Глава VI. НАЧАЛО ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННОГО РАЗВИТИЯ АНТИЧНЫХ ГОРОДОВ
править
В ряду новых начал, которые стали проникать в жизнь античных государств-городов и изменять в них внутренние, социально-политические отношения, первое место принадлежит торговле и обрабатывающей промышленности, находившихся у греков в зачаточном состоянии в эпоху гомеровских поэм. Мы видели, что в эту эпоху экономический быт Греции может быть определен понятиями земледелия, соединенного со скотоводством, и натурального хозяйства, при котором продукты земледелия и скотоводства на месте своего производства и потреблялись. Теперь мы должны перейти к рассмотрению того периода, когда греческие города сделались центрами торговли и обрабатывающей промышленности и в них стало развиваться денежное хозяйство. Прежде нежели, однако, мы остановимся на относящихся к этому явлению фактах, нам необходимо коснуться более общих вопросов о сущности экономического развития, отвлеченно взятого, и о характере экономического развития Древнего мира, взятого в его целом. В последние годы по вопросу об экономическом развитии античного мира были высказаны два различных взгляда, из которых у каждого нашлись солидные защитники, хорошо знакомые с классической древностью. Все различие между этими взглядами сводится к тому, как смотреть на историческое отношение, существующее между так называемою древностью и так называемыми Средними веками, а именно, следует ли видеть в древности и Средних веках две стадии одного и того же, единого развития, или же нужно дело представлять таким образом, что древность прошла разные стадии развития, которые потом снова с самого начала были пережиты Средними веками и последовавшим за ними Новым временем. Первая из этих точек зрения требует признания за Средними веками (и Новым временем, их продолжающим) значения лишь простого продолжения древности, вторая точка зрения, наоборот, приводит к той мысли,
что в средневековой (и новой) истории мы видим перед собою не что иное, как повторение того же самого процесса, какой совершался уже в древности. Выражаясь еще общее, мы можем сказать, что и первом случае известная формула развития,— в данном случае экономического, но вообще и всякого другого,— прилагается к всемирно-историческому процессу, взятому в его целом, во втором — только к истории отдельных обществ. Чтобы яснее представить разницу, существующую между обоими взглядами, я приведу пример из неэкономической области, тем более что он нам пригодится впоследствии, когда нам придется коснуться развития в Древнем мире философской мысли в вопросах морали, права и политики. Французский мыслитель первой половины XIX в. Огюст Конт (1798— 1857), родоначальник позитивной философии и социологии, видел основной закон истории в созданной им формуле умственного развития человечества. По этой формуле, человеческий ум сначала объясняет себе явления природы непосредственным действием в них особых сверхъестественных деятелей, потом заменяет представления об этих деятелях отвлеченными понятиями о некоторых общих сущностях, лежащих в основе явлений, и только впоследствии, оставляя оба эти способа объяснения явлений природы, приходит к познанию действительных законов природы, т. е. постоянной фактической связи наблюдаемых явлений. Этим трем способам, имеющим
значение трех стадий или фазисов в развитии миросозерцания, Конт дает названия теологического, метафизического и позитивного, в свою очередь подразделяя теологическую стадию на стадии фетишизма, политеизма и монотеизма: фетишизм заключался в признании всех предметов одушевленными, в политеизме мы имеем дело с определенным количеством богов, заправляющих известными категориями явлений, и наконец монотеизм устраняет это множество для подчинения мира единому Божеству. Здесь не место входить в обсуждение этой формулы для установления оговорок, с которыми она может быть вообще принята, и весь вопрос в том, как это замечательное обобщение Огюста Конта должно быть прилагаемо к действительной истории миросозерцаний. Сам Конт применил ее к целому всемирноисторического развития, записав, так сказать, всю древность в теологический и притом специально политеистический фазис развития, как будто в ней не было метафизики, да и какой ещё метафизики, и как будто не древние же положили начало и чисто научному знанию. Вот и возникает вопрос, не следовало ли бы прилагать эту формулу Конта не к целому всемирноисторического процесса, а к истории отдельных народов. Тогда мы и увидели бы, что проследить переходы от теологического миросозерцания к метафизическому и от этого последнего к позитивному есть полная возможность в одной древности, целиком занесенной Контом в политеистический фазис, и что в
