Глава XIV. О муниципальном духе
То, что мы узнали до сих пор о древних учреждениях, особенно же о древних верованиях, может дать нам понятие о том глубоком различии, какое существовало всегда между двумя гражданскими общинами. Пусть они находились даже совсем близко, рядом друг с другом, все же они составляли всегда два совершенно разные общества, и между ними лежало нечто большее, чем расстояние, разделяющее теперь два города, большее, чем границы, разделяющие два государства; у них были разные боги, разные религиозные обряды, разные молитвы. Участвовать в культе гражданской общины было запрещено члену соседней общины. Верили, что боги отвергали поклонение всякого, кто только не был их согражданином.
Правда, эти древние верования постепенно с течением времени смягчились и видоизменились, но они были в полной силе в эпоху, когда складывались общества, и отпечаток этих верований остался на них навсегда.
Легко понятны следующие две вещи: во-первых, подобная собственная религия, присущая каждому городу в отдельности, должна была установить сильный и почти непоколебимый строй; и в самом деле, поразительно, как долго существовал этот общественный строй, несмотря на свои недостатки и на всю возможность распадения. Во-вторых, эта самая религия должна была сделать на многие века совершенно невозможным установление другой социальной формы, кроме гражданской общины.
Каждая гражданская община, в силу требования самой религии, должна была являться совершенно независимой. Каждая гражданская община должна была иметь свои особые законы, так как у каждой была своя религия, а законы проистекали из религии. Каждая должна была иметь свое высшее правосудие, и не могло быть суда выше суда гражданской общины. Каждая должна была иметь свои религиозные празднества и свой календарь; месяцы года не могли быть одни и те же в двух городах, так как у каждого были свои особые религиозные священнодействия. У каждой гражданской общины были свои денежные знаки; вначале монеты обозначались обыкновенно религиозными эмблемами. У каждой была своя мера и вес. Ничего общего не допускалось между двумя общинами. Разграничение было так глубоко, что с трудом можно было представить себе даже возможность брака между жителями двух различных городов. Такой союз всегда казался странным и долгое время считался даже незаконным. Законодательство Рима и Афин видимо противилось признать его. Почти повсюду дети, рожденные от такого брака, считались в числе незаконных и были лишены прав гражданства. Для того, чтобы брак между жителями двух городов был законным, должен был необходимо существовать особый договор между этими городами (jus connubii, ἐπιγαμία).
Кругом территории каждой гражданской общины шла черта священных границ, это была граница ее национальной религии и владений ее богов. По ту сторону границы царили иные боги и совершались обряды иного культа.
Наиболее яркой характерной чертой истории Греции и Италии до римского завоевания является раздробленность, доведенная до крайних пределов, и дух обособленности каждой гражданской общины. Греции никогда не удавалось образовать единого государства; ни латинские, ни этрусские города, ни самнитские трибы никогда не могли сложиться в плотное целое. Неискоренимую раздробленность греков приписывали географическим свойствам их страны и говорили, что горы, прорезывающие страну во всех направлениях, установили естественные границы между различными областями; но между Фивами и Платеей, между Аргосом и Спартой, между Сибарисом и Кротоном гор не было. Их не было и между городами Лациума, и между двумя городами Этрурии. Физические свойства страны оказывают некоторое влияние на историю народов, но влияние верований несравненно более могущественно. Нечто более непроходимое, чем горы, лежало между областями Греции и Италии; то были священные границы, то было различие культов; то была преграда, которую воздвигала гражданская община между своими богами и чужими. Она запрещала чужеземцу входить в храмы своих городских божеств, она требовала, чтобы ее боги ненавидели чужеземцев и боролись против них.
На этом основании древние не могли не только установить, но и вообразить себе иную организацию, кроме гражданской общины. Ни греки, ни италийцы, ни даже сами римляне очень долгое время не могли прийти к мысли, чтобы несколько городов могли соединиться вместе и жить на равных правах под одним управлением. Между двумя гражданскими общинами мог быть союз, временное соглашение в виду представляющейся выгоды или для избежания опасности; но это не было полным соединением, потому что религия делала из каждого города отдельное целое, которое не могло входить в состав никакого другого. Обособленность была законом гражданской общины.
