Глава XV. Отношения между государствами; война; мир; союз богов
Религия, имевшая такую большую власть во внутренней жизни гражданской общины, вступала так же властно и во все взаимные отношения гражданских общин между собою. Это будет ясно видно, если проследить, как люди тех древних времен вели войны между собой, как они заключали мир, образовывали союзы.
Две гражданские общины — это были две религиозные ассоциации, имевшие различных богов. Когда они воевали между собою, то не только люди, но и боги принимали участие в этой борьбе. Не следует думать, что это лишь поэтический вымысел. У древних это было очень определенное и чрезвычайно глубокое верование, и, в силу его, каждое войско брало с собою в поход и своих богов. Древние были твердо убеждены, что боги принимают участие в сражении; воины защищали богов, и боги защищали воинов. Сражаясь против неприятеля, каждый был убежден, что вместе с тем он сражается и против богов враждебной гражданской общины. Боги эти были чужими, их разрешалось ненавидеть, оскорблять, побивать, их можно было брать в плен.
Война поэтому имела странный вид. Нужно представить себе только два небольших войска, стоящих друг против друга; в середине каждого находятся статуи его богов, его алтарь, знамена — его священные эмблемы, у каждого свои оракулы, обещавшие успех, свои авгуры и прорицатели, закрепляющие за каждым верную победу. Перед битвой каждый воин думает как один грек у Эврипида: «Боги, сражающиеся на нашей стороне, сильнее тех, которые сражаются на стороне наших врагов». Каждое войско призывает на своих врагов проклятия вроде тех, формулу которых сохранил для нас Макробий: «О боги, распространите страх и ужас и зло среди наших врагов. Лишите людей этих и всякого, кто живет среди их полей и городов, света солнечного; и пусть их головы и тела, их город и поля будут обречены вам». Сказав это, обе армии бросаются друг на друга и дерутся с тем диким ожесточением, которое дается мыслью, что человек борется заодно со своими богами и против богов чуждых. Для врага нет пощады; война неумолима; религия руководит войной и возбуждает бойцов. Тут не может быть никакого высшего закона, умеряющего стремление к убийству; разрешалось убивать пленных, добивать раненых.
Даже и за пределами поля битвы не является ни малейшего представления о каком бы то ни было долге по отношению к врагу. Чужеземец не имеет никаких прав, тем более он не может их иметь, когда с ним ведется война. По отношению к нему нечего различать, что справедливо и что несправедливо. Муций Сцевола и все римляне считали, что убить врага есть прекрасный поступок. Консул Марций публично похвалялся, что обманул македонского царя. Павел Эмилий продал в рабство сто тысяч жителей Эпира, отдавшихся ему добровольно в руки.
Лакедемонянин Фебид во время полного мира захватил акрополь в Фивах. Агесилая спросили о справедливости подобного поступка, и царь ответил: «Рассмотрите только, полезен ли он, потому что всякое действие, полезное для отечества, прекрасно». Вот международное право древних гражданских общин. Другой спартанский царь, Клеомен, говорил, что всякое зло, какое только можно сделать врагу, всегда справедливо в глазах богов и людей.
Победитель мог воспользоваться плодами своей победы как ему было угодно. Никакие ни божеские, ни человеческие законы не сдерживали его мстительности или жадности. В тот день, когда Афины постановили, что все жители Митилены без различия пола и возраста должны быть истреблены, они не думали переступать границы своего права; когда же на другой день они отменили это постановление и удовольствовались тем, что присудили к смерти тысячу граждан и постановили конфискацию всех земель, то афиняне сочли себя человеколюбивыми и милостивыми. После взятия Платеи все мужчины были перебиты, а женщины проданы в рабство, и никто не обвинил победителей в нарушении права.