Средние века и Новое время этот процесс движения человеческой мысли по трем стадиям опять повторился в наиболее существенных своих чертах. Конечно, в Средние века и Новое время мысль европейских народов развивалась на основах, созданных греками и римлянами, и в этом отношении была как бы только продолжением начатого раньше, но в начале своего развития новые народы стояли ведь на той же ступени, на какой были и древние в начале своей истории, и новым народам поэтому в сущности приходилось повторить то, что древними в своё время было проделано, хотя повторение это, разумеется, совершалось уже при новых, более сложных условиях. То же самое рассуждение мы имеем право применить и к экономическому развитию и спросить, продолжает ли только средневековая и новая Европа экономическое развитие Древнего мира или последний уже прошел известные стадии, которые потом были повторены,— конечно, в больших размерах и с более глубокими результатами,— миром средневековой и новой Европы. По этому-то вопросу, как сказано было выше, и возник в последние годы ученый спор в исторической литературе. Главными представителями двух противоположных ответов на только что поставленный вопрос о том, продолжает или повторяет средневековая и новая Европа классическую древность
в своем экономическом развитии, являются два современных немецких ученых, экономист Карл Бюхер и историк Эдуард Мейер. Первый из них создал новую формулу экономического развития, которую сам и применил к древности, Средним векам и Новому времени, как к отдельным моментам этого развития; но его историческое построение, основанное на этой формуле, было встречено целым рядом возражений со стороны других ученых и особенно со стороны Эдуарда Мейера, автора одной из лучших в настоящее время общих историй Древнего мира. Бюхер высказал свои взгляды в сочинении «Происхождение народного хозяйства», Э. Мейер разобрал их в брошюре «Экономическое развитие Древнего мира»; оба эти сочинения существуют в русском переводе. У нас на сторону Бюхера стал проф. Гревс в своих «Очерках истории римского землевладения», впрочем, с целым рядом оговорок и между ними с указанием на то, что своей защиты взглядов Бюхера он не распространяет на Древний Восток и Грецию1. В чём же заключается теоретическая формула Бюхера, правильности которой, как именно отвлеченной схемы, не отрицают и те, которые нападают на историческое построение этого ученого, т. е. на применение его основной идеи к истолкованию конкретной действительности? Бюхер исходит из самых основных понятий политической экономии, из понятий производства и потребления, ставя эти два понятия в известное отношение между собою, как начального и конечного моментов, между которыми путь, проходимый хозяйственными благами, может иметь разную длину и быть менее или более сложным. Экономическое развитие именно и состоит в постепенном удлинении пути, который проходится хозяйственными благами от их производителей к их потребителям. Сначала продукты производства потреблялись самими же производителями, т. е. в сущности никакого путешествия хозяйственные блага не совершали, но с развитием экономического быта продукты стали потребляться не теми людьми, которые их произвели, и между производителями и потребителями образовался более или менее длинный путь, которому соответствует экономическое понятие обмена. По мере развития экономического быта длина пути, проходимого хозяйственными благами от исходного момента (производства) до конечного (потребления), должна была постепенно увеличиваться, и сам характер движения по этому пути (т. е. обмена) — усложняться, начи1 Наше отношение ко всему этому спору и, в частности, к защите проф. Г ревсом взглядов Бюхера см. в статье нашей о книге проф. Гревса в №№ 11 и 12 «Русского богатства» за 1900 г. ная с простейшей формы обмена (вещи на вещь) и кончая очень сложным торговым обращением товаров и чисто денежными операциями. С этой точки зрения Бюхер и различает три стадии экономической эволюции: ступень замкнутого, самодовлеющего домашнего хозяйства, ступень городского хозяйства и ступень хозяйства народного. Эту формулу Бюхера очень удобно применять к экономическому развитию отдельных стран, в которых сначала действительно в каждом «доме» производится то, что им же и потребляется, потом возникает более сложная система местных обменов с «городскими» центрами, пока в общую хозяйственную жизнь путем развития внутренней торговли в целой стране не втягивается весь «народ». Дело, однако, в том, что эту свою общую формулу, имеющую, в сущности, значение социологического закона, по которому экономическое развитие совершается в каждой отдельной стране, Бюхер приложил ко всему ходу истории передовой части человечества, т.е. из закона повторяющихся явлений он сделал нечто вроде плана однажды только совершившегося развития. В самом деле Бюхер применил свой закон экономического развития совершенно
