Государство-город античного мира (Кареев)/Глава IV. Организация государственной власти в начальном периоде истории греков и римлян
| ← Глава III. Происхождение общественных неравенств в населении города-государства | Государство-город античного мира — Глава IV. Организация государственной власти в начальном периоде истории греков и римлян | Глава V. Обычное право и религиозная санкция общественного порядка → |
Опубл.: 1903. Источник: Государство-город античного мира. Опыт исторического построения политической и социальной эволюции античных гражданских общин / Н. Кареев.—3-е изд.—СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича. 1910—XII, 348 с., [2 отд. л. карт] —  Скан. • Текст взят из: Город-государство античного мира / Н.Кареев. - М.: Вече, 2018. - 352 с.: ил. - (Античный мир); Государство-город античного мира : опыт исторического построения политической и социальной эволюции античных гражданских общин. - М., 2014. - (В помощь студенту- историку); — скан в ГПИБ |
Глава IV. ОРГАНИЗАЦИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ В НАЧАЛЬНОМ ПЕРИОДЕ ИСТОРИИ ГРЕКОВ И РИМЛЯН править
Рассматривая организацию государственной власти в первом периоде истории греков и римлян до установления аристократических правлений, мы везде находим три отдельные политические силы, действующие всегда вместе во всех важных вопросах народной жизни. Эти три политические силы — единый глава государства, совет старейшин и общее собрание всего народа. Подобного рода устройство ранних государств мы наблюдаем также и у древних германцев, как их описывает Тацит, и у древних славян, как о том свидетельствуют многие известия, касающиеся отдельных народов. И наша начальная летопись, и другие памятники старины говорят, например, о князе как едином главе земли, о боярах и старцах градских, с которыми князь думал, и, наконец, о вече, или собрании народа в смысле полноправных членов государства. Говоря о политической организации германцев, Тацит замечает, что у них о делах менее важных совещаются начальники, а о делах более важных — все, т. е. и здесь были, с одной стороны, более тесный совет, с другой — общее народное собрание.
Единый глава государства назывался у эллинов басилевсом (βασιλεύς), у римлян рексом (rex), — два слова, которые переводятся одно другим и которые у нас передаются одинаково словом царь. В русском языке для того же самого понятия существует ещё другое слово король, которое применяется главным образом к обозначению глав государств на Западе в Средние века и в Новое время, но, например, французы и немцы не делают, как мы, различия между царями у народов Древнего Востока, в числе их у евреев, и царями в ранние периоды истории Греции и Рима, с одной стороны, и королями у западноевропейских наций, с другой, ко всем одинаково применяя один и тот же термин roi и König. Оба русские слова, т. е. и царь, и король — иноземного происхождения и с самого начала обозначали власть гораздо более высокого значения, чем та, какою пользовались греческие басилевсы и римские рексы. Слово царь есть стяженная форма слова цесарь, как звали римских императоров; в произношении, взятом с греческого, это — кесарь или кайсар (καῖσαρ), откуда и немецкое кайзер (Kaiser), т. е. император. Равным образом и король есть не что иное, как имя Карла Великого в латинской форме Каролус (Carolus), которое тоже стало обозначать власть, равную царской в более высоком её понимании. Не забудем, что у нас называли царём византийского императора, который тоже титуловался басилевсом, когда, однако, этот титул считался равносильным императорскому и римский термин рекс, вошедший в греческий словарь (ρ'ήξ), обозначал лишь государя второго ранга вроде тех провинциальных царей, которые были вассалами Римской империи. Мы совершенно без всяких логических оснований называем то царями, то королями государей, так сказать, одного и того же ранга, а таковыми мы должны считать и греческих басилевсов, и римских рексов, и германских конунгов эпохи Великого переселения народов. Совершенно таких же, как они, правителей и вождей, стоявших во главе отдельных земель, наши предки называли князьями, и самое это слово заимствовано было у германцев: князь (или в славянском начертании КЪНѦЗЬ с глухим гласным звуком между согласными К и Н, с носовым произношением Ѧ , как ин, при переходе ещё в З звука Г, сохранившегося в женской форме княгиня), — это самое слово князь есть не что иное, как германское конунг, которое и теперь живет в немецком и английском словах, обозначающих короля — кёниг и кинг. Итак, вот равносильный русский термин для передачи понятий — басилевс, рекс и конунг, но мы привыкли называть этих глав государств царями и королями и пользуемся словом князь только для обозначения глав второстепенных групп, из которых складывались древние государства басилевсов, рексов и конунгов.
