Бординг-Гауз (Диккенс; Линдегрен)/ПСС 1909 (ДО)

Бординг-Гауз
авторъ Чарльз Диккенс, пер. Александра Николаевна Линдегрен

Оригинал: англ. The Boarding House, опубл.: 1834. — Перевод опубл.: 1909. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА КНИГА 18. Безплатное приложеніе къ журналу «ПРИРОДА И ЛЮДИ» 1909 г.

Переводъ А. Н. Линдегренъ, подъ редакціей М. А. Орлова. С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Книгоиздательство П. П. Сойкина Стремянная, собств. д. № 12.

БОРДИНГЪ-ГАУЗЪ^[1].

Переводъ А. Н. Линдегренъ.

I.

Миссисъ Тиббсъ, безспорно, была самой опрятной, расторопной, домовитой маленькой особой, какая когда-либо дышала лондонскою копотью, а ея жилище рѣшительно бросалось въ глаза своего чистотой на всемъ протяженіи Большого Коремъ-стрита. Дворъ и надворная лѣстница, парадный входъ и парадное крыльцо, мѣдная дверная ручка и дверная дощечка, молотокъ и полукруглое окно надъ дверью были такъ чисты и блестящи, какъ только можно этого достичь съ помощью неутомимаго мытья, чистки кирпичомъ, скобленья и протиранья. Удивительно, что мѣдная дощечка съ интересной надписью «миссисъ Тиббсъ» не загорѣлась когда-нибудь отъ тренія, до такой степени усердно ее полировали. Въ окнахъ столовой были рѣшетчатыя ставни, какъ въ кладовыхъ для мяса, синія занавѣски съ золотыми разводами висѣли въ гостиной и шторы съ пружиннымъ валикомъ «въ любой изъ комнатъ», какъ имѣла привычку хвастаться въ гордости своего сердца миссисъ Тиббсъ. Стеклянный колпакъ на лампѣ въ сѣняхъ соперничалъ въ прозрачности съ мыльнымъ пузыремъ, въ каждый столъ можно было глядѣться, какъ въ зеркало, и отполироваться самому на любомъ стулѣ. Деревянныя перила лѣстницы лощили воскомъ, и даже мѣдные прутья, придерживавшіе коверъ на ступеняхъ, заставляли васъ жмурить глаза своимъ ослѣпительнымъ блескомъ.

Миссисъ Тиббсъ была невысока ростомъ, да и супругъ ея не отличался крупными размѣрами. Вдобавокъ ноги у него были несоразмѣрно коротки, за то лицо необычайно длинно. Относительно своей жены онъ игралъ роль нуля въ 90: этотъ почтенный джентльменъ имѣлъ нѣкоторое значеніе при ней и превращался въ ничто безъ нея. Миссисъ Тиббсъ говорила безъ умолку. Мистеръ Тиббсъ говорилъ рѣдко, но чуть представлялась возможность вставить словцо, какъ онъ спѣшилъ воспользоваться ею совершенно некстати, когда ему слѣдовало бы промолчать. Миссисъ Тиббсъ терпѣть не могла длннныхь разсказовъ, а у мистера Тиббса былъ одинъ такой, окончанія котораго никогда не доводилось слышать даже его закадычнымъ пріятелямъ. Онъ обыкновенно начинался такими словами: «Помню, когда я служилъ въ корпусѣ волонтеровъ въ тысяча восемьсотъ шестомъ году…» Но такъ какъ мистеръ Тиббсъ говорилъ очень вяло и тихо, а его лучшая половина чрезвычайно быетро и громко, то ему рѣдко удавалось переступить за это предисловіе. Онъ являлъ собою печальный образецъ разсказчика, подобіе каррикатурнаго Вѣчнаго Жида, странствующаго безъ цѣли и предѣла.

Мистеръ Тиббсъ пользовался маленькимъ обезпеченіемъ подъ видомъ пенсіи въ размѣрѣ 43 фунтовъ стерлинговъ, 15 шиллинговъ и 10 пенсовъ въ годъ. Его отецъ, мать и пятеро интересныхъ отпрысковъ того же древа получали одинаковую сумму изъ доходовъ признательнаго отечества невѣдомо за какую особенную заслугу. Но такъ какъ упомянутаго обезпеченія не хватало на то, чтобъ снабдить всѣми благами земной жизни двоихъ существъ, то дѣятельной маленькой супругѣ Тиббса пришло на умъ, что самое лучшее употребленіе, какое она можетъ сдѣлать изъ полученнаго ею наслѣдства въ 700 фунтовъ, это снять и обставить сносный домикъ-особнякъ для отдачи внаймы жильцамъ гдѣ-нибудь въ той излюбленной мѣстности, которая простирается между Британскимъ Музеемъ и отдаленной деревней, носящей названіе Сомерсъ-Тауна. Выборъ миссисъ Тиббсъ остановился на Большомъ Коремъ-стритѣ. Найденный здѣсь домъ былъ обставленъ сообразно своему назначенію, послѣ чего хозяйка наняла двухъ служанокъ и мальчика, а затѣмъ помѣстила въ утреннихъ газетахъ объявленіе, извѣщавшее публику, что «шесть особъ могутъ найти всѣ удобства веселаго музыкальнаго жилища въ семействѣ, принадлежащемъ къ избранному обществу и помѣщающемся въ десяти минутахъ ходьбы отъ…» отовсюду. Безчисленные отвѣты были получены подъ всевозможными иниціалами, точно всѣ буквы алфавита почувствовали внезапное желаніе отправиться на поиски меблированныхъ комнатъ и квартиръ; обширная переписка возникла между миссисъ Тиббсъ и нанимателями, при чемъ соблюдалась глубочайшая тайна. «E.» терпѣть не могъ того-то, «I.» не рѣшался помириться съ тѣмъ-то; I. О. У. не надѣялся, что условія окажутся для него подходящими, тогда какъ Г. Р. никогда не спалъ на металлическихъ кроватяхъ. Въ результатѣ, однако, трое джентльменовъ сдѣлались постояльцами миссисъ Тиббсъ на условіяхъ, «пріятныхъ для обѣихъ сторонъ». Вышло новое объявленіе, и одна лэди съ двумя дочерьми предложила увеличить… не ихъ семейство, но число домашнихъ миссисъ Тиббсъ.