так же, как это сделал Конт по отношению к своему закону трёх фазисов умственной эволюции. Именно у него вся древняя и значительная часть средневековой истории (до конца первого тысячелетия по Р. X.) зачислены в период домашнего хозяйства, конец Средних веков и отчасти начало Нового времени отнесены к фазису хозяйства городского, и только последние столетия признаны находящимися на ступени народного хозяйства, словно в древности существовал только «дом», сменившийся в Средние века «городом», который в Новое время уступил место «нации-государству». Прибавлю, что под понятие «дома», или «ойкоса» (греческое о(ко<; и значит «дом») подводится в данном случае и большое барское хозяйство, а также феодальное поместье, о чем у нас речь будет идти в своем месте. Вот эту-то историческую конструкцию и подвергли своей критике в последние годы некоторые ученые, и в их числе Эдуард Мейер. С точки зрения Бюхера, говорит этот ученый, «существование правильного экономического расчленения общества с развитыми сношениями и живым обменом продуктов между всем населением, существование постоянной торговли и торгового класса, как посредника между производством и потреблением, совершенно отрицается для всей древности, большей части Средневековья». Действительно, Бюхер принимает «замкнутое домашнее хозяйство» как «чистое производство на себя», как «хозяйство без обмена», потому что здесь «весь хозяйственный оборот, от производства до потребления, совершается в замкнутом кругу дома (семьи, рода)», и «каждый продукт проходит весь путь своего образования — от получения сырого материала до того момента, когда он делается годным для употребления,— в одном и том же хозяйстве и без промежуточных ступеней поступает в потребление». Правда, Бюхер находит в древности зачатки и второй ступени, т. е. хозяйства городского, которое характеризуется как «прямой обмен» или «непосредственное поступление продуктов из производящего хозяйства в потребляющее», но, по его мнению, дальше зачатков городского хозяйства древность и не пошла, о народном же хозяйстве в бюхеровском понимании термина и речи для древней истории быть не может. Возражая Бюхеру и его сторонникам, Э. Мейер указывает на то, что «история народов, живущих у Средиземного моря, представляет два параллельных периода, что с падением Древнего мира развитие начинается сызнова и что оно снова возвращается к тем первым ступеням, которые уже давно были пройдены». Западноевропейскому, т. е. позднейшему, Средневековью у Э. Мейера соответствует средневековье греческое, причём этому слову придается не хронологическое, а бытовое значение: греческое средневековье — это «эпоха владычества аристократии, рыцарских подвигов и героической песни, когда землевладение со скотоводством и земледелием достигло полного развития». С этим бытом мы уже познакомились, и для данной эпохи, действительно, может идти речь о замкнутых хозяйствах маленьких общественных групп, хотя и тогда дело, само собою разумеется, без обмена, без торговли вполне не обходилось. С VIII в. до Р. X. начинается быстрое развитие греческой торговли на берегах Средиземного моря с Мраморным, Черным и Азовским, когда греки приступают к колонизации этих берегов и основывают на них множество новых государств городового типа. Предшественниками греков на этом обширном пространстве были финикийцы, которые явились торговыми посредниками между народами, жившими вокруг Средиземного моря. Первые цивилизации зародились в долинах больших рек, каковы, например, Нил и Тигр с Евфратом, и финикийцы ранее других народов стали пользоваться морскими сообщениями для отдаленных путешествий с завоевательными, колонизационными и торговыми целями. Положение Греции с ее развитою береговою линией,— особенно в восточной части, обращенной к странам
