она умѣетъ шить.

ЛАУН. Стало и зашивать.

СПИД. Item, она умѣетъ вязать.

ЛАУН. Съ такой женой не сидѣть дома безъ чулокъ.

СПИД. Item, она умѣетъ мыть и катать.

ЛАУН. Отличная добродѣтель; не мытьемъ, такъ катаньемъ.

СПИД. Item, она умѣетъ прясть.

ЛАУН. Гуляй себѣ распѣвая: пряди, моя пряха, пряди — не лѣнися.

СПИД. Item, она имѣетъ много безъименныхъ добродѣтелей.

ЛАУН. То есть незаконнорожденныхъ, не вѣдающихъ отцовъ и потому не имѣющихъ именъ.

СПИД. Теперь слѣдуютъ пороки.

ЛАУН. Прямо по стопамъ добродѣтелей.

СПИД. Item, ее нельзя цѣловать натощакъ, ради особеннаго запаха изо рта.

ЛАУН. Ну, этому можно помочь завтракомъ. Дальше.

СПИД. Item, она прожорлива.

ЛАУН. Стало, сама безпрестанно уменьшаетъ проклятый запахъ.

СПИД. Item, она говоритъ во снѣ.

ЛАУН. Ничего, только бы не спала, разговаривая.

СПИД. Item, она неразговорчива.

ЛАУН. О, дурень, поставить это въ число пороковъ! Да молчаливость единственная добродѣтель женщины; вычеркни ее и поставь во главу добродѣтелей.

СПИД. Item, она суетна.

ЛАУН. И это вычеркни; суетность завѣщана ей нашей праматерью и не можетъ быть отнята у ней.

СПИД. Item, она беззуба.

ЛАУН. Тѣмъ лучше, потому что я страшно люблю корки.

СПИД. Item, она сварлива.

ЛАУН. При беззубости и это не бѣда.

СПИД. Она часто похваливаетъ винцо.

ЛАУН. Чтожъ, если хорошо — пусть похваливаетъ, а не захочетъ — я и самъ примусь; вѣдь хорошее должно хвалить.

СПИД. Item, она слишкомъ податлива.

ЛАУН. На слова не можетъ, потому что выше значится, что неразговорчива; на деньги не будетъ, потому что приберу кошелекъ къ себѣ; ну, а на что другое — пожалуй: тутъ ничѣмъ ужъ не пособишь. Далѣе.

СПИД. Item, у ней болѣе волосъ, чѣмъ ума, болѣе недостатковъ, чѣмъ волосъ, и болѣе добра, чѣмъ недостатковъ.

ЛАУН. Постой, постой; мнѣ хочется жениться на ней, а по этой статьѣ вотъ уже два или три раза я и рѣшался и раздумывалъ. Повтори.

СПИД. Item, у ней волосъ болѣе, чѣмъ ума —

ЛАУН. Болѣе волосъ чѣмъ ума, — это возможно, и я докажу. Крышка солонки прикрываетъ соль и потому больше соли; волосы прикрываютъ умъ и потому больше ума: потому что большее прикрываетъ меньшее. — Что за тѣмъ?

СПИД. Болѣе недостатковъ, чѣмъ волосъ.

ЛАУН. Вотъ это чудовищно! о, еслибъ этого-то не было!

СПИД. И болѣе добра, чѣмъ недостатковъ.

ЛАУН. Ну, это скрашиваетъ недостатки. Рѣшено, я женюсь на ней; а женюсь — такъ-какъ ничего нѣтъ невозможнаго —

СПИД. То?

ЛАУН. То и скажу, что твой господинъ ждетъ тебя у сѣверныхъ воротъ.

СПИД. Меня?

ЛАУН. Ну да, тебя; а ты-то что за важная штука, что заставляешь своего господина ждать себя?

СПИД. Онъ приказалъ придти туда?

ЛАУН. Бѣги сломя голову; ты такъ долго стоялъ, что и бѣгомъ не поспѣешь.

СПИД. Зачѣмъ же ты не сказалъ раньше? Чортъ возьми твои любовныя письма! (Уходитъ).

ЛАУН. Достанется же ему за письмо мое. Впередъ не будетъ совать носъ въ чужіе секреты. Побѣгу за нимъ, посмотрю что-то ему будетъ.

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Комната во дворцѣ Герцога. Входятъ: Герцогъ и Туріо и потомъ Протей.

ГЕРЦ. Будьте покойны, синьоръ Туріо; Валентинъ изгнанъ: она непремѣнно полюбитъ васъ.

ТУР. Но со времени его изгнанія ея презрѣніе ко мнѣ удвоилось; она рѣшительно гнушается моего общества, издѣвается до того, что я не могу но отчаяваться.

ГЕРЦ. Слабое впечатлѣніе любви — изображеніе начерченное на льду: часъ тепла, и оно исчезло, распустилось въ воду. Не много нужно времени и на то, чтобъ растаять ледяное расположеніе Сильвіи; она забудетъ недостойнаго Валентина. — Ну что, синьоръ Протей, оставилъ ли вашъ соотечественникъ, согласно нашему повелѣнію, наши владѣнія?

ПРОТ. Оставилъ, ваша свѣтлость.

ГЕРЦ. Дочь моя сильно огорчена удаленіемъ его.

ПРОТ. Огорченіе это пройдетъ въ скоромъ времени.

ГЕРЦ. Я тоже думаю, но вотъ Туріо не вѣритъ. — Послушайте, Протей, хорошее мое о васъ мнѣніе, которое вы вполнѣ оправдали уже и самымъ дѣломъ^[29], располагаетъ меня посовѣтоваться съ вами.

ПРОТ. Изгоните и меня, какъ только измѣню моей вамъ преданности.

ГЕРЦ. Вы знаете, какъ бы мнѣ хотѣлось выдать мою дочь за синьора Туріо?

ПРОТ. Знаю.

ГЕРЦ. Полагаю, знаете и то, что она рѣшительно противится моей волѣ.

ПРОТ. Противилась, почтеннѣйшій герцогъ, пока Валентинъ былъ здѣсь.

ГЕРЦ. Такъ, но она и теперь продолжаетъ еще упорствовать. Какъ бы намъ заставить ее забыть Валентина и полюбить Туріо?

ПРОТ. Всего вѣрнѣе, очернивъ Валентина въ ея глазахъ невѣрностью, трусостью и низкимъ происхожденіемъ: тремя недостатками, наиболѣе ненавистными всякой женщинѣ.

ГЕРЦ. Но вѣдь она подумаетъ, что все это наговариваютъ на него изъ ненависти.

ПРОТ. Конечно, если это будутъ говорить враги его. Тутъ необходимы величайшая осторожность, человѣкъ, котораго она почитала бы другомъ его.

ГЕРЦ. Что, еслибъ вы взяли это на себя?

ПРОТ. Герцогъ, мнѣ противна клевета; клеветать, и еще на друга, неприлично дворянину.

ГЕРЦ. Но тамъ, гдѣ ваше доброе слово не можетъ помочь ему — не можетъ повредить и клевета ваша; а потому эта услуга и не унизитъ васъ нисколько: тѣмъ болѣе, что вы оказываете ее другу же.

ПРОТ. Вы превозмогли, герцогъ; если только мои наговоры могутъ подѣйствовать на нее — она скоро разлюбитъ его. Но положимъ, что мы и вырвемъ, такимъ образомъ, Валентина изъ ея сердца^[30] — вѣдь отъ этого она не полюбитъ еще синьора Туріо.

ТУР. А вы, сматывая съ него нить любви ея, тотчасъ же, чтобъ она не спуталась и не сдѣлалась совершенно негодной, и наматывайте ее на меня. Этого не трудно достигнуть, выхваляя меня на столько, на сколько будете унижать Валентина.

