Бурный поток (Мамин-Сибиряк)/Часть 3/II/ДО
Можетъ-быть, нигдѣ не идетъ время такъ быстро, какъ въ Петербургѣ, т.-е. идетъ быстро для людей, которые ничего не зарабатываютъ, а проживаютъ свои послѣднія крохи. Время точно существуетъ для того, чтобы напоминать, когда платить за квартиру, когда швеѣ, прачкѣ, горничной, швейцару. Проживающій крохи только удивляется, въ какую прорву плывутъ деньги, въ руки взять нечего, а между тѣмъ деньги таютъ, какъ вешній снѣгъ. Кажется, лишнихъ денегъ никуда не бросали, наконецъ позволяли себѣ только самое необходимое, даже отказывали во многомъ, и все-таки въ концѣ концовъ дефицитъ растетъ, какъ незаштопанная прорѣха. А праздники? Что можетъ быть хуже для такого проѣдающагося человѣка этихъ проклятыхъ петербургскихъ праздниковъ? Особенно солоно достаются Рождество и Пасха, когда, съ одной стороны, вся публика, какъ угорѣлая, набрасывается на праздничныя покупки, а съ другой — на эту же публику накидывается цѣлая орава голодныхъ ртовъ: проситъ на чаекъ дворникъ, проситъ кухарка, лакей, почтальонъ, пожарные, городовые, разсыльные, капельдинеры, разныя приживалки, кучера, — словомъ, нѣтъ конца-краю этому прошенію, а не дать — неудобно. Эти маленькія люди сумѣютъ насолить при случаѣ, а главное, непріятно видѣть, какъ они начинаютъ терять къ вашей особѣ всякое уваженіе.
Въ теченіе четырехъ лѣтъ, которыя прожила Калерія Ипполитовна въ номерахъ Квасовой, она испила эту чашу до дна и подъ конецъ даже при мирилась со своимъ пассивнымъ положеніемъ, но на сцену выступили новыя злобы, требовавшія новыхъ денегъ, расходовъ и хлопотъ. Иногда Калеріи Ипполитовнѣ начинало казаться, что она только вчера пріѣхала въ этотъ промятый Петербургъ, такъ эти четыре года были скомканы въ какую-то безобразную массу, точно она все время провела гдѣ-нибудь на вокзалѣ въ ожиданіи поѣзда и все оназдывала взять билетъ, или ее оттирали именно въ тотъ самый моментъ, когда она уже заносила ногу на подножку вагона. А публика пріѣзжала и уѣзжала, предоставляя Калеріи Ипполитовнѣ пріятную обязанность платить "чайки" за свое толканье среди торопливыхъ людей. Особенно ей тошно дѣлалось передъ Пасхой, когда Петербургъ принималъ самый праздничный видъ и всѣ магазины, лавки и лавчонки были запружены покупающею для праздника публикой. Кромѣ чисто-праздничныхъ покупокъ, это время совпадало съ заготовленіемъ лѣтнихъ костюмовъ, съ наймомъ дачи, съ тяжелыми воспоминаніями о томъ, что когда-то это время такъ же радовало ее, какъ теперь радуетъ всѣхъ другихъ. Въ душѣ поднималась тяжелая и тупая боль, а потомъ дѣлалось какъ-то рѣшительно все равно; это новое состояніе просто пугало Калерію Ипполитовну, и она часто думала про себя, ужъ не сходитъ ли она съ ума. Она и на себя начинала смотрѣть какъ-то издали и со стороны, какъ смотрятъ въ зеркало, когда хотятъ разсмотрѣть себя во весь ростъ. Иногда Калеріи Ипполитовнѣ дѣлалось какъ-то смѣшно, когда она перебирала въ головѣ длинный рядъ перенесенныхъ неудачъ: свои безполезныя хлопоты у вліятельныхъ покровителей, какъ князь Юклевскій, баронъ Шебекъ и Андрей Евгеньичъ, а чего-чего ни дѣлала только Калерія Ипполитовна, чтобы встать на ноги: и на бѣдныхъ жертвовала въ одинъ очень вліятельный аристократическій комитетъ, и съ кружкой ходила собирать пожертвованія въ пользу славянъ, и въ спиритическихъ сеансахъ принимала участіе, наконецъ даже втерлась въ какую-то аристократическую религіозную секту. Все это дѣлалось для того, чтобы, во что бы то ни стало, выбиться изъ своего положенія и войти въ какой-нибудь изъ хорошихъ столичныхъ кружковъ, но всѣ ея усилія оказывались напрасными: сначала дѣло шло какъ будто ничего, въ ней принимали участіе, знакомились, а въ концѣ концовъ она опять чувствовала себя чужою и лишнею и должна была стушевываться незамѣтнымъ образомъ. Если кто дѣйствительно дѣлалъ что-нибудь для нея, такъ это одинъ Доганскій, которому она платила за его услуги самого черною неблагодарностью, а между тѣмъ Доганскій совалъ Симона Деписыча и въ банки, и въ акціонерныя компаніи, и въ какія-то промышленныя предпріятія, и даже на биржу. На работу мужа въ "своей" газетѣ и на свою жизнь въ номерахъ Квасовой Калерія Ипполитовна смотрѣла, какъ на что-то временное и случайное, что только пока, между прочимъ.
