Множество необыкновенно красивых и глубоких ущелий, покрытых почти на всём своем протяжении дремучими вековыми лесами, где во многих местах ещё не ступала нога человека, составляют местность, которая своими холодными прозрачными водами питает р. Лабу и представляет, без сомнения, одну из замечательнейших жемчужин Кавказа. В верховьях Лабы щедрой рукой рассыпаны наилучшие украшения природы: высокие горы, дремучие леса, чудные альпийские луга, красивые горные речки и ручьи, заоблачные скалы, голубые глетчеры и вечные снега. Есть здесь и чистые, прозрачные тёмно-зелёные альпийские озёра; они, впрочем, очень невелики и теряются среди других красот окружающей их природы.
Летом 1903 года я решил осуществить давно задуманную поездку в эти места, с тем чтобы посмотреть на ущелья рек Дамхурца, Мамхурца и Макеры, этих таинственных притоков Б. Лабы, куда до сих пор не пробирался ни один путешественник, побывать на перевале Цагеркер, а также в истоках Бзыби. Ещё 12—15 лет тому назад верховья Б. Лабы на протяжении вёрст 50 от истоков её представляли очень глухую местность, куда почти никто кроме пастухов-карачаевцев и абазинцев не проникал. Теперь она сильно изменилась. Здесь уже выстроено два ветеринарных поста, причём на одном из них большую часть лета живёт ветеринарный врач и 6—7 человек стражников; вдоль р. Лабы расчищены дороги, по которым ездят часто не одни только горцы, но и русские, построены мосты и так далее. Существование постов может оказаться благодетельным для путешественника, которого здесь всегда примут радушно, как я это испытал на себе, избавить его от необходимости сидеть в дурную погоду на дожде или в непроглядном тумане и мёрзнуть от холода; но зато теперь часть этой местности, в которой, к большому сожалению, началась рубка и сплав леса, утратила уже свой девственный, первобытный характер. Прежде здесь водилось множество оленей, кабанов, медведей, не говоря уже о рысях, куницах, выдрах и крупных зверях; держались даже зубры, в чём убеждался я сам во время своей давнишней поездки в ту часть долины Лабы, которая известна под именем Загдана, а на окружающих ущелье Лабы горах бродили целыми стадами туры и серны. Теперь значительная часть дичи из этих мест перекочевала. В девственном состоянии остались только долины или ущелья упомянутых уже притоков Б. Лабы, в которых в настоящее время нет не только никаких дорог, но даже тропинок, почему пробраться в них с лошадьми и необходимым запасом провизии нет никакой возможности.
В двадцатых числах июня я приехал в Псебай, чтобы оттуда отправиться в верховьям Б. Лабы. В это время на всём северном Кавказе лили сильнейшие дожди и потому долина Лабы от станицы Лабинской до Псебая была сплошь залита, и я должен был проехать 60 вёрст по воде. В Псебае, вообще очень обильном дождями, они были ещё сильнее, чем в окружающих его местах. Там произошли огромные обвалы, во многих местах дороги были завалены и занесены грудами камня, щебня и ила, увлечённых с соседних гор, а по некоторым улицам Псебайской станицы нельзя было проехать даже верхом. Мне говорили, что лет 30 или 40 не было такого наводнения. В день моего приезда и следующие за ним здесь было несколько сильнейших ливней, которые заставили меня отложить почти на неделю поездку в горы.
Из Псебая я должен был проехать ущельем Малой Лабы около 45 вёрст до урочища Умныр по дороге, уже описанной мною в моих предыдущих статьях о горах Кубанской области[1]. Отсюда я должен был подняться по долине Умпыра на хребет, который разделяет долины Малой и Большой Лабы, и тогда уже спуститься к этой последней. Первые вёрст 30 мы проехали благополучно, но дальше в местности, известной под именем Третьей роты[2], началась такая глубокая и топкая глинистая грязь, что лошади грузли в ней почти по самое брюхо. В некоторых местах они с большим трудом вытягивали из этой клейкой грязи ноги и едва не падали. Вследствие этого мы добрались до Умпыра только утром на другой день после отъезда из Псебая и принуждены были ночевать недалеко от Третьей роты. На чудной Умпырской поляне мы пробыли до следующего утра, чтобы дать отдохнуть нашим лошадям. В этот раз, как и прежде, на Умпыре по опушкам лесов и на полянах я нашёл много земляники и очень душистой малины, которыми можно было наедаться до пресыщения; здесь же в ближайших речках — Малой Лабе, Умпырке и Ачипсте оказалась масса форели. На этих же местах я встретил, как и два года тому назад, большое количество клестов (Loxia curvirostra L.) и, кроме того, наблюдал, несмотря на конец июня, тягу вальдшнепов. Вечером в день нашего приезда я видел трёх вальдшнепов, которые медленно пролетели над Умпырской поляной, причём два из них издавали известный каждому охотнику характерный крик («цуканье»). На следующее утро я нарочно встал очень рано и на рассвете стоял уже на поляне, чтобы узнать, будут ли снова тянуть вальдшнепы. Одного из них мне действительно удалось увидеть, причём он, два раза пролетая взад и вперёд над поляной, кричал совершенно так, как и те, которых я видел накануне. В следующие дни, как увидит читатель, мне пришлось наблюдать тягу вальдшнепов и в долине Б. Лабы. Таким образом, мнение о существовании тяги на Кавказе, а, следовательно, и о том, что вальдшнепы выводятся здесь, я могу подтвердить ещё раз наблюдениями, произведёнными в эту поездку. О тяге вальдшнепов на Кавказе я говорил и раньше; сообщали об этом и другие, но в этот раз мне удалось лично наблюдать вполне характерную тягу и притом не во время весеннего пролёта вальдшнепов (в марте или первой половине апреля), а гораздо позднее, в самом конце июня. Очевидно, это тянули вальдшнепы, которые остались здесь до времени осеннего перелёта и должны были вывести потомство.
29 июня утром бывшая до этого хорошая погода, по-видимому, начинала изменяться: на небе с раннего утра стали клубиться облака, солнце не показывалось вовсе, и с минуты на минуту можно было ожидать дождя. Я начал уже подумывать о том, удобно ли будет в такую погоду перебираться через довольно высокий Умпырский перевал (8414 ф. над ур. моря), но меня успокоил барометр, который за ночь поднялся на целые пять миллиметров. Часов в 8 утра я с двумя своими проводниками двинулся в путь вверх по долине Умпыра.
Для подъёма на перевал мы употребили 3¾ часа и по пути к нему видели много ланей — в общей сложности более 35 штук. В одном табуне их я насчитал 26 ланей вместе с ланчуками. Они здесь совсем не напуганы, подпускают человека довольно близко, а, бросившись бежать, часто останавливаются и пристально смотрят на нарушителя их покоя. Одна старая ланка, отставшая от упомянутого большого стада, пробежала от нас по чистому месту в нескольких десятках шагов, не желая свернуть в сторону. Самцов-оленей в это время здесь нет вовсе: они забираются на самые высокие и не посещаемые людьми места гор и в ельники. В Умпырской долине мы видели ещё медведя, но очень далеко. Из птиц нам попадались часто синицы (Parus major L. и Mecistura caudata L.), горные овсянки (Emberiza cia L.) и чечевицы или красногрудые воробьи (Carpodacus erythrimis Pall.). На полянах правого склона долины Умдыра, обращённых к югу, я видел в нескольких местах обыкновенный ковыль (Stipa pennata), которого раньше здесь не замечал[3].
Когда мы поднялись на перевал, над ним висели густые тучи, было холодно и дул порядочный ветер; но едва успели пройти от перевала версты две или три и спуститься футов на тысячу, как показалось солнце и сразу стало гораздо теплее. Над перевалом же и в это время висели густые тучи. С тропы, по которой мы шли, открылся чудный вид на долину Закана, Б. Лабы и все горы, которые находятся в верховьях их, а также в верховьях Б. Зеленчука. Хорошо видны были, между прочим, высочайшие вершины этой части Кавказа, именно Псыш (11481 ф.) и Псырс (12425 ф.), которые возвышаются в истоках В. Зеленчука. Восточная из этих вершин, именно Псыш, покрыта гораздо большим количеством снега, тогда как западная представляет, по крайней мере с этой стороны, остроконечную чёрную почти лишённую снега скалу[4]. Очень красивый вид имеют и верховья Закана, самого большого, или, правильнее, самого многоводного из притоков Б. Лабы в её верховьях. Закан начинается множеством отдельных речек, которые располагаются веерообразно и получают начало с юго-восточного склона хребта Луган, из гор, идущих к юго-юго-востоку от него, и, наконец, из хребта, который тянется по левой стороне долины Дамхурца. Из угла, образуемого последними двумя хребтами, вытекает самый длинный и самый большой исток Закана. Егеря Кубанской великокняжеской охоты, а также полесовщики и ветеринарная стража, называют ущелье его Имеретинской балкой, так как в нём иногда пасут скот имеретины, приходящие туда с южного склона Кавказа. При начале этой балки находятся большие снежные поля и довольно порядочный глетчер, на существование которого до сих пор не имеется, кажется, никаких литературных указаний. Он лежит в ущелье, окружённом высокими горами, и тянется в длину на довольно порядочное расстояние. Другой, меньший фирн-глетчер находится в верховьях одного из западных истоков Закана. В истоках и на склонах всех других балок, питающих своими водами Закан, снега очень много, но он разбросан всюду небольшими лоскутами и пятнами по склонам, котловинам и среди зелёных альпийских лугов. Такое расположение снегов придаёт местности совершенно своеобразный вид, отличающийся особенной пестротой. Ниже этих мест тянутся сначала березняки, а потом густые тёмно-зёленые ельники.
