Глава V. ОБЫЧНОЕ ПРАВО И РЕЛИГИОЗНАЯ САНКЦИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА
править
Взаимные отношения царя, старейшин и народа в Греции и Риме, конечно, не были основаны на каком-либо политическом законодательстве. В дальнейшем изложении мы будем иметь ещё немало случаев установления тех или других государственных властей или определения взаимных между ними отношений путём прямого издания соответственных законов, но в начале государственной жизни везде и всегда организация власти возникает путём развития фактических отношений, и если последние мыслятся не только как существующие, но и как правомерные, т. е. имеющие право на существование и на всеобщее признание, то освящаются эти фактические и более или менее общепризнанные отношения не законом в смысле изъявления
воли тех, в чьих руках находится верховная власть, а обычаем, и притом обычаем с религиозной санкцией. Во всех случаях, когда мы имеем дело со взаимными отношениями людей, живущих в обществе, мы должны различать, с одной стороны, вопросы факта, с другой — вопросы права, иными словами, сами эти фактические отношения и те нормы, под которые эти отношения подводятся, в значении правил поведения, необходимых для поддержания известного порядка жизни. Когда эти нормы поддерживаются принудительным воздействием со стороны существующей в обществе власти, совокупность
их составляет то, что носит название права, и понятие права играет такую же роль в сфере юридической, какую играют в сфере политической понятие государства, в экономической — понятие хозяйства. Мы в общих чертах уже знаем, какой характер имели политические и отчасти экономические отношения греков и римлян в начале их истории. Взглянем теперь на юридическую сторону их социальной эволюции, чтобы ответить на
вопрос, каков был основной характер ранних юридических норм Греции и Рима. Даже в более позднюю эпоху жизни, когда общественную жизнь начинают регулировать издаваемые государственною властью законы и распоряжения, многое в этой жизни упорядочивается обычаем, и в тех случаях, когда обычаи получают значение правил, которые столь же обязательны для исполнения, как и закон, и нарушение которых, как и нарушение закона, вызывает принудительное воздействие со стороны власти, — во всех таких случаях мы имеем дело с настоящими юридическими, а не моральными только нормами, и вся их совокупность носит название обычного права. Было время1, и время еще сравнительно недавнее, когда в обычном праве видели чистейшее выражение народного убеждения о том, что справедливо и что1 обычное право, касающееся вопросов политической жизни, и теперь является действующим государственным правом Англии. несправедливо, и называли это право прямым продуктом правосознания народа, самого народного духа. Такой взгляд был выражением крайней идеализации жизненных процессов, происходящих в обществе, и прежде всего совершенно нереального представления о народе. Каждый исторический народ является перед нами расчлененным на отдельные классы и сословия с разными формулами жизни, не говоря уже о том, что и в каждом таком классе и сословии мы различаем еще индивидуальные особенности характера, темперамента и т. п.: ведь и они отражаются различным образом на побуждениях и интересах, руководящих людьми в их поступках, из которых складываются все общественные отношения. Думать, что эти отношения строятся на основах внутреннего народного убеждения, для всех одинакового, всем членам общества присущего, теперь совершенно не приходится, потому что ничто существования такого общего правосознания не доказывает, и как бы ни сходились между собою члены одного и того же общества на признании тех или других норм, всегда следует предполагать, что последние возникают на почве индивидуальных действий, часто повторявшихся и становившихся предметом подражания. Из повторяемости одних и тех же поступков рождается привычка действовать в известных случаях известным образом, а отсюда уже недалек и до общего представления о необходимости в таких-то и таких-то обстоятельствах поступать таким-то и таким-то образом. Примеру лиц, которые по той или другой причине пользуются в данной общественной среде авторитетом и влиянием, начинают следовать другие, и великая сила подражания вместе с не менее великою силою привычки мало-помалу создает обычаи, из которых потом и извлекаются нормы поведения и отношений, составляющие в своей совокупности обычное право народа. Ввиду такого происхождения этой формы права в нем нечего, конечно, искать какой-то высшей правды, изначала вложенной в народное сознание, раз создается оно путем долговременного, непрерывного и бесконечно частого повторения поступков, в основе которых лежат разные индивидуальные интересы, страсти и воззрения, и раз, с другой стороны, чаще всего общий тон жизни задают люди сильные духом и телом, знатностью рода
