Глава II. Брак
Первым учреждением, которое установила домашняя религия, был, по всей вероятности, брак.
Нужно заметить, что религия очага и предков, передававшаяся от мужчины к мужчине, не принадлежала тем не менее исключительно мужскому полу: женщина тоже принимала участие в культе. До замужества, как дочь, она присутствует при совершении религиозных обрядов отцом, а выйдя замуж — при совершении их мужем.
Уже по одному этому можно предугадать, каков был существенный характер брачного союза у древних. Две семьи живут рядом, бок о бок, но у каждой из них свои различные боги. В одной молодая девушка с детства принимает участие в религии своего отца. Она молится своему очагу, всякий день совершает она ему возлияния, в дни праздников украшает его цветами и гирляндами, у него испрашивает она покровительство, его благодарит за благодеяния. Очаг отцов — ее бог. И когда юноша, сын соседней семьи, просит ее себе в жены, то для девушки тут идет дело о предмете более важном, чем перейти из одного дома в другой. Вопрос тут в том, чтобы покинуть очаг отцов и со дня замужества молиться очагу своего мужа. Дело идет о том, чтобы переменить религию, исполнять другие обряды, произносить другие молитвы. Дело идет о том, чтобы покинуть бога своего детства и идти во власть другого неведомого ей бога. Она не может надеяться на то, чтобы остаться верной одному, почитая в то же время другого, так как в этой религии было непреложным законом, что одно и то же лицо не могло молиться ни двум очагам, ни двум разным группам предков. «Со времени брака, — говорит один древний, — женщина не имеет более ничего общего с домашней религией своих отцов: она приносит жертвы очагу мужа».
Брак является, таким образом, актом чрезвычайной важности для всякой девушки и не менее важным для ее будущего мужа; ведь религия требует, чтобы только человек, рожденный у очага, имел право служить ему; он же хочет привести к своему очагу женщину постороннюю. С ней вместе будет он исполнять таинственные обряды своего культа, ей откроет он ритуал и скажет слова молитв — все, что составляет родовое наследие его семьи. Это наследие есть самое драгоценное, чем оно обладает, — эти боги, эти обряды, эти гимны, полученные им от отцов, они охраняют его в жизни, они дают ему богатства, счастье, добродетель. И вот вместо того, чтобы хранить для себя эту благодетельную силу, как хранит дикарь своего идола или свой амулет, он собирается допустить постороннюю женщину разделить с ним эту силу.
Проникая в представления древних, мы видим, насколько важен был для них брачный союз и насколько необходимо было тут вмешательство религии. Для того, чтобы девушка могла служить иному, новому очагу, а не очагу своих предков, необходим был священный обряд, который бы давал ей на это право. Нужно было нечто вроде посвящения или усыновления для того, чтобы она могла стать жрицей очага, с которым ее не связывало рождение.
Брак и был тем священным обрядом, который должен был произвести это великое действие. У латинских и греческих писателей было в обычае для того, чтобы выразить понятие брака, употреблять слово, обозначающее религиозное действие. Поллукс, живший во времена Антонинов и владевший древней литературой, которой мы более не имеем, говорит, что в древности вместо того, чтобы обозначать брак его особым именем (γάμος), его обозначали просто словом τέλος, что значило — священный обряд, как будто брак в те древние времена был обрядом священным по преимуществу.
Но религия, освящавшая брак, не была религией Юпитера, Юноны или других богов Олимпа: обряд совершался не в храме; он совершался дома, в семье, и бог дома, семьи царил тут. Правда, когда религия небесных богов получила перевес, стала преобладать, то невольно стали призываться и они в брачных молитвах: вошло даже в обычай, предварительно перед свадьбой, посещать храмы и приносить в них жертвы богам, — это называлось приготовлениями к браку. Но главная и самая существенная часть обряда должна была совершаться всегда перед домашним очагом.
У греков церемония брака состояла, так сказать, из трех действий. Первое происходило перед очагом отца, ἐγγύησις; третье — перед очагом мужа, τέλος, второе составляло переход от одного очага к другому, πομπή.
1) В родительском доме, в присутствии жениха, отец, окруженный обыкновенно всей семьей, приносит жертву. По окончании жертвоприношения он объявляет, произнося священную формулу, что отдает дочь свою в жены такому-то. Это объявление положительно необходимо для брака, потому что девушка не могла бы идти тотчас же поклоняться очагу мужа, если бы отец не отрешил ее предварительно от очага отцов. Для того, чтобы вступить в новую религию, она должна быть освобождена от всех уз, от всякой связи со своей прежней религией.
2) Девушка переводится в дом мужа. Иногда ее ведет сам муж. В некоторых городах обязанность приводить невесту в дом жениха лежала на особых лицах, имевших жреческий характер, которые назывались вестниками.
Невесту сажали обыкновенно на колесницу, лицо ее закрывали покрывалом и на голову надевали венок. Венки, как нам придется часто видеть, употреблялись обычно при всех религиозных церемониях. Платье невесты — всегда белое. Одежды белого цвета надевались при всех религиозных священнодействиях. Впереди невесты несут факел: это брачный факел. Во все время пути вокруг нее поется священный гимн с припевом ὦ ὑμὴν ὦ ὑμέναιε. Гимн этот назывался гименеем, и значение этой священной песни было так велико, что ее именем стала называться вся брачная церемония.