древнейшей культуры на земном море,— было необычайно благоприятно для развития морских сношений, и мало-помалу греки пошли по следам финикийцев, всесветных торговцев древнейшего периода, которые понемногу из посредников между самыми отдаленными странами превратились и в самостоятельных производителей разного рода товаров, находивших сбыт в самых отдаленных странах. По образцам, заимствованным у других народов, финикийцы завели у себя довольно разнообразную промышленность для вывоза, приспособляясь при этом ко вкусам тех народов, для которых они производили те или другие продукты. Изделия из глины, стекла, бронзы и драгоценных металлов, окрашенные в яркие цвета ткани, даже идолы — вот
чем нагружали финикийские купцы свои корабли, развозившие эти товары по берегам Азии, Африки и Европы, где у финикийцев были свои фактории и откуда эти товары по водным и сухим путям распространялись и в глубь всех трех материков. У финикийцев, как в их стране на сирийском берегу Средиземного моря, так и в главной их колонии на северном берегу Африки, развились государства-города вроде Сидона, Тира, Карфагена, все значение которых основывалось на торговле и промышленности. Греки, страна которых во многих отношениях напоминала Финикию, пошли по следам финикийцев и покрыли своими колониями еще более длинную береговую линию. Достаточно сказать, что греческие колонии были и в теперешнем Закавказье, у устьев Дона, в Крыму, и в Северной Африке между Египтом и владениями Карфагена, и на юге Италии с Сицилией, и на юговосточном берегу Испании. В середине VII в. греки появились и в Египте, где во второй половине следующего столетия они даже основали свой собственный торговый город Навкратис. В торговый оборот греков были, таким образом, втянуты и старые культурные страны на Востоке, и италийские народы, которым суждено было объединиться под властью Рима, и разные другие племена, продолжавшие оставаться на сравнительно низких ступенях развития, каковы скифы, жившие в теперешней южной России, или фракийцы, занимавшие обширную страну на севере Балканского полуострова. Между городами самой Греции и колониями поддерживались постоянные сношения — политические и торговые, а вместе с тем и культурные, и подобно финикийцам греки сделались торговыми посредниками между всеми странами, окружавшими Средиземное море с его разветвлениями, и сами стали готовить товары на весь этот огромный рынок. Теснота страны, скудность почвы, близость моря при увеличении народонаселения толкали греков на эти новые пути, и мало-помалу настоящим историческим поприщем греков сделались берега и острова той части Средиземного моря, которая заключена между восточными берегами Греции и западными Малой Азии в одном направлении, а в другом — между берегами Македонии и Фракии и островом Крит. Что у греков очень
рано начались торговые сношения с Востоком, это доказывается между прочим новейшими исследованиями и археологическими раскопками, пока сами греки не превратились во вторую после финикийцев торговую и промышленную нацию Древнего мира. Образование в VI в. до Р. X. громадной персидской монархии, простиравшейся от восточных берегов Средиземного моря до бассейна Инда, содействовало развитию караванной торговли в Азии, и так как в состав этой державы входили греческие колонии в Малой Азии, то и это объединение многих стран и народов под властью персидского царя немало способствовало оживлению греческой торговли. Малоазиатские колонии поддерживали деятельные торговые сношения с ближайшими своими соседями: лидийцами, ликийцами, карийцами. Раз часть греческой нации, именно прибрежные греки были втянуты в торговый оборот между разными странами, начатый в те еще времена, когда сами греки жили исключительно земледелием и скотоводством,— в прежнем социальном быту
Греции должны были произойти важные перемены. Богатство стало теперь заключаться не в одних землях да стадах, но и в торговых и промышленных предприятиях, и в греческом простонародье образовались новые рабочие классы, занятые выделкой и перевозкой товаров, ремесленники и матросы. Города весьма естественно сделались центрами торговой и промышленной деятельности, которая стала вносить элементы разложения в старый исключительно сельскохозяйственный быт. Рядом с землевладельцами и земледельцами образовались классы промышленных и торговых предпринимателей и рабочих, которые по самому роду своих занятий были, так сказать, специально городскими классами. Греция тоже после своих «помещиков» и «крестьян» имела свою крупную и мелкую «буржуазию», свой рабочий «пролетариат». Как и в средневековой и новой Европе, так и в Греции на этот процесс социальной дифференциации потребовалось немало времени: процесс был, конечно, медленный, постепенный, не повсеместный, не одинаково глубоко захватывавший все местности и неодинаково разрушавший в разных местах старые устои прежнего натурального хозяйства. Политические и культурные результаты этого возникновения и развития новых торгово-промышленных классов стали также сказываться лишь исподволь, но во всяком случае для многих частей Греции началась совершенно новая историческая эпоха. Было бы слишком смело говорить о каком-либо экономическом