— Прелестная женщина эта миссисъ Мепльсонъ! — сказала хозяйка, когда сидѣла съ мужемъ у камина послѣ завтрака, тогда какъ ея постояльцы разошлись по своимъ дѣламъ. — Право, премилая! — повторила она просто ради разговора, а не съ какою-либо цѣлью, потому что ей никогда не приходило въ голову спрашивать совѣта мужа. — А обѣ дочки восхитительны. Не мѣшаетъ приготовить сегодня какое-нибудь рыбное блюдо: вѣдь, онѣ въ первый разъ будутъ обѣдать за нашимъ столомъ.

Мистеръ Тиббсъ поставилъ кочергу подъ прямымъ угломъ къ лопаткѣ для выгребанія золы и пытался заговорить, но во-время вспомнилъ, что ему нечего сказать.

— Молодыя дѣвицы, — продолжала его жена, — любезно согласились привезти собственное фортепіано.

Тиббсу пришла на умъ исторія съ волонтерами, однако, онъ не рискнулъ выступить съ нею. Тутъ его озарила свѣтлая мысль.

— Весьма возможно… — произнесъ онъ.

— Сдѣлай одолженіе, не прислоняйся головой къ обоямъ, — перебила его супруга, — да не клади ногъ на стальную каминную рѣшетку, — это еще того хуже.

Хозяинъ дома послушно отстранилъ голову отъ обоевъ, снялъ ноги съ каминной рѣшетки и продолжалъ:

— Весьма возможно, что одна изъ молодыхъ дѣвицъ приглянется молодому мистеру Симпсону, а тамъ скорехонько честнымъ пиркомъ да и за свадебку…

— Что такое? — возопила миссисъ Тиббсъ.

Мужъ скромно повторилъ свое предположеніе.

— Прошу покорно не говорить подобныхъ вещей, — изрекла миссисъ Тиббсъ. — Ишь что выдумалъ, свадебка! Отнимать у меня жильцовъ! Нѣтъ, нѣтъ, ни за что на свѣтѣ!

Тиббсъ подумалъ про себя, что тутъ нѣтъ ничего невѣроятнаго, но такъ какъ онъ никогда не спорилъ съ женой, то и положилъ конецъ разговору, замѣтивъ; что ему пора на занятія. Онъ всегда уходилъ изъ дома въ десять утра и возвращался въ пять вечера съ крайне грязнымъ лицомъ и запахомъ плѣсени. Никто рѣшительно не зналъ, чѣмъ занимается мистеръ Тиббсъ или куда онъ ходитъ, но миссисъ Тиббсъ говорила всегда съ необычайно важной миной, что ея мужъ служитъ въ Сити.

Обѣ миссъ Мепльсонъ со своею превосходной маменькой прибыли послѣ полудня въ наемной каретѣ въ сопровожденіи изумительнаго количества поклажи. Сундуки, картонки съ шляпами, муфтами, зонтики, футляры съ гитарами и свертки всевозможной формы, упакованные въ коричневую бумагу и зашпиленные булавками, загромоздили сѣни. Тутъ поднялась такая бѣготня сверху внизъ и обратно съ привезенными пожитками, такое снованье съ горячей водой для умыванья новоприбывшихъ лэди, съ калеными щипцами для завивки ихъ волосъ, такая сутолока, такое смятеніе и суета прислуги, какихъ никогда не видывали прежде на Большомъ Коремъ-стритѣ. Маленькая миссисъ Тиббсъ была совершенно въ своей стихіи, носясь по своему дому, распоряжаясь, болтая безъ умолку, выдавая полотенца и мыло, точно больничная кастелянша. Обычная тишина и спокойствіе водворились въ мирномъ жилищѣ не раньше того, какъ пріѣзжія лэди благополучно разошлись, наконецъ, по своимъ спальнямъ, чтобъ, затворившись у себя, серьезно заняться одѣваньемъ къ обѣду.

— А красивы эти дѣвушки? — спросилъ мистеръ Симпсонъ мистера Септимія Гиккса, другого постояльца, когда они развлекались передъ обѣдомъ въ гостиной, валяясь по диванамъ и созерцая свои бальные башмаки.

— Право, не знаю, — отвѣчалъ мистеръ Септимій Гикксъ, долговязый, блѣднолицый субъектъ въ очкахъ, съ черной ленточкой на шеѣ, замѣнявшей ему галстухъ, — личность весьма интересная.