Займёмся ещё немного этой политической терминологией, с которой следует освоиться получше для того, чтобы понять существо самой ранней царской-княжеской власти. От латинского рекс, с основой в косвенных падежах рек-, произошли названия королей в романских языках, французское руа (roi) и итальянское ре (rе). Едва ли при этом совсем случайно весьма сходным же звуковым сочетанием раджа обозначаются и в Индии владетельные князья и цари: оба слова в родственных между собою языках, кажется, — одного и того же корня, обозначающего блистать, сиять. Иное представление лежит в основе греческого термина басилевс, который толкуется в смысле воеводы, т. е. находится по своему значению в родстве с германским обозначением временных вождей вооружённого народа, именно геретога, позднее герцога, с термином, который римляне переводили словом дукс (dux), т. е. вождь, полководец. Тацит различает среди германцев народности, которые управлялись королями (nationes quae regnantur), и такие, у которых были только мелкие князья, но которые во время войны объединялись под властью одного такого дукса. Этот, скажем, воевода, геретога, и есть по своему этимологическому значению греческий басилевс. Герцог и конунг у германцев — одно и то же, с тем только различием, что власть одного была временная, власть другого — постоянная, и что, по словам Тацита, герцоги получали власть в силу храбрости, а конунги — по благородству происхождения.
Царская власть у греков развилась, следовательно, из предводительства на войне. Когда жившие в соседстве одна с другою и часто объединённые общим культом племенные общины, во главе которых стояли свои главари или князья, анакты (ἅνακτες), — нуждались в общем вожде для того, чтобы отразить вражеское нашествие, или когда они сами собирались сделать нападение, из этих местных начальников и выбирался один, наиболее опытный и храбрый или знатный и влиятельный. В Аркадии и в Фессалии, которые в своем политическом развитии очень отставали от остальных частей Греции, ещё в исторические времена отдельные племена, жившие каждое самостоятельною жизнью, по временам соединялись для оборонительной или наступательной войны, и тогда из племенных начальников выбирался общий вождь над всем союзным ополчением: в Фессалии он назывался тагом (ταγòς), в Аркадии — басилевсом. Эта военная власть не была ни постоянной, ни непрерывной, но всегда доставалась кому-либо из племенных главарей. Чем более упрочивался союз, тем всё более и более укреплялась царская в нём власть, и в гомеровскую эпоху мы находим царей у всех тех народцев, о которых говорится в «Илиаде» и «Одиссее».
