| «Зачастую приходится слышать: «Жаль, что намъ всѣмъ рано или поздно придется умереть!» Странная жалоба со стороны людей, которымъ всѣмъ приходилось жить! |
| Изъ календаря Вильсона Мякинной Годовы. |
| «Когда ты сердишься, сосчитай до четырехъ, а если ужь очень разозлился, можешь выругаться». |
| Изъ того же календаря. |
Улегшись въ постель, Томъ отъ времени до времени внезапно просыпался. Первою мыслью его каждый разъ было: «Ахъ, какъ я радъ! Все это оказывается только дурнымъ сномъ!» Тотчасъ же затѣмъ, однако, онъ опять тяжело опускался съ глубокимъ вздохомъ на постель и бормоталъ вполголоса: «Я негръ! Этого еще, только мнѣ недоставало! Какъ было бы хорошо, если бы я умеръ раньше, чѣмъ узналъ про свою несчастную участь».
Проснувшись на разсвѣтѣ, Томъ опять пережилъ весь этотъ ужасъ, а потому рѣшился не предаваться болѣе такому измѣнническому сну. Взамѣнъ того онъ углубился въ думы достаточно таки грустнаго свойства. Темою для нихъ служили по преимуществу слѣдующія соображенія: «Чего ради понадобилось создавать такихъ неравноправныхъ людей, какъ негры и бѣлые? Какое преступленіе совершилъ неродившійся еще первый негръ и чего ради легло уже на него при самомъ появленіи на свѣтъ клеймо позора? Чего ради понадобилось установить такое страшное различіе въ общественномъ положеніи между бѣлыми и черными людьми?.. Какой тяжелой кажется мнѣ сегодня утромъ участь негровъ, а между тѣмъ до прошлаго вечера подобная мысль никогда не приходила вѣдь мнѣ въ голову».
Онъ вздыхалъ и стоналъ такимъ образомъ въ продолженіе часа или болѣе, пока «Чемберсъ» не вошелъ смиренно къ нему въ спальню доложить, что завтракъ будетъ сейчасъ уже готовъ. «Томъ» покраснѣлъ до ушей видя, какъ раболѣпно подходитъ къ нему, негру, этотъ молодой бѣлый аристократъ, противозаконно именующій его своимъ бариномъ. Онъ грубо отослалъ Чемберса прочь, заявивъ:
— Убирайся вонъ!
По уходѣ невольника, Томъ проворчалъ сквозь зубы:
— Бѣдняга этотъ не сдѣлалъ мнѣ ничего дурного, но теперь онъ для меня хуже всякаго бревна на глазу. Я знаю вѣдь, что онъ настоящій Дрисколль, тогда какъ я, я… Ахъ, какъ было бы хорошо если бы я умеръ тутъ же на мѣстѣ!
Колоссальное вулканическое изверженіе, подобное тому, которое нѣсколько лѣтъ тому назадъ уничтожило островъ Кракатоа, сопровождается землетрясеніями, бѣшенымъ натискомъ морскихъ волнъ и густыми тучами вулканическаго пепла. Совмѣстное дѣйствіе всего этого измѣняетъ окрестные пейзажи до неузнаваемости. Горы проваливаются, а прежнія долины превращаются въ горныя цѣпи; въ безводныхъ пустыняхъ появляются великолѣпныя озера, а зеленѣвшіе передъ тѣмъ луга становятся мертвыми пустынями. Пережитая Томомъ страшная катастрофа измѣнила подобнымъ же образомъ нравственные его пейзажи. Нѣкоторыя изъ прежнихъ его низинъ оказались поднятыми на высоту идеаловъ, а нѣкоторые изъ прежнихъ идеаловъ провалились въ глубокія лощины, гдѣ обрушившіяся ихъ главы лежали теперь, покрытыя пепломъ и вретищемъ.