Обладая поэтической жилкой, онъ любилъ странствовать по больницамъ и пользовался репутаціей «весьма даровитаго молодого человѣка». У него была страсть приплетать къ разговору всевозможные отрывки изъ «Донъ-Жуана», нисколько не стѣсняясь тѣмъ, подходятъ ли они къ данному случаю, и обнаруживая замѣчательную независимость по этому пункту. Собесѣдникъ его, мистеръ Симпсонъ, принадлежалъ къ числу тѣхъ молодыхъ людей, которые играютъ въ обществѣ роль статистовъ на сценѣ, только онъ былъ несравненно менѣе искусенъ по своей спеціальности, чѣмъ самый заурядный актеръ. Голова его была пуста, какъ большой колоколъ на соборѣ св. Павла. Одѣвался онъ всегда по каррикатурамъ, выходящимъ ежемѣсячно въ модныхъ журналахъ, и слово характеръ писалъ съ буквы «к».

— Я видѣлъ чортову пропасть поклажи въ сѣняхъ, когда вернулся домой, — съ глупой улыбкой замѣтилъ мистеръ Симпсонъ.

— Туалетныя принадлежности, должно быть, — вставилъ усердный читатель «Донъ-Жуна».

Бѣлье, и масса кружевъ и чулокъ

Пантофель, щетокъ гребешковъ

И прочей туалетной обстановки дамъ,

Служащей ихъ красѣ и молодымъ годамъ *).

) «Донъ-Жуанъ», пѣснь I. Прим. перев.

— Это изъ Мильтона? — полюбопытствовалъ мистеръ Симпсонъ.

— Нѣтъ, изъ Байрона, — возразилъ мистеръ Гикксъ съ презрительнымъ видомъ. Онъ не могъ ошибиться на счетъ автора, потому что никогда не читалъ другого. — Тсс!.. Вотъ идутъ дѣвицы! — и молодые люди, какъ ни въ чемъ не бывало, заговорили между собою очень громко.

— Миссисъ Мепльсонъ и миссъ Мепльсонъ, мистеръ Гикксъ. Мистеръ Гикксъ, миссисъ Мепльсонъ и миссъ Мепльсонъ, — сказала миссисъ Тиббсъ съ сильно раскраснѣвшимся лицомъ, такъ какъ она руководила кулинарными операціями на кухнѣ внизу и смахивала теперь на восковую куклу въ солнечный день. — Мистеръ Симсонъ, прошу извиненія — мистеръ Симпсонъ — миссисъ Мепльсонъ и миссъ Мепльсонъ и vice versa. Джентльмены тотчасъ принялись скользить по комнатѣ, подходя поочередно къ каждой дамѣ, чтобъ раскланяться съ самой изысканной любезностью, при чемъ у нихъ былъ такой видъ, точно они желали бы превратить въ ноги свои руки, которыя эти бѣдные молодые люди рѣшительно не знали, куда дѣвать. Лэди улыбались имъ, присѣдали, скользили въ кресла и ныряли за оброненными носовыми платочками. Джентльмены прислонились къ розеткамъ портьеръ. Миссисъ Тиббсъ продѣлывала при этомъ замѣчательно искусно серьезную пантомиму съ кухаркой, пришедшей спросить кое-что насчетъ соуса къ рыбѣ. При видѣ ея гримасъ и жестовъ молодыя дѣвицы переглянулись между собою, тогда какъ остальная компанія словно открыла нѣчто весьма привлекательное въ узорахъ каминной рѣшетки.

— Джулія, радость моя, — обратилась миссисъ Мепльсонъ къ своей младшей дочери настолько громко, что всѣ присутствующіе могли разслышать ея рѣчь, — Джулія!

— Что, мама?

— Не горбись.

Это было сказано съ цѣлью обратить вниманіе постороннихъ на фигуру миссъ Юліи, отличавшуюся безспорной стройностью. Разумѣется, всѣ невольно посмотрѣли на нее, послѣ чего наступила новая пауза въ разговорѣ.

— Представьте себѣ, — обратилась тутъ миссисъ Мепльсонъ конфиденціальнымъ тономъ къ хозяйкѣ дома, — сегодня намъ попался ужасно грубый извозчикъ.

— Какая досада! — тономъ глубокаго сочувствія подхватила миссисъ Тиббсъ.

Она не успѣла добавить ни слова, потому что въ дверяхъ появилась опять служанка, подававшая отчаянные знаки своей госпожѣ.

— Всѣ извозчики, вообще, грубіяны, — замѣтилъ мистеръ Гикксъ самымъ вкрадчивымъ тономъ.

— Положительно такъ, — отвѣчала миссисъ Мепльсонъ, точно эта мысль никогда не приходила раньше ей въ голову.

— Ну и кэбмены^[2] не уступятъ имъ, — вмѣшался мистеръ Симпсонъ.

Это вышло совсѣмъ некстати, потому что никто изъ присутствующихъ не обнаружилъ ни словомъ, ни жестомъ своего малѣйшаго знакомства съ обычаями и повадками кэбменовъ.

— Что вамъ нужно, Робинсонъ? — обратился тутъ миссисъ Тиббсъ къ служанкѣ, которая, желая дать знать хозяйкѣ о своемъ присутствіи, уже минутъ пять громко покашливала и фыркала носомъ за дверью.

— Смѣю сказать, сударыня, хозяинъ спрашиваетъ себѣ чистое бѣлье, — брякнула Робинсонъ, застигнутая врасплохъ.