Гомеровский басилевс — народный вождь или, как выражается та же мысль в поэтическом образе, пастырь народа, вместе с тем его судья и его представитель перед богами, верховный жрец всей общины. Это тройное значение предводителя на войне, высшего стража правосудия и посредника между людьми и богами, принадлежало и царям в Риме. Так определяли функции царской власти героических времён и древние писатели. «Они, — говорит Аристотель в своей «Политике», — предводительствовали на войне и приносили жертвы; кроме того, решали также и тяжебные дела». «У спартанских царей, — говорит он в другом месте, — троякая обязанность: они совершают жертвоприношения, начальствуют на войне и творят суд и расправу». Совершенно так же говорит о царях римских греческий историк Дионисий Галикарнасский. Такая тройная власть уже существовала раньше, т. е. в родах и в патриархальных семьях, где старейшина или отец был и светским, и духовным главою группы, а равно и в более крупных племенных группах, имевших своих князей. Во власти царя воспроизводилась, но только по отношению к целому народцу, патриархальная власть родовладыки. Значение верховного жреца и происхождение из знатного рода, предком которого был какой-нибудь бог, ставили царя под особую охрану религиозной веры, а предводительство на войне, требующее сосредоточения власти и повиновения её велениям, стало основой всех других прав басилевса. Но это отнюдь не абсолютный владыка своего маленького царства: рядом с ним существуют в обществе ещё другие «цари», другие князья, старшины народа, с которыми он должен принимать решения сообща, да и этим решениям, чтобы быть приведёнными в исполнение, нужно ещё подвергнуться одобрению всего народа. Так велось дело не только в мирное время, но и на войне, когда особенно нужна бывает единая и сильная власть, и что на народном вече царям подчас приходилось встречать оппозицию, об этом свидетельствует известный эпизод «Илиады», где повествуется, при явном несочувствии поэта, о том, как дерзкий Ферсит, вечно искавший случаев оскорблять царей, с пронзительным криком поносил пастыря народов Агамемнона, упрекая его в жадности и высокомерии. Одиссею, стоявшему на той точке зрения, что «нехорошо многовластие» и что «один должен быть владыкой, один царём, тот, кому сын храброго Кроноса даровал скипетр и законы, чтобы он царствовал», — пришлось вразумлять расходившегося Ферсита ударами своего собственного скипетра. Царь не только военный вождь, но и высший судья. Однако к нему идут судиться лишь тогда, когда приходится разбирать распри членов разных родовых и племенных групп, да и тут он выступает не один, а со старейшинами и в присутствии народа. Такой басилевс только первый между равными — среди других владык и старейшин народа. Кроме почёта и власти, он пользовался, конечно, и большим материальным достатком: ему выделяется в пользование крупное поместье, называемое теменом (τέμενος), откуда идут немалые доходы; он получает и львиную долю в общей военной добыче; время от времени ему подносятся добровольные подарки. Сын Одиссея высказывается у Гомера прямо в том смысле, что царствовать довольно выгодно: «тотчас же разбогатеет дом, да и сам человек, которому Зевс даровал власть, делается более уважаемым людьми». Впрочем, кроме уважения, гомеровские цари делались предметом и других чувств. Мы уже знакомы с бранными речами Ферсита, направленными против Агамемнона, но и Ахилл называет пастыря народов мироедом (δημοβόρος). Своими средствами цари героической эпохи пользовались, чтобы иметь около себя дружину и угощать обильными яствами и питьями своих военных товарищей и советников, которые даже и именовались царскими сотрапезниками, — бытовая черта, повторяющаяся в жизни германских конунгов и славянских князей.
Переходим теперь к другому политическому учреждению ранних античных государств, т. е. к совету старейшин. Старейшины, или геронты (γέροντες) — это в сущности владыки более мелких групп, которые часто тоже называются басилевсами. Царь должен был с ними совещаться и принимать решения лишь с их согласия, потому что иначе он рисковал вызвать против себя неудовольствие. Для этого он собирал геронтов на совет, и, собравшись, они составляли его думу, или буле (βουλή), в заседаниях которой и подавали своё мнение. Собрания происходили в царских палатах или на площади, где стояли, образовывая собою круг, каменные сидения, так называемый фóок (θόωхος), священный круг. В Риме мы тоже знаем такое собрание старейшин, сенат (senatus), от слова senex, старец. В начале римской истории он состоял из родовладык (patres).