Спуск с Умпырского перевала в начале очень крут и довольно скучен. Тропинка делает множество зигзагов и пересекает несколько глубоких балок, покрытых горными лугами. Верстах в трёх от перевала начинаются красивые рощи, состоящие из пихт и берёз, разбросанных по крутым склонам гор. Во многих местах пихтовые рощи тянутся красивыми лентами или полосами, которые идут вдоль балок и высоко поднимаются на хребет Магишо, принадлежащий к наиболее высоким в этой местности. Около Умпырского перевала пасётся много скота, — поэтому трава сильно выбита, и горные луга имеют довольно печальный вид. Значительно ниже начинаются леса, среди которых находится много полян, а растительность с каждым шагом становится всё пышнее и разнообразнее. Надо заметить, что Закан верстах в пяти от впадения в Б. Лабу поворачивает почти с запада на восток, поэтому левый склон его долины, обращённый почти прямо к югу, находится под сильным влиянием солнечных лучей, крутой же правый склон освещается гораздо слабее. Это обстоятельство служить причиной поразительного различия в растительности обоих склонов долины. Правая сторона, начиная от русла реки до гребня горы, покрыта сплошным вековым хвойным лесом, который издали, отчасти вследствие слабого освещения, а отчасти вследствие действительно тёмного цвета хвои, кажется тёмно-синим. Пихты и ели тянутся здесь почти до верхней границы леса, где березняки образуют лишь узкую полоску.
Совершенно противоположным характером отличается левый, солнечный склон долины. На нём находится множество больших и маленьких полян, на которых растёт трава и бурьян высотою в рост человека, а леса состоять почти исключительно из лиственных деревьев; среди них только изредка попадаются пихты и в несколько большем количестве ель. На всех полянах и здесь растёт много дикой ржи (Secale montanum Gass.), которая тянется вверх за сорными травами и достигает роста почти в сажень. Колосья на ней очень длинны, но сравнительно тощи. Из травянистых растений часто встречаются три вида аконита с цветами белыми, синими и лиловыми, очень крупные и красивые Campanula, Geranium pratense и ещё другие виды этого рода, Aruncus silvester, Veronica, Polygonatum vulgare Desf., Asperula odorata, румянка (Echium rubrum), Cucubalus, Dianthus, различные виды горошка, Rumexcrispus, много злаков и громадный Heracleum pubescens. Последние на сырых местах достигают в высоту сажен двух, толщины в ногу человека и несут наверху стебля зонтики величиною в обыкновенный дамский зонтик. На сухих же каменистых местах Heracleum были гораздо мельче и уже начали желтеть. Папоротников здесь сравнительно мало и из них по сырым местам чаще других попадается Struthiopteris germanica. Что касается древесных и кустарных растений, то из них на этом склоне долины встречается много ясеня, клёна (Acer campestre и A. platanoides), вяза (Ulmus campestris), граба (Carpinus Betulus) и бука (Fagus silvatica); кроме того, растёт дуб, яблоня, груша, боярышник, очень много алычи (Prunus divaricata Led.), дикая черешня, обыкновенная калина, бузина (Sambucus nigra), несколько видов жимолости (Lonicera), обыкновенный бересклет (Evonymus), орешник (Corylus Avellana), довольно много осины, образующей местами очень чистые насаждения, черноольха, ольха и, как бы в виде исключения, рябина и береза. Судя по характеру и разнообразию растительности этих мест, трудно поверить, что они лежат на высоте от 4 до 5 тысяч футов над уровнем моря, а не на 2 или 2½ тысячи футов ниже, чем в действительности. На одной высоте с ними, по правой стороне долины, растут густые, вековые пихтовые леса, среди которых нет ни одной поляны и ни одного лиственного дерева. На солнечном склоне у верхней границы лесов часто попадается красивый горный клён (Acer Trautvetteri Medv.). Закан имеет здесь ширину аршин в 20—25, течёт очень быстро, прыгая с камня на камень и образуя бесчисленное множество водопадов. Шум его, вероятно, слышен за несколько вёрст. Вода в Закане чиста, прозрачна и очень холодна.
От Умпырского перевала до того места, где Закан впадает в Б. Лабу, мы добрались за 3¾ часа, причём первую, наиболее крутую половину спуска должны были пройти пешком, употребив на это с лишком полтора часа. В 5¼ часов вечера мы расположились на небольшой полянке, находящейся на левом берегу Лабы, саженях в 20 от впадения в неё Закана. Здесь нам нужно было переночевать, чтобы дать хороший отдых лошадям, совершившим длинный и тяжёлый путь через Умпырский перевал.
Полянка, выбранная нами для ночлега, расположена на дне ущелья в нескольких шагах от берега реки и на высоте около 3700 ф. над уровнем моря. Она окружена лиственным лесом, среди которого растут кое-где сосны. На ней же оказалось много жасмина (Philadelphus coronarius), успевшего уже отцвести. Плоское дно ущелья Б. Лабы здесь очень узко, а над ним поднимаются крутые, обрывистые и более или менее сильно заросшие лесом скалы. Спустя несколько минут после нашего приезда на это место мы увидели на противоположной стороне реки высоко на скалах серну. Она стояла на самом краю громадного отвеснаго уступа, причём значительная часть ущелья Лабы была у неё под ногами. Минут через пять после того, как мы её заметили, она улеглась на том самом месте, где стояла раньше. Серна, без сомнения, заметила нас и наблюдала за каждым нашим движением: видела, как мы развьючивали лошадей, собирали дрова для костра, разводили огонь, ставили палатку и так далее. Расстояния до неё было шагов 600. Я долго любовался ею в бинокль. Она лежала спокойно и только поворачивала голову в разные стороны, окидывая своим взором то ту, то другую часть ущелья. Мне хотелось узнать, какое впечатление произведёт на неё свист или крик человека. Каждый раз, когда я свистел или кричал, серна поворачивала голову в мою сторону, но продолжала лежать спокойно. Умное животное, находясь на противоположной стороне реки и притом на такой значительной высоте, сознавало, очевидно, свою безопасность, хотя в этом случае, может быть, жестоко ошибалось. Если бы ей пришлось познакомиться с винтовками новейшего времени, стреляющими бездымным порохом, то она была бы гораздо осторожнее. Перед заходом солнца серна поднялась и начала щипать траву, пробираясь по узким карнизам и цепляясь своими крепкими ногами за самые ничтожные уступы отвесных скал. Под нею была пропасть глубиною сажен в 150 и притом, как уже замечено, с отвесными стенами. Но это серну нисколько не смущало: она свободно держалась на самых незначительных неровностях скал, ставила иногда все четыре ноги в одно место, поворачивалась всем телом и несколько раз перескакивала, делая необыкновенно смелые прыжки, с одного уступа на другой. Перед сумерками серна куда-то скрылась.
В Лабе вблизи нашей стоянки мои проводники поймали несколько штук форелей, которые, по их словам, в тот вечер ловились очень плохо. Это, как говорили они, предвещало дождь. Ночью он действительно был, хотя и небольшой; но в то же время, как мы убедились на следующий день, в горах в верховьях Лабы прошёл сильнейший ливень.
Наша стоянка занимала очень красивое местоположение, но большое неудобство её заключалось в том, что на ней и в её окрестностях было ужасно много мошки, которая ночью страшно кусала нас и не давала нам спать. Лицо, руки и шея у всех нас были искусаны. Ещё больше она донимала, конечно, лошадей. На наше горе ночь была тёплая и спать, накрывшись с головой, было невозможно; да, кроме того, и это не защищало бы нас вполне, так как чуть не микроскопические кровопийцы ухитрялись проникать всюду через самое ничтожное отверстие или щель.
30 июня в 9 часов утра мы тронулись в путь и тотчас должны были переехать по мосту на правую сторону Закана. Русло его завалено такими большими камнями и вода течёт в нём так быстро, что переправляться через него вброд было бы небезопасно. Ширина Закана и здесь равняется аршинам 20—25, ширина же Лабы вблизи устьев Закана доходит аршин до 60. За мостом через Закан начинается очень крутой подъём, который тянется на протяжении сажен 150. Его надо было пройти пешком. За подъёмом потянулась ровная дорога, которая вскоре привела нас на красивую большую поляну, окружённую со всех сторон стеной высокоствольного леса. Когда-то эта поляна, известная под именем Карапырской, была обитаема, доказательством чему могут служить находящиеся на ней кучи камня и огромный курган из речных валунов. Без сомнения, здесь жили до покорения Кавказа черкесы. Этот курган пробовали раскапывать, но не нашли в нём ничего особенного. Разрыт он, впрочем, очень мало. Вся Карапырская поляна покрыта высокой травой, перемешанной с бурьяном. На ней построено несколько балаганов, в которых живут рабочие, занимающиеся сплавом брусьев по Лабе.