Симонъ Денисычъ съ величайшею охотой брался за всякое новое мѣсто и каждый разъ непремѣнно находилъ, что именно это мѣсто точно нарочно для него создано, но проходило два-три мѣсяца, и онъ по-добру, по-здорову долженъ былъ бросать службу. Сначала Калерія Ипполитовна сердилась, дѣлала страшныя сцены, кончавшіяся мигренью, плакала, но потомъ стала относиться къ мужу съ молчаливымъ презрѣніемъ. Въ послѣдній разъ Симонъ Денисычъ потерялъ мѣсто въ какой-то компаніи рыбопромышленниковъ и явился домой съ такимъ убитымъ видомъ, что даже Калеріи Ипполитовнѣ сдѣлалось его лгалъ.
— Опять неудача? — спросила она, напрасно подыскивая, что бы сказать ему утѣшающее или ласковое.
Этотъ простой вопросъ заставилъ Симона Денисыча совсѣмъ растеряться; онъ посмотрѣлъ на жену какими-то испуганными глазами, провелъ рукой по своей лысинѣ и глухо проговорилъ:
— Старъ я сталъ, Леренька, и… и… и глупъ!
Послѣднее слово онъ выговорилъ съ величайшимъ трудомъ, точно оно засѣло у него въ горлѣ, закрылъ лицо руками и тихо всхлипнула.
— Simon, что съ тобой? Ты нездоровъ? — съ участіемъ спрашивала Калерія Ипполитовна, непріятно пораженная этою мелодраматическою сценой.
— Нѣтъ, ничего. Я я вотъ что скажу, Леренька: ничего я не понимаю въ нынѣшнихъ дѣлахъ. И люди какіе-то особенные… новые люди, однимъ словомъ. А я не могу, Леренька… нужно кланяться, поддѣлываться, торговать совѣстью, вотъ что вездѣ нужно, а я старъ и усталъ. Мнѣ очень тяжело бываетъ иногда, и я часто думаю, какъ хорошо было бы умереть.
— Что же мы будемъ дѣлать?
— Мнѣ все равно, Леренька. Уѣдемъ куда-нибудь.
— Ну, ужъ это вздоръ! Нужно только потерпѣть и не терять энергія. Андрей Евгеньичъ недавно былъ у maman и обѣщалъ…
Калерія Ипполитовна, противъ воли растроганная слезами мужа, старалась утѣшить его, какъ ребенка, и принялась повторять въ сотый разъ свои планы и предположенія, въ которые больше и сама не вѣрила. Ей просто хотѣлось успокоить бѣднаго старика, къ которому она чувствовала теперь большую нѣжность, и Симонъ Денисичъ дѣйствительно успокоился, успокоился гораздо скорѣе, чѣмъ предполагала Калерія Ипполитовна. Вышла опять жалкая дѣтская сцена, и теперь Калерію Ипполитовну душила глупая радость мужа, который принялся мечтать вслухъ разныя глупости.
— А у меня есть одинъ проектецъ, Леренька, — говорилъ онъ, бѣгая по комнатѣ маленькими шажками. — Это ужъ послѣдній… Ты только не сердись на меня, Леренька!
— Да говори, пожалуйста, безъ этихъ глупыхъ предисловій.