перевороте, но что был поворот на новую экономическую дорогу, это не подлежит никакому сомнению, если только мы сравним быт Греции гомеровской с бытом Греции времен наибольшего торгового и промышленного развития. В гомеровском обществе уже существовали ремесленники, которые носили название демиургов, (бгцлоеруос;), что значит приблизительно «работники на народ». Это название давалось не только ремесленникам в тесном смысле слова, но и разным другим лицам, служившим всему народу, был ли то, например, врач или глашатай. В раннем обществе при отсутствии разделения занятий и специализации труда в каждом хозяйстве могли производиться все необходимые для домашнего обихода вещи, но были и тогда подобного рода ремесла, занятие которыми было возможно только при известном искусстве, требовавшем если не особого таланта, то во всяком случае особой подготовки. Такие искусники, знавшие какое-либо особое ремесло, всегда могли найти себе работу в том или другом хозяйском доме: кому нужно было иметь какую-нибудь вещь, которую мог сделать только искусный мастер, тот звал его к себе, давал ему материал для работы и содержал его на свой счет и сверх того дарил ему, что мог, натурой. Могли, впрочем, быть ремесленники, у которых были свои собственные несложные мастерские. Одним из наиболее ранних ремесел, требовавших специальной подготовки и особого места для производства работ, было занятие кузнеца, и в Греции, действительно, появляются очень рано такие мастера обработки металла, медники (хаАкеТд), как их называли. За ними идут горшечники (керарец), которые делают разного рода сосуды по образцам художественных изделий из металла, плотники и строители храмов, домов, кораблей (tsktovs<;) и т. п. Разные редкие, а потому дорогие изделия обрабатывающей промышленности первоначально добывались у греков грабежом, но уже очень рано и в Греции стали появляться финикийские купцы с товарами, изготовленными в их собственной стране или вывезенными из других культурных стран Востока. На финикийских кораблях привозились металлические брони, серебряные сосуды, стеклянные изделия, полотняные хитоны и т.п. По примеру, поданному финикийцами, стали ездить в чужие земли и покупать там разные изделия и сами греки. Морская торговля — явление уже вполне обычное в представлении авторов «Одиссеи», и беотиец Гесиод, уроженец чисто земледельческой области Средней Греции, в своих «Трудах и днях» говорит о плавании на кораблях с товарами как о занятии весьма прибыльном, хотя и рискованном ввиду возможности сразу лишиться всего своего состояния на бурном море. Вообще греки пускались в море только в известную пору года, когда погода была большею частью тихая, держась как только можно ближе к материковым берегам или к островам; зимой сначала они и совсем не решались пускаться в море. Греция была страной слишком малою и бедною, чтобы быть в состоянии вывозить много продуктов сельского хозяйства и добывающей промышленности вообще. Правда, Аттика славилась своим оливковым маслом и серебром, а некоторые острова, например, Хиос — своими винами, Кифера — пурпуром, как, с другой стороны, Кипр — медью, Фасос — золотом, а Лакония — железом, но не эти предметы главным образом вывозились из Греции в эпоху наибольшего развития ее торговли, а разного рода фабрикаты, которые находили себе сбыт на обширном пространстве всех стран, окружающих Средиземное море с его глубоко врезавшимися в материк частями. Хотя некоторые местности Греции, как, например, Беотия, и в состоянии были
