Два господина приближались другъ къ другу съ разныхъ концовъ улицы… Когда они сошлись — одинъ изъ нихъ бросилъ на другого разсѣянный, равнодушный взглядъ и хотѣлъ идти дальше, но тотъ, на кого былъ брошенъ этотъ взглядъ, — растопырилъ руки, радостно улыбнулся и вскричалъ:
— Господинъ Топорковъ! Сколько лѣтъ!… Безумно радъ васъ видѣть.
Топорковъ посмотрѣлъ восторженному господину въ лицо. Оно было полное, старое, покрытое сѣтью лучистыхъ ласковыхъ морщинокъ и до мучительности знакомое Топоркову.
Остановившись, Топорковъ задумался на мгновеніе. Знакомыя лица, образы, рой фактовъ съ сумасшедшей быстротой завертѣлись въ его мозгу, направленные къ одной цѣли: вспомнить, кто этотъ человѣкъ, лицо котораго, будучи такимъ знакомымъ, ускользало изъ ряда другихъ, вызванныхъ торопливой, скачущей мыслью Топоркова.
Какъ будто бы этотъ человѣкъ давался въ руки: вотъ вотъ Топорковъ вспомнить его имя, ихъ отношенія, встрѣчи… но сейчасъ же эта мысль обрывалась, и физіономія неизвѣстнаго господина снова оставалась загадочной въ своей радостной улыбкѣ и восторженномъ добродушіи.
— Здрав… ствуйте, — нерѣшительно сказалъ Топорковъ.
— Что это вы такой мрачный? Слушайте, Топорковъ! Я отъ вашей послѣдней статьи прямо въ восторгѣ. Читалъ и наслаждался! Какъ она, бишь, называется? «Итоги реакціи!» Если мнѣ придется давать ея характеристику и подробный разборъ, — сдѣлаю это съ особымъ наслажденіемъ…
— Критикъ, — подумалъ Топорковъ и, польщенный похвалой пожилого господина, пожалъ ему руку крѣпче, чѣмъ обыкновенно. — Такъ вамъ эта вещица нравится?
— Помилуйте! Какъ же она можетъ не нравиться? Я еще ваше кое-что прочелъ. Читаю запоемъ.
Люблю, грѣшный человѣкъ, литературу. Хотя, по роду своей дѣятельности, могъ бы къ ней относиться… какъ бы это выразиться?… болѣе меркантильно.
— Издатель, что ли? — подумалъ Топорковъ. Боже мой! Гдѣ я его видѣлъ?…
— Скажите, а какъ поживаетъ Блюменфельдъ? Что его журналъ? — спросилъ старикъ.
— Блюменфельдъ уже вышелъ изъ крѣпости. Вѣдь вы знаете, — сказалъ Топорковъ, — что онъ былъ приговоренъ къ двумъ годамъ крѣпости?
— Какъ же, какъ же, — закивалъ головой пожилой господинъ. — Помню! За статью «Кровавые шаги… Неужели уже вышелъ? Боже, какъ быстро время идетъ.
— Вы развѣ хорошо знаете Блюменфельда?
— Боже ты мой! — усмѣхнулся старикъ. — Мой, такъ сказать, крестникъ. Вѣдь эта вся марксистская молодежь, и народники, и неохристіане, и, отчасти, мистики, прошли черезъ мои руки: Синицкій, Яковлевъ, Гершбаумъ, Пынинъ, Рукавицынъ… немного я, признаться, не согласенъ съ рукавицынскимъ разрѣшеніемъ вопроса о крестьянскомъ пролетаріатѣ, но зато Гершбаумъ, Гершбаумъ! Вотъ прелесть! Я каждую его вещь, самую пустяковую, изъ газетъ вырѣзываю и въ особую тетрадь наклеиваю… А книги его — это лучшее украшеніе моей библіотеки… Кстати, вы не видѣли моей библіотеки? Заходите — обрадуете старика.
— Библіофилъ онъ, что ли? — мучительно думалъ Топорковъ. — Вотъ дьявольщина!
— А вы знаете — кассаціонная жалоба Гершбаума не уважена, — сообщилъ старикъ. — Попрежнему шесть мѣсяцевъ тюрьмы, съ зачетомъ предварительнаго заключенія.
— Неужели, адвокатъ? — внутренно удивился Топорковъ.
— Адвокатъ его, — сказалъ старикъ, — нашелъ еще какой-то тамъ поводъ для кассаціи. Ну, да ужъ, что подѣлаешь. Кстати, читали послѣдній альманахъ «Вихри»? Ахъ, какая тамъ вещь есть! «По этапамъ» Кудинова…
Мы съ женой читали — плакали старички! Растрогалъ Кудиновъ старичковъ
— Кудиновъ тоже привлекался. Слышали? — спросилъ Топорковъ. — По 129-й.