Война велась не только против воинов, она велась против всего народа — мужчин, женщин, детей, рабов; ее вели не только с людьми, ее вели также с полями и жатвой. Выжигали засеянные поля, вырубали деревья; жатва врага почти всегда посвящалась подземным богам и вследствие этого сжигалась. Истреблялись стада; уничтожались даже посевы, которые могли принести плод в следующем году. Война могла стереть сразу с лица земли целый народ, уничтожить его имя и обратить плодородную страну в пустыню. В силу этого права войны Рим распростер кругом себя пустыню; из страны Вольсков, где было двадцать три города, он сделал Понтийские болота: исчезли пятьдесят три города Лациума; в Самниуме долго еще можно было узнать те места, где прошли римские войска, не столько по следам, оставшимся от их лагерей, сколько по той пустыне, которая царствовала кругом.
Когда победитель не истреблял побежденных, то он имел право уничтожить их гражданскую общину, т. е. разрушить религиозную и политическую ассоциацию; тогда культы прекращались, и боги впадали в забвение. Раз была низвергнута религия гражданской общины, то с ней вместе исчезала и семейная религия. Очаги угасали. Вместе с культом падали также и законы, гражданское право, семья, собственность — все, что опиралось на религию.
Послушаем, что обязан сказать побежденный, которому даруют жизнь; его заставляют произнести следующую формулу: «Я отдаю себя самого, мой город, мою землю, воды, которые в ней текут, моих богов Термов, мои храмы, мое движимое имущество, все, что принадлежит богам — все я отдаю римскому народу». С этой минуты боги, храмы, дома, земли, личность побежденных — все становилось собственностью победителей. Ниже мы будем говорить о том, что происходило со всем этим под владычеством Рима.
Для заключения мирного договора требовалось религиозное священнодействие. Уже в Илиаде мы видим "священных вестников, несущих приношения, назначенные для клятвы богам, т. е. агнцев и вино; полководец, положив руку на голову жертвенного животного, обращается к богам с молитвой и произносит им свои обещания; затем он приносит в жертву агнцев, совершает возлияния вина в то время, как войско произносит следующую формулу молитвы: "О бессмертные боги! Пусть подобно тому, как было поражено железом это жертвенное животное, будет поражен первый, кто нарушит свою клятву.
Совершенно одинаковые обряды соблюдались в течение всей греческой истории. Еще во времена Фукидида мирные договоры заключались при помощи жертвоприношений. Вожди народа, положив руку на закланную жертву, произносили установленную формулу молитвы и давали обещание богам. Каждый народ призывал своих собственных богов и произносил присущие ему формулы клятвы. Эта молитва и эта клятва, данная богам, устанавливали обязательства договаривающихся сторон. Греки не говорили: подписать договор; они говорили: заклать клятвенную жертву, ὅρκια τέμνειν, или совершить возлияние, σπένδεσθαι; и когда историк хочет назвать тех, кто на современном языке называется лицами, подписавшими договор, то он говорит: «Вот имена тех, которые совершили возлияние…»
Виргилий в своем подробном и тщательном описании римских обрядов и нравов не далеко уходит от Гомера, давая нам картину заключения договора: Посреди, между двумя войсками ставится очаг и воздвигается алтарь общим для обеих сторон божествам. Жрец, облаченный в белые одежды, приводит жертву; оба полководца совершают возлияния, призывая богов, и произносят свои обещания; затем закалывают жертву и мясо ее возлагают на огонь алтаря. Тит Ливий говорит замечательно ясно об этом пункте римского общественного права: «Договор не мог быть заключен без участия жрецов-фециалов и без исполнения священных обрядов, потому что договор не есть простая сделка, sponsio, как сделка между людьми; договор заключается произнесением молитвы, precatio, в которой испрашивается, чтобы народ, не исполнивший тех условий, которые он обещался исполнить, был поражен, как только что закланное жрецом-фециалом животное».