За поляной дорога на протяжении вёрст трёх тянется по сплошному лесу. Он состоит главным образом из елей, причём большая часть их имеет очень порядочные размеры, а многие достигают двух, даже трёх обхватов в толщину. Довольно часто попадается здесь бук, который тянется к свету за ёлками и растёт очень прямыми и высокоствольными деревьями. Многие из них на расстоянии 10—15 сажен от земли совершенно лишены ветвей. Прочие лесные породы, как, например, ясень, вяз или берест, клён, а также пихта встречаются здесь сравнительно редко.
Через два часа после нашего отъезда со стоянки мы добрались до р. Дамхурца — второго довольно большого притока Лабы с левой стороны. Это чудная, необыкновенно красивая речка. Величиною она с Закан, но течёт значительно медленнее и имеет такую чистую, прозрачную зелёно-голубого цвета воду, какую редко можно встретить даже в самых красивых горных речках. В этом отношении Дамхурц особенно напоминает мне Цеце, впадающую в Пшеху[5]. На дне его видны не только камешки, но даже все песчинки. Средняя глубина Дамхурца около аршина, но есть, конечно, места и более глубокие. Переезд через Дамхурц вброд не представляет никаких затруднений.
Ущелье Дамхурца более или менее широко и просторно. Расстояние между гребнями гор, ограничивающих его с правой и левой сторон, равняется средним числом 7—8 верстам, если считать по прямой линии. Ко дну этого ущелья подходит с обеих сторон множество крутых и глубоких коротких балок. Самое ущелье Дамхурца, а также все эти балки, покрыты густыми дремучими ельниками; исключение составляют только гребни гор, на которых растёт трава и громоздятся скалы, сопровождаемые неизбежными спутниками их — осыпями. Так как ущелье Дамхурца на значительной части своего протяжения тянется почти с юга на север, то обе стороны его одинаково освещаются солнцем и имеют одинаковую растительность. Длина этого ущелья равняется верстам 25. Вершины и гребни гор, окружающих его, не особенно круты и представляют довольно широкую зону альпийских лугов, на которых скал и осыпей сравнительно мало. На этих лугах могло бы пастись много скота, но до них почти невозможно добраться ни с какой стороны. Особенно обширные и чистые покрытые травой места находятся на северной части хребта, ограничивающего ущелье Дамхурца с правой стороны и отделяющего его от ущелья другого притока Лабы — Мамхурца. Ущелья обеих этих речек принадлежат к самым глухим и безлюдным на всём Кавказе. В них до сих пор водится много оленей, медведей и кабанов. Года два тому назад два егеря Кубанской охоты в. кн. Сергия Михаиловича убили здесь дня за четыре более десяти медведей. Зубры, однако, уже оставили эти места, и в последние годы егеря никогда не встречали следов их в долинах Дамхурца и Мамхурца. То же надо сказать про долины следующих двух притоков Б. Лабы, то есть про долины Макеры и Санчары. Зубры передвинулись из этих мест дальше к западу, в долину Уруштена и в леса верховьев Белой и её притоков. Я думал, что на горных лугах, окружающих ущелье Дамхурца, водится много серн и даже туров, но один из охотников, отправлявшихся сюда за медведями, сообщил мне, что он видел в этих местах, именно на горах между Дамхурцем и Мамхурцем, за несколько дней только четыре серны да семь туров. Это на первый взгляд очень странное явление свидетельствует о том, какими прихотливыми оказываются иногда звери в выборе места или, лучше сказать, как сложны и для нас иногда мало понятны условия, которые необходимы для их жизни в известной местности. В самом деле, в долине Умпыра, на Ятыргварте, Бамбаке, около Чёртовых ворот и на прочих горах, окружающих верховья Малой Лабы и Уруштена, где постоянно ходят и ездят люди, держится всегда очень много дичи. Я сам неоднократно видел там в один день по несколько десятков, даже до сотни серн, много туров, оленей и других зверей почти рядом с пасущимися табунами лошадей и стадами овец. То же наблюдал я и в отношении туров на Казбеке. Можно думать, что очень глубокие снега, которые выпадают не только на горах, окружающих долину Дамхурца, но и в ней самой и соседних с нею, и малое количество пригревов делают невозможным пребывание здесь зверей, вроде туров и серн, в зимнее время. В этом отношении горы хотя и более высокие, но имеющие по соседству места сравнительно низкие, тёплые и малоснежные в зимнее время гораздо более удобны для зверей. Особенно важно для них последнее условие.
По долине Дамхурца прежде проходила скотопрогонная тропа, по которой можно было проехать верхом вдоль всей долины. Она вела через восточный исток речки на южный склон Кавказского хребта, в Кутаисскую губернию. Теперь по этой тропе проезда нет вследствие бурелома, который завалил её вековыми деревьями на протяжении нескольких вёрст недалеко от места впадения Дамхурца в Лабу. Выше этого места, как мне говорили, и в настоящее время по тропе можно ехать более или менее свободно.
В долине Дамхурца растёт в полном смысле девственный дремучий лес, в котором ещё не раздавался стук топора. Чтобы хотя немного ознакомиться с долиною Дамхурца, мы проехали по ней некоторое расстояние верхом, а потом пошли пешком. Оставить здесь надолго без присмотра все свои вещи и лошадей было рискованно, — поэтому мы не могли пробраться далеко вверх по этой долнне и ограничились осмотром только нижней половины её. По своей растительности она не отличается заметно от долины Лабы. Преобладающими лесными породами и здесь надо считать ель и пихту; кроме того, довольно часто встречается осина, береза, черноольха и бук.
Выше слияния Дамхурца с Большой Лабой долина последней сильно расширяется и сохраняет такой характер на протяжении вёрст пятнадцати. Это место, известное под именем Загдана, покрыто самым лучшим на всём Кавказе лесом, который растёт не только по более или менее пологому дну долины, но и по крутым склонам, ограничивающим её с правой и левой сторон. Этот лес покрывает площадь, вероятно, более сотни квадратных вёрст, если считать все складки неровной местности. Большая часть Загдана представляет безмолвный дремучий лес, во многих местах которого также никогда не ступала нога человека. Он состоит по преимуществу из вековых елей и пихт, причём многие из них достигают неимоверной толщины. Часто встречаются деревья в три, а иногда даже в 4 или 4½ обхвата толщины (10½ арш. в окружности) при высоте аршин до 100. Большая часть этих прямых высоких гигантов на протяжении 10—15 сажен от земли совершенно лишена ветвей и напоминает не деревья, а какие-то исполинские колонны. Замечательно красивы громадные буковые деревья, также лишённые ветвей на всём протяжении за исключением верхушки. Их гладкие светло-серые стволы представляются как будто бы вылитыми из свинца. Рядом с этими деревьями, полными жизни и силы, стоят такие же великаны, уже отжившие свой век. Одни из них ещё покрыты корой, а другие уже совершенно лишились её и напоминают собою скелеты. Здесь же попадается много огромных деревьев, переломленных поперек или расщеплённых бурей. Тысячи таких гигантов лежат на земле в том виде, как свалила их буря или как упали они сами, прожив не одну сотню лет. Влажная, покрытая мягким мхом почва, которая питала их многие годы, служит им теперь могильным ложем.
Ещё сравнительно недавно, именно лет 15 тому назад, в Загдан редко проникал человек, и леса его стояли целые тысячелетия в том виде, как создала их природа. Чудный, величественный облик этой долины оставался не тронутым рукою человека. Здесь можно было скитаться целые недели, нигде не услышав людского голоса. Тогда в Загдане водилось, как везде в верховьях Лабы, много зверей и в числе их зубры. В конце семидесятых и в средине восьмидесятых годов я проезжал лишь небольшую часть этой долины и видел в ней оленей в нескольких местах, а на горах, окружающих Загдан, нам попались стада туров, серн и много медведей. Теперь уже не то: до Загдана проложена по ущелью Лабы дорога и в некоторых местах русло реки расчищено, — словом, всё приготовлено для рубки и сплава леса. Года два назад немного ниже Загдана на берегу Лабы были построены балаганы, в которых с того времени круглый год живут рабочие, и топор с той поры начал стучать в дебрях Загдана, бывших ещё недавно такими таинственными, и его великаны с грохотом, потрясающим горы, валятся теперь на землю, ломая и уродуя своих соседей. По хорошо уже пробитым тропам разъезжают полесовщики, лесопромышленники и постоянно ходят рабочие. Пройдёт ещё 2—3 десятка лет, и от чудной девственной природы Загдана останется лишь одно воспоминание!