Девушка не входит сама в свое новое жилище. Нужно, чтобы муж сделал вид, будто он берет силой, похищает ее, она же должна немного покричать, а окружающие ее женщины представить, будто они ее защищают. Зачем этот обряд? Является ли он символом стыдливости? Это маловероятно, — момент для стыдливости еще не настал; потому что первое, что должно совершиться в этот доме, — это религиозная церемония. Нет ли тут скорее желания показать, подчеркнуть, что женщина, которая будет приносить жертвы очагу, сама по себе не имеет на это никакого права и приближается к нему не по своей воле, и что поэтому хозяин дома и божества вводит ее туда действием своей власти, насильно? Как бы там ни было, но после притворной борьбы муж берет ее на руки и вносит в дверь, тщательно стараясь, чтобы она не коснулась ногою порога.
Все предшествующее есть лишь приготовление, прелюдия. Самое священнодействие начнется в доме.
3) Подходят к очагу, и новобрачная становится перед лицо домашнего бога: ее кропят очистительной водой; она прикасается к священному огню. Произносятся молитвы. Затем новобрачные делят между собою и съедают пирог, хлеб и несколько плодов.
Эта небольшая трапеза, которая начинается и оканчивается молитвами и возлияниями, это разделение пищи перед лицом очага соединяет супругов во взаимное религиозное общение и в общение с домашними богами.
Римский брак весьма походил на греческий и состоял точно так же, как и тот, из трех частей: traditio, deductio in domum, confarreatio.
1. Девушка покидает очаг отцов. Так как она связана с этим очагом не по личному своему праву, но единственно через посредство отца семьи, то только отцовская власть и может отрешить ее от очага. Таким образом, traditio есть необходимая формальность.
2. Девушку приводят к дому жениха. Как и в Греции, на ней надето покрывало, и голова украшена венком: впереди шествия так же несут брачный факел. Кругом нее поют древний религиозный гимн. Слова гимна быть может, изменились с течением времени соответственно изменениям в верованиях и в языке, но священный припев продолжает существовать, его ничто не может изменить; припевом этим было слово Talassie, смысл его для римлян времен Горация был так же непонятен, как для греков было непонятно слово ὑμέναιε, составлявшее, по всей вероятности, священный и ненарушимый остаток древней формулы.
Шествие останавливалось перед домом мужа. Здесь девушке подавали огонь и воду. Огонь — это эмблема домашнего божества; вода — это вода очищения, которая служит семье при всех религиозных священнодействиях. Чтобы девушку ввести в дом, нужно, как и в Греции, изобразить ее насильственное похищение. Жених должен взять ее на руки и перенести ее через порог, так чтобы ее ноги его не коснулись.
3. Новобрачная приводится к очагу, туда, где находятся пенаты, где собраны вокруг священного огня все домашние боги, все изображения предков. Супруги, как и в Греции, приносят вместе жертву, совершают возлияния, произносят молитвы и съедают пополам пирог из пшеничной муки (panis farreus).
Вкушение хлеба среди произнесения молитв в присутствии и перед лицом семейного божества и есть тот обряд, силой которого образуется священный союз двух супругов. С этой минуты они оба соединены в одном и том же культе. У жены теперь те же боги, те же обряды, те же молитвы, те же праздники, что и у мужа. Отсюда произошло то древнее определение брака, которое сохранили нам юристы: Nuptiae sunt divini juris et humani communicatio (брак есть общение божеского и человеческого права). И другое определение: Uxor socia humanae rei atque divinae (жена сообщница в человеческом и божеском). Это значит, что жена вошла в религию мужа, стала участницей этой религии, та самая жена, которую, как говорит Платон, сами боги ввели в дом.
Женщина, вступившая таким образом в брак, имеет еще и свой культ мертвых; но уже не своим предкам приносит она теперь могильные жертвы, на это она более не имеет права: брак отрешил ее окончательно от семьи, ее отца и уничтожил все ее религиозные сношения с родной семьей. Теперь она приносит жертвы предкам своего мужа; она принадлежит уже к их семье; они стали ее предками. Брак сделался для нее вторым рождением; с этого времени она дочь своего мужа, filiae loco (вместо дочери), как говорят юристы. Нельзя принадлежать ни к двум семьям, ни к двум домашним религиям, и жена принадлежит всецело семье и религии своего мужа. Последствия этого закона мы увидим в праве наследования.
Учреждение священного брака должно быть так же древне среди индоевропейской расы, как и домашняя религия, потому что одно немыслимо без другого. Религия эта научила людей, что брачный союз есть нечто иное, чем отношение двух полов и мимолетная страсть; она соединила супругов могучими узами одного и того же культа, одних и тех же верований. Сверх того церемония брака была так торжественна и порождала столь важные последствия, что нечего удивляться, если люди того времени считали ее возможной и дозволенной только для одной женщины во всяком доме. Такого рода религия не могла допустить полигамии (многоженства).
Понятно также, что подобный союз был нерасторжим, и развод являлся почти невозможным. Римское право легко дозволяло расторгать брак, заключенный через coemptio или через usus; но расторжение религиозного брака было крайне трудно. Для подобного разрыва нужно было исполнить новый священный обряд, ибо одна лишь религия могла расторгнуть то, что она соединила. Действие confarreatio могло быть уничтожено только силою diffarreatio. Супруги, желавшие развестись, появлялись в последний раз перед общим домашним очагом; жрец и свидетели присутствовали тут же. Супругам так же, как и в день брака, подавали пирог из пшеничной муки. Но, вероятно, вместо того, чтобы разделить его между собою, они его отталкивали. Потом вместо молитв они произносили слова «строгие, странные, ужасные, полные ненависти», нечто вроде проклятия, в силу которого жена отрекалась от культа и богов своего мужа. С этой минуты религиозные узы были порваны; прекращалась общность культа, а с ней по полному праву и всякое другое общение, — брак был расторгнут.