Только этот религиозный обряд давал международным договорам священный и ненарушимый характер. Всем известно, что произошло в Кавдинском ущелье. Все войско целиком, в лице своих представителей, своих консулов, квесторов, трибунов и центурионов, заключило договор с самнитами. Но при этом не были произнесены ни молитвы, ни слова обязательства по отношению к богам. Поэтому сенат счел себя вправе заявить, что договор не действителен. И уничтожая этот договор, никто — ни один понтифекс, ни один патриций — не подумал, что совершается недобросовестный поступок.
У древних было твердое убеждение, что человек имеет обязанности только по отношению к своим богам. Вспомним только слова некоего грека, который был членом гражданской общины, обожавшей героя Алабанда; он обратился к другому человеку, из другого города, где поклонялись Геркулесу, и сказал ему: «Алабанд — бог, а Геркулес — не бог». При господстве подобных верований было настоятельной необходимостью, чтобы при заключении мирного договора каждая гражданская община призывала собственных богов во свидетели своих клятв. «Мы заключили договор и совершили возлияния, — говорят платейцы спартанцам, — вы призывали во свидетели богов ваших предков, мы — богов, обитающих в нашей стране».
Всегда старались, если только было возможно, призывать божества, общие обоим народам. Клялись теми богами, которые всем видимы: солнцем, освещающим все кругом, землею, дающею всем пропитание. Но боги каждой гражданской общины и ее герои-покровители были гораздо ближе сердцу людей, и обе договаривающиеся стороны должны были призывать именно их во свидетели, если они хотели связать друг друга взаимными религиозными обязательствами.
Подобно тому, как во время войны боги присоединялись к враждующим сторонам, точно так же и при заключении мира они должны были принимать участие в договоре. Следовательно, заключалось условие, что отныне как между людьми, так и между богами двух гражданских общин или двух городов устанавливается дружеский союз. Чтобы отметить этот союз богов, иногда случалось, что два народа разрешали взаимно друг другу присутствовать на своих священных празднествах. Иногда же они разрешали взаимно друг другу доступ в свои храмы и обменивались религиозными обрядами. Рим заключил однажды договор, что божество Ланувиума будет с этих пор покровительствовать римлянам, что они будут иметь право обращаться к нему с молитвами и входить в его храм. Часто каждая из двух договаривающихся сторон обязывалась воздавать почести божеству другой стороны. Таким образом, элейцы, заключив договор с этолянами, начали, в силу этого договора, приносить ежегодные жертвы героям своих союзников. Иногда два города заключали условие, что каждый из них впишет имя другого в свои молитвы.
Очень часто, вследствие заключенного союза, делались в статуях или на медалях изображения божеств обоих городов подающими друг другу руки. У нас есть такие медали, на которых изображены вместе Аполлон Милетский и Гений Смирнский, Паллада Сидонская и Артемида Пергейская, Аполлон Иераполъский и Артемида Эфесская. Виргилий, говоря о союзе Фракии с троянцами, представляет пенатов обоих народов вступившими в союз между собою.
Эти странные обычаи вполне отвечали тому представлению, которое было у древних об их богах. Так как у каждой гражданской общины были свои боги, то казалось совершенно естественным, что они должны принимать участие как в сражениях, так и при заключении мирных договоров. Война или мир между двумя городами были войною или миром между двумя религиями. Международное право древних было долго основано на этом принципе. Когда боги находились во вражде между собою, то шла жестокая беспощадная война; как только они становились друзьями, возникал союз и между людьми, и у них появлялось чувство взаимных обязанностей. Если можно было лишь предположить, что городские божества двух гражданских общин имеют какое-нибудь основание вступить в союз между собой — этого было достаточно, чтобы гражданские общины стали союзниками. Первый город, с которым Рим заключил союз, был Цере в Этрурии. Тит Ливий сообщает нам, на каком основании это случилось: во время бедствий при нашествии галлов римские боги нашли убежище в Цере, они жили в этом городе, и там им поклонялись; священные узы гостеприимства связали, таким образом, римских богов и этрусскую гражданскую общину. С этого времени религия не допускала вражды между этими двумя городами, они сделались навсегда союзниками.