Заметим, что леса, более или менее подобные только что описанному, встречаются в верховьях рек Пшехи, Белой, Урупа, а также Зеленчука (Иркыз) и Теберды, то есть в горах западной половины Кавказа в Майкопском и Баталпашинском отделах Кубанской области. К востоку от Эльбруса на северном склоне Кавказского хребта ничего подобного мы уже не видим. Леса не покрывают там таких значительных пространств, и, кроме того, из высокоствольных хвойных деревьев встречается в них только сосна; пихта же и ель отсутствуют совершенно. Добавлю ещё, что в верховьях Зеленчука и Теберды эти леса давно уже стали рубить, и они успели сильно поредеть. Немало дремучих пихтовых лесов находится, впрочем, на южном склоне Кавказского хребта в пределах Черноморской и Кутаисской губерний.
Проехав по Загдану вёрст восемь, мы добрались до следующего притока Большой Лабы с левой стороны — до речки Мамхурца. Перед впадением в Лабу он разбивается на несколько нешироких протоков, образуя дельту, занесённую грудами камня и песка. Здесь среди необъятной лесной глуши на маленьких более или менее освещённых солнцем каменистых полянках я совершенно неожиданно встретил немало гребенчука (Tamarix), растущего обыкновенно на сухих и открытых каменистых или песчаных местах, хорошо освещённых солнцем.
Долина Мамхурца во многих отношениях напоминает долину Дамхурца. Обе эти речки получают начало на Главном Кавказском хребте, текут почти параллельно друг другу и покрыты вековыми хвойными лесами, но ущелье Мамхурца гораздо теснее, а гребни окружающих его гор значительно круче и острее. Особенно круты и скалисты они у южной части ущелья. Здесь видны высокие обрывистые скалы, на которых лежит во многих местах снег. Небольшие снежные поля находятся и в самых верховьях реки, в особенности в верховьях главного её истока, вытекающего с юго-восточной стороны. По мере же приближения к Лабе горы, окаймляющие долину Мамхурца, постепенно понижаются, делаются менее скалистыми, и во многих местах на них выступает довольно широкий пояс горных лугов, на которых только кое-где видны небольшие скалы и осыпи. Леса в долине Мамхурца состоят главным образом из ели. В Мамхурц с правой и левой сторон впадает много речек и ручьев, но они вследствие крутизны склонов имеют очень небольшую длину. По балкам, где они текут, еловые пихтовые леса высоко поднимаются на склоны гор, ограничивающих ущелье Мамхурца. Над хвойными лесами здесь тянется ещё лента березняков, составляющая верхнюю границу лесов. Мамхурц вытекает не непосредственно из Главного хребта, но версты на четыре севернее, поэтому и длина его немного меньше, чем Дамхурца: она равняется верстам 22.
Часа в два дня мы добрались до следующего, довольно большого притока Лабы — до речки Макеры, но дальше ехать уже не могли по следующей причине. Выше слияния упомянутых двух речек нам надо было вброд переправиться через Лабу и по правому берегу проехать несколько верст; но, как я уже говорил, в прошлую ночь, когда нас помочил небольшой дождь, в горах прошёл сильнейший ливень, вследствие которого вода в Лабе начала сильно прибывать. Ещё утром, как только мы встали, я невольно обратил внимание на то, что она из чистой, прозрачной, зеленовато-голубой превратилась в мутную, жёлто-серую, и вскоре после этого уровень её начал быстро повышаться. К полудню вода поднялась выше обыкновенного аршина на полтора, если не более. О переезде через речку при таких условиях нельзя было, конечно, и думать. Таким образом, нам надо было остановиться и ждать до тех пор, пока вода спадёт. В углу, составленном пересечением Лабы и Макеры, находится возвышенный уступ или, правильнее, мыс, с которого открывается очень хороший вид на долины обеих рек. На плоской вершине этого мыса раскинулась большая поляна, покрытая свежей зелёной травой. Эта поляна ограничена с одной стороны Лабой, с другой — ущельем Макеры и с третьей — высокой горой. Вершина последней оголена, а склоны покрыты лиственным лесом, по которому от низа до верха тянутся более или менее широкими полосами густые ельники. Они своим тёмно-синим цветом очень резко выделяются на светло-зелёном фоне лиственного леса и придают всей горе замечательно красивый и оригинальный вид. Сама полянка также окружена соснами и елями, причём некоторые из них растут и на средине её. Лучшего, чем эта поляна, места для стоянки трудно было отыскать, и мы, конечно, не замедлили воспользоваться им. Через несколько минут после нашего приезда посредине поляны, на высоте около 5000 ф. над уровнем моря уже стояла моя палатка, и мы суетились около неё, разбирая наши вещи. В одном только отношении, как мы увидим вскоре, эта стоянка оказалась неудобной.
Ущелье Макеры имеет в длину вёрст 25, если не более, и превосходит в этом отношении ущелье Мамхурца. Тянется оно в юго-юго-западном направлении, но в самых верховьях речки круто поворачивает на запад, и потому истоки Макеры почти сходятся с истоками Дамхурца, отделяясь от них лишь узким гребнем. Ущелье Макеры узко, скалисто и окаймляется очень высокими горами. Даже в 3—4 верстах от того места, где Макера впадает в Лабу, эти горы так высоки, что на них в течение всего лета лежат во многих местах полосы и пятна снега. Почти все горы, окружающие Макеру, покрыты хвойными лесами. Верстах в трёх от нижнего конца ущелья этой речки к нему с правой стороны подходит короткая, но глубокая и скалистая балка. Между нею и ущельем Макеры поднимается очень высокая гора, вершина которой состоит из крутых, обрывистых скаль; непосредственно под ними тянутся осыпи, покрытые лентами и пятнами снега, а ещё ниже большая часть склонов этой горы поросла густым, но невысоким берёзовым лесом, в котором отдельными полосами и островами растут пихты. Густые хвойные леса покрывают всё пространство, доступное для глаза, по долине Б. Лабы и притока её Пхиа. С нашей стоянки хорошо были видны и горы, которые тянутся по правую сторону долины Загдана. Большая часть их склонов также покрыта лесами. Над ними располагается широкая полоса альпийских лугов, а ещё выше громоздятся высокие остроконечные зубчатые скалы, разрисованные полосами и пятнами снега. Эти горы отделяют долину Лабы от истоков Урупа и Кяфара. Поляна, на которой мы расположились, была покрыта, как уже я говорил, свежей зелёной травой и представляла пышный луг, по которому было рассыпано множество различных цветов, свойственных по-преимуществу нижнему поясу альпийских лугов. Прежде всего бросаются здесь в глаза крупные розовые Betonica grandiflora, малинового цвета клевер, гвоздики, Rhinanthus major, Linaria vulgaris, Geranium pratense, Galium, Gratiola officinalis, белоголовник (Leucanthemum vulgare) и так далее.
В одном отношении наша стоянка оказалась, как уже было замечено, крайне неудобной. Крошечная, едва заметная невооружённым глазом, но очень больно кусающаяся мошка водится на ней в несметном количестве и причиняет, в особенности ночью, не только страшное беспокойство, но даже настоящее мучение. Она так мелка, что может всюду забираться, и потому защитить себя от неё нет почти никакой возможности. Я пробовал плотно закутываться вместе с головой в бурку; этим удавалось до известной степени оградить себя от мошки, но тогда приходилось дышать спертым воздухом и задыхаться от жары. Особенно беспокоила нас мошка утром и вечером, днём же она пряталась в траву, в особенности, когда ярко светило солнце.