Молодые люди отвернулись къ окну и «прыснули», точно двѣ бутылки съ имбирнымъ пивомъ; дѣвицы прижали къ губамъ носовые платочки, а маленькая миссисъ Тиббсъ выскочила опрометью изъ комнаты, чтобъ дать мужу чистое бѣлье, а служанкѣ хорошій нагоняй. Вскорѣ послѣ того появился третій постоялецъ, мистерх Кэльтонъ, обнаружившій большое, умѣнье оживить разговоръ. Мистеръ Кэльтонъ былъ престарѣлымъ щеголемъ и холостякомъ. Онъ обыкновенно говорилъ о себѣ, что хотя его черты не отличались безусловной красотой, но производили поразительное впечатлѣніе. Это не подлежало спору. Невозможно было взглянуть на его лицо, чтобъ не вспомнить аляповатаго молотка у наружной двери съ рукояткой, изображавшей не то льва, не то обезьяну; это сравненіе подходило также и къ его характеру, и къ разговору. Кэльтонъ стоялъ на одномъ мѣстѣ, когда все прочее двигалось впередъ. Онъ никогда не затѣвалъ самъ разговора, не пускалъ въ ходъ идеи, ко едва заходила рѣчь о какомъ-нибудь избитомъ предметѣ, какъ онъ принимался тараторить съ поразительной быстротой, словно заведенная машина. Порою съ нимъ дѣлался приступъ болѣзненнаго «тика» въ головѣ и тогда онъ, такъ сказать, унимался, потому что производилъ меньше шума, чѣмъ въ обыкновенное время, когда этотъ почтенный субъектъ былъ способенъ трещать до одури объ одномъ и томъ же. Онъ никогда не былъ женатъ, но до сихъ поръ высматривалъ себѣ невѣсту съ приданымъ. Мистеръ Кэльтонъ имѣлъ до трехсотъ фунтовъ стерлинговъ годовой пожизненной ренты, отличался крайнимъ тщеславіемъ и необычайнымъ эгоизмомъ. Онъ слылъ человѣкомъ образцовой учтивости, и его можно было видѣть ежедневно гуляющимъ въ Паркѣ и по Реджентъ-стриту.

Этотъ почтенный джентльменъ поставилъ себѣ задачей плѣнить своею любезностью миссисъ Мепльсонъ; собственно говоря, желаніе понравиться распространялось на все собравшееся общество. Дѣло въ томъ, что миссисъ Тиббсъ придумала, какъ ей казалось, весьма ловкій дипломатическій маневръ, увѣривъ своихъ постояльцевъ, будто бы у нея есть причины считать новыхъ жилицъ очень богатыми, а новоприбывшимъ лэди намекнувъ, что всѣ ея постояльцы завидные женихи. Маленькое ухаживанье съ одной стороны и кокетство съ другой, — по ея соображеніямъ, обѣщали придать веселье ея дому, способствуя тому, чтобъ онъ не пустовалъ, и не приводя ни къ какимъ инымъ послѣдствіямъ.

Миссисъ Мепльсонъ была предпріимчивая вдовушка лѣтъ пятидесяти, хитрая, тонкая интриганка пріятной наружности. Она выказывала милую заботливость о дочеряхъ, въ доказательство чего говаривала обыкновенно, что не прочь вторично выйти замужъ, еслибъ это послужило на пользу ея «дорогимъ дѣвочкамъ» — другого повода къ новому супружеству у нея рѣшительно не было. «Милыя дѣвочки» со своей стороны не были равнодушны къ выгодамъ «хорошей партіи». Одной изъ нихъ стукнуло уже двадцать пять лѣтъ, другая была моложе на три года. Цѣлыхъ четыре сезона провели онѣ въ различныхъ водолечебныхъ мѣстечкахъ, гдѣ играли въ карты въ библіотекахъ, читали книги на балконахъ, торговали на благотворительныхъ базарахъ, танцовали на собраніяхъ, вели чувствительные разговоры съ кавалерами, — однимъ словомъ, дѣлали все, что доступно изобрѣтательнымъ молодымъ дѣвицамъ, но до сихъ поръ — увы! — напрасно.

— Какъ великолѣпно одѣвается мистеръ Симпсонъ! — шепнула Матильда Мепльсонъ сестрѣ своей Джуліи.

— Превосходно! — подтвердила младшая сестра.

На модномъ щеголѣ былъ темно-коричневый фракъ съ бархатнымъ воротникомъ и лацканами того же цвѣта, — весьма похожій на тотъ, въ который облекается благородный незнакомецъ, снисходящій до роли «франта» въ пантомимѣ на театрѣ Ричардсона.

— Что за бакенбарды! — промолвила Джулія.

— Очаровательныя! — отозвалась ея сестра; — а какіе волосы!

Волосы Симпсона смахивали на парикъ и отличались волнистостью, украшающей блестящія пряди этихъ произведеній искусства, надѣтыхъ на восковыя головы въ окнѣ куафера Бартелло на Реждентъ-стритѣ; хваленыя бакенбарды сходившіяся подъ подбородкомъ, напоминали завязки, составлявшія непремѣнную принадлежность париковъ, пока наука не изобрѣла для нихъ невидимыхъ патентованныхъ пружинъ

— Обѣдъ поданъ, сударыня, — доложилъ мальчикъ, появившійся впервые въ перешитомъ черномъ сюртукѣ съ хозяйскаго плеча.

— О, мистеръ Кэльтонъ, не угодно ли вамъ быть кавалеромъ миссисъ Мепльсонъ? — предложила хозяйка.

— Покорнѣйше благодарю.