и богатством, сознанием своего превосходства и своей организацией на счет слабых, приниженных и разрозненных. Им, конечно, нужно было и оправдывать свое господство ссылками на какие-либо общие и идеальные принципы, которые были бы понятны и имели силу и для подвластных. Как ни расходились между собою члены первоначальных государственных общин в своих практических принципах, теоретически в миросозерцании их не могло быть никаких различий, и как господа, так и рабы, как знатные, так и простолюдины, в сущности, стояли на одной почве мифического миросозерцания, заключавшего в себе и религию, и философию, и мораль, и право ранних ступеней культурной эволюции. Отсюда сакральный характер древнейшего права. Умственное состояние всех членов наиболее ранних обществ таково, что все как в природе, так и в жизни человека приписывается непосредственному вмешательству богов, сопротивляться воле которых — дело совершенно напрасное и не только бессмысленное, но и опасное. При таком умственном состоянии и таком настроении чувства и воли и общепринятый обычай естественно рассматривался как установленный богами, как соответствующий высшей воле, как заключающий в себе самую настоящую правду. Боги карают за нарушение их повелений, и в поэме Гесиода «Труды и дни» есть одно место, в котором олицетворенная Правда, Дике (Д(хп> слово, первое значение которого есть «обычай») просит Зевса защитить ее от обид, чинимых ей смертными. Обязанность защищать ее среди смертных Зевс передал вместе со скипетром, как символом власти, царям, и они являются, таким образом, высшими блюстителями обычаев и всего основанного на них порядка жизни. Боги, действительно, регулируют общественную жизнь, потому что всякая власть в конце концов покоится на общем ее признании над собою со стороны людей, а люди в политеистическом обществе именно и признавали над собою такую власть богов. В обществе довольно рано должны были выделиться особые знатоки обычаев и велений богов, и в самом деле первыми юристами в Риме были жрецы, известные под названием понтификов. Недаром и первую попытку
собрать и изложить обычное право Рима сделал, в середине III в. до Р. X., главный понтифик Тиберий Корунканий. В таком понимании право было частью религии, и римские понтифики охраняли священную тайну своих юридических познаний от глаз непосвященной толпы. Это сакральное право (jus sacrum) было страшно консервативно и отличалось крайним формализмом, что объясняется его связью с религией, но, с другой стороны, понтифики выступали и в роли защитников патрицианских интересов, так как сами первоначально принадлежали к высшему сословию граждан. Другими словами, обычное право, искавшее свою санкцию в религии, в свою очередь само брало под охрану тот аристократический уклад жизни, который характеризует
ранние периоды греческой и римской истории. Итак, обычное право ставило данный общественный порядок под охрану религии, и в этом заключалась исконная связь религии с политикой и правом древнейшего периода греческой и римской истории. Связь эта была так велика, так всеобъемлюща и сильна, что несомненное существование ее дало повод к возникновению теории, по которой все политические учреждения и все частное право древних основываются только на их религиозных верованиях. Такую именно теорию развил в своем сочинении «Гражданская община античного мира» (La cite
antique) замечательный французский историк второй половины XIX в. Фюстель де Куланж (1830— 1889). Точка зрения Фюстель де Куланжа — частное применение общего положения, по которому общественный быт народа покоится на понятиях человеческого ума, т. е. это — идеологическая точка зрения, диаметральную противоположность которой составляет учение экономического материализма, стремящееся выводить даже всю духовную культуру народа вместе с другими «надстройками» из экономического «фундамента» общественной жизни. Обе точки зрения односторонни, но всякая односторонность есть лишь преувеличение верной мысли, распространение её на все факты, когда ею объясняются лишь некоторые, стремление