вести отпускную торговлю хлебом, но вся Греция, взятая в целом, в особенности же некоторые ее области, среди которых не последнее место занимала Аттика, постоянно ощущали нужду в привозном хлебе. Главными местами, откуда греки получали хлеб, были теперешняя южная Россия с Крымом, а также Южная Италия с Сицилией. И там, и здесь у греков были многочисленные колонии, ведшие обширную торговлю хлебом и даже сами производившие его руками закрепощенных туземцев. В более позднюю эпоху в афинскую гавань Пирей ввозилось около 400 т. гектолитров хлеба (I 1/ млн четвертей) в год, и из этого количества целая половина приходила через Черное море. Другие сырые продукты привозились в Грецию тоже из Скифии и Фракии, кроме более культурных Малой Азии и Сирии, и отсюда же вывозились рабы, которыми стали пользоваться как рабочей силой на греческих мануфактурах. Дело в том, что развитие промышленности привлекало к занятию ремеслами не одних демиургов, т. е. свободных простолюдинов, специализировавшихся в тех или других технических искусствах, но и предпринимателей, обращавшихся при этом к рабскому труду. Еще в гомеровские времена в домах знати содержались рабыни, специально занимавшиеся пряжей и тканьем, но в то время все это делалось для домашнего употребления, теперь же стали заводиться целые «фабрики», на которых работали и невольницы, и свободные наймитки. В гончарном
деле и в металлических производствах тоже употреблялись рабы, и, например, Хиос первый применил в широких размерах рабочий труд к такой обрабатывающей промышленности. Из Ионии рабовладение для промышленных целей ранее всего проникло в Коринф, а потом распространилось и по другим городам. Благодаря этому демиурги или оставались без заработка, или сами стремились попасть в положение хозяев ремесленных мастерских, что многим из них и удавалось, пока не образовался целый класс промышленных предпринимателей, которые и сломили могущество землевладельческой и торговой аристократии. Оптовыми коммерсантами были на первых порах почти исключительно крупные землевладельцы, у которых одних было достаточно средств для ведения сколько-нибудь значительной торговли, но рядом с этим классом возникал другой, более демократический купеческий класс, своего рода мелкая буржуазия античного мира. — Первыми значительными центрами торговли и промышленности были береговые и островные города Ионии и вообще колонии по западному берегу Малой Азии, и среди них первое место занимал Милет до разрушения его персами за 500 лет до Р. X. В западной части Эгейского моря ранее других приобрела торговое значение Эгина, маленький островок, лежащий в глубоком Сароническом заливе, недалеко от Истма, как в древности назывался Коринфский перешеек. Вся эта местность была очень удобна для торговых сношений; по преданию, сделана была даже попытка прорытия Истма с целью соединения каналом обоих заливов — Саронического и Коринфского, но на самом деле по трудности этого предприятия ограничились устройством деревянного помоста, по которому и перетаскивались суда от одного берега к другому. Лежавшие недалеко от Истма Коринф и на самом перешейке Мегара, а также соседние с ними Сикион и Аргос были тоже (особенно Коринф) важными
торгово-промышленными пунктами. К их числу нужно отнести ещё Халкиду и отчасти Эретрию на острове Эвбея, у пролива, отделяющего этот остров от Средней Греции и, в частности, от Аттики. Но главный город последней, Афины, лежавший между названными центрами промышленности и торговли, вступил в их число много позднее. Были некоторые важные пункты и в западных колониях, в особенности Сибарис в Южной Италии, а позднее Сиракузы. Все эти торгово-промышленные города привлекали к себе новых и новых жителей, искавших заработка или наживы. Самыми большими и населенными городами перед персидскими войнами были Милет, который, кажется, первенствовал среди всех вообще греческих городов, а за ним Коринф и Сибарис. Мы знаем даже, что где фабриковалось в эту эпоху начала греческой промышленности. Милет, Хиос и Самос изготовляли для вывоза разные шерстяные ткани, пурпурное платье, дорогие ковры, и часть этих товаров направлялась в Италию, где они продавались при посредстве Сибариса, причем хороший рынок для сбыта перечисленных продуктов представляла из себя Этрурия. Развитию ткацкой промышленности Милета особенно благоприятствовало обширное овцеводство в области этого города, а в море было много улиток, дававших превосходную пурпуровую краску. Образцами для этой промышленности послужили лидийские ткани, из которых делались одеяния. Ткацкая промышленность процветала еще в Мегаре, которая между прочим приписывала себе изобретение валяния сукна. Далее, Халкида и Коринф выделывали в большом количестве глиняные сосуды для вывоза в Италию и Сицилию, где обоим этим городам принадлежала, по-видимому, совершенная монополия. Одним из важных посредников в торговле глиняными сосудами, получавшими весьма нередко значение настоящих художественных произведений, была Эгина, и кроме Халкиды с Коринфом, изготовлялись подобного рода вещи и в других местах, где иногда даже занимались подделкой под особенно популярные сорта. В