Мистеръ Симпсонъ подалъ руку миссъ Джуліи; мистеръ Септимій Гикксъ провожалъ хорошенькую Матильду; и все шествіе направилось въ столовую. Мистеръ Тиббсъ былъ немедленно представленъ здѣсь дамамъ, при чемъ раскланивался съ ними на подобіе фигуры въ голландскихъ часахъ съ тугою пружиной внутри корпуса, а потомъ быстро юркнулъ на свое мѣсто на концѣ стола и былъ радъ-радешенекъ скрыться за суповою миской, только что замѣченной имъ къ концу томительной процедуры. Постояльцевъ разсадили вперемежку: кавалеры чередовались за столомъ съ дамами на подобіе ломтиковъ булки и мяса на блюдѣ съ бутербродами. Послѣ того миссисъ Тиббсъ приказала Джемсу снять крышки съ кушаній. Тутъ взорамъ присутствующихъ открылись: лососина, омары подъ соусомъ, супъ изъ гусиныхъ потроховъ и обычныя приправы: картофель въ видѣ окаменѣлостей и поджаренныя гренки, формы и размѣра игральныхъ костей.

— Супъ для миссисъ Мепльсонъ, мой милый, — сказала суетливая миссисъ Тиббсъ.

Она всегда называла мужа «мой милый» при постороннихъ. Тиббсъ, жевавшій хлѣбъ, соображая про себя, скоро ли удастся ему получить порцію рыбы, передалъ тарелку супа съ такою поспѣшностью, что сдѣлалъ маленькій островокъ на скатерти и тотчасъ закрылъ пятно своимъ стаканомъ, пока жена не успѣла замѣтить его погрѣшности.

— Вы позволите положить вамъ рыбы, миссъ Джулія?

— Пожалуйста… только очень немного. О, вполнѣ достаточно, благодарю васъ! (на тарелкѣ очутился кусочекъ не больше грецкаго орѣха).

— Джулія кушаетъ ужасно мало! — замѣтила миссисъ Мепльсонъ, обращаясь къ своему сосѣду мистеру Кэльтону.

Однако, ея слова пропали даромъ. Кэльтонъ пожиралъ глазами рыбу и потому ограничился только равнодушнымъ восклицаніемъ: — А!

— А тебѣ что положить, мой милый? — спросила хозяйка мужа, одѣливъ кушаньемъ всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ.

Этотъ вопросъ сопровождался взглядомъ, который ясно давалъ понять, что Тиббсъ ни подъ какимъ видомъ не долженъ посягать на рыбу, потому что ея осталось очень мало. Однако, ему пришло въ голову, будто бы жена хмурится по поводу пятнышка, замѣченнаго ею на скатерти, и онъ спокойно отвѣчалъ:

— Да положи мнѣ, пожалуй… хоть немного рыбы.

— Рыбы, говоришь ты, мой милый? — повторила вопросъ хозяйка, нахмурившись еще больше.

— Да, моя дорогая, — подтвердилъ негодный супругъ, лицо котораго выражало томленіе остраго голода.

Чуть не со слезами на глазахъ положила миссисъ Тиббсъ своему «мерзавцу мужу», какъ мысленно обозвала она его, послѣдній съѣдобный кусокъ лососины, уцѣлѣвшій на блюдѣ.

— Джемсъ, подайте, это вашему господину да уберите у него ножикъ.

То было обдуманное мщеніе, такъ какъ Тиббсъ рѣшительно не умѣлъ ѣсть рыбу безъ нозка. Такимъ образомъ, онъ былъ поставленъ въ необходимость гоняться по тарелкѣ за маленькими кусочками лососины съ помощью вилки и корочки хлѣба, при чемъ его попытка достать что-нибудь увѣнчивалась успѣхомъ одинъ изъ семнадцати разъ.

— Убирайте, Джемсъ, — скомандовала миссисъ Тиббсъ, когда ея мужъ проглатывалъ четвертый кусокъ, — и тарелки исчезли съ быстротою молніи.

— Я хочу взять ломтикъ хлѣба, Джемсъ, — промолвилъ злополучный «хозяинъ дома», голодный пуще прежняго.

— Не мѣшкайте, Джемсъ, вашъ господинъ подождетъ, — сказала неумолимая супруга, — ступайте за жаркимъ.

Эти слова были произнесены пониженнымъ тономъ, какимъ обыкновенно хозяйки дѣлаютъ замѣчанія прислугѣ въ присутствіи гостей; однако, рѣчь, миссисъ Тиббсъ, подобно шопоту на сценѣ, была услышана вполнѣ отчетливо всѣми присутствующими, именно, благодаря своей горячности.

До слѣдующей перемѣны блюдъ водворилось молчаніе пользуясь которымъ, мистеръ Симпсонъ, мистеръ Кэльтонъ и мистеръ Гикксъ выставили каждый отъ себя по бутылкѣ вина: сотерна, малаги и хереса; они угощали имъ всѣхъ сидѣвшихъ за столомъ, за исключеніемъ Тиббса. Объ этомъ человѣкѣ никогда не думала ни одна душа.

Между рыбой и ожидавшимся ростбифомъ произошелъ довольно продолжительный перерывъ. Онъ доставилъ удобный случай мистеру Гикксу привести удивительно подходящую цитату:

Воловъ, быковъ пастухъ здѣсь не пасетъ,

Но вмѣсто нихъ обиліе козловъ, овецъ, ягнятъ;

На вертелѣ ихъ мясо тутъ пекутъ, варятъ,

Когда приволье праздникъ имъ несетъ *).

) «Донъ-Жуанъ», пѣснь II. Прим. перев.

— Можно ли говорить такія непристойности! — возмутилась про себя маленькая миссисъ Тиббсъ.