подогнать под один принцип то, что требует для своего объяснения принятия в расчет и других начал. В предыдущем изложении мы держались только фактических отношений, стараясь указать и на их экономическую основу в натуральном хозяйстве древнейшей эпохи, в образовании на его почве и в его формах землевладельческой знати, в экономическом закрепощении ею безземельного или малоземельного люда, но обычное право той эпохи выросло не только из этих фактических отношений с их экономической (впрочем, не одной экономической) основой, но и из миросозерцания эпохи, освещавшего со своеобразной точки зрения вопросы индивидуальной и социальной жизни, вопросы о загробном существовании людей, о связи живущих на земле людей с их отошедшими в иной мир предками, о вытекающих отсюда обязанностях живых по отношению к умершим и т. п., наконец, вопросы, касающиеся того, что требуется богами от людей во взаимных отношениях между последними и ими, богами. Фюстель де Куланж необычайно ярко осветил эту сторону истории античного мира, и в этом заключается его немаловажная заслуга перед наукой, но он увлекся и стал объяснять
исключительно религиозными представлениями древних все их порядки, весь их гражданский быт. Он именно выводит из культа предков и домашнего очага возникновение собственности и семьи, сословных различий и организации государственной власти, выводит из одного принципа и мелкие подробности обыденной жизни, и крупные события в истории целых общин, т. е. объясняет прямо из религиозных верований то, что, имея самостоятельное происхождение вне каких бы то ни было представлений о загробном мире и о богах, тем не менее действительно получило религиозную окраску, а в иных случаях не только с внешней стороны приобрело характер религиозного учреждения, но и внутри глубоко прониклось религиозными началами и срослось с известными верованиями в одно неразрывное целое. И частное, и публичное право древних, все их обычаи и ранние законы, как гражданские, так и уголовные, весь повседневный быт семьи со всеми важными событиями, в ней происходившими, а также и вся жизнь гражданской общины — всё это было тесно связано с религией, которая санкционировала не только фактические отношения, существовавшие в обществе, но и притязания тех, которым хотелось закрепить эти отношения как порядок, установленный самими богами. Особого внимания в интересах надлежащего понимания рассмотренных нами отношений заслуживают мысли Фюстель де Куланжа, во-первых, о религиозной стороне жизни родов, фратрий или курий, фил или триб, из которых сложились государства-города, и самих этих государств-городов; во-вторых, об аристократическом характере первоначальных религиозных культов в таких гражданских общинах и, наконец, о религиозном характере царской власти, в них существовавшей
до установления аристократических правлений. Как у разных других народов, так и у греков с римлянами было развито почитание душ умерших, или культ предков. Отдельные семьи и целые роды, ведшие свое происхождение от одного предка, должны были поминать своих покойников, приносить им жертвы и делать им возлияния, так как и в загробной жизни люди нуждались, по грубым верованиям первобытной эпохи, в пище и питьё. Умершие предки являлись богами-покровителями того или другого дома, той или другой семьи. Эти обожествленные человеческие души, называвшиеся у греков демонами или героями, у римлян ларами, манами, гениями, были богами чисто домашней религии, в обрядах которой могли участвовать только члены семьи или сродичи, а средоточием этого культа предков был домашний очаг, на котором должен был постоянно гореть огонь и который сам был предметом религиозного почитания, так что культ предков был тесно связан с культом священного огня на домашнем очаге. Обычай поддерживать этот
огонь, конечно, ведет свое начало из тех времен, когда добывание огня было крайне затруднительно и потому существовала прямая необходимость сохранять на очаге по крайней мере горячие уголья, так называемый «жар», от которого можно было посредством вздувания получить и пламя. Самый очаг с возжжённым на нём огнём был тоже обоготворен под именем Гестии у греков и Весты у римлян (это — одно и то же слово), и сами
домашние боги по имени этого огнища назывались эфестиями (от 87П и еста). Поклонение домашним богам греки передавали глаголом 7roipid^8iv, что значит отечить; римляне — глаголом parentare, родительничать, и сами эти боги считались сродичами тех, которые совершали перед домашним очагом религиозные обряды. Поэтому каждая семья и каждый род представляли из себя небольшие религиозные общины, т. е. маленькие общества людей, связанных между собою не только кровными узами родства, но и духовными узами общей веры, общего богослужения. Все важные события в семейной жизни, рождение нового ребенка или усыновление чужого человека, выделение из семьи кого-либо из её членов, вступление её членов в брак, смертные случаи и т.п.— все это сопровождалось религиозными обрядами, которые, как жрецом, отправлялись отцом семьи, вообще хозяином дома, заступавшим отца, старшим членом семьи. Отцовская власть (patria potestas), получившая особое развитие в Риме, имела религиозное значение: домовладыка, он же и семейный жрец, был посредником между живыми и умершими, между людьми и богами, блюстителем священных обрядов и