обоих же названных городах, а также в Аргосе шла бойкая фабрикация металлических вещей, начиная оружием и сосудами и кончая разной мелочью вроде всевозможных украшений. В металлургии греки сделали значительные технические успехи: например, хиосец Главк открыл в VI в. способ спаивать железо, а вскоре после того самосцы Рек и Феодор познакомили греков с литейным искусством, заимствовав начатки его с Востока. Сколько-нибудь значительное развитие торговых сношений между отдаленными странами влечет за собой установление некоторых общих мер и весов. По всему Востоку была распространена вавилонская единица веса, талант в 60 мин с 60 секелями в каждой мине. Греки изменили только подразделение мины, приняв ее равною ста драхмам, но при этом образовались две разные системы — эгинская и эвбейская (халкидоэретрийская), из коих каждая имела свою область распространения. Этим двум системам веса соответствовали и две разные монетные системы. В гомеровскую эпоху стоимость предметов определялась скотом. Доспех Диомеда оценивался, например, в девять тельцов, а доспех Главка стоил сто тельцов. Но уже и в это время мерилом стоимости начинали делаться металлы: с одной стороны, редкие золото и серебро, с другой — чаще встречавшиеся медь и железо. Последние два металла употреблялись в форме, по-видимому, коротких и тонких прутьев, «вертелов», как называлась впоследствии мелкая монета обол (apoXoq; opsXoq значит вертел), а шесть таких вертелов составляли «горсть», или драхму (6 р(Щ1Г|), как потом стали называть тоже одну монету. Золото и серебро ходили кусками определенного веса и на Востоке, и в Греции. Впервые чеканка монеты началась в VI в. где-то в западной части Малой Азии, откуда монета стала распространяться повсеместно. Сначала ее изготовляли из смеси золота и серебра (электрона), и только в VI в. в персидской монархии стали чеканить монету из чистого золота или из одного серебра. В Греции первая монета (серебряная) явилась очень рано на острове Эгина, и эгинские деньги не только распространились по разным местам, но стали служить образцом для Беотии, Фокиды и Аркадии. Почти одновременно возникла и другая монетная система, эвбейская, которая благодаря торговым сношениям Халкиды и Эретрии тоже получила широкое распространение. Большая часть городов на первых порах не чувствовала потребности в собственной монете, и деньги чеканились только в тех городах, которые уже успели развить у себя торгово-промышленную деятельность. Монета вообще была большой редкостью, и натуральное хозяйство лишь постепенно и очень медленно уступало место денежному. Например, за работу платили или вносили подати натурой. Понятно, что при редкости благородных металлов их меновая ценность была весьма высокой, и в Афинах, например, при Солоне мера ячменя или овца стоила одну драхму. Тем не менее вторжение денежного обращения в экономический быт Греции не могло не отразиться на социальных отношениях. Мы еще увидим, в чем заключались социальные следствия рассмотренных нами изменений в экономическом быту греков и как все это отразилось на их политической жизни. Отметим только, что для Рима аналогичная пора наступила позднее — в V и IV вв., так как и экономические изменения произошли в Италии позднее, чем в Греции. Западная часть Средиземного моря вообще позже приобщилась к финикийской и греческой торговле, но и здесь выросло несколько торговых центров, из которых, кроме упомянутого Сибариса, особое значение получили финикийский Карфаген и греческие Сиракузы. Рим был втянут в общие торговые сношения сравнительно поздно. Долгое время он был торговым центром только одного Лациума, хотя уже очень рано эта область вступила в сношения с этрусками и греками. Из Лациума вывозилось сырье, ввозились в него мануфактурные товары. Впрочем, и в эпоху своего могущества, как мы увидим, Рим никогда не был большим промышленным центром, в котором происходило бы производство товаров на вывоз; правда, Рим впоследствии очень много ввозил продуктов со всего света, но расплачивался он деньгами, которые собирал с покоренных стран, а не какими-либо производившимися в нем продуктами. Эту особенность римской экономической истории вообще не следует упускать из виду при изучении судьбы Вечного города.
Скан. • Текст взят из: Город-государство античного мира / Н.Кареев. - М.: Вече, 2018. - 352 с.: ил. - (Античный мир); Государство-город античного мира : опыт исторического построения политической и социальной эволюции античных гражданских общин. - М., 2014. - (В помощь студенту- историку); — скан в ГПИБ