Когда к совещанию призывался весь народ, то из соединения басилевса, геронтов и народа получалась агора (ἀγορὰ), или народное собрание, вече. Царь, которому принадлежало право созыва, и старейшины, составлявшие его думу, занимали в народном собрании особое место, в упомянутом кругу, и руководили действиями собрания, только одобрявшего криками делавшиеся ему предложения или бывшего немым свидетелем царского суда. Во второй песне «Илиады» есть превосходное по своей реальности и живости описание такого веча, созванного Агамемноном, но основная черта этого описания — пассивность народной толпы, которую поэт сравнивает с пчелиным роем: главная роль принадлежит царям, и оппозиция Ферсита быстро подавляется Одиссеем, к немалому удовольствию всей толпы (если только не видеть в последнем указании аристократической тенденции рапсода). Но и при такой пассивности народа царь действовал на него не путём приказания, а путём убеждения. Собрания народа происходили и в Риме, где они назывались сходками, комициями (comitia), но так как в состав гражданской общины входили только патриции, разделявшиеся на курии, то и собрания эти происходили по куриям, откуда — и самое их название куриатных комиций (comitia curiata).
Конечно, римские сенат и комиции соответствуют уже тем греческим учреждениям, которые мы находим в городских общинах, но все они развились из более ранних, какие мы находим в гомеровских описаниях. Аналогию тому изображению веча, какое даёт нам «Илиада», представляет собою описание германского веча у Тацита, где мы встречаем те же черты: руководят всем делом старейшины, или князья с королём во главе, если таковой уже есть, а народ одобряет сделанные ему предложения криком и бряцанием оружия.
Подводя итоги, можно сказать, что в древнейшем греческом, а вероятно, и римском устройстве мы находим сочетание монархического, аристократического и демократического начал. Из этих трёх начал первое, с которым мы встречаемся и в начале городской политической общины, исчезает из организации государственной власти, и остаются два другие начала: аристократическое и демократическое. Мы только что сейчас видели, что народное вече играло очень жалкую роль и что всё делалось советом старейшин с царём во главе. Так шло дело и после того, как знать мало-помалу устранила царскую власть и дала себе новую организацию в коллегиях, какие мы находим повсеместно в значении правительствующих аристократических советов и в то же время органов господства землевладельческой знати. В других местах родовая и землевладельческая знать, окружавшая государей, составлявшая верхние слои его дружины, превращалась в знать служилую, которая была лучшею опорою власти как источника перепадавших и на долю знати милостей и почестей, — так это было, например, в германских королевствах, — но в Греции быстрое развитие городского быта направило аристократическую политику в сторону прямого захвата власти самою знатью. К сожалению, из эпохи аристократического правления в греческих государствах у нас нет почти никаких известий, потому что это, очевидно, было время своего рода политического прозябания, весьма понятного при существовании разрозненных общин, в которых были только крестьяне да управлявшие ими помещики. Правительственные коллегии носили название сенатов, т.е. герусий, какие мы находим в Спарте, Элиде, Книде, или дум, буле, как назывался сенат в Афинах, где, кроме того, существовал ещё другой, более тесный совет, известный под названием ареопага (ἄρειος πάγος). Эти советы избирали и представителей исполнительной власти, поручая её особым сановникам. Собственно говоря, тенденция аристократических советов была дробить власть, бывшую прежде в руках одного, между многими, да и то по возможности на кратчайший срок. При такой организации высшей власти она превращалась в простой орган аристократического господства и в достояние всей знати, более или менее всем одинаково доступное. В такой перемене были и свои выгоды общего характера: происходила специализация государственных должностей, что делало ведение дел более совершенным. Но зато массе простого народа от этого не только не сделалось лучше, но положение её прямо-таки ухудшалось, потому что, овладев всею полнотою власти, знать пользовалась этим своим положением для укрепления и расширения своего социального преобладания, унаследованного от предшествующей эпохи.