— Ахъ, — воскликнулъ мистеръ Кэльтонъ, наполняя свою рюмку, — мой любимый поэтъ — это Томасъ Муръ!

— И мой также, — сказала миссисъ Мепльсонъ.

— И мой, — подхватила Джулія.

— И мой, — прибавилъ мистеръ Симпсонъ.

— Вникните въ его сочиненія, — продолжалъ мистеръ Кэльтонъ.

— Вотъ именно, — съ увѣренностью поддакнулъ Симпсонъ.

— Вникните въ Донъ-Жуана, — возразилъ мистеръ Септимій Гикксъ.

— Вотъ хоть бы взять «Письмо Джуліи», — вставила миссъ Матильда.

— Что можетъ быть возвышеннѣе "Огнепоклонниковъ? — спросила миссъ Джулія.

— Ваша правда, — согласился Симпсонъ.

— Или «Рая и Пэри», — сказалъ старый волокита.

— Да, или «Рая и Пэри», — повторилъ Симпсонъ, воображавшій, что онъ превосходно понималъ эту поэму.

— Все это прекрасно, — возразилъ мистеръ Гикксъ, который, какъ было упомянуто нами выше, никогда не читалъ ничего, кромѣ «Донъ-Жуана». Но гдѣ вы найдете что-нибудь превосходнѣе описанія осады Измаила въ началѣ седьмой пѣсни?

— Кстати обь осадѣ, — неожиданно вмѣшался Тиббсъ съ набитымъ хлѣбомъ ртомъ, — когда я состоялъ въ корпусѣ волонтеровъ въ 1806 году, нами командовалъ сэръ Чарльзъ Гемпертъ. Вотъ однажды и говоритъ мнѣ командиръ на ученьѣ, которое онъ производилъ на той самой площади, гдѣ стоитъ теперь лондонскій университетъ. — Тиббсъ, — сказалъ онъ мнѣ, вызвавъ меня изъ строя Тиббсъ…

— Скажите вашему господину, Джемсъ, — съ ужасающей внятностью произнесла хозяйка, — что если онъ не хочетъ отрѣзать себѣ кусокъ жареной птицы, то пусть передастъ жаркое мнѣ.

Сбитый съ толку волонтеръ тотчасъ принялся за дѣло и началъ кромсать курицу такъ же проворно, какъ продѣлывала это его жена съ бараньимъ окорокомъ. Докончилъ ли онъ свой разсказъ такъ и осталось неизвѣстнымъ; но если и докончилъ, то никто не слышалъ его конца.

Такъ какъ неловкость первой встрѣчи теперь изгладилась и вновь прибывшія успѣли уже освоиться съ новой обстановкой, то каждый изъ присутствующихъ почувствовалъ себя свободнѣе. Отсутствіе стѣсненія особенно отразилось на Тиббсѣ, потому что онъ задремалъ тотчасъ послѣ обѣда. Мистеръ Гикксъ и дамы краснорѣчивѣе распространялись о поэзіи, о театрахъ и «Письмахъ лорда Честерфильда»; мистеръ Кэльтонъ сопровождалъ все сказанное присутствующими постояннымъ двукратнымъ постукиваньемъ. Миссисъ Тиббсъ съ жаромъ одобряла каждое замѣчаніе, исходившее изъ устъ миссисъ Мепльсонъ, а такъ какъ мистеръ Симпсонъ сидѣлъ съ неизмѣнной улыбкой на лицѣ и произносилъ «да» или «конечно» черезъ правильные промежутки времени около пяти минутъ, то каждый оставался въ увѣренности, что онъ вполнѣ понимаетъ, о чемъ идетъ рѣчь. Послѣ дессерта кавалеры недолго мѣшкали въ столовой и вскорѣ присоединились къ дамамъ въ гостиной. Здѣсь миссисъ Мепльсонъ и мистеръ Кэльтонъ затѣяли партію въ криббеджъ, тогда какъ молодежь развлекалась музыкой и разговоромъ. Сестры Мепльсонъ исполняли самые плѣнительные дуэты, аккомпанируя себѣ на гитарахъ съ перевязью изъ лазурно-голубыхъ лентъ. Мистеръ Симпсонъ нарядился въ розовый жилетъ и увѣрялъ, что приведенъ въ восторгъ ихъ пѣніемъ; мистеръ Гикксъ чувствовалъ себя на седьмомъ небѣ отъ поэзіи или седьмой пѣсни «Донъ-Жуана», что было для него одно и то же. Миссисъ Тиббсъ была совершенно очарована новыми квартирантками; что же касается безобиднаго Тиббса, то онъ проводилъ вечеръ по своему обыкновенію, то засыпая, то пробуждаясь, то снова впадая въ сладкую дремоту; онъ совершенно очнулся только къ ужину.

Мы не собираемся воспользоваться привилегіей повѣствователей и дать «протечь цѣлымъ годамъ»; пусть благосклонный читатель допуститъ только, что съ описаннаго нами обѣда миновало шестъ мѣсяцевъ и что жильцы миссисъ Тиббсъ въ продолженіи этого періода пѣли и танцовали, посѣщали сообща театры и выставки, какъ это часто водится между лэди и джентльменами, живущими вмѣстѣ. По истеченіи названнаго срока мистеръ Септимій Гикксъ получилъ однажды раннимъ утромъ у себя въ спальнѣ (въ свѣтелкѣ передняго фасада) записку отъ мистера Кэльтона, приглашавшаго его, какъ только ему будетъ удобно, повидаться съ нимъ въ его уборной, во второмъ этажѣ, окнами во дворъ.