ГЕРЦ. Въ этомъ дѣлѣ, Протей, мы довѣряемся вамъ вполнѣ, потому что, изъ словъ Валентина, знаемъ, что вы любите уже и неспособны измѣнить предмету любви вашей. Успокоенные на этотъ счетъ, мы разрѣшаемъ вамъ доступъ къ Сильвіи, чтобъ вы могли свободно бесѣдовать съ ней. Она груститъ, скучаетъ, сокрушается, но непремѣнно обрадуется вамъ, какъ другу Валентина; ваши убѣжденія всего скорѣе отвратятъ ее отъ него и расположатъ къ синьору Туріо.

ПРОТ. Я сдѣлаю все, что будетъ въ моихъ силахъ. Но и вы, синьоръ Туріо, будьте подѣятельнѣе; разставляйте западни на всѣ желанія синьоры Сильвіи, стенайте сонетами, полными клятвъ любви и преданности.

ГЕРЦ. Да, велика сила божественной поэзіи!

ПРОТ. Пишите, что вы приносите въ жертву на алтарь красоты ея и ваши слезы, и ваши вздохи, и ваше сердце. Пишите пока высохнутъ чернила, а высохнутъ — разведите ихъ вашими слезами; пишите такъ, чтобъ можно было подумать, что вы въ самомъ дѣлѣ чувствуете, что пишете. Вѣдь лютня Орфея звучала струнами поэтовъ; оттого-то она и смягчала желѣзо и камни, укрощала тигровъ, вызывала изъ неизмѣримыхъ глубинъ громадныхъ левіоѳановъ и заставляла ихъ плясать на песчаныхъ отмѣляхъ. Но этого мало еще: ступайте ночью съ музыкантами подъ окно вашей царицы и присоедините къ звукамъ ихъ инструментовъ какую нибудь грустную пѣсню: мертвое молчаніе ночи удивительно содѣйствуетъ сладкозвучнымъ жалобамъ. Такимъ образомъ вы непремѣнно тронете ее.

ГЕРЦ. Ваши наставленія показываютъ, что вы любили.

ТУР. Я приведу ихъ въ исполненіе въ эту же ночь. Надѣюсь, любезнѣйшій Протей, вы не откажетесь поискать со мной хорошихъ музыкантовъ; для начала у меня есть и сонетъ, вполнѣ соотвѣтствующій цѣли.

ГЕРЦ. И такъ, къ дѣлу, синьоры.

ПРОТ. Ваша свѣтлость позволите намъ оставить васъ послѣ ужина?

ГЕРЦ. Нѣтъ, зачѣмъ же откладывать? отправляйтесь теперь же. (Уходятъ).

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лѣсъ близь Мантуи. Входятъ нѣсколько Разбойниковъ.

1 раз. Ну, товарищи, стоять дружно; я вижу прохожихъ.

2 раз. Будь ихъ тамъ хоть десятокъ — не робѣть!

Входятъ Валентинъ и Спидъ.

1 раз. Стойте, и подавайте все, что у васъ есть; не отдадите — оберемъ и силою.

ВАЛ. Друзья —

1 раз. Ну, оно не совсѣмъ такъ: мы враги ваши.

2 раз. Молчи; послушаемъ, что онъ скажетъ.

2 раз. Да, клянусь бородой, послушаемъ; онъ, кажется, славный малой.

ВАЛ. Мнѣ почти нечего терять; я человѣкъ преслѣдуемый несчастіемъ. Все мое богатство — эта бѣдная одежда: отнимете ее — отнимете все, что имѣю.

2 раз. Куда идете вы?

ВАЛ. Въ Верону.

1 раз. Откуда?

ВАЛ. Изъ Милана.

2 раз. А долго были тамъ?

ВАЛ. Мѣсяцевъ шестнадцать; пробылъ бы и долѣе, еслибъ не злая судьба.

1 раз. Чтожъ, тебя изгнали оттуда?

ВАЛ. Изгнали.

2 раз. За что?

ВАЛ. За проступокъ, о которомъ и вспоминать больно: я убилъ человѣка, и убійство это мучитъ меня, хоть я и совершилъ его не измѣннически, а въ честномъ единоборствѣ.

1 раз. Чегожъ тутъ и мучиться. И тебя изгнали за такой вздоръ?

ВАЛ. Я радъ, что такъ еще дешево отдѣлался.

1 раз. Знаешь языки?

ВАЛ. Безъ этого знанія, которымъ обязанъ моимъ странствованіямъ, плохо было бы мнѣ во многихъ случаяхъ.

3 раз. Клянусь лысиной жирнаго Робинъ-Худова монаха^[31], вотъ бы начальникъ нашей шайки.

4 раз. Въ самомъ дѣлѣ. Послушайте, товарищи. (Переговариваются между собой).

СПИД. А что, синьоръ, примкните-ка къ нимъ; вѣдь это кажется преблагородные разбойники.

ВАЛ. Молчи, негодяй.

2 раз. Скажи, тебя привязываетъ еще что къ обществу?

ВАЛ. Ничто.

3 раз. Если такъ — многіе изъ насъ также дворяне, выброшенные изъ среды благонравныхъ людей за проступки необузданной юности. Я самъ изгнанъ изъ Вероны за покушеніе похитить одну даму, близкую родственницу и наслѣдницу герцога.

2 раз. А я изъ Мантуи за дворянина, котораго, въ порывѣ бѣшенства, пырнулъ въ самое сердце.

1 раз. И я за такой же вздоръ; но къ дѣлу — о нашихъ проступкахъ мы распространились только для извиненія теперешняго образа жизни, — твоя прекрасная наружность, знаніе языковъ — намъ недостаетъ именно такого человѣка.

2 раз. Кромѣ того, ты изгнанникъ, а потому — хочешь быть нашимъ начальникомъ, покориться необходимости и жить, подобно намъ, въ этихъ пустынныхъ мѣстахъ?

3 раз. Говори, хочешь примкнуть къ намъ? Скажешь: хочу — будешь нашимъ начальникомъ и мы обѣщаемъ повиноваться, будемъ чествовать и любить тебя, какъ главу, какъ царя нашего.

1 раз. Отвергнешь нашу дружбу — умрешь.

2 раз. Не удастся тебѣ и похвастаться нашимъ предложеніемъ.

ВАЛ. Я принимаю его, соглашаюсь жить съ вами, но только съ условіемъ, что вы никогда не тронете ни слабой женщины, ни бѣднаго прохожаго.

3 раз. Не тронемъ; мы гнушаемся такими низостями. Идемъ же въ нашу пещеру^[32], и мы покажемъ тебѣ собранныя нами сокровища — располагай ими, какъ нами.

СЦЕНА 2.

Миланъ. Дворъ дворца. Входитъ Протей.

ПРОТ. Я измѣнилъ уже Валентину; теперь долженъ поступить также предательски и съ Туріо. Подъ видомъ ходатайства за него я имѣю полную возможность хлопотать о себѣ; но Сильвія слишкомъ чиста, слишкомъ вѣрна и добродѣтельна — мнѣ не соблазнить ее моими гнусными продѣлками. Начну увѣрять въ моей къ ней преданности — она упрекаетъ меня измѣной другу; примусь клястся, что буду любить ее вѣчно — она проситъ припомнить мое вѣроломство въ отношеніи къ Юліи, которую любилъ. И не смотря на всѣ ея колкости, изъ которыхъ и слабѣйшая должна бы лишить всякой надежды, любовь моя, какъ болонка, которую чѣмъ больше отталкиваютъ, тѣмъ она болѣе ласкается — ростетъ съ каждымъ часомъ. Но вотъ и Туріо; теперь подъ окно — усладимъ слухъ ея музыкой.

Входитъ Турю съ Музыкантами.

