Языкъ Вриль-я[1] особенно интересенъ, потому что, какъ мнѣ кажется, онъ представляетъ ясные слѣды трехъ главныхъ переходныхъ стадій, черезъ которыя долженъ проходить каждый языкъ, пока онъ достигнетъ извѣстнаго совершенства формы.
Одинъ изъ знаменитѣйшихъ новѣйшихъ филологовъ. Максъ Мюллеръ, въ своихъ доводахъ о сходствѣ между стратификаціею языка и наслоеніемъ горныхъ породъ, приводитъ слѣдующій основной принципъ: — «ни одинъ языкъ не можетъ сдѣлаться инфлекціоннымъ, пока онъ не прошелъ черезъ два промежуточныхъ слоя — ассимилирующій, или склеивающій (agglutinative) и изолирующій (isolative). Ни одинъ языкъ не можетъ достигнуть ассимилирующаго — безъ того, чтобы онъ не держался своими корнями за нижній, изолирующій слой» (Максъ Мюллеръ О стратификаціи языка — On the stratification of language — стр. 20).
По сравненіи съ китайскимъ, лучшимъ изъ существующихъ типовъ языка въ его періодѣ или слоѣ изоляціи — «этой точной фотографіи человѣка, только что начинающаго ходить, впервые пробующаго мышцы своего ума, часто падающаго и приходящаго въ такой восторгъ отъ своихъ первыхъ попытокъ, что онъ безпрестанно повторяетъ ихъ» (какъ говоритъ Максъ Мюллеръ въ своей книгѣ), — мы видимъ въ языкѣ Вриль-я еще удерживающагося своими корнями за нижній слой, всѣ признаки его первоначальной изоляціи. Въ немъ множество односложныхъ словъ, составляющихъ основаніе языка. Переходъ въ ассимилирующую форму отмѣчаетъ эпоху, продолжавшуюся цѣлые вѣка, отъ писаной литературы которой сохранились только кое какіе отрывки символической идеологіи и нѣсколько краткихъ изреченій, перешедшихъ въ народныя поговорки. Съ существующей литературой Вриль-я начинаетъ инфлекціонный слой, или періодъ. Безъ сомнѣнія, передъ этимъ дѣйствовали и какія нибудь другія сильныя вліянія, — поглощеніе разныхъ племенъ одною господствующею расою, появленіе какого нибудь великаго литературнаго произведенія, — способствовавшія къ установленію извѣстныхъ опредѣленныхъ формъ въ языкѣ. По мѣрѣ преобладанія инфлекціоннаго періода надъ ассимилирующимъ, мы ясно видимъ, какъ первоначальные корни обнаруживаются изъ скрывавшаго ихъ доселѣ нижняго наслоенія. Въ старыхъ отрывкахъ и поговоркахъ предыдущей стадіи, односложныя, представляющія собою эти корни, — пропадаютъ въ многосложныхъ словахъ невѣроятной длины, которыя состоятъ въ цѣлыхъ неразрывно связанныхъ фразъ. Но когда инфлекціонная форма языка настолько подвинулась впередъ, что уже появились ученые и грамматики, всѣ они повидимому соединились въ общей борьбѣ съ этими многосложными чудовищами, пожиравшими первоначальныя формы, и истребили ихъ. Слова, состоявшія болѣе чѣмъ изъ трехъ слоговъ, теперь признавались варварскими, и по мѣрѣ упрощенія языка, онъ пріобрѣталъ большую красоту, силу и ясность. Перестановкою одной буквы, они теперь придаютъ самыя разнообразныя значенія одному и тому же слову, для чего наши цивилизованныя націи должны прибѣгать къ длиннымъ словамъ или цѣлымъ фразамъ. Привожу нѣсколько примѣровъ. Анъ (человѣкъ), Ана (люди); буква с имѣетъ у нихъ собирательное значеніе; такъ — Сана обозначаетъ родъ или племя, а Анса — множество людей. Префиксъ извѣстныхъ буквъ ихъ алфавита всегда обозначаетъ усложненное значеніе слова. Напримѣръ звукъ Гл. (представляемый у нихъ одною буквою) приставленный вначалѣ слова, обозначаетъ собраніе или союзъ однородныхъ, а иногда и разнородныхъ предметовъ. Такъ оонъ — значитъ домъ; глоонъ — городъ. Ата — горесть; Глата — общественное бѣдствіе, Аранъ — здоровье или благополучіе человѣка; Глауранъ — общественное благо; и постоянно употребляемое ими слово А-Глауранъ, выражающее ихъ, такъ сказать, политическую заповѣдь, значитъ въ переводѣ: — «основаніе общества — всеобщее благо».
Въ письмѣ они недопускаютъ выраженія для обозначенія Божества. Они замѣняютъ его символомъ, имѣющимъ видъ пирамиды, Δ. Они не открыли мнѣ, какъ чужестранцу, то воззваніе, съ которымъ они обращаются къ Нему въ молитвѣ, и потому я его не знаю. Въ разговорѣ со мною, касаясь Божества, они употребляли такія выраженія, какъ Всеблагой и т. п.
Если жизнь моя продлится, я можетъ быть еще сведу въ систематическую форму, тѣ свѣдѣнія, которыя мнѣ удалось собрать о языкѣ Врилья. Но сказаннаго, я полагаю, будетъ достаточно, чтобы показать, — какъ языкъ, сохранившій въ ихъ первоначальномъ видѣ многіе изъ своихъ корней и прошедшій чрезъ промежуточную эпоху, со всѣми ея наносными уродливостями, по прошествіи безчисленныхъ вѣковъ, наконецъ сложился въ свою настоящую инфлекціонную форму, отличающуюся простотой и единствомъ.
Но при всемъ томъ, литература этого языка принадлежитъ къ области прошлаго. Я покажу далѣе, что то общественное благосостояніе, котораго достигли Ана не допускаетъ по самому существу своему дальнѣйшаго развитія литературы, особенно въ двухъ ея главныхъ отрасляхъ — поэзіи и исторіи.
- ↑ Переводчикъ позволилъ, себѣ сократить эту главу, которая, при всемъ своемъ остроуміи и даже эрудиціи, представляетъ чисто филологическій интересъ. Книжку эту, какъ извѣстно. Бульверъ посвятилъ знаменитому филологу-мыслителю Максу Мюллеру (прим. перев.).