— Передайте мистеру Кэльтону, что я приду сейчасъ, — сказалъ мистеръ Септимій, посланному мальчику-слугѣ. — Постойте, — ужъ не захворалъ ли мистеръ Кэльтонъ? — освѣдомился этотъ встревоженный посѣтитель больницъ, облекаясь въ халатъ, напоминавшій своею пестротою постельное одѣяло.

— Нѣтъ, насколько мнѣ извѣстно, сэръ, — отвѣчалъ мальчикъ, — Съ вашего позволенія, сэръ, онъ какъ будто самъ не свой сегодня на мои глаза.

— Ну, это еще не доказательство болѣзни, — разсѣянно возразилъ Гикксъ. — Отлично, я сейчасъ спущусь внизъ.

Мальчикъ бросился стремглавъ по лѣстницѣ съ отвѣтомъ, а почти по пятамъ послѣдовалъ за нимъ и встревоженный Гикксъ собственной персоной. Тукъ! тукъ! — Входите! — Дверь отворяется и открываетъ мистера Кэльтона, сидящаго въ креслахъ. Происходитъ обоюдное рукопожатіе, и мистера Септимія Гиккса приглашаютъ садиться. Краткая пауза. Посѣтитель кашлянулъ. Хозяинъ комнаты взялъ щепотку нюхательнаго табаку. То было одно изъ тѣхъ свиданій, когда обѣ стороны не знаютъ, что сказать. Наконецъ, мистеръ Септимій Гикксъ нарушилъ молчаніе.

— Я получилъ записку, — произнесъ онъ съ дрожью въ голосѣ, ни дать, ни взять, какъ простуженный полишинель.

— Совершенно вѣрно, — подтвердилъ Кэльтонъ.

— Какъ же, какъ же…

— Гм…

Разговоръ окончательно не клеился; оба собесѣдника чувствовали, что имъ предстоитъ важное объясненіе, и по этому поводу держали себя такъ, какъ держатъ многіе въ ихъ положеніи: онн упорно смотрѣли на столъ съ видомъ рѣшимости. Наконецъ, мистеръ Кэльтонъ собрался съ духомъ и, пользуясь сдѣланнымъ вступленіемъ, сталъ продолжать свою рѣчь, сопровождая ее обычнымъ двукратнымъ постукиваньемъ. Онъ говорилъ всегда напыщенно.

— Гикксъ, — началъ этотъ почтенный джентльменъ, — я послалъ за вами по причинѣ нѣкоторыхъ соглашеній, которыя должны произойти въ этомъ домѣ по случаю свадьбы.

— По случаю свадьбы! — задыхаясь, промолвилъ Гикксъ съ такимъ выраженіемъ въ чертахъ, передъ которымъ лицо Гамлета при видѣ тѣни его отца можно было бы назвать ласковымъ и спокойнымъ.

— Да, совершенно вѣрно, — подтвердилъ «дверной молотокъ». — Я послалъ за вами въ доказательство моего величайшаго довѣрія къ вамъ.

— И вы собираетесь выдать меня! — съ тревогой спросилъ Гикксъ, позабывшій съ испугу даже привести цитату изъ Донъ-Жуана.

— Мнѣ выдавать васъ? Какъ бы вы сами не выдали меня!

— Ни за что на свѣтѣ: ни одна душа не узнаетъ до моего смертнаго часа о вашемъ участіи въ извѣстномъ дѣлѣ, — отвѣчалъ взволнованный Гикксъ съ раскраснѣвшимся лицомъ и поднявшимися дыбомъ волосами, точно онъ стоялъ на скамьѣ электрической машины въ полномъ ходу.

— Люди должны узнать о томъ рано или поздно, такъ черезъ годъ, я полагаю, — возразилъ мистеръ Кэльтонъ съ видомъ крайняго самодовольства. — Къ тому времени мы вѣдь можемъ обзавестись ужъ и семейкой.

— Мы! Надѣюсь, это не будетъ имѣть никакого касательства къ вамъ?

— Чортъ возьми, а то какъ же иначе?

— Нѣтъ! Развѣ это возможно? — сказалъ озадаченный Гикксъ.

Но Кэльтонъ былъ слишкомъ поглощенъ созерцаніемъ собственнаго счастья для того, чтобъ замѣтить двусмысленность въ своемъ разговорѣ съ Гикксомъ. Устарѣлый ловеласъ томно откинулся на спинку кресла и, приложивъ ладонь правой руки немножко влѣво отъ четвертой пуговицы своего жилета, считая снизу, промолвилъ со вздохомъ слащавымъ голосомъ:

— О, Матильда!

— Какая такая Матильда? — спросилъ Гикксъ, вскакивая точно ужаленный.

— Матильда Мепльсонъ, — отвѣчаетъ старый грѣховодникъ, слѣдуя его примѣру.

— Я женюсь на ней завтра утромъ, — объявилъ Гикксъ.

— Неправда! — возразилъ его собесѣдникъ, — она выходитъ за меня.

— За васъ?

— За меня.

— Вы женитесь на Матильдѣ Мепдьсонъ?

— На Матильдѣ Мепльсонъ.

— Миссъ Мепльсонъ выходитъ за васъ?

— Ну, вотъ еще! Не миссъ, а миссисъ Мепльсонъ.