ТУР. Вы уже здѣсь, синьоръ Протей? какже это вы прокрались прежде насъ?

ПРОТ. Какъ видите, любезный Туріо; вы знаете, на службѣ любви, гдѣ нельзя пройти прямо — можно и прокрасться.

ТУР. Надѣюсь, однакожъ, вы любите не здѣсь?

ПРОТ. Еслибъ не здѣсь, такъ былъ бы гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ.

ТУР. Но не Сильвію?

ПРОТ. Сильвію — ради васъ.

ТУР. Благодарю. (Музыкантамъ). Ну, господа, настроивайте, и сейчасъ же что нибудь веселенькое.

Входятъ: Хозяинъ гостинницы и Юлія въ мужскомъ платьѣ, и остаются въ отдаленіи.

ХОЗ. Что съ вами, юный гость мой? Вы, кажется, въ мелахоліи? скажите, отчего же?

ЮЛІЯ. Я думаю оттого, что не могу быть веселымъ.

ХОЗ. Э, полноте, мы развеселимъ васъ; вы услышите здѣсь музыку, увидите и синьора, котораго такъ желали видѣть.

ЮЛІЯ. Но услышу ли я его?

ХОЗ. Разумѣется.

ЮЛІЯ. Это музыканты? (Музыканты начинаютъ играть).

ХОЗ. Слушайте, слушайте!

ЮЛІЯ. Онъ между ними?

ПѢНІЕ.

Ктожъ эта Сильвія? что же она,

Что всю молодежь она такъ восхитила?

Прекрасна, любезна, умна¹),

И всѣмъ этимъ небо ее одарило,

Чтобъ всѣхъ удивляла она.

Но такъ ли добра, какъ прекрасна она?

Красота вѣдь всегда съ добротою водилась.

Любовь слѣпотой была прежде больна,

И чтобъ излечиться, къ ней въ глазки внѣдрилась,

И тамъ, излечившись, осталась она.

Такъ будемтежъ мы Сильвію воспѣвать.

Пойте, что Сильвія выше сравненья,

Что ей суждено красотой побѣждать

Сей скучной земли всѣ творенья.

Давайтежъ вѣнки изъ цвѣтовъ ей свивать?

¹) Въ прежнихъ изданіяхъ: Holy, fair and wise is she… Но экземпляру Колльера: Holy, fair and wise as free…

ХОЗ. А вы стали еще грустнѣе; вамъ не нравится музыка?

ЮЛІЯ. Не музыка, а музыкантъ.

ХОЗ. Почему же?

ЮЛІЯ. Онъ страшно фальшивитъ.

ХОЗ. То есть: беретъ не тѣ ноты?

ЮЛІЯ. Нѣтъ; и все-таки фальшивитъ такъ, что надрываетъ мое сердце.

ХОЗ. У васъ тонкій слухъ.

ЮЛІЯ. Зачѣмъ не глухъ я! онъ совершенно разстроиваетъ меня.

ХОЗ. Вы, просто, не любите музыки.

ЮЛІЯ. Да, когда она такъ разногласитъ.

ХОЗ. Слышите, какой чудесный переходъ?

ЮЛІЯ. Именно переходы-то и противны мнѣ.

ХОЗ. Такъ вамъ хотѣлось бы, чтобъ играли все одно и тоже?

ЮЛІЯ. Хотѣла бы, чтобъ не мѣняли игры своей. Скажите, часто бываетъ синьоръ Протей у этой прекрасной синьоры?

ХОЗ. Слуга его Лаунсъ говорилъ, что онъ любитъ ее безмѣрно.

ЮЛІЯ. Гдѣжъ Лаунсъ?

ХОЗ. Пошолъ отыскивать свою собаку; по приказанію господина, завтра онъ долженъ отвести ее, въ подарокъ, къ синьорѣ Сильвіѣ.

ЮЛІЯ. Тсъ! отойдемъ въ сторону; они расходятся.

ПРОТ. Будьте покойны, синьоръ Туріо; я такъ буду говорить, что непремѣнно заставлю васъ подивиться моему искуству.

ТУР. Гдѣжъ мы сойдемся?

ПРОТ. У Фонтана св. Григорія.

ТУР. До свиданія. (Уходитъ съ музыкантами).

Сильвія показывается у окна.

ПРОТ. Добраго вечера, прекрасная синьора.

СИЛ. Благодарю, синьоръ, за музыку; кто вы?

ПРОТ. Человѣкъ, голосъ котораго узнавали бы съ первыхъ звуковъ, еслибъ знали его вѣрное, преданное сердце.

СИЛ. Синьоръ Протей, если не ошибаюсь?

ПРОТ. Протей, благородная синьора; вашъ рабъ.

СИЛ. Чтожъ вамъ угодно?

ПРОТ. Быть вамъ угоднымъ.

СИЛ. Можете; мнѣ угодно, чтобъ вы сейчасъ отправились домой, спать. О, гнусный, лживый, коварный, вѣроломный человѣкъ, неужели ты думаешь, что я такъ легкомысленна, такъ безразсудна, что уступлю льстивому искательству обманувшаго уже такъ многихъ своими клятвами! Отправляйся на родину просить прощенія у своей невѣсты. Что же касается до меня — клянусь блѣдной царицей ночи, твое искательство возбуждаетъ во мнѣ не сочувствіе, а презрѣніе; я начинаю негодовать даже и на себя за то, что трачу время на разговоры съ тобой.

ПРОТ. Прекрасная, признаюсь, я любилъ другую; но она умерла.

ЮЛІЯ. (Про себя). Скажи это я — и я солгала бы; я знаю вѣрно, что она не схоронена еще.

СИЛ. Если она и умерла, такъ Валентинъ, твой другъ, живъ еще; а я, ты знаешь — обручена ему. И тебѣ не стыдно оскорблять его своимъ искательствомъ?

ПРОТ. Я слышалъ, что и онъ умеръ.

СИЛ. Такъ вообрази же, что и я умерла, потому что, вѣрь, моя любовь послѣдуетъ за нимъ и въ могилу.

ПРОТ. О, дивное созданіе, позволь мнѣ вырыть ее.

СИЛ. Ступай къ могилѣ твоей невѣсты — вырывай ея любовь, или, еще лучше, схорони въ ней и свою.

ЮЛІЯ. (Про себя). Этого онъ не слышитъ.

ПРОТ. Синьора, если ужъ сердце ваше такъ ожесточено, даруйте моей любви хоть вашъ портретъ, тотъ, что виситъ на стѣнѣ вашей комнаты. Съ нимъ буду я разговаривать, передъ нимъ буду вздыхать и плакать; посвятивъ сущность вашей дивной личности другому, вы сдѣлали меня тѣнью, и вашей тѣни посвящу я вѣрную любовь мою.

ЮЛІЯ. (Про себя). А будь это сама сущность, ты непремѣнно обманулъ бы и ее: сдѣлалъ бы тѣнью, какъ меня.

СИЛ. Синьоръ, мнѣ противно быть вашимъ кумиромъ; но такъ-какъ поклоненіе тѣнямъ, обожаніе лживыхъ призраковъ достойное возмездіе за ваше вѣроломство — пришлите за нимъ завтра утромъ, и за тѣмъ: покойной ночи.

ПРОТ. Ночи, предшествующей смертной казни. (Уходитъ. Сильвія удаляется отъ окна).

ЮЛІЯ. Идемъ, хозяинъ.

ХОЗ. А я совсѣмъ было заснулъ.

ЮЛІЯ. Не знаешь ли, гдѣ живетъ синьоръ Протей?

ХОЗ. Да въ моемъ же домѣ. Право, мнѣ кажется ужъ день?