юридических обычаев, исполнителем воли отошедших в другую жизнь «отцов», от них получавшим и свое право властвовать над другими членами семьи. Такая же религия со своими особыми обрядами и своими жрецами существовала и у отдельных родов, а затем и те союзы, которые носили названия фратрий-курий и фил-триб, тоже имели своих богов-покровителей, в честь которых совершенно так же устраивались празднества и совершались разные обряды. Подобным образом и каждая гражданская община имела свою религию, т. е. была не только политическим, но и религиозным целым, в одно и то же время и государством, и церковью, употребляя христианский термин. У каждого государства-города были свои городские боги (0soi 7го Xieiq), свои общественные пенаты (penates publici): это были боги-покровители, героиоснователи, т. е. как бы родоначальники гражданских общин,
и в каждом городе у них был алтарь, помещавшийся в особом здании, которое греки называли пританеем (upmavsiov), а римляне — храмом Весты. Этот городской очаг со священным огнем на нем был лишь воспроизведением очага домашнего: как отдельные семьи, так и отдельные государства-города выбирали себе богов-покровителей среди богов природы, и хотя божества, носившие одно и то же имя, встречались у разных семейств и в разных городах, в них видели, однако, только соименные, на деле разные существа, не одного и того же бога, не одну и ту же богиню. Афинская Афина и Афина спартанская были две разные Афины, и римская Юнона не была Юноной вейентинской, так что когда римский диктатор Камилл осаждал Вейи, то просил жившую в этом городе Юнону перейти на сторону римлян, а когда город был взят, то его Юнона была переселена в Рим, и в нём было после того две Юноны. Гражданская религия была столь же исключительна, как и домашняя, т. е. и покровительство богов, и участие в культе существовали лишь для своих, для членов семьи или общины, посторонние же своим присутствием могли только осквернить святое место. Одним из обрядов этой религии были священные трапезы, имеющие свой первообраз в священных трапезах членов семьи, к которым привлекались и покойные предки. Кроме общих, так сказать, всенародных пиров в известные дни, в иных местах Греции особые, избранные люди от лица целой общины ежедневно столовались в пританее, где стоял городской алтарь и поддерживался на нем священный огонь. При всех важных случаях в жизни гражданской общины совершались религиозные обряды, была ли то перепись населения или народное собрание, заседание старейшин или судебное
разбирательство, а также, наконец, отправление в поход или возвращение с войны. Сравнивая гражданскую религию с домашней, мы видим, что первая сформировалась по образцу второй. Это — раз. Во-вторых, мы видим еще, что политическая интеграция сопровождалась также интеграцией религиозной, которая продолжалась и впоследствии, когда, например, два государства-города вступали между собою в союз, в число условий которого ставилось и религиозное общение в форме взаимного участия в религиозных праздниках чужого города. Религиозные союзы иногда даже предшествовали политическим еще в догородскую эпоху, о чём свидетельствуют случаи содержания соседними поселениями общих храмов и устройства общих празднеств. Очень может быть, что в иных случаях религиозное общение вело к общению политическому, а в иных случаях дело происходило наоборот, но общее правило — то, что политическая интеграция шла рука об руку с интеграцией религиозной. Государство-город — это не только политическое, но и религиозное целое, такое целое, в котором воедино сливаются между собою учреждения государственного и церковного характера, и принудительное властвование, дающее государственную санкцию обычному праву, само получает санкцию в религии. Нераздельность политического и религиозного начал в жизни государства-города в эпоху его возникновения, при социальном и политическом господстве знати, не могла не отразиться и на гражданской религии, которая сама принимает аристократический оттенок. Господство знати само имело религиозную санкцию или, говоря вернее, знать стремилась оправдать своё господство религией и сделать из религии орудие своего преобладания и в дальнейшем. Родовладыки, старейшины, князья были не только распорядителями в делах войны и мира, но и в священнодейственных обрядах, сопровождавших все важные события в жизни подвластных общин. С распадением социального равенства распалось и равенство религиозное, и правильно организованная домашняя религия с выработанным традиционным культом сделалась привилегией более знатных семейств, около которых группировались феты и клиенты и весь другой подобный люд. В