Переход от монархии к аристократии в государствах Древней Греции был не революцией, а эволюцией, т. е. в явлениях этого рода, происходивших в разных общинах, мы имеем дело не с политическими переворотами, приводившими к формальной отмене царской власти, а с постепенными изменениями государственного строя, усиливавшими в нём аристократическое начало. Об отмене должности царя существовали у древних легендарные сказания, имевшие своею целью объяснить эти изменения, но не заключавшие в себе исторической истины. Таково знаменитое афинское предание о царе Кодре, который своим геройским поступком спас Афины от завоевания дорянами и после которого уже никто не считался достойным быть царём. Таков же римский рассказ о том, как римляне изгнали из своего города последнего царя Тарквиния Гордого за его деспотическое правление. В настоящее время трудно со всей точностью воспроизвести политическую эволюцию, приведшую греческие города и Рим к тому, что на современном языке можно назвать аристократическим режимом, но главные данные для суждения об общем характере этого перехода от монархии к аристократии у нас всё-таки существуют.
Вот как приблизительно происходило дело. В греческих городах, образовавшихся преимущественно в X и IX столетиях до Р. Х., существовала царская власть, которая была ими унаследована от предыдущего периода или, как это следует думать относительно колоний, вводилась вновь по существовавшему уже образцу. Колонии основывались своего рода дружинами, вожди которых естественно делались царями новых городских общин, сохранявших устройство своих метрополий, но и в самой Греции был период усиленного передвижения племён в поисках за землями, и именно в этот период сложилась та царская власть, которую мы находим в метрополиях: одинаковые условия приводили к одинаковым явлениям, и новые общины организовались по образцу старых. Когда отдельные племена окончательно уселись на своих местах в самой Греции, а колонии окончательно утвердили свою власть среди враждебно встретивших их туземцев, когда начался, таким образом, период мирного существования, надобность в концентрации власти в одних руках миновала, и знать стала пользоваться всеми удобными случаями для постепенного ограничения власти царей. При отсутствии правильного порядка престолонаследия между отдельными членами правящих фамилий происходили раздоры, вносившие смуты в жизнь города и дававшие повод к вмешательству в эти фамильные распри со стороны других знатных родов. Такая распря, например, произошла в коринфской династии Бакхиадов, когда у несовершеннолетнего наследника отнял власть его дядя, что подало повод к борьбе между двумя линиями этой фамилии. Дело кончилось тем, что в середине VII в. вместо царя, — притом, если верить преданию, сразу, — правителем государства сделался избираемый из всех членов рода Бакхиадов притан (πρύτανις), которому власть давалась только на один год. Таким образом в Коринфе установилась олигархия с династическим характером, т. е. власть царя, ограниченная годичным сроком, стала доступной всем членам царского рода, и это была скорее фамильная сделка, чем политический переворот. Правителей с титулом притана мы встречаем и в некоторых других городах (например, в Милете), причём иногда члены состоявшей при притане аристократической думы сохраняли титул басилевсов. Кроме того, известны и другие случаи перехода власти от одного царя к целому царскому роду, который и составлял правящую олигархию города. Таковы Пентилиды в Митилене, Басилиды в Эфесе и т. п. Вмешательство знати в династические споры давало ей возможность налагать на правителей, какие бы титулы они ни носили, разного рода ограничения в смысле прежде всего обязанности следовать указаниям своих аристократических дум. Раньше цари должны были только спрашивать совета у старейшин народа, но не были обязаны подчиняться их мнению, теперь уже стала вводиться обязанность следовать мнению большинства думы. Постепенно совет знати всё более и более стал заменять собою царя, пока должность его не растворилась, так сказать, в выборной республиканской магистратуре. Следует, однако, отметить один любопытный и притом довольно распространённый факт: с отменой царской власти собственно звание царя не отменялось, и его носил один из выборных сановников республики, на котором лежали прежние жреческие обязанности басилевса.
