Государь (Макиавелли; Курочкин)/1869 (ВТ)/Глава VIII

[35]
ГЛАВА VIII.
О правителях, достигающих верховной власти бесчестными средствами.

Так как частные люди могут достигать верховной власти (что не всегда можно приписать их счастью или личным [36]достоинствам) еще другими двумя способами, то я не считаю возможным обойти и эти способы молчанием. Об одном из них следовало бы даже говорить с особенною подробностью, если бы дело шло о республиках, а не о монархиях.

Один из этих способов, когда верховная власть достигается бесчестным захватом или подлогом, другой — когда она вручается избраннику, как выражение расположения к нему его сограждан.

Для указания, как достигается власть первым способом, я удовольствуюсь двумя примерами: одним из древней, другим из новой истории. Входить в рассмотрение значения этого способа с точки зрения справедливости и нравственности — я не стану, так как полагаю, что для того, кто захочет прибегнуть к такому способу, достаточно будет указаний, какие он найдет в примерах, которые я привожу. Агафокл Сицилийский сделался государем Сиракуз, будучи не только простым гражданином, но выйдя из самого низшего и отверженного сословия. Сын простого горшечника, он был известен за человека отчаянного, способного на всякие проделки, но все эти проделки выказывали в нем столько силы физической и силы ума, что, избрав военное поприще, он скоро достиг звания претора Сиракуз. Дойдя до этого звания, он задумал сделаться правителем и даже захватить верховную власть, но, чтобы не быть никому обязанным, решился взять ее силою, хотя мог получить эту власть с согласия своих сограждан. Для этого он вошел в соглашение с карфагенским военачальником Амилькаром, войска которого находились в это время в Сицилии. В одно утро созвав сиракузский народ и сенат, под предлогом обсуждения важных для республики дел, он приказал своим солдатам, броситься на сенаторов и богатых граждан и перебить их. Когда все эти лица были перерезаны, — он без всякого труда захватил господство над страной и сохранил его за собою. Хотя после этого карфагеняне два раза его разбили, а в последний раз даже осадили Сиракузы, он не только сумел отстоять город, но, разделив свои [37]войска на две части и оставив одну гарнизоном в Сиракузах, с другою отправился в Африку, так что в самое короткое время заставил карфагенян снять осаду и привел их в крайнюю необходимость войти с ним в сношения и, за спокойное обладание Африкой, оставить его правителем Сиракуз. Рассматривая действия и характер Агафокла, всякий легко убедится, что он весьма немногим был обязан счастью, если оно даже и играло тут какую-нибудь роль. Как сказано выше, своим успехом он обязан тому, что, проходя со всевозможными трудностями все степени военного звания, сумел приобресть себе расположение войск, с помощью которых не только сумел захватить верховную власть, но и выполнить самые сложные и опасные предприятия. Его готовность убивать сограждан и изменять друзьям, отсутствие в нем всякой веры, милосердия и религии, разумеется, нельзя признать в нем проявлениями доблести; при помощи их он мог бы только захватить власть, но никогда не достигнул бы славы. Рассматривая же находчивость Агафокла в борьбе с опасностями и способность их побеждать, величие духа, с каким он умел выносить бедствия и торжествовать над ними, — нет никакой причины не признать его одним из величайших правителей. Но его жестокость и необузданное бесчеловечие, вместе со множеством низостей, к которым он прибегал, — никогда не позволят причислить его к великим людям. Нельзя, следовательно, приписывать его успех ни счастью, ни его личной доблести, так как этим успехом он им не обязан.