В первый день нашего пребывания на этой поляне вода в Лабе нисколько не убывала. Незаметна была убыль её и к утру следующего дня. Очевидно, дожди и в это время продолжали идти где-нибудь в верховьях Лабы или её притоков. Таким образом, нам предстояло прождать на этом месте, вероятно, ещё не менее суток. Особенно смущала меня ночь, в течение которой мы должны были перенести немало мучений в борьбе с нашим несносным микроскопическим врагом. На второй день с самого утра было пасмурно и в течение дня несколько раз принимался идти мелкий дождь. Я с удовольствием отправился бы полазить по соседним горам и поохотиться за кабанами и медведями, на что имел разрешение, но трава, кусты и ветви деревьев целый день были покрыты водой и, кроме того, с минуты на минуту можно было ожидать сильного дождя; наконец, и густой туман в течение всего дня скрывал большую часть гор, переползая с одного гребня на другой. При таких условиях отправиться куда-нибудь более или менее далеко не представлялось заманчивым; но, чтобы не терять времени напрасно, я обошёл поляну и растущий вокруг неё лес, два раза сходил на Лабу и Макеру, собрал кое-какие растения и занимался наблюдениями над птицами. Интересной находкой для меня было присутствие на этой поляне довольно порядочного количества клестов (Loxia curvirostra L.), которых я за все свои странствования по Кавказу встречал только в ущелье М. Лабы, именно на Умпыре[6]. На поляне вокруг нашей стоянки клесты носились утром и вечером большими стаями, перелетали с сосны на сосну и вылущивали шишки, причём всё это сопровождалось, по обыкновению, неумолкаемым криком. В средине дня их почти не было видно: в это время они отдыхали в лесу. Клестов встречал я и выше этого места в долине Загдана, именно на поляне при впадении р. Пхии в Лабу. Около нашей стоянки мне удалось ещё раз наблюдать тягу вальдшнепов. Вечером я видел одного вальдшнепа, который перелетел через поляну, издавая характерный для тяги крик, а 1 июля на рассвете слышал голос нескольких вальдшнепов. Замечу, что двух вальдшнепов я вспугнул сутки тому назад, проезжая по долине Загдана между устьями Закана и Дамхурца, а раньше видел их неоднократно в летнее время в долине М. Лабы и в верховьях Урупа. Следовательно, в этой части Кавказа летом вальдшнепы не редкость и здесь они, конечно, выводятся; доказательством этому, как я уже говорил, служит существование тяги. На этой же поляне, а в особенности в окружающем её хвойном лесу я видел довольно много дроздов-деряб (Turdus viscivorus L.), не менее десятка певчих дроздов (Turdus musicus L.), которые также здесь выводятся. В тех же местах я встречал, хотя и в меньшем количестве, чёрных дроздов (Merula vulgaris Gray), снегирей, крапивников и соек (Garrulus Krinickii Bogd.). Чёрные дрозды по долине Б. Лабы распространяются очень высоко. Я видел их выше Загдана, верстах в 10—12 от истоков реки. Сойки как в самом лесу по Загдану, так и на полянах попадаются довольно часто. Пеночки (вероятно, Phylloscopus sindianus Brooks.) в здешних лесах встречаются тоже очень часто и их довольно громкий голос приходится слышать почти постоянно. В наиболее глухих местах леса только один он и нарушает царствующую там тишину. На поляне около Макеры, а также при впадении р. Пхии в Лабу я видел несколько раз крапивников, чёрных стрижей (Cypselus apus L.), которые, вероятно, гнездятся на скалах, окружающих это ущелье, встречал луговых чеканов (Pratincola rubetra L.), а из хищных нескольких краснохвостых сарычей (Buteo Menetriesi Bogd.), чёрных грифов (Vultur monachus L.) и грязного сипа (Neophron percnopterus L.). Дятлов в Загдане мне попадалось мало. Шагах в 500 от нашей палатки мы наткнулись очень близко на медведицу с медвежатами, но она почуяла нас и быстро скрылась в бурьяне и кустах. Хотя по ней и был сделан выстрел, но, очевидно, безвредный для неё. Около поляны я видел в нескольких местах свиные покопы, а на тропах волчьи следы. По словам одного из ветеринарных стражников, волки в Загдане встречаются довольно часто и любят ходить по дорогам, которые служат для прогона скота. Один след крупного волка, как я сам заметил, тянулся по грязной дороге на протяжении вёрст пяти. Весною в Загдане, недалеко от Пхии, был убит волк, когда он гнался за ланью. Другой волк, убитый здесь же на тропе в мае, имел, судя по шкуре, очень порядочные размеры и настоящую зимнюю шерсть, ещё не начавшую выпадать. По цвету её этот волк нисколько не отличался от волков, водящихся на равнинах[7]. Медведи и дикие свиньи попадаются здесь тоже часто. Недалеко от этого места в прошлом году раненый медведь напал на стрелявшего в него черкеса — ветеринарного стражника и нанёс ему множество (мне говорили, до сорока) ран. Раны оказались, однако, не особенно серьёзными, и стражник, проболев месяца два, выздоровел, но долго ещё не мог владеть надлежащим образом рукой и ногой. Шкуры медведей, убитых стражниками, я видел на ветеринарном посту при впадении р. Пхии в Лабу. Одна из этих шкур отличалась очень большой величиной (3¼ аршина в длину) и имела длинную, но довольно редкую светло-серую шерсть. Свиньи держатся здесь как внизу, на дне ущелья, так и у верхней границы лесов, даже на альпийских лугах, где иногда пасутся почти рядом со стадами баранов и коз, принадлежащих горцам. Последние как магометане свиней не трогают, особенно в тех местах, где мясо их сбыть невозможно. В ущелье Макеры я видел также следы диких коз или косуль и был отчасти удивлён, встретив их так высоко и притом в этих сплошных дремучих вековых лесах; но егеря Кубанской охоты и стражники говорили мне, что дикие козы попадаются даже и выше этих мест, например, в лесах по долине Пхии[8]. На горах, окаймляющих долину Загдана и ущелье Макеры, водятся также серны и туры (Сарга Sewerzowi Menzb.), но в количестве сравнительно небольшом. В отношении гор, возвышающихся по правую сторону долины Лабы, это объясняется тем, что здесь пасётся очень много рогатого скота и лошадей, принадлежащих карачаевцам, абазинцам и абхазцам. Из рыб в этих местах водится только речная форель, встречающаяся, однако, в очень большом количестве во всех здешних речках. Где бы мы ни останавливались, моим проводникам всегда удавалось поймать несколько десятков форелей; на посту около Пхии два ветеринарных стражника за 2—3 часа при мне поймали 60 штук их, а за день перед этим в несколько часов 150 штук!
К концу второго дня вода в Лабе начала заметно спадать. Мы были уверены, что, если только ночью не случится в горах дождя, она понизится очень сильно и нам без труда можно будет перебраться на правый берег реки. С надеждою на это мы улеглись спать, но ночью снова преследовала нас мошка, хотя значительно меньше, чем накануне. Причиною этому была, вероятно, более холодная ночь, предвещавшая хорошую погоду. Наступившее за нею утро было, действительно, чудное — ясное и безоблачное; солнце своими яркими, блестящими лучами облило все леса, горные луга, скалы и вечные снега. Всё это светилось и искрилось, как в огне; ярко сияла и блестела всеми цветами спектра каждая капелька росы. Когда я отправился на реку, то увидел, что вода в ней заметно очистилась и сильно убыла. Часов в 8 утра, после того, как роса немного спала, мы выступили со своей стоянки, тотчас же перебрались через Макеру, но должны были проехать ещё версты три по левому берегу Лабы. Лес и здесь состоит главным образом из елей с примесью пихты и бука, но в нём растет много и осины. Последняя часто образует очень чистые, сплошные насаждения, занимающие, однако, небольшие сравнительно пространства.
Проехав с полчаса, мы добрались до брода через Лабу. Она здесь разбивается на два больших протока, из которых первый оказался совсем мелким, а второй значительно глубже. Недалеко от этого брода, почти при впадении р. Пхии в Лабу находится большая поляна, окружённая со всех сторон сплошным лесом. На ней расположен ветеринарный пост № 7, удалённый всего лишь на несколько десятков шагов от р. Пхии, которая имеет здесь аршин 10—12 в ширину. Длина Пхии равняется верстам 15. Она течёт по широкой, просторной долине, окружённой более или менее пологими склонами. Они покрыты сплошным хвойным лесом, который, подобно растущему по Загдану, принадлежит к лучшим не только в этой местности, но и на всём Кавказе. Особенно много леса находится на левой стороне долины Пхии. На поляне вблизи поста я встретил из травянистых растений мяту (Mentha silvestris), Betonica grandiflora, Lysimachia vulgaris, Spiraea Filipendula, Sp. Aruncus (Ar. silvester Kostel.), два вида Linum, Astrantia major, Scabiosa ochroleuca, обыкновенную крапиву (Urtica dioica), несколько видов Orchis, землянику и так далее. Здесь же растёт и дикая рожь (Secale montanum Grass.) и многие другие злаки, ситники и осоки. Эти же травы попадаются и на прочих полянах, которые находятся в долине Загдан выше впадения р. Пхии в Лабу.
Леса, растущие вокруг полян, заметно отличаются от тех, которые образуют сплошные насаждения. Они представляют гораздо большее разнообразие и богатство форм, и, кроме того, в состав их входит гораздо большее количество лиственных пород. К ним принадлежат вяз (Ulmus campestris), бук, остролистный клён (Acer platanoides), обыкновенный клён (Acer campestre), ясень (Praxinus excelsior), осина (Populus tremula), ольха (Alnus incana), черноольха (A. glutinosa), черёмуха, которая образует здесь деревца, достигающие в диаметре до ¼ аршина и высоты сажен четырёх, верба и так далее. Дуб, насаждения которого в предгорьях и нижнем поясе гор занимают такое видное место, здесь совершенно не растёт. Из кустарников в этих местах встречается орешник (Corylus Avellana), смородина с красными плодами, жимолость (Lonicera Caprifolium и L. Xylosteum). Между лиственными деревьями растут здесь ели и пихты. Последние, начиная с устьев Макеры, всюду в верховьях Б. Лабы встречаются очень часто. Надо ещё заметить, что от устьев Дамхурца до Пхии, на протяжении вёрст 30, долина Лабы тянется в юго-восточном направлении, поэтому правая сторона её значительно сильнее освещается солнцем, чем левая, и в отношении растительности заметно отличается от неё. Сильно преобладающими лесными породами и здесь являются ель и пихта, но, кроме того, много растёт лиственных деревьев. Между ними попадается и липа. Что касается сосны, то она внутри леса не встречается вовсе, а только по полянам или на скалах более или менее высоко над дном долины. Во многих местах здесь между сплошными еловыми и пихтовыми насаждениями тянутся полосы исключительно лиственного леса, который внизу, на дне ущелья, состоит часто из одной только осины, а выше из бука и берёзы. Огромных размеров достигают в этих лесах ели и пихты. Недалеко от поста, на поляне, где деревья растут всегда не так высоко, как внутри леса, я определил высоту двух пихт, причём она оказалась равной 80 аршинам. Можно быть вполне уверенным, что внутри леса, в долине Загдан, многие ели и пихты достигают высоты, как я уже говорил, не менее 100 аршин. Из травянистых цветковых растений в этих лесах часто попадается Paris quadrifolia, а из споровых Struthiopteris germanica, Polystichum Filix Mas, Equisetum hiemale, Eq. ramosum и очень много лишайников — Usnea barbata, которые длинными серно-зелеными пасмами свешиваются со стволов и ветвей всех деревьев. Рододендронов внутри леса здесь нет вовсе, а растут они только у верхней границы его.