ЮЛІЯ. Нѣтъ, не день, а ночь — ночь длинѣйшая и тягостнѣйшая всѣхъ, проведенныхъ мною безъ сна.

СЦЕНА 3.

Тамъ же. Входитъ Эгламуръ.

ЭГЛ. Этотъ самый часъ назначила мнѣ синьора Сильвія явиться сюда, чтобъ выслушать ея просьбу; вѣрно что нибудь особенно важное. Синьора, синьора!

Сильвія показывается въ окнѣ.

СИЛ. Кто тутъ?

ЭГЛ. Вашъ слуга и другъ; человѣкъ, ожидающій вашихъ приказаній.

СИЛ. Синьоръ Эгламуръ — тысячу добрыхъ утръ.

ЭГЛ. Столько же и вамъ, прекрасная синьора. Покорный вашему желанію, я явился, чтобъ узнать, что будетъ вамъ угодно приказать мнѣ.

СИЛ. О, Эгламуръ, вы истинный дворянинъ — не думайте, чтобъ я хотѣла льстить вамъ, клянусь, я не льщу, — вы умный, благородный, сострадательный, безъукоризненный человѣкъ. Вы знаете, какъ я люблю изгнаннаго Валентина, — знаете, что мой отецъ принуждаетъ меня выдти за ничтожнаго, ненавистнаго мнѣ Туріо. Вы сами любили; я слышала какъ вы говорили, что ничто не поражало еще васъ такъ сильно, какъ смерть вашей страстно любимой невѣсты, на могилѣ которой произнесли обѣтъ цѣломудрія^[33]. Синьоръ Эгламуръ, я рѣшилась бѣжать къ Валентину, въ Мантую, гдѣ онъ, какъ слышала, теперь находится; а такъ-какъ дороги опасны, то я, полагаясь вполнѣ на ваше благородство, и обращаюсь къ вамъ съ просьбою проводить меня туда. Не возражайте мнѣ гнѣвомъ моего отца, Эгламуръ; имѣйте въ виду только мое горе, горе бѣдной дѣвушки и необходимость бѣгства, чтобъ избавиться возмутительнѣйшаго союза, противнаго и небу и людямъ. Умоляю, троньтесь просьбою души преисполненной горемъ, какъ море песками: будьте моимъ спутникомъ, проводникомъ! Откажете — заклинаю скрыть что слышали, не лишать меня возможности бѣжать одной.

ЭГЛ. Синьора, зная вашу склонность, я вполнѣ сочувствую вашему горю, сознаю законность его^[34] и потому готовъ сопутствовать вамъ. Всякая дума о самомъ себѣ уничтожается желаніемъ вамъ счастія. Когда думаете вы отправиться?

СИЛ. Нынче вечеромъ.

ЭГЛ. Гдѣжъ мы сойдемся?

СИЛ. Близь кельи отца Патрикія: я пойду къ нему на исповѣдь.

ЭГЛ. Я буду тамъ. До свиданія, благородная синьора.

СИЛ. До свиданія, добрый синьоръ.

СЦЕНА 4.

Тамъ же. Входитъ Лаунсъ съ своей собакой.

ЛАУН. Когда слуга человѣка обходится съ нимъ по собачьи — оно, видите ли, какъ-то и обидно. А вѣдь я воспиталъ его съ пеленъ, спасъ отъ утопленья, тогда-какъ трое или четверо его слѣпыхъ братьевъ и сестеръ утопли таки. Я выучилъ его такъ, что всякой скажетъ: вотъ такъ бы и я выучилъ свою собаку. Мнѣ поручили отвести его къ синьорѣ Сильвіѣ, въ подарокъ отъ моего господина, а онъ, только что я вошолъ въ столовую, и бросился прямо къ ея прибору, да и стяни каплунью ножку. Оно гадко, когда песъ не можетъ вести себя порядочно во всякой компаніи; по моему ужъ если кто, такъ сказать, взялся быть порядочной собакой, такъ ужъ и будь ею во всемъ. Не будь я умнѣе его, не возьми на себя его проказы, вѣдь его, право, повѣсили бы; поплатился бы онъ — это такъ вѣрно, какъ то, что я живу. Ну, посудите сами: пробрался онъ, въ обществѣ трехъ или четырехъ благовоспитанныхъ собакъ, подъ столъ герцога, и, право, не пробылъ тамъ и того времени, какое нужно на то, чтобъ высморкаться, а носы всѣхъ бывшихъ въ комнатѣ почувствовали уже его. — «Выгоните собаку», говоритъ одинъ; «что это за песъ?» говоритъ другой; «вонъ его!» говоритъ третій; «повѣсить его», говоритъ герцогъ. Я, давно уже знакомый съ этимъ запахомъ, смекнулъ тотчасъ же, что это мой Крабъ, а потому и пошолъ къ человѣку, который наказываетъ собакъ, и говорю ему «любезный, ты хочешь высѣчь эту собаку?» — «Ну да, хочу», говоритъ онъ. «Ну, такъ ты поступишь страшно несправедливо», говорю я, «вѣдь это, тово, я сдѣлалъ». Ну, онъ, не сказавъ противъ этого ни слова, и выстегалъ меня арапникомъ вонъ изъ комнаты. Много ли найдется господъ, которые сдѣлали бы такое для слуги своего? Да это что еще: я могу показать подъ присягой, что сидѣлъ въ колодкѣ за украденную имъ колбасу, безъ чего не быть бы ему въ живыхъ; что стоялъ у позорнаго столба за задушеннаго имъ гуся, безъ чего пострадать бы ему. Ты все перезабылъ это; но я помню штуку, которую ты сыгралъ со мною, когда я прощался съ синьорой Сильвіей. Развѣ я не говорилъ тебѣ, чтобъ ты всегда смотрѣлъ на меня и дѣлалъ такъ, какъ я? Когда же ты видѣлъ, чтобъ я поднималъ ногу и пускалъ прямо на юбку благородной дамы? когдажъ ты видѣлъ, чтобъ я откалывалъ такія штуки?

Входятъ Протей и Юлія.

ПРОТ. Тебя зовутъ Себастіаномъ? Ты мнѣ нравишься, и я сейчасъ же дамъ тебѣ порученіе.

ЮЛІЯ. Какое вамъ угодно. Все, что могу, я сдѣлаю.

ПРОТ. Надѣюсь. (Лаунсу) А, негодяй! гдѣ это ты пропадалъ цѣлые два дни?

ЛАУН. По вашему же приказанію водилъ къ синьорѣ Сильвіѣ собаку.

ПРОТ. Чтожъ сказала она, увидавъ мою прекрасную крошку?

ЛАУН. Да сказала, что ваша собака гадкая собака; что за такой подарокъ и собачьей благодарности слишкомъ много.

ПРОТ. Однакожъ приняла ее?

ЛАУН. Нѣтъ; вотъ она: я привелъ ее назадъ.

ПРОТ. Какъ? ты предложилъ ей отъ меня эту гадость^[35]?

ЛАУН. Эту. Вашу маленькую бѣлочку у меня укралъ на площади какой-то сорванецъ^[36] — ну, я и предложилъ ей свою. Вѣдь моя вдесятеро больше вашей: стало и подарокъ сталъ во столько же больше.

ПРОТ. О, негодяй! пошолъ, бѣги, отыщи мою; безъ нея и не являйся ко мнѣ на глаза! Что стоишь? ступай, говорю я тебѣ! Ты только и знаешь, что срамить меня. (Лаунсъ уходитъ).-- Себастіанъ, я беру тебя отчасти и по нуждѣ въ служителѣ способномъ исполнять мои порученія съ толкомъ, потому что на этого болвана ни въ чемъ не льзя положиться; но еще болѣе за твое лицо и манеры, которыя, если не ошибаюсь, ручаются за хорошее воспитаніе, умъ и вѣрность. Это главное, что рѣшило меня взять тебя. Возьми это кольцо и отдай его отъ меня синьорѣ Сильвіѣ; я получилъ его отъ женщины, страстно меня любившей.