— Какъ же. Второй пунктъ. Они вмѣстѣ — съ редакторомъ Лесевицкимъ. Лесеницкому еще по другому дѣлу лѣтъ шесть каторги выпасть можетъ. Кстати, дорогой Топорковъ, не знаете ли вы, гдѣ бы можно достать портретъ Кудинова? Мнѣ бы хоть открытку.
— Для чего вамъ? — удивился Топорковъ.
Старикъ съ милымъ смущеніемъ въ лицѣ улыбнулся.
— Я — какъ институтка… Хе-хе! Увеличу его и повѣшу въ кабинетѣ. Вы заходите — цѣлую галлерею увидите: Пыпина, Ковалевскаго, Рубинсона… Писатели, такъ сказать, земли русской. А Ихметьева даже на выставки купилъ. Помните? Работы Кульжицкаго. Хорошо написанъ портретикъ. А люблю я, старичокъ, Ихметьева…
Вотъ поэтъ Божьей милостью! Сядешь это, иногда, декламируешь вслухъ его «Красныя зори», а самъ нѣтъ нѣтъ, да и взглянешь на портретъ.
— Вы слышали, конечно, — сказалъ Топорковъ печально, — что Ихметьеву тоже грозить два года тюрьмы. За эти самыя «Красныя зори».
— Какъ же! Ему эти строки инкриминируются:
Кто хочетъ побѣды — Пусть сомкнутымъ строемъ… и такъ далѣе. Прелестное стихотвореніе! Теперь ужъ, за послѣдній годъ, никто такъ не пишетъ… Загасили святое пламя, да на извращенія разныя полѣзли. Не одобряю!
Желая сказать старику что-нибудь пріятное, Топорковъ успокоительно подмигнулъ бровью.
— Ихметьевъ, можетъ, еще и выкарабкается.
— Какъ же! — сказалъ старикъ. — Дожидайтесь… «Выкарабкается»… Вчера же ему быль и приговоръ вынесенъ. Не читали? Одинъ годъ тюрьмы. Такая жалость!
— Неужели же только одинъ годъ? — удивился Топорковъ. — А я думалъ, больше закатаютъ.
— То-то я и говорю, — покачалъ головой старикъ. — Такая жалость! Я ему просилъ два года крѣпости, а ему — годъ тюрьмы дали. Адвокатъ попался ему — дока!
— Какъ… вы просили? — сбитый съ толку, воскликнулъ Топорковъ. — У кого просили?
— У суда же. Но это мы еще посмотримъ. У меня есть тьма поводовъ для кассаціи. Возможно, что два года крѣпости ему и останутся.
— Да вы кто такой? — сердито уже вскричалъ Топорковъ, нервы котораго напряглись предыдущей безтолковой бесѣдой до крайней степени.
— Господи, Боже ты мой! — улыбнулся старикъ, и лучистыя морщинки зашевелились на его кроткомъ лицѣ. — Неужели не признали? Да прокуроръ же! Прокуроръ окружнаго суда. Вѣдь вы меня должны помнить, господинъ Топорковъ: я васъ, помните, обвинялъ три года тому назадъ по литературному дѣлу… вы годъ тогда получили.
— Такъ это вы! — сказалъ Топорковъ. — Теперь припоминаю. Вы, кажется, требовали трехъ лѣтъ крѣпости и, когда меня присудили на годъ, то кассировали приговоръ.
— Ну да! — обрадовался прокуроръ. — Вспомнили? За эту статью… какъ ее?… «Кровавый судъ».
Прекрасная статья! Сильно написана. Теперь ужъ такъ не пишутъ… А вы такъ и не признали меня сначала? Бываетъ… Хе-хе! А вы все же ко мнѣ заглянули бы. Я адресокъ дамъ. По стакану вина выпьемъ, о литературѣ разговаривать будемъ… Мою портретную галлерею посмотрите… Всѣ висятъ: Гершбаумъ, Ихметьевъ, Николай Владимірычъ Кудиновъ… Встрѣтите Блюменфель да — тащите съ собой. Какъ же! мы старые знакомые… И съ Лесевицкимъ, и Пынинымъ, и Гершбаумомъ…
Прокуроръ вынулъ свою карточку съ адресомъ, сунулъ ее въ руку Топоркову и зашагалъ дальше, щуря на тротуарныя плиты добрые близорукіе глаза.