Въ теченіе нѣсколькихъ дней Томъ, пребывая въ глубокомъ раздумьѣ, странствовалъ по самымъ одинокимъ мѣстамъ, стараясь вернуть себѣ прежній свой бодрый и самоувѣренный видъ. Это оказывалось для него теперь дѣломъ тяжелымъ и непривычнымъ. Встрѣчаясь съ кѣмъ-нибудь изъ пріятелей, онъ находилъ, что всего прочнѣе укоренившіяся привычки утратились какимъ-то таинственнымъ образомъ. Вмѣсто того чтобъ инстинктивно протянуться для рукопожатія, рука его оставалась совершенно неподвижной. Негръ, таившійся въ Томѣ, инстинктивно проявлялъ свое смиреніе, заставлявшее Тома краснѣть и конфузиться. Негръ этотъ изумлялся, когда бѣлый пріятель самъ протягивалъ ему руку. Томъ убѣдился, что этотъ негръ машинально уступаетъ на тротуарѣ дорогу бѣлымъ нахаламъ и буянамъ. Драгоцѣннѣйшее изъ сокровищъ, о которыхъ позволяло себѣ мечтать его сердце, — кумиръ, предъ которымъ онъ втайнѣ преклонялся, — Ровена, — пригласила его однажды къ себѣ въ гости. Таившійся въ немъ негръ отклонилъ это приглашеніе подъ какимъ-то неловкимъ предлогомъ, тогда какъ на самомъ дѣдѣ онъ боялся очутиться въ обществѣ грозныхъ бѣлыхъ господъ и бесѣдовать съ ними, какъ съ равными. Негръ этотъ то-и-дѣло робѣлъ и трепеталъ, боязливо осматривался кругомъ, воображая, что читаетъ на всѣхъ лицахъ, въ тонѣ голосовъ и даже въ тѣлодвиженіяхъ подозрѣнія, способныя, чего добраго, повлечь за собою пагубнѣйшія для него разоблаченія. Поведеніе Тома стало до такой степени страннымъ и такъ рѣзко отличалось отъ прежней его манеры, что всѣ поневолѣ должны были это замѣтить. Люди, мимо которыхъ онъ проходилъ, останавливались и глядѣли ему вслѣдъ. Онъ, въ свою очередь, не смотря на всѣ усилія не могъ удержаться отъ того, чтобы не оглянуться. Когда ему случалось уловить при этомъ на лицахъ изумленное выраженіе, онъ начиналъ чувствовать себя изъ рукъ вонъ дурно и какъ можно скорѣе скрывался изъ виду. Ему представлялось теперь будто за нимъ охотятся и самъ онъ начиналъ производить впечатлѣніе безпомощнаго звѣря, запуганнаго охотниками. При такихъ обстоятельствахъ Томъ сталъ уходить на вершины холмовъ и скитаться по самымъ пустыннымъ мѣстамъ. Онъ говорилъ себѣ самому, что на немъ тяготѣетъ проклятіе, обрушившееся на Хама.
Томъ боялся теперь являться въ столовую. Таившійся въ немъ негръ совѣстился сидѣть за однимъ столомъ съ бѣлокожими, опасаясь въ то же время, чтобъ его какъ-нибудь не распознали. Судья Дрисколль спросилъ однажды Тома:
— Что это съ тобою сдѣлалось? У тебя такой же робкій видъ, какъ у негра!
Молодой человѣкъ почувствовалъ тоже самое, что долженъ чувствовать убійца, тщательно скрывшій свое преступленіе, когда судебный слѣдователь призываетъ его къ себѣ и говоритъ: «Ты это сдѣлалъ!» Томъ объяснилъ тогда, что ему нездоровится и вышелъ изъ за стола.
Заботы, ласки и ухаживанья почтенныхъ дамъ, считавшихъ себя его тетками, приводили бѣднягу въ такой ужасъ, что онъ всячески старался ихъ избѣгать.
Въ теченіе всего этого времени ненависть къ судьѣ, считавшимся его дядей, непрестанно возростала въ сердцѣ Тома. Онъ твердилъ себѣ, самому: «Судья бѣлокожій, а я для него простона-просто вещь, — движимое имущество. Онъ можетъ меня продать точь въ точь также, какъ еслибъ я былъ дворовою его собакой».
Въ продолженіи почти цѣлой недѣли послѣ того, Томъ воображалъ, что въ его характерѣ произошла радикальная перемѣна. На самомъ дѣлѣ, однако, ему это представлялось лишь оттого, что онъ хорошенько не зналъ себя самого.