ЮЛІЯ. А вы, стало-быть, не любили ее, если отдаете его другой? Можетъ быть она умерла?

ПРОТ. Нѣтъ; я думаю жива еще.

ЮЛІЯ. Ахъ!

ПРОТ. Что значитъ это: ахъ?

ЮЛІЯ. Мнѣ какъ-то жаль ее.

ПРОТ. Отчего же жаль?

ЮЛІЯ. Мнѣ сейчасъ представилось, что она любитъ васъ такъ же страстно, какъ вы синьору Сильвію: она мечтаетъ о забывшемъ любовь ея, а вы обожаете равнодушную къ вашей. Я подумалъ, какъ должна быть мучительна любовь нераздѣляемая, и вздохнулъ невольно.

ПРОТ. Отдай же ей это кольцо и это письмо; комната ея вонъ тамъ. Скажи ей, что я требую обѣщаннаго портрета. Исполнивъ это порученіе, возвратись ко мнѣ; ты найдешь меня, грустнымъ и одинокимъ, въ моей комнатѣ. (Уходитъ).

ЮЛІЯ. Многія ли изъ женщинъ исполнятъ такое порученіе? Бѣдный Протей, ты приставилъ къ своимъ ягнятамъ лисицу. Глупая, зачѣмъ же жалѣть того, кто такъ жестоко пренебрегаетъ тобою? Но, нѣтъ; какъ онъ пренебрегаетъ мною оттого, что любитъ ее, такъ и я должна жалѣть его, оттого что люблю его. Это кольцо я отдала ему на память обо мнѣ, когда онъ уѣзжалъ, и теперь — несчастный ходатай — я должна выпрашивать, что такъ хотѣлось бы не выпросить, — предлагать, что такъ хотѣлось бы видѣть отвергнутымъ, — превозносить постоянство, которое такъ хотѣлось бы опозорить! Вѣрная любовница моего господина — я не могу быть вѣрнымъ слугой его, не измѣнивъ самой себѣ. И все-таки я буду говорить въ его пользу; но холодно, потому что — Богъ свидѣтель — ничего не желаю такъ, какъ неудачи.

Входитъ Сильвія со Служанкой.

Добраго утра, прекрасная! Скажите, пожалуста, гдѣ бы мнѣ увидать синьору Сильвію?

СИЛ. Тебѣ на что ее? Положимъ, что я — она.

ЮЛІЯ. Если вы она, я попрошу васъ выслушать вину моего посланія.

СИЛ. А кто послалъ тебя?

ЮЛІЯ. Мой господинъ, синьоръ Протей.

СИЛ. А! — онъ послалъ тебя за портретомъ?

ЮЛІЯ. Точно такъ, синьора.

СИЛ. Урсула, принеси мой портретъ. (Урсула приноситъ портретъ). Вотъ, отдай его твоему господину; скажи ему отъ меня, что эта тѣнь не украситъ его комнаты такъ, какъ украсила бы ее, забытая имъ, Юлія.

ЮЛІЯ. Синьора, не угодно ли вамъ прочесть это письмо — ахъ, извините, по ошибкѣ, я подалъ назначенное не вамъ. Къ вамъ вотъ это.

СИЛ. Позволь взглянуть на назначенное не мнѣ.

ЮЛІЯ. Не могу, добрая синьора; вы извините меня.

СИЛ. Такъ возьми же и это. Я не хочу читать его; я знаю что оно полно увѣреній, новыхъ клятвъ, которыя онъ разорветъ также легко, какъ я — эту бумагу.

ЮЛІЯ. Онъ посылаетъ вамъ, сверхъ того, это кольцо.

СИЛ. Посылая его, онъ унижаетъ себя еще болѣе; тысячу разъ разсказывалъ онъ мнѣ, что получилъ его отъ Юліи, когда разставался съ ней. Пусть оно осквернено уже его лживымъ пальцемъ — я не оскорблю Юліи моимъ.

ЮЛІЯ. Она благодаритъ васъ.

СИЛ. Какъ?

ЮЛІЯ. Я благодарю васъ, синьора, за ваше доброе расположеніе къ ней. Мой господинъ жестоко оскорбляетъ ее.

СИЛ. Ты знаешь ее?

ЮЛІЯ. Почти какъ самого себя; я уже не разъ плакалъ, помышляя о ея горѣ.

СИЛ. Она знаетъ, что синьоръ Протей покинулъ ее?

ЮЛІЯ. Я думаю, что знаетъ, что это-то и сокрушаетъ ее.

СИЛ. Хороша она собой?

ЮЛІЯ. Теперь не такъ, какъ прежде. Когда она вѣрила еще въ любовь моего господина, на мои глаза, она была такъ же прекрасна, какъ вы. Но съ тѣхъ поръ, какъ она забыла о зеркалѣ, о защищающей отъ солнца маскѣ — розы ланитъ поблекли, лилейная бѣлизна лица потемнѣла: она загорѣла, какъ я.

СИЛ. Какого она роста?

ЮЛІЯ. Почти моего. Въ послѣдній Духовъ день, когда мы праздновали его разными представленіями, мнѣ пришлось взять на себя женскую роль и меня одѣли въ ея платьѣ: оно пришлось мнѣ такъ, какъ будто именно для меня и шили его; потому-то я и знаю, что она почти одного роста со мной. Въ этотъ день я сильно растрогалъ ее; я игралъ роль Аріадны, оплакивающей измѣну и бѣгство Тезея, и такъ вѣрно, что, видя мои слезы, и она залилась ими. И я, клянусь честію, я вполнѣ сочувствовалъ ея горю.

СИЛ. Она многимъ обязана тебѣ, добрый юноша. — Бѣдная, покинутая страдалица! — Твой разсказъ растрогалъ и меня до слезъ. Возьми этотъ кошелекъ; я даю его тебѣ за твою любовь къ ней. Прощай! (Уходитъ).

ЮЛІЯ. И она поблагодаритъ тебя за это, если ты когда нибудь познакомишся съ ней. Благородная дѣвушка; и какъ добра и прекрасна! Уважая такъ любовь мою, надѣюсь, она не уступитъ исканіямъ моего господина. О, зачѣмъ же это любовь такъ сама собою играетъ! — Вотъ портретъ ея; посмотримъ! Мнѣ кажется, что съ этой прической мое лицо было бы также хорошо; однакожъ, живописецъ все-таки немного польстилъ ей, если только я не льщу себѣ самой слишкомъ уже много. У ней каштановые волосы, у меня — свѣтлорусые; если это причина его предпочтенія — я добуду себѣ парикъ именно такого цвѣта^[37]. Глаза ея зеленоваты, какъ стекло^[38]; такіе же и у меня; но ея лобъ низокъ, а мой высокъ. Что же любитъ онъ въ ней, чего бы не могъ любить и во мнѣ, еслибъ любовь не была слѣпа? И тѣнь Юліи понесетъ къ нему эту тѣнь своей соперницы! О, онъ будетъ лелѣять, цѣловать, боготворить тебя, безчувственное изображеніе; тогда какъ, будь въ его идолопоклонничествѣ хоть сколько нибудь смысла — не ты, а я была бы предметомъ всего этого. И все-таки, я не стану враждовать съ тобой, ради твоего подлинника, ради его нѣжнаго сочувствія ко мнѣ; а безъ того — клянусь Юпитеромъ — я выцарапала бы эти, лишенные способности видѣть глаза, чтобъ уничтожить любовь моего господина!

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Тамъ же. Дворъ Аббатства. Входить Эгламуръ.