— Я… то-есть меня приглашаетъ къ себѣ Романъ… это только одно предположеніе, Леренька, и ты, ради Бога, не сердись. У него есть мѣсто завѣдующаго политическимъ отдѣломъ… то-есть я хочу сказать, что я окончательно желаю посвятить себя журналистикѣ. Тебѣ это можетъ показаться немножко страннымъ, но вѣдь такое время, Леренька, нужны люди…
— Что же, и отлично… Я ничего не имѣю противъ твоихъ литературныхъ работъ, только оставь меня въ покоѣ и никогда и ничего не смѣй мнѣ говорить о своей службѣ, какъ и о газетѣ Романа.
Мостовъ принялъ это милостивое разрѣшеніе за чистую монету и горячо поцѣловалъ руку жены, такъ что Калерія Ипполитовна еще разъ съ душевною болью должна была убѣдиться въ глупости своего мужа и окончательно махнула рукой. Конечно, все, что происходило въ семьѣ, всѣ эти неудачи и треволненія оставались строжайшей тайной, и Калерія Ипполитовна оставалась по наружному виду все такою же Калеріей Ипполитовной, которая держала себя всегда съ большимъ гоноромъ и относилась ко всѣмъ другимъ жильцамъ номеровъ Квасовой свысока. Она также при каждомъ удобномъ случаѣ дѣлала замѣчанія Зинаидѣ Тихоновнѣ, постоянно ссорилась со швейцаромъ Артеміемъ и считала своимъ непремѣннымъ долгомъ повторять всѣмъ и каждому, что они здѣсь только временно и не могутъ поручиться, что не уѣдутъ завтра же, если позволитъ здоровье Симона Денисыча. Свои неудачи она хоронила у себя дома и была увѣрена, что никто даже не подозрѣваетъ горькой истины, а всѣхъ меньше, конечно, жильцы номеровъ Квасовой, эти жалкіе "короли въ изгнаніи", какъ она называла ихъ про себя, повторяя опредѣленіе капитана.
Но все-таки Калеріи Ипполитовнѣ подчасъ дѣлалось ужасно грустно, именно, когда на нее наваливалось это чувство равнодушія ко всему; и вотъ въ одну изъ такихъ тяжелыхъ минутъ Калерія Ипполитовна какъ-то машинально отправилась съ визитомъ къ Зинаидѣ Тихоновнѣ. Послѣ она сама не могла понять, какъ это могло случиться, но это такъ: она, Калерія Ипполитовна, первая сдѣлала визитъ этой кронштадтской мѣщанкѣ. Зинаида Тихоновна была тоже крайне удивлена появленіемъ Калеріи Ипполитовны въ ея двухъ комнатахъ и не знала, какъ ей принять гостью.
— А я къ вамъ зашла сказать, Зинаида Тихоновна, что мы, во всякомъ случаѣ, уѣдемъ съ первымъ пароходомъ, — какимъ-то равнодушнымъ тономъ проговорила Калерія Ипполитовна, занимая на диванѣ самое парадное мѣсго:. — Мы не пропустимъ этой навигаціи, поэтому необходимо… я сочла долгомъ предупредить васъ относительно квартиры…
— Хорошо, хорошо. У меня есть на примѣтѣ одинъ господинъ, — соглашалась Зинаида Тихоновна, внимательно разсматривая свою гостью, и даже подумала про себя: "Охъ!.. должно-быть, она того… съ мухой!"
Калерія Ипполитовна дѣйствительно держала себя настолько странно, что подозрѣнія Зинаиды Тихоновны имѣли нѣкоторое основаніе. Начать съ того, что пришла она въ такое несообразное время, когда въ гости никто не ходитъ, именно сейчасъ послѣ обѣда, когда Зинаида Тихоновна любила соснутъ часокъ-другой, и притомъ просидѣла, не вставая съ мѣста, битыхъ часовъ пять. Принять гостью "по-благородному" Зинаида Тихоновна, конечно, умѣла и вся разсыпалась въ самомъ политичномъ разговорѣ: пожалѣла капитана, ядовито отозвалась о "своей газетѣ", наговорила цѣлую кучу о человѣческой неблагодарности, интригахъ и подлости.
— Ужъ не сварить ли кофейку? — предлагала хозяйка, окончательно входя въ свою роль. — Я бы живою рукой…
— Пожалуй, — равнодушно согласилась Калерія Ипполитовна.