Выше поста № 7 мы должны были снова перебраться на левый берег Лабы. Она течёт очень быстро и, кроме того, около брода прорывается через громадную массу нанесённого ею леса. Ветвистые и мохнатые ели и пихты нагромождены здесь друг на друга, причём некоторые из них лежат в воде, другие держатся на поверхности её, а третьи висят в воздухе. Брод находился выше этого места саженях в 10—15. Переезд через реку в этом месте был небезопасен, так как лошадь, случайно снесённая водою, должна была попасть на эту груду карч и почти наверное быть втянутой под них быстрым течением. Особенно боялись мы за лошадь моего главного проводника: ей перед нашей поездкой в горы было сделано кровопускание и притом такое обильное, что оно сильно ослабило животное. При этих условиях лошади было ещё труднее бороться с быстрым течением. Опасаясь, что мы не попали на настоящий брод, я послал одного из своих спутников на пост за стражником, чтобы просить его указать нам место, где надо переправляться через реку. Брод оказался именно там, где мы предполагали, и наш переезд через реку совершился благополучно, хотя и с некоторым страхом.
Через два часа мы поравнялись с тем местом, где следующий довольно большой приток с левой стороны, именно р. Санчара, впадает в Лабу. Здесь река ещё круче поворачивает к востоку, причём правая сторона её долины обращается почти на юг и потому сильно согревается лучами солнца. В этой части долины мы встретили многие породы деревьев и кустарников, которые несколько странно видеть на такой значительной высоте. К ним принадлежат Acer platanoides, калина (Viburnum Opulus), Lonicera Caprifolium, хмель, малина и так далее; но рядом с ними растут и представители холодных и высоких мест, как, например, рябина и берёза. В общем, однако, и здесь сильно преобладают хвойные породы. Что касается собственно ущелья Санчары, то оно очень тесно, грандиозно и по своей красоте превосходит ущелье Макеры, Дамхурца и других притоков Большой Лабы. Склоны гор, окаймляющих его, очень круты, но тем не менее на всём протяжении, за исключением самых верхних частей, покрыты прекрасным высокоствольным хвойным лесом. При входе в ущелье Санчары с правой стороны реки поднимается в виде правильного конуса очень красивая гора, сплошь покрытая крупными пихтами. Если смотреть издали, то остроконечные верхушки их, проектируясь на чистом небе, представляют как будто бы густую щетку. Несколько дальше со дна ущелья поднимается другая гора, похожая по форме на первую, но гораздо более высокая и с острой, как пика, скалистой вершиной. По этой причине кажется, что гора возвышается самостоятельно со дна ущелья и делит его на две части; на самом деле она представляет конец того кряжа, который отделяет ущелье Санчары от ущелья её притока с правой стороны.
Недалеко от ущелья р. Санчары мы снова должны были переехать на правый берег Большой Лабы и продолжать по нему путь почти до самых истоков реки. Здесь Лаба течёт уже почти с юга на север и потому в отношении растительности правая и левая стороны её долины почти не отличаются друг от друга. В нескольких верстах от того места, где сливаются обе только что упомянутые речки, мы встретили очень замечательное место: недели за две до нашего проезда во время сильных дождей здесь обрушилась на дно ущелья целая гора. Она засыпала дорогу и запрудила Лабу, вследствие чего последняя образовала в этом месте глубокое озеро длиною версты в полторы и шириною сажен в 150. Оно наполнилось чистой, прозрачной голубой водой и со всех сторон было окружено пихтовым лесом. Огромные ещё зелёные пихты и берёзы торчали над поверхностью озера, причём некоторые из них до половины высоты были погружены в воду. Озеро это замечательно красиво и очень своеобразно. В него, говорят, набралось из Лабы и её притоков очень много форели. Трудно сказать, сколько времени просуществует оно и какая вообще его дальнейшая судьба.
Проливные дожди, которые продолжались и после описанной катастрофы, сильно размывали обрушившийся и ничем не скреплённый щебень, песок и мелкие обломки кремнистых горных пород и сносили огромную массу их в самую нижнюю часть ущелья. Этому переносу способствовала и необыкновенная крутизна склонов ущелья, доходящая местами до 45—50°. Груды светло-серого щебня и камня, перемешанных с грязью, покрыли толстым слоем поверхность не менее квадратной версты. Здесь же валялось много крупных обломков скал и всё это представляло невообразимый хаос, своим видом напоминающий или сели (овражные выносы), или застывшие потоки лавы. Во многих местах из этих груд камнями щебня торчали изломанные, изуродованные деревья и кусты.
Все эти груды находились ещё в очень неустойчивом состоянии и были сильно пропитаны водой. В некоторых местах они представляли совсем зыбкую массу, которая только на поверхности подсохла и как будто бы затвердела, но по ней нельзя было пройти даже пешком, так как легко было провалиться по пояс, если не больше, и увязнуть. Ещё гораздо труднее и опаснее было провести через неё лошадей. Мы довольно долго испытывали твердость её в разных направлениях и только после этого решили отправиться вместе с лошадьми, придерживаясь более высоких грив, с которых вода успела уже сойти, и мест, где были нагромождены более крупные щебень и камни. Несмотря на эти предосторожности, мы едва не утопили одну из наших лошадей, которая сразу погрузилась в смесь щебня и воды до половины туловища.
Верстах в 10 от самых истоков Большой Лабы в долине её начинают попадаться древние моренные отложения. Почти все они представляют крутые валы, идущие поперёк ущелья, и потому должны рассматриваться, как конечные морены бывшего здесь в ледниковый период огромного ледника. В тех местах, где эти валы осыпаются или прорезываются речками, моренный характер их обнаруживается вполне ясно. На одной поляне, верстах в 10 от истоков реки, находится несколько таких гряд, занимающих довольно значительное пространство и лежащих одна за другой; за ними следует перерыв версты в две, а ещё дальше, вверх по долине реки снова тянутся такие же гряды. В некоторых местах они запруживают воду и между ними образуются болотца. Среди этих морен лежат два огромные камня, имеющие объём в несколько кубических сажен каждый. Хотя на них не заметно ни шлифовки, ни царапин, но и их, по всей вероятности, надо признать эрратическими валунами. Тропа к верховьям Лабы и на перевал Цагеркер проходит через все только что упомянутые морены и вследствие этого так плоха, как нигде в долине Лабы. Вблизи этих морен мы вспугнули огромного дикого кабана, который лежал в высоком бурьяне. Он бросился бежать в ближайший лес и скрылся, к сожалению, так быстро, что мы не успели по нему выстрелить. Выше морен, в лесу, вблизи тропинки я поймал гадюку. Спина у неё была чёрно-бурого, даже почти чёрного цвета без той характерно чёрной зигзагообразной полосы, которая всегда бывает заметна у обыкновенной гадюки; брюхо же было покрыто чешуями тёмного, синевато-стального цвета с белыми оторочками на задней стороне каждой чешуйки и белыми пятнами. Позади глаза тянулось вдоль головы и шеи совершенно чёрное пятно длиною почти в дюйм. Длина этой гадюки равнялась 14 дюймам.
В расстоянии около часа пути от древних морен Лаба разделяется на два истока. По берегу восточного идёт тропа на перевал Цагеркер, а западного — на Санчара-оху. По дороге к Цагеркеру и верстах в трёх выше раздвоения Лабы находится последний ветеринарный пост в верховьях этой реки. Он расположен на правом берегу Лабы на дне глубокого ущелья, все склоны которого покрыты лесом. Пост со всех сторон окружён высокими горами. На нём очень прохладно (в 5 часов утра 8 июля термометр показывал только +10 °C); утром небо почти всегда бывает затянуто облаками, которые позднее в большинстве случаев расходятся. Дожди идут здесь, как сообщали мне стражники, не так часто, как в других частях гор западного Кавказа. Вода в Лабе здесь очень холодна. В 5 часов утра температура её равнялась 6 °C; кроме того, она очень чиста, прозрачна и имеет чудный голубой цвет. Несмотря на необыкновенно быстрое течение, в Лабе и здесь водится очень много форели. Пост окружён почти со всех сторон пихтами. Довольно много растёт рядом с ними берёзы, бука и ильма; малина и брусника также растут около поста, кавказская черника (Vaccinium Arctostaphylos) встречается в изобилии как выше него, так и ниже, начиная от устьев Пхии. Здесь же много чёрной и красной смородины; последняя, впрочем, встречается значительно чаще, чем первая. Крыжовник с мелкими неприятными на вкус плодами встречается редко и растёт по скалистым местам. Около поста, особенно рано утром, поёт очень много пеночек, здесь же часто можно видеть чёрных стрижей (Cypselus apus L.) и снегирей. Странно, что белозобых дроздов я не встречал вовсе ни около поста, ни по дороге от него к перевалу. Живущие на посту стражники сообщали мне, что в начале лета, когда они только пришли сюда, им неоднократно попадались на глаза туры, но позднее, с приходом абхазцев и карачаевцев с их стадами, туры перекочевали с этих мест. Часто видели здесь стражники и медведей.