первоначальном Риме лишь одни патриции со своими клиентами входили в состав родов, курий, триб и наконец государственной общины, и одни они имели семейную организацию, предписанную, так сказать, религиозным обычным правом. С точки зрения патрициев, плебеи были людьми безродными, без правильного брака, без семейного культа, и между патрициатом и плебсом не было ни религиозного общения, ни установления родственных отношений посредством браков. Мы видели, как складывалась чисто аристократическая идеология, доказывавшая превосходство благородного происхождения над подлым. Знатные были ближе к богам, к героям-родоначальникам и лучше знали тайны религии и обрядовую сторону культа, и между знатными были еще особые, так сказать, чисто жреческие фамилии, которые обладали на наследственном праве привилегией отправления известных культов, не говоря уже о том, что, занимая разные общественные должности, они одни являлись и в роли публичных жрецов. Всё это отдавало общественное богослужение в руки знати, так что к экономическим и политическим основам их власти, к их богатству и к их организации присоединялась еще основа моральнорелигиозная, дававшая знати возможность властвовать и над умами. К домашней религии эвпатридов-патрициев были приобщены в качестве слуг и клиентов незаконнорожденные, вольноотпущенники, пришельцы и всякий иной бездомный и безродный люд, и все они, пользуясь покровительством религиозного обычного права, находились под опекою той или другой знатной семьи, которая в их глазах и была истинною собственницей культа. С другой стороны, некоторые семьи обладали культами, выходившими за пределы домашней религии. Например, элевсинская Деметра была частным божеством рода Эвмолпидов, и сама Афина, богиня афинского Акрополя, принадлежала роду Бутадов. Подобные случаи известны и из римской истории. Быть может, тот или другой домашний культ приобретал и публичное значение, когда люди видели, как приумножается достаток какой-либо семьи, которая чтила известное божество. В конце концов религия срасталась с сословным строем общества, освящая привилегии знати и служа ей в деле сохранения этих привилегий. Знатные роды по той же причине были хранителями обычного права, державшегося в сознании общества тоже на религии. Религиозные обряды и юридические обычаи переплетались и сливались между собою, и знатоками тех и других были только эвпатриды и патриции, что в свою очередь не могло не отразиться на содержании обычного права и всего морального миросозерцания общины. Как в семье должность жреца домашней религии исполнял отец, так в государственной общине верховным жрецом был царь. О том, что цари были и жрецами, ведавшими всенародные жертвоприношения граждан общины, существует масса свидетельств у древних писателей, из чего, однако, не следует, чтобы, как это думает Фюстель де Куланж, культ всенародного огнища был в самом деле источником сана и власти царя и чтобы важнейшею обязанностью царя было совершать религиозные обряды. Выводить царскую власть из жречества едва ли есть основания, но несомненно одно, а именно то, что в лице царя соединялось главенство светское и духовное. Царская власть во всём её составе была богоустановленной. В «Илиаде» Зевс передаёт царю со скипетром, как символом его власти, и самое право (п|дт|) требовать по отношению к себе повиновения и почтения. Цари пользуются особым покровительством Зевса. Они Sioxpecpm; и Sioyeveq, что значит вскормленные, рожденные Зевсом. Это религиозное значение царской власти было так велико, что когда знать превратила ее в избирательную республиканскую магистратуру, то все таки считалось невозможным обходиться без царя, как привычного посредника между общиной и богами. Таково значение афинского архонта-басилевса, римского царя священных дел и т. п. Интересно, что в некоторых городах право на занятие такой должности хранилось в течение веков в одном и том же роде, ведшем происхождение от прежних царей. Так было даже во времена Римской империи, т. е. через семь-восемь столетий, в Эфесе, в Массалии, в Феспиях. Итак, в начале греческой и римской истории весь гражданский оборот и весь политический быт держались на обычном праве и религии. Мы еще увидим, как в эти сложившиеся в глубокой древности отношения стали проникать новые начала, и между прочим эти отношения стало регулировать законодательство, имевшее свой источник не в велении богов, а в воле самих людей.
Скан. • Текст взят из: Город-государство античного мира / Н.Кареев. - М.: Вече, 2018. - 352 с.: ил. - (Античный мир); Государство-город античного мира : опыт исторического построения политической и социальной эволюции античных гражданских общин. - М., 2014. - (В помощь студенту- историку); — скан в ГПИБ