— Что это вы, душечка, одни? — сказала Марина Игнатьевна Елизавете Николаевне, скидая шляпку, — или Турчанов захотел курить в кабинете.
— Нет! Он вам дал поручение для того, чтобы мне говорить вздор, который я не хотела слушать, — отвечала Лиза, все еще несколько взволнованная и в негодовании на Турчанова, не выдержав, чтобы не доставить себе удовольствия посмеяться над легковерием своей сожительницы и представить ей в настоящем свете человека, которого та обожала.
— Милая, вы, может быть, не так поняли его обычные любезности: это его манера говорить всегда нежный вздор, — несколько наставительно сказала Марина Игнатьевна, защищая своего любимца. — А что он меня просил исполнить поручение, так что ж мудреного: вы знаете, у него есть особы, которые его обирают, но нет таких, которые бы о нём позаботились.
— Я умею понимать, что́ шутка и что́ нет, — сухо отвечала Лиза; — а на счет причины поручения он высказался весьма ясно, что ему стоило пожертвовать носовым платком, чтобы вас выпроводить.
Марина Игнатьевна вся вспыхнула.
— Повеса! — сказала она, не решаясь обвинить любимца, и потом, перенося гнев на ни в чём неповинную Лизу, язвительно прибавила: — Я никак не думала, что он имеет желание говорить с вами о вещах, которые нельзя слышать третьему.
— И я не думала, — отвечала Лиза, — а то бы, разумеется, не осталась с ним и минуты. Впрочем, надеюсь, что этого уже не повторится, — самоуверенно и с милой, забавной в ней степенностью добавила маленькая прелестная женщина.
После этого разговор на тему «князь Турчанов» прекратился с некоторой холодностью между разговаривавшими…
Когда к обеду приехал Дмитрий Дмитрич, Лиза при Maрине Игнатьевне ни слова не сказала мужу про случившееся, но когда осталась с ним наедине, тотчас передала все.
Елабужский выслушал все с своим невозмутимым спокойствием, и когда Лиза, волнуясь и краснея все высказала, он ответил ей с улыбкой:
— Поздравляю тебя с первой великосветской победой. У тебя они, конечно, были, но едва ли над такими субъектами, как Жорж Турчанов и мои приятели.
— Благодарю! — сказала Лиза: — но нельзя ли тебе попросит своих приятелей, чтобы они не высказывали свои чувства твоей жене, — обиженно заметила она.
— А твоих! — с иронией спросил Дмитрий Дмитрич.
— Моих здесь нет, кроме Гриши, — добавила Лиза, к своей досаде невольно зарумянясь, — а если бы были, так я с ними и сама справлюсь.
— Ого! — с одобрительно-покровительственной улыбкой заметил Елабужский. — Ну, привыкай сама справляться и с моими, и он, нежно потрепав жену по щеке, поцеловал ее в голову.
— Ты шутишь, а это, право, неприятно, — сказала Лиза, и в голосе её послышались дрожащие слезные нотки.
— Ну, ну, хорошо! Мы как-нибудь уладим это, — сказал Дмитрий Дмитрич, не любивший драм и, кажется, более довольный, чем огорченный победой, защитой, а главное — признанием и обращением к нему молоденькой жены.
В этот или на другой вечер Елабужский встретил князя Турчанова в театре. Не совсем равнодушно и как-то торопливо, как будто спеша и мимоходом, протянул Жорж руку Елабужскому и сказал обычное: — здравствуй, Дмитрий Дмитрич (он, Турчанов, со всеми почти, в том числе и с Елабужским, был на «ты»), но, к его великому удовольствию, так же приветливо-спокойно, как и всегда, Елабужский пожал ему руку. Это обрадовало и успокоило несколько Турчанова.
«Смолчала!» подумал он. «Это хорошо! Этак можно попробовать и продолжать», с самодовольствием сказал он себе, забыв, что за минуту перед тем бранил себя, что затеял это волокитство, и был бы совершенно доволен, если бы оно обошлось ему только отповедью Лизы. Теперь же и бодрее, и самоувереннее отправился князь Жорж Турчанов в ложу к знакомым барыням с своими завоевательными намерениями.
Однако ж Жорж Турчанов имел осторожность не являться с неделю на ужин и маленькие обеды к Елабужскому. Но, встречая в течении этого времени не раз Дмитрия Дмитрича, и видясь с приятелями, которые не подтрунивали над ним и вообще ни словом не выказали, что им известно неудачное объяснение Турчанова, князь Жорж окончательно убедился, что Елабужскому ничего неизвестно и, пропустив еще на всякий случай ужин, чтобы не вышло чего-нибудь при многих свидетелях, решился показаться в дом Елабужского на обычный маленький приятельский обед.
Князь Турчанов приехал, когда уже все обыкновенные посетители были в сборе. Общество сидело в кабинете и курило.
