Не птицею, вольно и гордо раскинувшей смелые крылья, –
Не львом, раздробившим затворы в стремленьи к пустыням и воле, –
Собакой, побитой собакой, стыдясь своего же бессилья,
Бежал я сегодня далёко в широкое чистое поле.
И полем иду я и внемлю беседе меж Богом и нивой,
И слышу под ласками ветра все шорохи гордого стебля,
Узоры таинственной дрожи, напев тишины говорливой
И грёзу, что грезят колосья, тяжелые космы колебля.
Уйду я глубоко и скроюсь, зароюсь в лепечущий колос,
Сольюсь и отдамся в истоме волненью могучего жита;
В далеком молчании леса учую загадочный голос,
И станет великая тайна и мне на мгновенье открыта.
И кинусь на влажную землю, прильну и приникну, рыдая,
И стану пытать я печально у лона праматери вечной:
Скажи мне, о мать и царица, скажи мне, родная, святая,
Зачем и меня не вскормила ты грудью живительно-млечной?
Все тихо. На западе солнце склонилося к горному краю, –
И стебли меня, как родного, как будто бы с ними же рос я,
Укутали нежною тенью, и в ней я неслышно ступаю –
И небо вверху надо мною, да справа и слева колосья.
И тучки по синему небу плывут-расплываются, тая,
И крадутся тени по ниве, исполнены медленной лени;
Но миг – и рассеется тучка, и нива блестит, золотая,
И дремлет под ласками ветра, и грезит в игре светотени…
Вдруг повеяло вихрем, пронеслася прохлада,
Встрепенулись колосья, наклонились глубоко –
И шумя побежали, словно робкое стадо,
Побежали далеко-далеко.
Побежали в долину, прокатились как волны,
Рокоча докатились до зеленого бора,
И разлился невнятно, светлой радости полный,
Бодрый шум золотого простора.
Что бежите, колосья, и куда, золотые?
Саранчой что шумите в беззаботном разгуле?
Отчего засверкали ваши брови густые,
Мотыльков легкокрылых спугнули?
Не вдогонку ль несетесь сизых тучек и тени,
В синий край, где раздолье, ширь и вольная воля?
Или мчитесь в отчизну сонных грез и видений,
О, колосья широкого поля?
Но вихрь улетел, и колосья забыли мгновенье испуга,
И замер взволнованный ропот тревожно-веселого гула, –
А в сердце моем зашумела другая жестокая вьюга,
Уснувшую боль разбудила, угасшее пламя раздула.
Как нищий, стою перед нивой, веселой, могучей, богатой,
И мучусь своей нищетою, и сердце так шепчет упорно:
Не я вас, колосья, взлелеял, не я в вашем поле оратай,
Не я ваши зерна посеял, не мне и собрать ваши зерна.
Жемчужными каплями пота не я поливал эту ниву,
Не я призывал на побеги дожди с благодатного неба,
Не я приходил улыбаться их росту, подъему, наливу,
И песня моя не раздастся в день жатвы обильного хлеба…
И все ж я люблю тебя, нива, и в сердце, тобою согретом,
Мне вспомнились пахари-братья на нивах моей Палестины,
Что в это мгновенье, быть может, и мне отвечают приветом
На мой молчаливый, но страстный привет из далекой чужбины.