— А кстати я вамъ и средство отъ мигрени скажу… Мнѣ одна знакомая чиновница-старушка по секрету его передала… и какое простое средство!.. Докторамъ-то хоть сколько плати, они и способа не скажутъ…
Чтобы удивить гостью вполнѣ, Зинаида Тихоновна вытащила самой необыкновенной формы старинный серебряный кофейникъ, устроенный такъ, что неопытный человѣкъ непремѣнно принялъ бы этотъ кофейникъ за какой-нибудь приборъ для опытовъ по физикѣ. Хитрая штучка, конечно, была пріобрѣтена при случаѣ, о чемъ Зинаида Тихоновна и разсказала, пока возилась съ кофейникомъ. Средство противъ мигрени оказалось очень незамысловатымъ: въ крѣпкій черный кофе опускался кружокъ свѣжаго лимона и вливалась небольшая рюмка коньяку.
— Я иногда сама лѣчусь этимъ средствомъ, — объясняла Зинаида Тихоновна, приготовляя цѣлебный напитокъ. — И отлично дѣйствуетъ: по моей комплекціи въ сонъ вгоняетъ…. Для этого случая я всегда финь-шампань держу. Да…
Калерія Ипполитовна нашла, что, дѣйствительно, средство не дурно, и обѣщала непремѣнно его попробовать при первомъ же припадкѣ мигрени.
— А вѣдь я слышу, какъ вы мучаетесь этою самою мигренью, — распиналась Зинаида Тихоновпа. — И сколько разъ хотѣла вамъ предложить, да какъ-то все не рѣшалась… Чужіе-то люди, Калерія Ипполитовна, всегда больше пожалѣютъ, чѣмъ свои. Вотъ у васъ и братецъ есть и дядюшка, а много ли вы отъ нихъ вниманія-то видите, а вотъ я всегда васъ жалѣла: все-то вы хлопочете, вездѣ-то вы сами, ну какъ тутъ мигрени не быть? А мужчины это развѣ могутъ понимать? Взять хоть вашего-то братца, Романа Ипполитыча… Конечно, онъ теперь большой человѣкъ и въ капиталѣ скоро будетъ, а вотъ настоящаго родственнаго чувства въ немъ и нѣтъ. Охъ, нехорошо что-то разсказываютъ про Романа-то Ипполитыча, сударыня, хотя, конечно, изъ зависти больше болтаютъ: очень ужъ онъ къ той-то, къ Доганской, то-есть, подверженъ, можно сказать даже, совсѣмъ въ отсутствіе ума впадаетъ. И она имъ тоже вотъ какъ крутитъ: ни настоящаго привѣту ни настоящаго отказу, а такъ… тянетъ только…
— Самъ виноватъ…
— Вотъ ужъ истинную правду сказали, Калерія Ипполитовна, именно самъ виноватъ… А жаль: такой умный человѣкъ и вдругъ точно оступился. Эти мужчины, Калерія Ипполитовна, всѣ на одинъ фасонъ, какъ двугривенные.
Дамы долго просидѣли за кофейникомъ, наговорились, и знакомство завязалось: Калерія Ипполитовна нашла, что Зинаида Тихоновна совсѣмъ не такъ глупа, какъ можно было бы предполагать, а Зинаида Тихоновна сдѣлала пріятное открытіе, что Калерія Ипполитовна совсѣмъ ужъ не такая гордячка, какъ ее прославляли всѣ жильцы, а только держала себя по-настоящему. Отчасти Калерію Ипполитовну тянуло къ Зинаидѣ Тихоновнѣ слѣдующее обстоятельство: уроки Юленьки съ Бэтси кончились, и упрямая англичанка видимо избѣгала бывать у Мостовыхъ, такъ что Калерія Ипполитовна по получала теперь прямыхъ свѣдѣній обо всемъ, что дѣлается у Доганскихъ; между тѣмъ Зинаида Тихоновна знала о нихъ ей одной извѣстными путями рѣшительно все, тѣмъ оставалось только воспользоваться, благо Зинаида Тихоновна была слабенька на язычокъ. Входя въ комнату Зинаиды Тихоновны, Калерія Ипполитовна чувствовала себя точно на телеграфной станціи, соединявшей ее тысячью невидимыхъ проволокъ съ редакціей "Сѣвернаго Сіянія", съ квартирой Доганскихъ и вообще съ тѣмъ міромъ, который ее такъ интересовалъ. Эти визиты сначала дѣлались подъ разными предлогами: спросить что-нибудь, посовѣтоваться, гдѣ купить хорошихъ нитокъ, а потомъ знакомство повелось уже запросто, причемъ немаловажную роль играло изобрѣтенное старушкой-чиновницей лѣкарство отъ мигрени. Случалось какъ-то такъ, что и хозяйка и гостья страдали припадками этой болѣзни въ одно время, поэтому и лѣчиться вмѣстѣ было веселѣе. Попивая кофе съ коньякомъ, дамы замѣтно краснѣли, дѣлались откровеннѣе и вообще недурно коротали быстротечное время. Калерія Ипполитовна нашла, что это завѣтное средство дѣйствуетъ отлично не только отъ мигрени, но прогоняетъ и то страшное чувство апатіи и равнодушія, которое такъ ее пугало.