В гостиной, с тех пор, как Елабужский женился, не курили, и только после приятельских и гастрономических обедов для дружеского кружка́ молодая хозяйка после обеда приглашала и разрешала курить за кофе. Елабужский встретил князя Турчанова с обычной приятельской приветливостью и беседа шла, как обыкновенно.
— А давеча, на Невском, понесли лошади жену австрийского посланника, — сказал Пахтунов; — к счастью, задели за тумбу и их остановили.
— Никто не ушибся? — спросил Додо.
— Нет! Только бедная сильно перепугалась и перешла в коляску княгини Тереховой, которая проезжала мимо и остановилась.
— Я слышал, что в это время переходил через улицу Контабур, — сказал Турчанов, — и лошади, увидав его рожу, испугались.
Все засмеялись.
— Ах, кстати! — спокойно сказал Елабужский князю Турчанову, — положим, Контабур пугает лошадей, но ты зачем пугаешь молоденьких женщин? Представьте, — продолжал Дмитрий Дмитрич, обращаясь к прочим приятелям, — с неделю назад Турчанов заехал поутру к жене, выпроводил под каким-то предлогом Марину Игнатьевну, и с слезами на глазах стал объясняться моей жене в непреодолимой страсти! Ну, та еще молода, неопытна по этой части, приняла все это серьёзно, и, вместо того, чтобы расхохотаться над ним, перепугалась, бедная, А мне после сделала выговор! За кого, говорить, считают меня твои приятели, что объясняются мне в любви чуть не в медовый месяц!
— Ну, вот! — смутясь, но весьма мало и улыбаясь возразил князь Турчанов, — это просто недоразумение! Елизавета Николаевна просто не поняла меня: я говорил вообще и жаловался на жестокость жӧнщин (он так и произнес, заменяя слог ен чем-то в роде французского «on» и комично пожал плечами). Она просто, как молодая особа, не привыкла еще к нашей болтовне, слишком робка и застенчива. Я не знал этого, а то я готов просить у неё прощения.
— Ну, полно, что тут сказки рассказывать! Сам так расчувствовался, — сказал Елабужский, обращаясь опять к присутствующим, — и вошел в такой азарт, что жена позвонила и предоставила в его распоряжение прислугу, а сама ушла.
— Ну, да, и испустил свою злодейскую слезу, — прибавил Додо, — это все известно! Однако ж, как ты однообразен в своих объяснениях, Турчанов! — добавил он.
— Но так как светские женщины не рассказывают друг другу его способы объяснения, так он и пробавляется своим маленьким репертуаром, — прибавил Лубенский.
— Нет, вот «ле́гкие» (он произнес ё, как е), — сказал Пахтунин, — те его знают. Этто денег не нашел, где занять, и стал Мине Ивановне жаловаться на судьбу: «застрелюсь», говорит, а та ему: «вот, говорит, пистолет, — не хотите ли?»
— И правда, что ты отскочил и спросил: не заряжен ли? — сказал Лубенский.
— Ну, как вы пойдете врать, так вас на орловском рысаке не догонишь! — сказал Турчанов. — С какой стати я стану Мине на судьбу жаловаться. Ce n’est pas une mine d’or[ВТ 1], по крайней мере для меня, — сказал он.
— О-го! штраф! — сказал Додо. — Ты знаешь, что на Мину каламбуры так легки, что их строить неприлично.
— Да и вообще строить что-нибудь на Мине неблагоразумно, — прибавил Пахтунин.
— Дмитрий Дмитрич, не вели давать ему водки перед обедом, — сказал Лубенский, обращаясь к Елабужскому.
— Ах, какое слово ты сказал! — испуганно заметил Пахтунин. — Ты знаешь, я не могу слышать слова «водка», чтобы немедленно не затомиться желанием выпить. Я не могу более терпеть, и Пахтунин позвонил.
— Нет! Надобно поторопиться обедом, — сказал Елабужский, — а то вы натощак ужасно острите. Скажи, чтобы давали обедать, — добавил он, — обращаясь к вошедшему слуге. Пойдемте в гостиную.
— И водки рюмку, немедленно, — сказал Пахтунин. Да нет, я лучше сам пойду, — решил он.
Все встали. Кто курил, бросил, затянувшись в последний раз трубкой и пошел в гостиную, а Пахтунин в буфет.
Гриша Махмуров был по обыкновению в числе обедающих. Вся кровь кинулась ему в голову, когда он услыхал об объяснении Турчанова. По счастью, он сидел в стороне и никто не заметил его смущения, точно также как и удовольствия, которое доставляли ему насмешки над оборвавшимся сердцеедом.
В гостиной была уже Лиза и Марина Игнатьевна. Все подошли к молодой хозяйке и поздоровались с ней рукопожатием. Дошла очередь и до князя Турчанова. Он ни на минуту не затруднился бы объяснением или изворотом, если бы он был наедине с такой неопытной особой, как Лиза — но объяснение при муже и приятелях было делом более затруднительным и неприятным.