Пост состоит из небольшого домика для ветеринарного врача и просторного барака, в котором помещаются стражники. На пост мы приехали перед самым вечером, переночевали здесь и на следующее утро отправились на перевал Цагеркер, который отстоит от поста всего лишь на семь или восемь вёрст. На протяжении первой четверти пути тропинка идёт вдоль берега Лабы, переходит через несколько притоков её, медленно и постепенно поднимаясь всё выше и выше; дальше же на протяжении вёрст двух тянется крутой подъём по местности, покрытой берёзовым лесом. Эту часть пути мы, жалея наших лошадей, прошли пешком. Ещё дальше средней крутизны подъём тянулся почти до самого перевала по широкой лощине, покрытой альпийскими лугами, на которых кое-где растут берёзки, вербы, пихты, ели, рябина, горный клён (Acer Trautvetteri), корявый низкорослый бук и рядом с ними кавказская черника, рододендроны и брусника. Берёза распространяется здесь выше других древесных пород и не доходит до перевала только версты на полторы, останавливаясь ниже него приблизительно футов на 400. Что касается рододендронов, именно Rhod. caucasicum, то он поднимается до самого перевала и на нём, вправо от дороги, образует густые заросли, которые покрывают значительное пространство[9]. Из травянистых растений по дороге к перевалу больше всего обращает на себя внимание чудный светло-голубой водосбор (Aquilegia olympica), чемерица (Veratrum album), Polygonum Bistorta, синие крупноцветные акониты, Betonica grandiflora и так далее. Эти растения, однако, не доходят до самого перевала и заменяются другими. Из горных пород около Цагеркера и по дороге к нему мы встретили гранит, гнейс, кварциты и вообще кварцевые породы. Аспидного сланца, который на Главном Кавказском хребте распространён так сильно, здесь нет вовсе.
Перевал Цагеркер, если смотреть на него с севера, представляет красивую пологую седловину в Главном Кавказском хребте, имеющую вид довольно правильной дуги. По обеим сторонам его возвышаются горы, вершины которых состоят из скал, а склоны покрыты травой, рододендронами, осыпями и кое-где снегом. Всё это очень красиво перемешано между собою. С восточной стороны у самого перевала стоит, как страж, высокая, крутая, но закруглённая наверху гора, почти всё основание которой покрыто снегом. На самом перевале находится четырёхугольной формы озерцо шагов в 200 длиною и шагов в 150 шириною. Оно неглубоко и наполнено чистой водой тёмно-зелёного цвета. Ближайшие к перевалу места покрыты зелёной травой, среди которой цветут незабудки, роговик (Cerastium), ромашка, конский щавель, Alchemilla argentea, Plantago и так далее. На тропе, ведущей к Цагеркеру, в начале июля снега совсем не было, но по сторонам тропы он лежал во многих местах, не образуя, однако, сколько-нибудь значительных снежных полей. Особенно красиво испещрены им горы вправо от перевала, в истоках р. Грибзы, принадлежащей уже южному склону. Здесь в одной котловине находится порядочной величины снежное поле вроде небольшого фирн-глетчера. Всё оно покрыто снегом, выпавшим, вероятно, в весенние месяцы, а под ним виднеется зеленоватый лёд и заметны во многих местах трещины, напоминающие ледниковые.
До Цагеркера мы ехали почти 2½ часа. Он находится, по моему приблизительному определению, на высоте около 7400 футов над уровнем моря. Лет 15 тому назад высота его была определена Н. И. Кузнецовым, в настоящее время профессором Юрьевского университета, и найдена равной 1362,2 саж. или 9535,4 ф.[10], но я уверен, что в это определение вкралась ошибка и что Цагеркер находится на значительно меньшей высоте, хотя, может быть, и превышающей ту, которая найдена мною.
Цагеркер во всех отношениях похож на соседние с ним перевалы Аишхо и Псеашхо, ведущие с верховьев Малой Лабы на Мзымту[11]. Он, как уже мы видели, сравнительно невысок и в летние месяцы вполне доступен; кроме того, по дороге к нему нет ни пропастей, ни особенно опасных мест. На нём мало встречается даже крутых спусков и подъёмов, где трудно ехать верхом и надо слезать с лошади. Если бы не переправы через такую большую и быструю реку, как Лаба, то дорога к перевалу в летнее время могла бы считаться вполне безопасной. Горы, находящиеся около самого перевала, также лишены опасных крутых скал и больших глетчерных или снежных нолей, которые могли бы угрожать лавинами или обвалами. Вообще они имеют более или менее мягкий характер.
В нескольких верстах, влево от перевала, виден на высоких горах глетчер довольно значительных размеров. Он простирается в длину, вероятно, не менее, как версты на две, и на всём протяжении, за исключением самой нижней части, где свешивается с крутых скал, очень полог. Нижняя половина его окаймляется довольно порядочными моренами. Глубоко в долину он не спускается и потому не может быть причислен к глетчерам первого разряда.
Недалеко от этого ледника находится ещё один, который лежит по другую сторону гребня, проходящего над первым ледником. Он окружён почти со всех сторон высокими остроконечными чёрными скалами, на которых лежат большие и очень крутые снежные поля. В верхней части он, подобно первому, поло́г, очень чист и имеет значительную ширину, в средней — пересекается рядом трещин, но всё ещё остаётся более или менее пологим, а в нижней спускается с крутой скалы и на ней оканчивается. Вся длина этого глетчера равняется приблизительно 1½ верстам. Из него вытекает речка, которая немного выше поста впадает в Лабу. Ещё один маленький ледник находится в верховьях речки, впадающей в Лабу ниже поста. Таким образом, в самых верховьях Б. Лабы находится не менее трёх глетчеров и все они располагаются в истоках речек, впадающих в Лабу с правой стороны. Они удалены от перевала на несколько вёрст и лежат значительно выше него.
Воздух на перевале свеж и прозрачен. Температура его в 11 часов дня равнялась только 12½ °C. Из птиц около перевала мы видели много альпийских завирушек (Accentor alpinus Gm.) и нескольких чёрных грифов. Первые весело прыгали как по альпийским лугам, так и по скалам и осыпям, а последние плавно носились в воздухе, описывая широкие круги. Замечательно, что в этих местах я не встретил ни одной клушицы (Fregilus graculus L.), ни одной альпийской галки (Pyrrhocorax alpinus Vieill.). Несомненно, однако, что эти птицы водятся здесь, как и везде в Кавказских горах. В лесу недалеко от перевала я поймал ещё одну такую же гадюку, как и по дороге к посту. Эта гадюка оказалась чёрной разновидностью обыкновенной гадюки (Vipera berus L.), которая попадается здесь, как и в верховьях Малой Лабы, вместе с степной гадюкой (Vipera Renardi Christ.). Спина у этого экземпляра была однообразного чёрно-бурого цвета без всяких признаков чёрной зубчатой полосы, но позади головы, за расширением, где лежат ядоотделительные железы, находились небольшие желтовато-белые пятна. Нижняя сторона имела такой же цвет, как у пойманного мною раньше экземпляра.
Ещё одна гадюка с очень светлым, желтовато-белым основным цветом и чёрными, как уголь, пятнами на спине и на боках туловища была поймана мною на возвратном пути недалеко от поста. Она оказалась во всех отношениях сходной с теми гадюками, который два года тому назад были найдены мною в верховьях М. Лабы и отнесены к виду Vipera xantina Gray. Спешу признаться в своей ошибке, в которую я был введён одним экземпляром, имевшим голову, покрытую с верхней стороны чешуйками и очень мелкими щитками. Последние были приняты мною за чешуйки, которыми бывает, как известно, покрыта вся верхняя сторона головы V. xantina. Кроме того, у некоторых из найденных мною в упомянутой местности экземпляров оказались между глазным яблоком и верхнечелюстными щитками два ряда мелких щитков — особенность, также свойственная V. xantina и сравнительно редко наблюдающаяся у обыкновенных гадюк[12].
Едва ли следует говорить о том, что с перевала открываются во всех направлениях необыкновенно красивые виды. Дремучие леса, зелёные альпийские луга, чёрные скалы, голубые глетчеры и блестящие, как серебро, вечные снега, — всё это соединилось здесь и представляет чудное сочетание цветов и форм. Отсюда видна значительная часть верховьев Бзыби и её необыкновенно красивое и лесистое ущелье. Многие места его скрывались, однако, за ближайшими к перевалу высокими горами.