Лучше других случаев замены монархии аристократией в Греции нам известен тот, который представляется историей Афин, особенно благодаря сведениям, какие мы находим в недавно (1891 г.) найденной рукописи «Афинской политии» Аристотеля, сочинения, которое считалось безвозвратно потерянным. В Афинах произошло постепенное расчленение царской власти приблизительно следующим образом. Раньше всего здесь стали избирать в помощники царю на войне особого военачальника, полемарха (πολέμαρχος), а потом и часть других дел административного и судебного характера стали поручать особому правителю, архонту (άρχων), власть которого постепенно и сделалась главною в государстве, так что именем правящего архонта стал обозначаться самый год его нахождения в должности, откуда его название эпонима (ἐπόνυμος), т. е. поимённика. Таким образом, афинский басилевс имел сначала в лице полемарха и архонта только помощников или советников, из которых один мало-помалу сделался настоящим главою государства, после чего прежний глава, басилевс, занял лишь второе место, превратившись в высшего жреца афинской государственной общины. Первоначально должность этих трёх архонтов, как вообще называют всех трёх сановников, была пожизненной, потом, именно в середине VIII в., их стали избирать на десять лет, а ещё позднее, в начале VII в. — только на один год, и уже в этот период истории афинского архонтата стали выбирать ещё шесть фесмофетов с исключительно судебными функциями; они тоже стали именоваться архонтами. Таким образом власть, бывшая сначала в руках одного царя, перешла к девяти сановникам, из которых, впрочем, фесмофеты составляли одну общую коллегию. И первые три архонта, и эта коллегия имели различное местопребывание и пользовались властью независимо друг от друга, т. е. не составляли в совокупности своей никакого общего учреждения. Право избрания архонтов принадлежало ареопагу, совету знати, который наблюдал за исполнением законов, ведая в то же время бóльшую часть — и притом важнейших — государственных дел и собственною властью карая за нарушение порядка. Члены ареопага были пожизненными, и в состав его входили отбывшие свой срок архонты. Судя по тому, что говорится об ареопаге во вновь открытом трактате Аристотеля, именно этому аристократическому учреждению принадлежала первенствующая роль в государстве, как сенату в Риме, и архонты, выбиравшиеся ареопагом и затем входившие в его состав, были, следовательно, лишь исполнителями воли этого органа политического могущества эвпатридов. Царская власть — и заменивший её архонтат — сделалась из наследия только одного рода достоянием всех знатных фамилий афинского гражданства, и ареопаг ограничивал свой выбор именно одним кругом знатных и богатых, отдавая предпочтение среди знатных вообще наиболее богатым, но, конечно, принимая в расчёт и личные способности выбираемых исполнять те или другие функции архонтства. Было ли в Афинах в эпоху правления ареопага народное собрание, мы не знаем, но если даже и допустить, что оно собиралось, то, конечно, очень редко и значения никакого не имело.
Известную аналогию с этим расчленением царской власти в Афинах на несколько аристократических сановников представляет собою история римской магистратуры, выработавшейся также путём выделения из первоначальной единой должности рекса нескольких новых должностей. Я не затрагиваю здесь вопроса о достоверности древнейшей истории Рима, когда им управляли цари, и напомню только, что в настоящее время весь царский период жизни Древнего Рима относят к доисторическим временам, о которых у нас есть только легенды. Несомненно только, что в древнейшую эпоху и в Риме были цари: отголосок царского звания сохранялся и в историческую эпоху в двух должностях, именно царя-жреца (rex sacrificulus), подобного афинскому архонту-басилевсу, и так называемого интеррекса, т. е. междуцаря (interrex), которого выбирали в тех случаях, когда вследствие каких-либо случайностей прерывалась преемственность власти и не было таких сановников, под председательством которых совершалось обыкновенно избрание магистратов. Сами названия обеих должностей указывают на то, что одна была остатком царской власти, другая — её современной заменой. Царская власть была пожизненной и была гораздо обширнее, чем власть царей в Греции, но и римский рекс во всех важных делах должен был совещаться с сенатом (senatus), т.