Каким же образом при тех верованиях и религиозных обычаях, которые мы видели, могли бы соединиться несколько городов для образования одного государства? Человеческая ассоциация понималась и казалась правильной только в том случае, если она была основана на религиозном базисе. Символом этой ассоциации должна была являться совершаемая сообща священная трапеза. Несколько тысяч граждан могли еще, пожалуй, в крайности, собраться вокруг одного пританея, читать вместе молитвы и вкушать сообща священные яства. Но попробуйте-ка, при подобных обычаях, сделать одно государство из всей Греции! Каким образом можно совершать священные обеды и все те религиозные обряды, при которых обязательно должны присутствовать все граждане? Где будет помещен пританей? Как совершать обряд годичного очищения граждан? Что станется с неприкосновенными границами, которые отделяли некогда навеки область гражданской общины от всей прочей территории? Что станется с местным культом, с божествами города, с героями каждой области? На земле Афин погребен герой Эдип, относящийся враждебно к Фивам. Как же соединить вместе в одном культе и под одним управлением религию Афин и религию Фив?
Когда эти верования ослабели (а ослабели они лишь весьма поздно в умах народа), то уж не время было устанавливать новые государственные формы. Разделенность и обособленность были освящены уже привычкой, выгодой, укреплены застарелой злобой, воспоминаниями о прежней борьбе. К прежнему не было уже возврата.
Каждый город сильно дорожил своей автономией, — так называл он совокупное целое, под которым подразумевалось его право, его культ, его управление — вся его независимость религиозная и политическая.
Легче было для одной гражданской общины подчинить себе другую, чем присоединить ее к себе. Победой можно было сделать из всех жителей данного города такое же количество рабов, но она была бессильна сделать их согражданами победителей. Слить две гражданские общины в одно государство, слить народ-победитель с народом побежденным и объединить их под одним управлением — вот факт, который никогда не встречается у древних, за одним единственным исключением, о котором мы будем говорить позже. Если Спарта завоевывает Мессену, то не затем, чтобы сделать из мессенцев и спартанцев один народ; она изгоняет или обращает в рабство побежденных и берет себе их земли. Так же поступают и Афины по отношению к Саламину, Эгине, Мелосу.
Никому никогда не приходила в голову мысль дать побежденным возможность войти в гражданскую общину победителей. У гражданской общины были свои боги, свои гимны, свои праздники, свои законы, которые являлись для нее драгоценным наследием предков; и она остерегалась делиться ими с побежденными. Она не имела даже права на это: могли ли допустить афиняне, чтобы жители Эгины входили в храм Афины Паллады? чтобы они чтили культом Тезея? принимали участие в священных обедах? чтобы они в качестве пританов поддерживали священный огонь на общественном очаге? Религия запрещала это. И потому побежденный народ острова Эгины не мог образовать одного государства с народом афинским. Имея различных богов, афиняне и эгиняне не могли иметь ни одних и тех же законов, ни тех же самых властей.
Но не могли ли афиняне, оставив, по крайней мере, в целости завоеванный город, послать в его стены своих властей для управления? Подобный факт противоречил бы абсолютно принципам древних: управлять гражданской общиной мог только человек, бывший ее членом. В самом деле, должностное лицо, стоящее во главе гражданской общины, должно было являться религиозным главою, и его главною обязанностью было совершение жертвоприношений от лица всей гражданской общины. Поэтому чужеземец, не имевший права совершать жертвоприношения, не мог быть и правительственным лицом. Не отправляя никаких религиозных обязанностей, он не имел в глазах людей и никакой законной власти.
Спарта пыталась ставить в городах своих гармостов, но лица эти не были правителями; они не судили и не появлялись на народных собраниях. Не имея никакой законной связи с населением городов, они не могли в них долго удержаться.
В результате выходило, что каждому победителю предоставлялось одно из двух: или разрушить завоеванный город и занять его территорию, или оставить ему его полную независимость; среднего не было. Или гражданская община переставала существовать, или она оставалась суверенным государством. Имея свой культ, она должна была иметь и свое управление; только лишаясь одного, она теряла другое, и тогда прекращалось самое ее существование.
Эта полная и безусловная независимость древней гражданской общины могла прекратиться только тогда, когда исчезли окончательно те верования, на которых она была основана; лишь после того, как видоизменились понятия и несколько революций пронеслось над античным миром, только тогда могло появиться и осуществиться представление о более обширном государстве, управляющемся другими законами. Но для этого люди должны были найти иные принципы и иную общественную связь, чем это было в древние века.