ЭГЛ. Солнце румянитъ уже западъ: около этого времени хотѣла Сильвія сойтись со мною у кельи Патрика. Она не замедлитъ; влюбленные никогда не опаздываютъ; они такъ нетерпѣливы, что являются, обыкновенно, еще раньше условнаго часа.

Входить Сильвія.

Вотъ и она. Добраго вечера, синьора.

СИЛ. Благодарю! Поспѣшимъ выдти черезъ заднюю калитку, добрый Эгламуръ; я боюсь погони.

ЭГЛ. Не бойтесь; до лѣса нѣтъ и трехъ миль: доберемся до него — мы внѣ всякой опасности. (Уходятъ).

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Комната во дворцѣ Герцога. Входятъ: Туріо, Протей и Юлія.

ТУР. Разскажите же, синьоръ Протей, какъ приняла Сильвія мои исканія?

ПРОТ. Далеко благосклоннѣе прежняго; но все-таки, ей не нравится въ васъ еще многое.

ТУР. Что же? ужъ не находитъ ли она, что у меня ноги слишкомъ длинны?

ПРОТ. Нѣтъ; ей кажется, что онѣ слишкомъ тонки.

ТУР. Такъ я буду ходить въ сапогахъ, чтобъ онѣ казались потолще.

ЮЛІЯ. (Про себя). Любовь ничѣмъ не пришпоришь къ тому, что ненавидитъ^[39].

ТУР. Что говоритъ она о моемъ лицѣ?

ПРОТ. Говоритъ, что оно слишкомъ бѣло.

ТУР. Лжетъ, плутовка! оно смугло. ПРОТ. Но вѣдь и перлы бѣлы, а по старой поговоркѣ: смуглые поклонники, на глаза прекрасныхъ дамъ, просто, перлы.

ЮЛІЯ. (Про себя). Да, перлы, отъ которыхъ гаснутъ глаза ихъ. Я скорѣй зажмурюсь, чѣмъ стану смотрѣть на него.

ТУР. Какъ она находитъ мой разговоръ?

ПРОТ. Плохимъ, когда говорите о войнѣ.

ТУР. И хорошимъ, когда говорю о любви и мирѣ.

ЮЛІЯ. (Про себя). Но еще лучшимъ, когда хранишь мирное молчаніе.

ТУР. Какого она мнѣнія о моей храбрости?

ПРОТ. О, въ этомъ отношеніи она нисколько не сомнѣвается.

ЮЛІЯ. (Про себя). Потому что знаетъ твою трусость.

ТУР. А на счетъ моего рода?

ПРОТ. Что онъ замѣчателенъ древностью.

ЮЛІЯ. (Про себя). Какъ ты — глупостью.

ТУР. Обратила она вниманіе на мои земли?

ПРОТ. Какъ же, и очень жалѣетъ —

ТУР. О чемъ же?

ЮЛІЯ. (Про себя). Что достались такому ослу.

ПРОТ. Что не сами управляете ими.

ЮЛІЯ. Герцогъ!

Входитъ Герцогъ.

ГЕРЦ. Здравствуйте, Протей! здравствуйте, Туріо! Не видалъ ли кто изъ васъ Эгламура?

ТУР. Я не видалъ.

ПРОТ. Я такъ же.

ГЕРЦ. А дочь мою?

ПРОТ. Не видали и ее.

ГЕРЦ. Если такъ — она бѣжала къ презрѣнному Валентину, и Эгламуръ провожаетъ ее. Это вѣрно, потому что отецъ Лоренцо встрѣтилъ ихъ въ лѣсу: Эгламура онъ узналъ съ перваго взгляда, но спутница его была въ маскѣ и потому онъ только предполагаетъ, что это Сильвія. Вечеромъ Сильвія отправилась на исповѣдь къ отцу Патрикію, но не была у него. Все это подтверждаетъ, что она бѣжала; а потому, прошу васъ, не тратьте время на разсужденія: скорѣй на лошадей. Я жду васъ у подошвы горъ, на холмѣ, склоняющемся къ Мантуѣ: они бѣжали туда. Проворнѣй, господа! (Уходитъ).

ТУР. Вотъ своенравная-то дѣвчонка: бѣжитъ своего счастія, когда оно гонится за ней! За ними; но не столько изъ любви къ взбалмошной Сильвіи, сколько изъ желанія отомстить Эгламуру. СУ ходитъ).

ПРОТ. А я не столько изъ ненависти къ Эгламуру, сколько изъ любви къ Сильвіи. (Уходитъ).

ЮЛІЯ. А я не столько изъ ненависти къ Сильвіи, сколько изъ желанія помѣшать новой любви Протея. (Уходитъ).

СЦЕНА 3.

Лѣсъ на границахъ Мантуи. Входятъ: Сильвіи и нѣ;сколько Разбойниковъ.

1 раз. Иди, иди! не бойся, мы ведемъ тебя къ атаману.

СИЛ. Тысячи еще большихъ несчастій научили меня не страшиться и этого.

2 раз. Ведите же ее; что стали?

1 раз. Гдѣ же провожавшій ее дворянинъ?

3 раз. Бѣжалъ; но Моисей и Валерій преслѣдуютъ его. Ступай ты съ ней къ атаману на западную оконечность лѣса, а мы отправимся въ погоню за бѣглецомъ. Онъ не ускользнетъ: лѣсъ со всѣхъ сторонъ окруженъ нашими.

1 раз. Идемъ, я сведу тебя въ пещеру атамана. Не безпокойся, онъ благородный человѣкъ — не оскорбляетъ женщинъ.

СИЛ. О, Валентинъ! все это я терплю изъ любви къ тебѣ! (Уходятъ).

СЦЕНА 4.

Другая часть лѣса. Входитъ Валентинъ.

ВАЛ. Къ чему не привыкнетъ человѣкъ! Мрачный, пустынный, безлюдный лѣсъ этотъ^[40] теперь пріятнѣе для меня всякаго богатаго, многолюднаго города: здѣсь, вдали отъ всѣхъ, никѣмъ незримый, я свободно могу подлаживать подъ жалобные напѣвы соловья мою грусть, мое безконечное горе. О, ты, живущая въ груди моей, не оставляй на долго жилища своего, если не хочешь, чтобъ оно рухнуло, не оставивъ по себѣ даже и памяти о томъ, чѣмъ было! Оживи меня своимъ присутствіемъ, о Сильвія! приди, прекрасная нимфа, утѣшь твоего несчастнаго поклонника! — Что это за крики? Какъ шуменъ нынче лѣсъ этотъ. Вѣрно мои неугомонные товарищи^[41], не знающіе другаго закона, кромѣ своей воли, преслѣдуютъ какого нибудь бѣднаго путника. Они любятъ меня, и все-таки я съ трудомъ удерживаю ихъ отъ разныхъ неистовствъ. Кто-то спѣшитъ сюда — удалимся! (Отходитъ въ сторону).

Входятъ: Протей, Сильвія и Юлія.

ПРОТ. Какъ ни равнодушны вы, синьора, ко всему, что я для васъ дѣлаю — я оказалъ, однакожъ, вамъ услугу, вырвавъ васъ, съ опасностію для собственной жизни, изъ рукъ негодяя, который, можетъ быть, обезчестилъ бы васъ. Отблагодарите хоть однимъ ласковымъ взглядомъ; меньшей награды я не могу требовать; да и вы сами, я увѣренъ, не придумаете.

ВАЛ. (Про себя). Что это? во снѣ, или на яву? О, любовь, даруй мнѣ терпѣніе еще на нѣсколько минутъ!

СИЛ. О, я несчастная!

ПРОТ. Вы были несчастны до моего появленія; мое появленіе сдѣлало васъ счастливой.