е. собранием родовых старейшин, которое впоследствии, подобно афинскому ареопагу, тоже сделалось настоящим правительствующим учреждением Рима. Сначала царя стали заменять два сановника, называвшихся консулами (consules). Этимология этого слова неясна, более же раннее их обозначение названием преторов (praetores), т. е. «идущих впереди», указывает на их военное значение, напоминающее афинского полемарха. В раздвоении должности царя, т. е. в разделении царской власти между двумя магистратами, притом выбиравшимися только на год и подлежавшими ответственности, нельзя не видеть стремления римского патрициата и его органа, сената, ограничить прежнюю единую, пожизненную и безответственную власть царя, но последнее звание и в Риме, как было уже упомянуто, не исчезло, так как исполнение прежних религиозных обязанностей царя было поручено особому царю-жертвоприносителю (rex sacrificulus). Эти две должности, т. е. консульство и царственное жречество, были первоначально доступны только патрициям, и вся дальнейшая история консульства заключалась в выделении из него новых должностей, которые патрициат оставлял за собою, когда, уступая натиску плебеев, ему приходилось соглашаться на то, чтобы и плебеи могли выбираться на должность высших сановников государства. Ранее всего, в середине V в., от консульства были отделены должности сначала двух квесторов (quaestores), заведовавших государственной казной, а вскоре затем и двух цензоров (censores) для оценки имущества граждан, от количества которого в то время зависела степень их участия в политических правах, как членов всей государственной общины. Когда лет через двадцать патриции были вынуждены уступить плебеям право выбираться и в квесторы, они всё ещё крепко держались за исключительное обладание цензурой, но лет через сто должны были и её уступить. Собственно говоря, эта должность была выделена из консульства, когда патриции согласились на то, чтобы сенат, вместо консулов, мог выбирать военных трибунов с консульскою властью, к занятию каковой должности были допущены и плебеи, но когда решено было допускать плебеев и к самому консульству, что произошло в середине IV в. до Р. Х., то у консулов было отнято их судейское значение, и судебные обязанности консулов были поручены претору, который был как бы третьим товарищем консулов, выбирался вместе с ними и одним с ними порядком и даже заступал их место во время их отсутствия; около тридцати лет эта должность оставалась исключительно патрицианскою. Одновременно с претурой была выделена — тоже для исключительного обладания патрициями — должность курульных эдилов (aediles curules), наблюдавших за общественными зданиями и за торговлей и распоряжавшихся публичными играми. После цензуры и претуры и эта должность сделалась доступной плебеям. Только жреческие должности особенно долго сохранялись за одними патрициями, в особенности должность царя священных дел; она даже так-таки и осталась чисто патрицианскою привилегией. Впрочем, гораздо раньше настоящим верховным жрецом Рима сделался главный понтифик (pontifex maximus), и звание это стало тоже доступным плебеям.
В этой истории римской магистратуры обращают на себя внимание не только упорство, с каким патриции удерживали за собою некоторые привилегии, но и та постепенность, с какой совершалось расчленение прежней единой власти царя. Аналогичное явление мы наблюдаем и в Афинах, но как в афинском, так и в римском случае необходимо обратить внимание на постепенную специализацию правительственных должностей, т.е. на дифференциацию органов государственной власти, указывающую и на усложнение самой жизни. С фактом раздвоения царской власти, имевшего своим результатом её ослабление, мы встречаемся и в Спарте. Как произошло это раздвоение, т. е. каким образом в Спарте одновременно стали править два царя из двух династий, Эврипонтидов и Агидов, мы не знаем; трудно даже остановиться на каком-либо из дававшихся этому явлению объяснений, но нет ничего невероятного в том предположении, что должность второго царя была создана для ограничения власти первого. Соперничество между царями дало возможность в Спарте усилиться до весьма большого значения должности эфоров, которые, как мы ещё увидим, впоследствии и сделались представителями высшей государственной власти в Спарте, возвысившись до этого значения тоже, по-видимому, из более скромных помощников царей.