На перевале, на рубеже двух частей света, мы пробыли более часа. Я в это время любовался чудными картинами как ближайших к перевалу мест, так и далёких гор, собрал несколько растений и минералов, осмотрел окружающие перевал места и вскипятил воду в сосуде гипсометрического термометра. После этого я начал спускаться вниз, в ущелье Бзыби, чтобы познакомиться с местностью по другую сторону Цагеркера.
Тропа, ведущая с перевала на южный склон, в Кутаисскую губернию, спускается сначала в ущелье Грибзы — одного из небольших и очень коротких притоков Бзыби с правой стороны, а затем уже входит в ущелье самой Бзыби. Грибза вытекает из-под перевала двумя более значительными истоками — западным и восточным. Они текут с очень крутых гор по направлениям почти противоположным друг другу и сливаются против перевала, но верстах в четырёх ниже него. Течение их очень быстрое; питаются они родниками, а также небольшими снежными полями и сугробами снега, который лежит здесь в балках и котловинах в продолжение большей части года. К концу лета его остается, однако, очень мало. Оба истока Грибзы текут вначале в более иди менее широких балках с пологими боками, но после слияния друг с другом они зарываются в узкую глубокую расселину, обставленную отвесными стенами. В такой расселине Грибза течёт до самого впадения в Бзыбь. Течение её очень быстрое.
Около Цагеркера и вообще в истоках Грибзы Главный Кавказский хребет образует глубокую седловину и потому не может отличаться очень значительной высотою, но к западу и востоку от верховьев Грибзы он поднимается гораздо выше. Особенно высок для этой части Кавказа Главный хребет в нескольких верстах к востоку от перевала, где от него отделяется отрог, разграничивающий истоки В. Лабы и В. Зеленчука. Это высокое место известно у здешних кочевников под именем Аркасары. На Аркасаре много альпийских лугов, высоких скал и есть несколько ледников; к числу их принадлежат и те три, о которых было уже сказано мною. Вблизи Аркасары возвышаются, как известно, в Главном хребте Псырс и Псыш, из которых первый имеет 12425 ф. высоты и превосходит, следовательно, своей высотой все горы этой части Кавказа.
В истоках Грибзы склоны Главного Кавказского хребта покрыты по-преимуществу альпийскими лугами, прорезанными множеством балок, по которым текут быстрые горные ручьи. Не особенно высокие зубчатые скалы поднимаются над альпийскими лугами, а ниже этих последних расстилается целое море лесов, которые покрывают горы, постепенно понижающиеся по мере удаления от Главного Кавказского хребта. Эти леса тянутся непрерывно до берега моря. В верховьях Грибзы около самого перевала растёт очень много рододендронов, густые заросли которых тянутся широкими полосами почти по всем склонам гор. Недалеко от перевала они заменяются березняками, а верстах в двух или трёх от него начинается уже крупный буковый лес. Многие деревья его разрослись очень пышно и имеют правильную, как будто бы, если смотреть издали, обточенную на токарном станке крону, покрытую блестящими листьями. Между этими деревьями стоят вдвое более высокие остроконечные и прямые, как стрела, пихты. Они разбросаны довольно далеко друг от друга и как своей формой, так и тёмно-зелёным цветом очень резко выделяются из прочей массы зелени. Вообще в верховьях Грибзы леса, а в особенности высокоствольные, поднимаются по склонам гор заметно выше, чем на находящихся против них местах северного склона Кавказа.
Вправо от тропы, ведущей с Цагеркера к ущелью Бзыби, находится скалистый откос, где почти на каждом шагу можно видеть следы, оставленные древними ледниками. Все выступы скал здесь обтёрты, исчерчены или отшлифованы льдом. Многие из них представляют вполне типичные «курчавые скалы» и «бараньи лбы». В настоящее время на этих местах снега очень мало и он образует только полоски и пятна; ледников в верховьях Грибзы нет вовсе.
Недалеко от перевала в Грибзу впадает с правой стороны короткая речка, а за ущельем её тянется высокий гребень, ограничивающий ущелье Бзыби с правой стороны. На востоке он начинается высоким острым выступом в том месте, где Грибза впадает в Бзыбь. Этот гребень покрыт мелким лесом, в котором находится много полян и кое-где торчат небольшие скалы. Он довольно высок и сильно мешает смотреть на долину Бзыби с перевала. На противоположной стороне ущелья Бзыби тянется ещё другой, более высокий кряж, в средней части которого поднимаются очень высокие остроконечные горы, покрытые довольно порядочным количеством снега. Это Чедымский хребет, отделяющийся от Главного у горы Капышистры. Сначала он идёт почти на юго-запад, а потом поворачивает на запад, делая, кроме того, ещё несколько второстепенных изгибов, и таким образом окружает истоки Бзыби. Он отделяет эти последние от истоков Чхалты, Амткела, Келасуры и Гумисты и потому имеет довольно важное гидрографическое значение. Кроме того, Чедымский хребет отличается значительной высотою: некоторые вершины его достигают девяти, даже десяти тысяч футов над уровнем моря (Псыква 9142 ф., Химса 10355 ф., Чедым 9319 ф.). На этом хребте вблизи вершины Химса есть и глетчеры. Большая часть склонов его покрыта сплошными лесами, но в верхнем поясе находятся и довольно обширные альпийские луга. Все воды, стекающие с западного и северного склонов Чедымского хребта, направляются в Бзыбь, долину которой они ограничивают с левой стороны на протяжении вёрст тридцати.
В заключение сделаю ещё одно коротенькое замечание, касающееся флоры верховьев Б. Лабы. Из сказанного мною раньше читатель, конечно, убедился, что растительность этой части Кавказа очень богата и разнообразна. Особенно замечательны здешние леса с их гигантскими деревьями. Но флора этой местности более или менее существенно отличается от флоры верховьев Пшехи, Белой и даже от флоры соседнего с нею ущелья М. Лабы, то есть от флоры тех мест, которые лежат к западу от верховьев Б. Лабы и имеют ещё более влажный климат. В верховьях Б. Лабы вовсе не встречается, например, самшит или кавказская пальма (Buxus sempervirens), которая растёт в изобилии по ущелью Цеце, впадающей в Пшеху, и в верховьях Курджипса, впадающего в Белую. В верховьях Б. Лабы я также нигде не видал Staphylea pinnata — кустарника, растущего в изобилии по Пшехе, Цеце, Курджипсу и даже по М. Лабе. В верховьях Б. Лабы вовсе не встречается Rhododendron ponticum, растущий в изобилии по Цеце и Курджипсу. Не видел я здесь падуба (Hex Aquifolium); нет в этой местности и папоротника-орляка (Pteris aquilina), которым зарастают почти все поляны и вообще открытые места по верхнему течению Пшехи, Курджипса и Белой. Отсутствие в верховьях Б. Лабы всех этих растений, свойственных самым влажным местностям Кавказа и Закавказья, указывает на более сухой сравнительно климат гор, окружающих истоки Б. Лабы.
Примечания
править- ↑ «Кубанская обл. в верховьях Уруштена и Белой». Зап. Кавк. отд. Имп. Русск. геогр. общ., кн. XIX. «Верховья Малой Лабы и Мзымты». Там же, кн. XXII.
- ↑ Во время Кавказской войны здесь стояла одна рота Севастопольского полка.
- ↑ Долина Умпыра подробно описана мною в статье «Верховья. М. Лабы и Мзымты». Зап.-Кавк. отд., кн. XXII, 1902.
- ↑ Вершина Псырс, как указывает г-н Подозёрский, находится в том месте, где на картах Кавказа обозначена вершина Псыш, а Псыш восточнее её.
- ↑ «Оштен и окружающие его части Кубанской области» — моя статья, помещённая в Записках Кавк. отд. Имп. Русск. геогр. общ., кн. XVI.
- ↑ «Верховья Малой Лабы и Мзымты», Зап. Кавк. отд., кн. XXII, вып. 5.
- ↑ В горах волки меньше ростом и часто имеют более рыжую окраску.
- ↑ В этом году за станицей Самурской мне пришлось убить дикого козла (Capreolus caprea Gray) на горных лугах верстах в двух от леса и на высоте около 6000 ф. С этим козлом был ещё и другой.
- ↑ По определению Н. И. Кузнецова, берёза кончается на высоте 1995,6 метра (6545 ф.) над уровнем моря; по моему же определению, на высоте около 7000 ф. На одной высоте с берёзами оканчиваются, по определению Н. И. Кузнецова, и рододендроны, но я нашёл много их и на самом перевале, на высоте приблизительно 7400 ф. Н. И. Кузнецов. Путешествие по Кубанским горам. Изв. Импер. Русск. геогр. общ., т. XXV, стр. 169.
- ↑ Н. И. Кузнецов. Путешествие по кубанским горам.
- ↑ Эти перевалы описаны мною в статье «Верховья Малой Лабы и Мзымты». Зап. Кавк. отд. Имп. Русск. геогр. общ., кн. XXII.
- ↑ Окончательное решение вопроса о том, следует ли этих гадюк признать за отдельный вид или резко обособившуюся расу, будет сделано в близком будущему.