СИЛ. Нѣтъ, несчастнѣйшей изъ женщинъ!

ЮЛІЯ. (Про себя). И меня также.

СИЛ. Лучше попасть въ когти голоднаго льва, сдѣлаться завтракомъ свирѣпаго звѣря, чѣмъ быть спасену лживымъ Протеемъ. О, небо! ты свидѣтель, что я люблю Валентина столько же — потому что больше невозможно — сколько ненавижу гнуснаго, вѣроломнаго Протея; оставь же меня, кончи свои исканія.

ПРОТ. Я не знаю на что не отважился бы я — пошолъ бы даже на самую смерть изъ-за одного ласковаго взгляда. Не вѣчная ли это насмѣшка любви, что женщина не можетъ любить того, кто любить ее.

СИЛ. Что Протей не можетъ любить ту, которая любитъ его. Вспомни Юлію, твою первую, лучшую любовь, для которой разорвалъ свою вѣрность на тысячи клятвъ; любовью ко мнѣ ты обратилъ ихъ всѣ въ клятвопреступленія. Въ тебѣ нѣтъ уже вѣрности, если не было двухъ, что несравненно хуже, чѣмъ никакой; лучше никакой, чѣмъ нѣсколько — даже и одной больше. Ты измѣнилъ и другу.

ПРОТ. Въ любви, ктожъ останавливается дружбой?

СИЛ. Всякій, кромѣ Протея.

ПРОТ. Если такъ — не трогаютъ тебя ни мольбы ни просьбы, я восторжествую надъ тобой, какъ свирѣпый солдатъ; измѣню самую природу любви: сдѣлаю ее насиліемъ!

СИЛ. О, небо!

ПРОТ. Ты будешь моей!

ВАЛ. Прочь, негодяй! не прикасайся къ ней гнусными руками своими! О, подлый другъ!

ПРОТ. Валентинъ!

ВАЛ. Другъ обыкновенный — безъ любви, безъ чести; вѣдь такова ужъ нынче дружба! Вѣроломный, ты обманулъ мои надежды; ничто, кромѣ собственныхъ глазъ, не убѣдило бы меня въ этомъ. Теперь, я не могу сказать: у меня есть другъ; ты изобличишь меня во лжи. На когожъ положиться, когда твоя же правая рука измѣняетъ груди? Больно мнѣ, Протей, что не могу уже вѣрить тебѣ; что, изъ-за тебя, долженъ разорвать всѣ связи съ міромъ. Нѣтъ ранъ жесточѣе наносимыхъ близкими. О, страшное время! изъ всѣхъ враговъ моихъ другъ оказывается жесточайшимъ^[42].

ПРОТ. Стыдъ и страшная вина моя уничтожаютъ меня совершенно^[43]. Прости мнѣ, Валентинъ: если искреннее раскаяніе можетъ искупать проступки — я горько каюсь. Мученіе, которое теперь испытываю, право, также велико, какъ и вина моя.

ВАЛ. Довольно; я снова вѣрю въ тебя. Кто не трогается раскаяніемъ, не принадлежитъ ни землѣ, ни небу, потому что земля и небо прощаютъ; раскаяніе смягчаетъ даже и гнѣвъ предвѣчнаго. А чтобъ доказать тебѣ, какъ полно и совершенно мое прощеніе — я уступаю тебѣ все, что было моимъ въ Сильвіѣ.

ЮЛІЯ. О, я несчастный!

ПРОТ. Что съ нимъ?

ВАЛ. Что съ тобою? ободрись, подними глаза — говори.

ЮЛІЯ. Ахъ, синьоръ, мой господинъ поручилъ мнѣ отдать прекрасной Сильвіѣ кольцо, а я забылъ.

ПРОТ. Гдѣжь оно?

ЮЛІЯ. Вотъ. (Отдаетъ ему кольцо).

ПРОТ. Что это? Это кольцо, которое я подарилъ Юліи.

ЮЛІЯ. Простите — я ошибся; вотъ то, которое вы послали Сильвіѣ. (Подаетъ другое).

ПРОТ. Но какъ же попало къ тебѣ это? я отдалъ его Юліи, когда разставался съ ней.

ЮЛІЯ. И сама Юлія отдала его мнѣ; и сама Юлія возвратила его тебѣ.

ПРОТ. Юлія?

ЮЛІЯ. Да, передъ тобой бывшая цѣлью всѣхъ клятвъ твоихъ, сохранившая ихъ глубоко въ сердцѣ, сколько ты ни старался вырвать ихъ своимъ вѣроломствомъ. О, Протей! эта одежда должна вогнать тебя въ краску: краснѣй, что заставилъ меня надѣть такое неприличное платье; краснѣй, если въ этомъ, внушенномъ любовью, нарядѣ есть что нибудь постыдное. Во всякомъ случаѣ: перемѣной одежды женщина не унижаетъ еще себя такъ, какъ мужчина перемѣной чувствъ.

ПРОТ. Какъ мужчина перемѣной чувствъ? — правда, правда! — О, небо! будь только мужчина постояненъ, и онъ былъ бы совершенство; одинъ этотъ недостатокъ наполняетъ его всѣми возможными, вовлекаетъ во всѣ пороки. Непостоянство измѣняетъ прежде, чѣмъ начнется. Какую же прелесть нашолъ я въ лицѣ Сильвіи, которой не нашолъ бы въ лицѣ Юліи, еслибъ смотрѣлъ на нее глазами постоянства?

ВАЛ. Если такъ — ваши руки; не лишайте меня счастія заключить прекрасный союзъ этотъ. Невозможно, чтобъ люди такъ близкіе долго оставались врагами.

ПРОТ. Свидѣтель Богъ, я достигъ высочайшаго изъ моихъ желаніи!

ЮЛІЯ. И я!

Входятъ Разбойники съ Герцогомъ и Туріо, разбойники.

Добыча! добыча!

ВАЛ. Оставьте! это герцогъ, мой повелитель. Ваша свѣтлость, несчастный, изгнанный Валентинъ привѣтствуетъ васъ.

ГЕРЦ. Синьоръ Валентинъ!

ТУР. А вотъ и Сильвія — она моя!

ВАЛ. Назадъ, или ты мертвъ, Туріо! Держись подальше отъ моего гнѣва; не называй Сильвіи твоей: назовешь — не видать тебѣ опять Милана. Вотъ она передъ тобой — коснись только ея хоть однимъ дыханіемъ —

ТУР. Синьоръ Валентинъ, я, право, нисколько не дорожу ею. Я не такъ глупъ, чтобъ отважилъ жизнь свою за женщину, которая не любитъ меня; я отказываюсь отъ всѣхъ моихъ притязаній — она ваша.

ГЕРЦ. Эта легкость, съ которой ты, послѣ столькихъ исканій, отказываешься отъ нея, показываетъ какъ ты низокъ и подлъ. — Валентинъ, клянусь честью моего рода, я вполнѣ одобряю твое мужество, почитаю тебя достойнымъ любви любой королевы. Я забываю всѣ прежнія непріятности, всякую вражду, призываю тебя снова ко двору нашему; но такъ какъ и это недостаточное еще вознагражденіе за твою неподдѣльную доблесть — синьоръ Валентинъ, ты дворянинъ, родъ твой благороденъ и древенъ, возьми же свою Сильвію: ты заслужилъ ее.

ВАЛ. Благодарю, ваша свѣтлость; вы вполнѣ осчастливили меня. Но у меня есть еще просьба — не откажите ради вашей дочери.

ГЕРЦ. Не откажу и ради тебя: говори.

ВАЛ. Изгнанники, съ которыми я жилъ, имѣютъ много прекрасныхъ качествъ — простите и имъ вины ихъ: позвольте возвратиться. Они исправились, сдѣлались порядочнѣе, добрѣе; они съ пользою могутъ служить вамъ.

