Когда слуга подал князю Жоржу Турчанову требуемое, князь, основательно выпив и закурив трубку с саженным черешневым чубуком, всегда подаваемым ему у Елабужского, приказал сказать ему, когда возвратится Марина Игнатьевна, а ее предупредит, что князь в кабинете. После этого, оставшись наедине с собою, Жорж Турчанов мог размыслить о своем положении.
«Дело-дрянь!» думал он. «Пожалуй, эта дурочка еще перескажет все мужу и хоть больших неприятностей от этого не произойдет, — он знал Елабужского за человека рассудительного, — но все-таки поставить его, Турчанова, в очень неловкое положение к своему приятелю».
«Написать разве ей и попросить, чтобы все осталось тайной», мелькнуло в уме Турчанова, и он хотел уже приняться за исполнение этой мысли, но другая остановила его: что́, если Лиза покажет мужу и записку? При словесном объяснении он мог как-нибудь вывернуться — Жорж Турчанов с своей беззастенчивостью был на это гениален — но при письменных фактах это уже было несравненно труднее. От этого, может быть, в делах любви, как и кредите, Турчанов не терпел письменных документов.
«А ну, чёрт с ней! Что будет, то будет», решил он. Но, несмотря на это решение, беспокойство и злоба против молоденькой женщины и раскаяние волновали его. Впрочем, раскаивался он совсем не в том, что предпринял покушение, а что предпринял его необдуманно.
«Раненько еще немного начал я. Еще не дошла она», решил он, выражаясь о Лизе, как о недозревшей зеленой дыне. Но в свое оправдание подумал: «жди, а для этого мальчишки Махмурова она окажется, пожалуй, и спелой!»
Размышления князя Турчанова были прерваны появлением слуги, доложившем о возвращении Марины Игнатьевны — а вслед за тем и появлением самой её.
С сплошным красным лицом от быстрой езды и свежего ветра, сияющая удовольствием, что блистательно, как полагала, исполнила поручение своего любимца, Марина Игнатьевна влетела с своими покупками и с словами:
— Вот вам все!
Разложила покупки на столе, готовая их развязать и похвастаться, подробно и всласть разъяснив, как и где она купила, и сколько выторговала, и почему купила именно этот сорт, а не другой, но, к её великому изумлению и огорчению, князь Турчанов быстро подобрал покупки и, не дав ей выговорить слова, сказал:
— Очень, очень вам благодарен! Но, извините, теперь мне некогда! Я совершенно забыл, что дал слово быть в одном месте и опоздал уже туда. После переговорим, благодарю вас. И он, пожав руку Марины Игнатьевны, исчез, как дым: он боялся, что его застанет Елабужский и ему придется, может быть, иметь объяснения. А князь Турчанов всегда, сколько мог, избегал их.
— Ах, ветренник! — несколько разочарованная, но и в огорчении снисходительная к любимцу, — сказала Марина Игнатьевна с плутовской улыбкой, которую, к сожалению, не видал князь Турчанов, вслед ему укоризненно покачав головой.