— Елизавета Николаевна, — сказал он, — слегка поклонясь и скромно сжав плечи (разнообразие движений плечами было особенностью его ужимок, к которым он часто прибегал), — я слышал, что вы оскорбились моими словами. Вы вероятно не так меня поняли, потому что, могу вас уверить, кроме чувств самых почтительных и уважения к вам, я ничего не позволил высказать.
— Оставим это, князь! — холодно сказала Лиза. — Я знаю, что вы не затруднитесь уверять всех, что я же виновата.
— Нет! виноват во всяком случае я, что подал повод к недоразумению, и я тысячу раз прошу у вас прощения.
Лиза ни слова не отвечала и холодно поклонилась.
— Нет! Вы меня простите откровенно и дайте ручку в знак прощения, — приставал Турчанов, прося руки у Лизы. — Я не буду спокоен, — умоляюще прибавил он, — пока не уверюсь, что вы на меня не сердитесь.
— Ну, беспокойтесь, — сказала Лиза и отвернулась от Турчанова.
— Браво! Лизавета Николаевна! помучьте хорошенько его, — сказал Лубенский.
Елабужский довольно улыбался, смотря на жену.
— Князь, я думаю, не очень будет этим мучиться — да все равно, — отвечала молодая хозяйка.
— Я? — сказал Жорж, впадая опять в свой обыкновенный тон шутливой страстности. — Как вы меня мало знаете!
И такая жестокость в семнадцать лет! Что же с вами будет в тридцать!
— Не знаю; но желаю, чтобы и в тридцать мне не приходилось вам этого объяснять, — отвечала Лиза.
Все рассмеялись. Это состязание, где молоденькая женщина давала щелчки такому ловкому и опытному сердцееду, доставило всем удовольствие.
— Кушать подано! — доложил слуга.
— Пойдемте обедать, полно вам ссориться, это мешает пищеварению, — сказал Елабужский.
— Нет! сегодня тебе не везет! — сказал Додо князю Турчанову, подавая руку хозяйке. — А вы молодец! — сказал он ей и, взяв лежащую на сгибе его руки руку Лизы, поцеловал ее.
Веточка приветливо улыбнулась ему.
Гриша Махмуров все время объяснения трепетал за свою добрую кузину, но по мере того, как она победоносно выходила из состязания, лицо его более и более сияло удовольствием. Он никак не ожидал от неё такой прыти.
«Ого! Да с ней не легко справляться», подумал он.
— Это доказывает, — как бы в ответ на его мысль, сказал по своему обыкновению равнодушно и хмуро Лабутинский, — что всякая женщина, когда владеет собой, так совладеет с любым мужчиной.
— О жӧнщины! — пожимая плечами, сказал Турчанов — и поспешил перейти на более удобную почву.
— А вы, Марина Игнатьевна, также жестоки? — чувствительно спросил он, подвертываясь к особе, которую по наружным качествам, неопределенности положения и возраста, по всей справедливости, скорее чем причислить к девам или испытавшим брачное ложе, следовало отнести уже к бесполым.
— Я не ожидала, что вы такой прекрасный комедиант! — обиженно сказала Марина Игнатьевна, идя в столовую рядом с князем Турчановым.
— Я? комедиант? — сказал Турчанов с комической ужимкой. — И вы — вы это говорите! — выразительно и с нежным укором сказал он, упирая на вы.
Все лицо Марины Игнатьевны, по обыкновению одноцветное, на несколько тонов сделалось краснее.
— Да я не знала, что вы для того, чтобы избавиться от лишних лиц, так ловко умеете рвать платки! — продолжала она так же непреклонно, как и Лиза.
— Рвать платки, чтобы избавиться от вас! Да я готов разорвать сердце, чтобы с вами остаться, — сказал Турчанов, нежно нагибаясь к ней.
Лицо Марины Игнатьевны еще покраснело на несколько тонов.
Но тут разговаривающие вошли в столовую и нашли закусившего уже Пахтунина сидящим важно за столом с заткнутой за лацканом сюртука салфеткой и приготовляющимся есть суп, который стоял перед ним.
— Прошу без церемонии! — сказал он входящим, показывая на закуску.
— Я думал, что ты нам ничего уже не оставил, — сказал Турчанов, бросив Марину Игнатьевну и глядя на свет, сколько осталось в графине очищенной.
Все бросились закусывать, потом стали обедать и весело болтать, как будто не было никаких объяснений, только молодая хозяйка не обращалась ни с чем к князю Турчанову, да и он предпочитал говорить более с другими. Урок был дан и выслушан.
Примечания редакторов Викитеки
- ↑ Это не золотая жила (франц.).