Нѣкоторые изъ прежнихъ воззрѣній Тома и въ самомъ дѣлѣ совершенно и безповоротно, но перемѣнились главныя черты его характера сохранились, такъ какъ для нихъ немыслимо было никакое измѣненіе. Сравнительныя лишь немногія, хотя и весьма существенныя его особенности претерпѣли измѣненіе, которое съ теченіемъ времени обѣщало при удобномъ случаѣ проявить себя серьезными послѣдствіями. Вообще, подъ вліяніемъ сильнаго умственнаго и нравственнаго потрясенія, характеръ и привычки Тома въ первую минуту какъ будто стали совсѣмъ иными но, съ теченіемъ времени, когда буря улеглась, все пригнутое ею въ землѣ начало подниматься въ прежнее свое положеніе. Мало-по-малу къ Тому вернулась обычная его легкомысленная и безпечная развязность въ рѣчахъ и поступкахъ. Никто, изъ коротко знавшихъ Тома, не могъ бы усмотрѣть теперь ни малѣйшей разницы, между нимъ и прежнимъ слабохарактернымъ и безпечнымъ Томомъ.
Воровской набѣгъ, произведенный Томомъ на Даусонову пристань, оказался выгоднѣе, чѣмъ онъ этого ожидалъ. Продажа добычи доставила необходимую сумму для уплаты карточныхъ долговъ, такъ что о нихъ не пришлось доводить до свѣдѣнія дядюшки, который не преминулъ бы тогда во второй и пожалуй въ послѣдній разъ уничтожить завѣщаніе, сдѣланное въ пользу Тома. Замѣтимъ кстати, что между «Томомъ» и его матерью мало-по-малу установились сравнительно хорошія дружескія отношенія. Роксана не могла вполнѣ его полюбить, такъ какъ по ея собственнымъ словамъ, у него самого внутри ничего не было. Тѣмъ не менѣе властная ея натура нуждалась въ комъ-либо или въ чемъ либо такомъ, чѣмъ можно было бы управлять, а Томъ былъ всетаки лучше чѣмъ ничто. Сильный характеръ Роксаны, энергическая ея самоувѣренность и повелительное обращеніе, подчасъ приходились Тому не совсѣмъ по душѣ, но все таки вызывали у него невольное почтительное удивленіе. Въ большинствѣ случаевъ, впрочемъ, разговоръ между матерью и сыномъ сводился къ болтовнѣ о самыхъ интимныхъ подробностяхъ домашней жизни именитѣйшихъ гражданъ Даусоновой пристани. (Роксана при каждомъ своемъ возвращеніи въ городъ обходила всѣ ихъ кухни). Такія бесѣды нравились Тому и какъ нельзя болѣе сообразовались съ личными его вкусами. Роксана аккуратно получала въ первыхъ числахъ мѣсяца отъ Тома половинное его жалованье и онъ всегда являлся тогда въ Заколдованный домъ, чтобы поболтать съ своей мамашей. Отъ времени до времени между матерью и сыномъ происходили тамъ свиданія также и въ промежуточныя эпохи.
Тому случалось иногда уѣзжать на нѣсколько недѣль въ Сенъ-Луи. Подъ конецъ онъ опять таки не устоялъ противъ искушенія и принялся снова играть въ карты. Сперва ему повеало, такъ что онъ выигралъ довольно крупную сумму, но затѣмъ проигралъ не только всю ее полностью, но сверхъ того еще цѣлую уйму денегъ, которыя обязался уплатить въ самомъ непродолжительномъ времени.