В наши дни, во время правления Александра VI, Оливеротто да Фермо представляет другой подобный пример. Оставшись сиротой в детских летах, он был принят на воспитание своим дядей со стороны матери, Джиованни Фолиани, и отдан им в военную службу под начальство Паоло Вителли, для того, чтобы, ознакомившись со всеми трудностями военной карьеры, он впоследствии мог достигнуть какого-нибудь видного поста. Когда Паоло умер, Оливеротто продолжал службу под начальством его брата Вителлоццо и в самое короткое время, благодаря [38]своим прекрасным качествам, — телесной ловкости и замечательной храбрости, — сделался одним из первых людей в войске. Тогда ему показалось невыносимым быть в подчинении и он замыслил с помощью некоторых граждан Фермо, которые предпочитали свободе рабство своей страны, и, рассчитывая на расположение к себе войска, захватить верховную власть над Фермо. Для этого он написал к Джиованни Фолиани, что, будучи так давно вне своего отечества, он хотел бы вернуться, как для того, чтобы увидеть свой родной город и Вителлоццо, так и для того, чтобы привести в ясность свое наследство. При этом он писал, что так как, для достижения своего настоящего положения, он перенес много трудностей, то и хотел бы, чтобы сограждане видели, что он не потерял времени напрасно, для чего и считал не лишним, получить позволение вернуться с почетной стражей из ста человек его друзей и подчиненных, — верхами. Он просил дядю распорядиться, чтобы граждане встретили с почетом его возвращение, намекая, что почет будет относиться не к нему только, но еще более к Фолиани, так как последний был его воспитателем. Джиованни счел, что его племянник вполне заслужил почетной встречи, распорядился об ней и пригласил его жить к себе. Оливеротто, поселясь у дяди и посвятив несколько дней на устройство всего того, что считал нужным для успеха своей будущей предательской попытки, задал блистательный пир, — на который пригласил как Фолиани, так и всех значительных граждан Фермо. За обедом, по окончании угощения изысканными яствами, как это водилось с такими почетными гостями, Оливеротто с большим искусством навел речь на высокие предметы; он стал прославлять величие папы Александра и его сына Цезаря, рассуждая очень много обо всех их предприятиях. Джиованни и другие стали несколько возражать против некоторых его положений, тогда он, поспешно заметив, что о таких вещах следует говорить в местах более секретных, пригласил Джиованни и прочих граждан перейти с ним в другую комнату. Когда все они в нее [39]перешли и хотели садиться, то из потайных мест этой комнаты вышли спрятанные до того времени солдаты и убили Джиованни и всех других. Тотчас после убийства, не теряя времени, Оливеротто сел на лошадь и поскакал к зданию, занимаемому высшим магистратом, и осадил его, так что все из страха вынуждены были повиноваться ему и тотчас же образовали правительство, главою которого он и был немедленно утвержден. Умертвив всех, кто мог быть для него опасен своим недовольством или властью, он тотчас же, для упрочения своего господства, принялся за новые гражданские учреждения; так что, в течении одного года продолжения своей власти, он не только сумел сделать для себя безопасным пребывание в Фермо, но сделался грозным для всех своих соседей. Его было бы также трудно победить, как и Агафокла, если бы он не попался в сети Цезаря Борджиа, который, как я уже рассказал выше, истреблял в Синигалии партии Орсини и Вителли. Ровно через год после сделанных им убийств, Оливеротто был задушен вместе с Вителлоццо, учителем своим в кознях и низостях.

Многим может показаться непонятным, каким образом Агафокл и ему подобные, после бесчисленных предательств и жестокостей, могут долгое время не только безопасно жить в своем отечестве, но и защищаться от врагов и достигать того, что их сограждане никогда против них не конспирируют, между тем как другие правители не умеют при помощи жестокости сохранять мир в своем государстве, не только в сомнительную пору войны, но и в мирное время. Я полагаю что это зависит от того, что и самая жестокость может быть хорошо или дурно направлена. Хорошо направленными жестокостями (если говоря об них можно употребить слово: хорошо) я назову такие, к каким прибегают в случае необходимости для укрепления своей власти; однажды укрепив последнюю, правители на них не настаивают, но заменяют их мерами возможно полезными для подданных. Дурно же направленная жестокость — та, которая не будучи особенно ощутительна сначала, с течением времени [40]не только не уменьшается, но даже увеличивается. Правители, прибегающие к жестокостям первого рода, с помощью Бога и людей могут иногда находить в них средство для блага своей страны: так было с Агафоклом. Лица, поступающие иначе, никогда не удерживаются. Отсюда следует, что при неправом захвате власти всякий узурпатор должен решиться произвести все необходимые для него жестокости за один раз, чтобы не быть в необходимости возвращаться к ним беспрестанно и обеспечить за собой власть, не прибегая к ним постоянно, а привязав к себе подданных своими благодеяниями. Поступающий иначе или из боязни, или из неумения и дурно направленной воли, будет вынужден постоянно проливать кровь и никогда не будет господствовать над подданными, так как они при беспрестанных и новых несправедливостях не получат к нему доверия. Все необходимые жестокости должны быть произведены зараз, для того чтобы они были перенесены с меньшим раздражением; благодеяния же должно делать мало-помалу для того, чтобы подданные имели больше времени для их благодарной оценки.

Главнее всего государи должны действовать в отношении своих подданных с постоянством, чтобы подданные не могли думать, что они изменяют свой образ действий, соображаясь с благоприятными или дурными обстоятельствами. Иначе, вынужденный необходимостью на какую-нибудь злую или благую меру, правитель или потеряет удобное время для приведения к осуществлению своей жестокости, или благая мера не принесет ему лично никакого добра, так как ее будут объяснять, только как вынужденную необходимостью, и никто из подданных не сочтет себя обязанным за нее благодарностью.