ГЕРЦ. Согласенъ: прощаю и тебѣ и имъ. А такъ какъ ты лучше знаешь ихъ способности, ты самъ и размѣстишь ихъ. Теперь въ Миланъ; кончимъ всѣ непріятности^[44] пирами, играми и торжествами.

ВАЛ. Дорогой я надѣюсь позабавить васъ. Что скажете вы объ этомъ юномъ пажѣ^[45]?

ГЕРЦ. Прекрасный мальчикъ; онъ краснѣетъ?

ВАЛ. Потому что не столько мальчикъ, сколько прекрасенъ.

ГЕРЦ. Что хочешь ты сказать этимъ?

ВАЛ. Я все разскажу вамъ дорогой, и вы подивитесь многому. Идемъ, Протей; въ наказаніе, ты долженъ выслушать повѣсть любви твоей, а за тѣмъ, день нашего бракосочетанія будетъ днемъ и вашего^[46]: одно торжество, одинъ домъ, одно двойное счастіе!

---

1. Въ прежнихъ изданіяхъ: 'T is true; for you are over boots in love. По экземпляру Колльера: 'T is true; but you are over boots in love. — Здѣсь игра значеніями слова boots — сапоги, орудіе особеннаго рода пытки, и глагола to boot — помогать.
2. Тутъ игра созвучіемъ словъ: shipp’d — сѣлъ на корабль, и sheep баранъ.
3. Тутъ непереводимая игра значеніями словъ: to pound — запирать, загонять въ хлѣвъ, pound — фунтъ стерлинговъ, pinfold — загонъ, pin — булавка и fold — складывать.
4. Опять непередаваемая игра созвучіемъ словъ Nod — кивать и I — да, съ словомъ Noddy — глупецъ, болванъ.
5. Намёкъ на пословицу: кому суждено быть повѣшену — тотъ не утонетъ.
6. Въ прежнихъ изданіяхъ: That I, unworthy body as I am, Should censure thus on lovely gentlemen… По экземпляру Колльера: That I, unworthy body, as I can, Schould censure thus а loving gentleman…
7. Непереводимая игра значеніями глагола to lie — лежать и лгать.
8. Плясовая пѣсня, которая, судя по частому упоминанію о ней старыми поэтами, была въ большомъ ходу.
9. Тутъ игра значеніями слова heavy — грустный, печальный, тяжелый, и созвучіемъ слова burden — тягость, бремя, съ словомъ burthen — припѣвъ.
10. Въ прежнихъ изданіяхъ: Ay, madam you may say what sights you see…. По экземпляру Колльера: Ay, mаdam, you may see what sights you think;…
11. Въ Шекcпирово время путешествія для открытія неизвѣстныхъ острововъ предпринимались часто сыновьями знатнѣйшихъ фамилій.
12. Val…. my gloves are on. — Speed. Shy then this may be уours, for this is but one. Тутъ непередаваемая игра созвучіемъ словъ on и one.
13. Въ Страфордширѣ нищіе имѣли обыкновеніе ходить въ день Всѣхъ святыхъ по деревнямъ и, распѣвая (souling) плачевнымъ голосомъ такъ называемую souler’s song, собирать на поминъ душъ особеннаго рода пироги (soulcakes) и другія подаянія.
14. Въ прежнихъ изданіяхъ: and you are metamorphosed… По экземпляру Колльера: and you are so metamorphosed…
15. Въ комедіи: «Какъ вамъ угодно» (Дѣйств. III. сц. 2.) Розалиндъ приводитъ это, какъ несомнѣнный признакъ влюбленности.
16. Servant, gentle servant; такъ называли дамы въ Шекспирово время своихъ любовниковъ.
17. Тутъ непереводимая игра значеніями словъ: tide — приливъ и tied привязанный.
18. Непереводимая игра значеніями словъ: tale — разсказъ и tail — хвостъ и т. д.
19. Въ прежнихъ изданіяхъ: То be of worth, and worthy estimation… По экземпляру Колльера: То be of wealth and worthy estimation…
20. По прежнимъ изданіямъ: the summer-swelling flower… По экземпляру Колльера: the summer-smelling flower…
21. Непереводимая игра словами understand — понимать, разумѣть, и stand under — стоять, находиться подъ.
22. Въ прежнихъ изданіяхъ: if thou hast sinn’d… По экземпляру Колльера: if I have sinn’d…
23. Въ прежнихъ изданіяхъ: most precious in itself. По экземпляру Колльера: most precious to itself…
24. Въ прежнихъ изданіяхъ: With willing sport to the wild ocean… По экземпляру Колльера: With willing sport to the wide ocean…
25. Въ Шекспирово время и мужчины убирали полосы разными бантами.
26. Въ тѣ времена на передней части корсета женскихъ платьевъ дѣлался карманъ, въ которомъ носили не только любовныя записки, но и деньги.
27. Въ подлинникѣ Cate-log — кошечій лагъ (мѣра бѣга корабля) вмѣсто catlog — каталогъ.
28. Св. Николай почитался покровителемъ ученыхъ и учениковъ.
29. Въ прежнихъ изданіяхъ: For thou hast shown some sign of good desert. По экземпляру Колльера: For thou hast shown sure sign of good desert.
30. По прежнимъ изданіямъ: But say, this weed her love from Valentine… По экземпляру Колльера: But say, this wean her love from Valentine…
31. Робинъ-Худъ знаменитый разбойникъ, въ шайкѣ котораго находился монахъ Тукъ, бывшій и товарищемъ и исповѣдникомъ его.
32. Въ прежнихъ изданіяхъ: we’ll bring: thoe to our crews… По экземпляру Колльера: we’ll bring: thee to our cave…
33. Въ прежнія времена было въ обычаѣ, что вдовы и вдовцы, торжественно, въ церкви, налагали на себя обѣтъ цѣломудрія.
34. Въ прежнихъ изданіяхъ: I pity much your grievances; Which since I know… По экземпляру Колльера: I pity much your grievances, And the most true affections that you bear; Which since I know…
35. Въ прежнихъ изданіяхъ: What! didst thou offer her this from me?… По экземпляру Колльера: What! didst thou offer her this cur from me?…
36. Въ прежнихъ изданіяхъ: the other squirrel was stolen from me by the hangman’s boys… По экземпляру Колльера: the other squirrel was stolen from me by а hangman boy…
37. Женщины носили фальшивые волосы еще задолго до изобрѣтеніи париковъ.
38. Въ прежнихъ изданіяхъ: Her eyes are grey as gloss… По экземпляру Колльера: Her eyes are green as gross…
39. Въ прежнихъ изданіяхъ это говорить Протей.
40. Въ прежнихъ изданіяхъ: This schadowy, desert, unfrequented woods… По экземпляру Колльера: These schadowy, desert, unfrequented woods…
41. Въ прежнихъ изданіяхъ: These are my mates… По экземпляру Колльера: These my rude mates…
42. Въ прежнихъ изданіяхъ: The private wound is deepest: о time most accurst! 'Mongst all foes, that a friend schould be the worst!… По экземпляру Колльера: The private wound is deep’st. О time accurst! 'Mongst all my foes a friend schould be the worst!…
43. Въ прежнихъ изданіяхъ: My shame and guilt confounds me!…. По экземпляру Колльера: My shame and desperate guilt at once confound me!…
44. Въ прежнихъ изданіяхъ: we will include all jars… По экземпляру Колльера: we will conclude all jars…
45. Въ прежнихъ изданіяхъ: What think you of this page… По экземпляру Колльера: What think you of this stripling page…
46. Въ прежнихъ изданіяхъ: That done our day of marriage shall he yours… По экземпляру Колльера: Our day of marriage shall he yours no less…