Для этого онъ задумалъ произвести новый набѣгъ на Даусонову пристань. Онъ не осмѣливался воровать въ какомъ либо иномъ городѣ, такъ какъ боялся прокрадываться въ дома, гдѣ расположеніе комнатъ не было ему въ точности извѣстно, и гдѣ онъ не былъ знакомъ съ привычками хозяевъ и прислуги. Томъ прибылъ въ заколдованный домъ переодѣтымъ въ среду, передъ пріѣздомъ близнецовъ, предварительно написавъ своей тетушкѣ Праттъ, чтобы его не ждали ранѣе, какъ черезъ два дня. Онъ прятался со своею матерью до ранняго утра пятницы, когда, на разсвѣтѣ, отправился въ домъ своего дяди, вошелъ туда съ задняго хода, отворилъ дверь собственнымъ своимъ ключемъ и пробрался къ себѣ въ спальню, дабы воспользоваться тамъ зеркаломъ и разными туалетными принадлежностями. У него имѣлся въ узелкѣ полный костюмъ молодой дѣвушки, въ который онъ и разсчитывалъ нарядиться для своего набѣга. Въ ожиданіи онъ облекся въ платье своей мамаши, добавивъ къ нему черныя перчатки и вуаль. На зарѣ онъ совершенно уже приготовился къ набѣгу, но, случайно выглянувъ изъ окна, увидѣлъ мелькомъ въ окнѣ сосѣдняго дома Мякинную голову Вильсона и тотчасъ же сообразилъ, что голова эта не преминула въ свою очередь его замѣтить. Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ онъ забавлялъ Вильсона граціозными позами и ужимками, а потомъ отошелъ отъ окна, переодѣлся опять старухой, спустился потихоньку внизъ, вышелъ съ чернаго хода и направился въ городъ, дабы произвести рекогносцировку арены предположенныхъ имъ подвиговъ. Онъ чувствовалъ себя, какъ говорится, не въ своей тарелкѣ. Переодѣвшись въ платье Роксаны, Томъ принялъ видъ сгорбленной стархни, разсчитывая, что Вильсонъ, если и продолжаетъ еще шпіонить, наврядъ ли обратитъ всетаки вниманіе на безобидную старушку, вышедшую рано утромъ изъ сосѣдняго дома съ задняго хода. А что если Вильсонъ замѣтилъ эту старушку, усмотрѣлъ въ ней что нибудь подозрительное и слѣдитъ теперь за нею изподтишка? Мысль эта заставила Тома похолодѣть отъ ужаса. Онъ отказался отъ намѣренія совершить набѣгъ въ тотъ самый день, какъ это предполагалось имъ первоначально, и поспѣшилъ вернуться въ Заколдованный домъ самымъ окольнымъ и безлюднымъ путемъ. Оказалось, что мать его ушла оттуда, но она вскорѣ явилась обратно съ извѣстіемъ о большомъ торжественномъ пріемѣ у Патси Куперъ. Роксана безъ труда убѣдила Тома, что само Провидѣніе посылаетъ ему такой благопріятный случай безнаказанно пошарить въ домахъ именитѣйшихъ гражданъ и что другого такого случая, пожалуй, не скоро дождешься. Несмотря на предшествовавшія свои опасенія, Томъ въ концѣ концовъ всетаки рѣшился послѣдовать материнскому совѣту и предпринялъ задуманный набѣгъ, который и въ самомъ дѣлѣ оказался весьма успѣшнымъ, такъ какъ весь городъ собрался тѣмъ временемъ у Патси Куперъ. Успѣхъ ободрилъ Тома и вдохнулъ въ него неподдѣльное мужество. Вручивъ собранную имъ добычу матери, поджидавшей его въ глухомъ переулкѣ на задахъ, онъ пробрался въ домъ г-жи Куперъ, гдѣ оффиціальный пріемъ былъ тогда въ полномъ разгарѣ, похитилъ тамъ кое-какія цѣнныя вещицы и присоединилъ ихъ къ прежде уже добытымъ сокровищамъ.
Покончивъ съ этимъ длиннымъ отступленіемъ отъ нашего повѣтствованія, мы прибыли опять къ тому самому его мѣсту, гдѣ говорилось о Вильсонѣ, прозванномъ Мякинной головою. Какъ, уже упомянуто, Вильсонъ, въ ту же самую пятницу вечеромъ, поджидая къ себѣ близнецовъ, сидѣлъ и размышлялъ о необычайномъ фактѣ, замѣченномъ имъ рано утромъ, а именно о появленіи изящно одѣтой молодой дѣвушки въ спальнѣ Тома Дрисколля. Онъ терялся въ догадкахъ, положительно недоумѣвая: кто такая была эта безстыдница?