— А та, Сусанна-то Антоновна, на всѣ фасоны пошла, — сообщала Зинаида Тихоновна своей пріятельницѣ.
— Какіе фасоны?
— Какъ же… Съ Теплоуховымъ-то у ней того, не совсѣмъ ладно: глупъ онъ свыше мѣры, а тоже не слѣпой. Этотъ англичанинъ тутъ замѣшался… Ну, не сегодня-завтра, а Теплоуховъ ненадеженъ, пожалуй, и сбѣжитъ. Вотъ Доганскій и завелъ новыхъ знакомыхъ, старичковъ разныхъ, которые падки на женскую-то часть…
Разговоръ происходилъ въ описываемое нами время, т.-е. вскорѣ послѣ русско-турецкой войны. Дамы бесѣдовали за кофе. Зинаида Тихоновна за это время замѣтно пополнѣла, Калерія Ипполитовна тоже пополнѣла, но обрюзгла, подбородокъ отвисъ жирною складкой, углы рта опустились, на носу просвѣчивали тоненькія красныя жилки, глаза смотрѣли съ какою-то тупою сосредоточенностью, а въ волосахъ уже серебрилась сѣдина, точно голова была посыпана первымъ осеннимъ снѣгомъ. Обѣ дамы сидѣли въ самыхъ непринужденныхъ позахъ, какъ люди, приготовившіеся побесѣдовать по душѣ.
— Смотрѣть на нихъ, такъ даже какъ будто ничего не разберешь, — продолжала Зинаида Тихоновна. — Какъ будто и Теплоуховъ на прежнемъ положеніи у Сусанны Антоновны, и какъ будто англичанинъ этотъ сильно касается, и какъ будто англичанинъ-то пошелъ ужъ на удаленіе. Мужское дѣло: свое получилъ вполнѣ — и бѣжать. А мнѣ то удивительно, Калерія Ипполитовна, что развѣ не стало въ Петербургѣ-то красавицъ-женщинъ, каждый годъ однѣхъ французинокъ сколько навезутъ; такія красивыя мерзавки, а вотъ поди же, Сусанна Антоновна всѣхъ перешибла своею красотой… Невѣроятность какая-то. А эти старички-то почище Теплоухова будутъ, и Сусанна Антоновна черезъ нихъ большія дѣла обдѣлываетъ: за умъ схватилась.
Калерія Ипполитовна торжествовала, слушая болтовню Зинаиды Тихоновны: все выходило такъ, какъ она предполагала. Сусанна увлеклась этимъ мальчишкой и теперь дѣлаетъ одну глупость за другой. О, какъ всѣ женщины похожи въ своихъ слабостяхъ и безъ конца повторяютъ одна другую. Пусть же Сусанна помучится, а когда потеряетъ красоту, ее выгонятъ на улицу, какъ старую клячу. Теперь она теряетъ Теплоухова, а на старичковъ — плохая надежда, да ниже этого женщинѣ и опуститься нельзя; женщина можетъ ошибаться, дѣлать глупости, но служить приманкой для выжившихъ изъ ума развалинъ — нѣтъ, это послѣдняя ступенька возможнаго униженія.
— Чего же Доганскій-то смотритъ? — спрашивала Калерія Ипполитовна.
— Чего ему смотрѣть-то, если онъ самъ подводитъ къ женѣ этихъ старыхъ чертей. Теплоухова потеряла, ошибочка есть съ англичаниномъ, а тутъ ужъ не погнѣвайся, матушка. Разговоры-то у него короткіе, у Юрія Петровича: возьметъ веревку, да и удавитъ. Такой ужъ человѣкъ особенный… Вѣдь онъ Сусанной только и держится. Можетъ, и напрасно это болтаютъ, Калерія Ипполитовна, а только много ихъ, такихъ-то мужей… Да, и барышни нынѣшнія, ежели разобрать, тоже мое почтеніе, побольше насъ съ вами знаютъ.