Прошло несколько времени. Жизнь Махмуровых и Шершановых смешалась до некоторой степени и приняла определенную складку. Утром Махмуров занимался своими делами, Гриша ходил в университет, Анна Павловна хлопотала по делу, ездила по магазинам, или отыскивала и посещала своих знакомых; обедали и завтракали все вместе, вечером в театр, концерты, или Иван Григорьич с Анной Павловной составляли домашнюю партию в карты, а молодые люди занимались друг другом. Гриша исполнял поручения тетки и кузины, доставал им билеты, сопровождал их в театр и, надо правду сказать, гораздо более занимался своими родственницами вообще и кузиной Веточкой в особенности, чем университетом. Приобретение научных знаний, конечно, несколько пострадало и остановилось на одной точке, но за то развитие той стороны знания, которую принято почему-то относить к области сердца — делало огромные успехи.
Раз, вскоре, после приезда, Анна Павловна, справляясь о тех и других своих родных и знакомых, сказала:
— Ах, здесь должен быть Александр Петрович Полярский: когда он был прислан к нам, он у нас стоял на квартире и бывал почти каждый день. Гриша, не знаете ли вы его: он пишет где-то в журналах.
— Полярский, автор? — Это один из талантливейших молодых писателей! — сказал Гриша: — кто ж его не знает! Я его видал, но незнаком с ним. Впрочем, нет ничего легче, как отыскать его, сто́ит только справиться в редакции «Отечественных Записок», где он пишет.
— Ах, Гриня! сыщите его, — сказала Веточка, — и скажите, что мы здесь: это милейший человек — такой умный и такой добрый, он был со мной всегда очень ласков и я так люблю его.
— Какой это Полярский? Это не московский ли родственник покойному Петру Ивановичу Горихвостову, — спросил Иван Григорьич, сделав на слове «родственник» какое-то особенное ударение, оставшееся непонятным только для Веточки.
— Да, этот самый, — отвечала Анна Павловна: — пылкая голова, но умница и прекрасный человек. Мне его было ужасно жалко, когда его прислали, а он ничего себе — и режет, и режет. Ах, я говорю, Александр Петрович, не договорите вы до добра. Впрочем, предобрый! Веточку как любил — а уж кто детей любит, тот не злой человек. Слышно было, что он женился и тоже как-то странно.
— Да! Увез девушку, которую за него не отдавали и притом родственницу, — сказал Иван Григорьич. — Признаюсь, я не читаю беллетристических статей, — прибавил он, — и не знаю, каково он пишет, но он, слышно, имеет очень незавидную репутацию в смысле благонадежности.
— Ну, полноте! — горячо заметила Анна Павловна: — он мог увлекаться в юности, а теперь, конечно, остепенился, он даже служит здесь где-то в министерстве.
Анне Павловне никак не хотелось допустить, что её знакомый мог считаться не совсем благонадежным с правительственной точки зрения, хотя она сама ни о внутренней, ни о внешней политике благонамеренных, ни неблагонамеренных мнений не имела.
— Я, ежели угодно, розыщу Полярского, — сказал Гриша, — и уведомлю его о вашем приезде.
Грише самому очень хотелось познакомиться с человеком, талант которого ярко начал выделяться.
— Пожалуйста! — повторила Анна Павловна. — Я так буду рада его видеть.
Вследствие этого разговора, Григорий Махмуров на другой же день отправился в редакцию «Отечественных Записок», где ему и сообщили место жительства Полярского. Рискнув пропустить лекцию, Гриша отправился по указанному адресу.
Хоть тогда не существовала еще нумерация домам, или если существовала, то в таком порядке, что могла скорее сбить с пути, чем навести на него, но Махмуров легко отыскал в одной из улиц дом, где квартировал Полярский, и довольно успешно добился от дворника указаний о самой квартире. Во втором этаже, по чистой и выходящей на улицу лестнице, он позвонил у квартиры, на дверях которой на медной дощечке значилось имя отыскиваемого, и вскоре отворивший двери слуга сказал ему, что Александр Петрович дома.
— Доложи, что студент Махмуров желает его видеть, — сказал Гриша.
Слуга, заметивший по одежде Махмурова, что он принадлежит к классу «господ», ввел Гришу в небольшую залу и оставил его тут, а сам вошел в кабинет. Благодаря тонкой перегородке, разделяющей обыкновенно петербургские комнаты, Махмуров слышал, как слуга доложил о нём, переврав, но не очень много, его фамилию.
— Студент? — переспросил чей-то голос.
— Точно так: они сказали «студент», — отвечал слуга.
— Скажи, что сейчас выйду.
Слуга вышел и повторил слышанные уже Махмуровым слова, а вслед затем послышался стук отодвинутого кресла и в комнату вошел Полярский.
Это был человек лет тридцати, среднего, даже скорее небольшого роста, но широкоплечий и вообще сильно и коренасто сложенный. Его каштановые, откинутые назад волосы были длинны, что́ считалось в то время, да еще чуть ли и не доныне, признаком вольнодумства, и волнисты; они открывали широкий умный лоб, слегка уже покрытый складками, следами частых, хмурых и строгих мыслей. Иссера-голубые глаза смотрели проницательно и вместе с тем блестели холодно. В умном, несколько мясистом лице было что-то сильное, львиное, хотя лицо это было овально и крупные черты его были приятны.
Вам угодно было меня видеть, — спросил он, подходя к Махмурову и приветливо глядя на него голубыми глазами.
Махмуров сказал свою фамилию снова, назвал себя студентом и передал ему поручение тетки.
— Анна Павловна! — воскликнул Полярский. — Так она здесь? Очень рад буду увидать ее и много вам благодарен, что вы известили меня, сказал он, подавая руку Махмурову и откровенно пожав ее. — А её прелестная дочурка Веточка, где она?
Махмурова немножко покоробило от слова «дочурка».
— И Елизавета Николаевна здесь, — сказал он холодно.
— Ах, да, я все позабываю: ведь этому уже сколько лет назад! Теперь, я думаю, она совсем большая.
— Да, ей 17 лет, — отвечал Махмуров.
— И такая же хорошенькая, как обещала быть.
— Она сдержала обещание, — сказал Махмуров.
— А в таком случае у вас завидная кузина.
— Надя, Надя! сказал Полярский, отворив дверь в комнату, из которой вышел, очевидно подчиняясь потребности впечатлительной и живой натуры сейчас же поделиться впечатлением. Та добрая женщина, у которой я стоял на квартире в Угрюмске и которая — помнишь, я тебе сказывал, — жалобно все говорила со мной, как с несчастненьким и кормила отличными булками с кофеем — она здесь, и с своей хорошенькой дочкой.
На этот зов мужа из другой комнаты вышла молодая, стройная женщина, с правильным, красивым и спокойным лицом.
— А я рада за тебя. — Ты, конечно, будешь у неё.
— Вот молодой человек, их родственник. — Да не хотите ли присесть? — Это моя жена, — сказал Полярский, указывая Махмурову на вошедшую и вместе приглашая его войти в следующую комнату.
— Благодарю вас; мне некогда, — сказал Гриша, которому действительно было некогда, по отказался он от приглашения просто потому, что чувствовал неловкость беседы, на которой ему приходилось только отвечать.
— Ну, до другого раза. — Надеюсь, ближе познакомимся с вами у вашей тетушки, и тогда милости просим к нам. А Анне Павловне и её дочке скажите, что непременно на днях буду у них.
Он пожал руку Грише и тот, раскланявшись с Полярской, вышел весьма довольный своим новым знакомством.