— Боже милостивый! — воскликнулъ Гикксъ, падая въ кресло. — Значитъ, вы — на маменькѣ, а я — на дочкѣ…

— Удивительнѣйшее совпаденіе, — замѣтилъ Кэльтонъ, — и вдобавокъ не совсѣмъ удобное. Дѣло въ томъ, что, желая сохранить свое намѣреніе втайнѣ отъ дочерей, пока не состоится бракосочетаніе, Матильда не можетъ пригласить въ посаженые отцы никого изъ своихъ знакомыхъ. Мнѣ также неловко со своей стороны посвящать въ это дѣло своихъ пріятелей. Вотъ почему я послалъ за вами: мнѣ хотѣлось спросить, согласны ли вы сдѣлать мнѣ одолженіе, взявъ на себя обязанность посаженаго отца?

— Могу васъ увѣрить, что я былъ бы счастливъ исполнить ваше желаніе, — тономъ искренняго сожалѣнія отвѣчалъ Гикксъ, — но вы же видите, что мнѣ предстоитъ выступитъ въ качествѣ жениха самому. Положимъ, одна роль часто вытекаетъ изъ другой, однако невозможно исполнять ихъ обѣ одновременно. Но вѣдь у насъ есть Симпсонъ; я увѣренъ, что вы не получите отъ него отказа.

— Не охота мнѣ къ нему обращаться, — возразилъ Кэльтонъ, — онъ такой оселъ.

Мистеръ Септимій Гикксъ поднялъ глаза къ потолку, потомъ опустилъ ихъ книзу и уставился въ полъ; тутъ его озарила, наконецъ, внезапная мысль.

— Да пригласите вы къ себѣ посаженымъ отцомъ хозяина дома, Тиббса, — посовѣтовалъ онъ, послѣ чего привелъ цитату, поразительно подходящую къ Тиббсу и брачущейся четѣ:

О, Небеса, чей мрачный взоръ она встрѣчаетъ тамъ?

То взоръ отца, на пару устремленный *).

) «Донъ-Жуанъ», пѣснь 4. Прим. перев.

— Это приходило уже мнѣ въ голову, — отвѣчалъ Кэльтонъ, — но, видите-ли, Матильда, неизвѣстно, по какой причинѣ, ни за что не хочетъ, чтобъ миссисъ Тиббсъ пронюхала о нашей свадьбѣ, прежде чѣмъ дѣло будетъ сдѣлано. Въ сущности это вполнѣ естественная деликатность, — понимаете.

— Тиббсъ, нашъ хозяинъ, самое покладистое существо на свѣтѣ, если взяться за него умѣючи, — настаивалъ мистеръ Септимій Гикксъ. — Скажите ему, чтобъ онъ не проболтался женѣ, и увѣрьте его, что она не будетъ на это въ претензіи, тогда Тиббсъ охотно подчинится вашему желанію. Моя свадьба должна состояться тайкомъ отъ матери невѣсты и моего отца; поэтому Тиббсу надо запретить разглашать о ней.

Тутъ раздался негромкій двукратный стукъ въ наружную дверь, похожій на условный знакъ своего человѣка, въ домѣ. То былъ Тиббсъ, внѣ всякаго сомнѣнія, потому что никто, кромѣ него, не сталъ бы мѣшкать въ сѣняхъ цѣлыхъ пять минутъ, вытирая о половикъ свои подошвы. Онъ выходилъ, чтобъ расплатиться по счету съ булочникомъ.

— Мистеръ Тиббсъ! — самымъ ласковымъ голосомъ окликнулъ хозяина мистеръ Кэльтонъ, перегнувшись черезъ перила лѣстницы.

— Что угодно, сэръ? — отозвался снизу человѣкъ съ выпачканнымъ лицомъ.

— Не будете-ли вы такъ добры подняться на минутку наверхъ?

— Съ удовольствіемъ; сэръ, — отвѣчалъ Тиббсъ, обрадованный тѣмъ, что на него обратили вниманіе.

Дверь спальни была тщательно затворена. Поставивъ шляпу на полъ (по привычкѣ многихъ застѣнчивыхъ людей) и усѣвшись на предложенный ему стулъ, хозяинъ дома принялъ такой изумленный видъ, точно внезапно очутился на допросѣ передъ судилищемъ инквизиціи.

— Одно довольно непріятное обстоятельство, мистеръ Тиббсъ, — началъ съ весьма зловѣщимъ видомъ Кэльтонъ — заставляетъ меня прибѣгнуть къ вашему совѣту и просить васъ, чтобъ вы скрыли отъ своей жены то, что я намѣренъ вамъ сообщить.

Тиббсъ изъявилъ свое согласіе, внутренно недоумѣвая, что такое могъ натворить его постоялецъ, и, наконецъ, вообразивъ, что тотъ, по крайней мѣрѣ, перебилъ самые цѣнные графины въ домѣ.

— Я нахожусь въ довольно непріятномъ положеніи, мистеръ Тиббсъ, — продолжалъ между тѣмъ мистеръ Кэльтонъ.

Тиббсъ посмотрѣлъ на мистера Септимія Гиккса, точно ожидая, что тотъ, какъ ближайшій сосѣдъ Кэльтона, сможетъ опредѣлить, въ чемъ заключается непріятность положенія послѣдняго, но не нашелъ, однако, что сказать, и ограничился только неопредѣленнымъ восклицаніемъ: — Гм!

— Прежде всего позвольте попроситъ васъ, — началъ снова «дверной молотокъ», — воздержаться отъ громкихъ возгласовъ изумленія, которые могутъ быть подслушаны прислугой, когда я сообщу вамъ — преодолѣйте ваше чувство удивленія! — что двое лицъ, живущихъ въ вашемъ домѣ, намѣрены вступить въ бракъ завтра поутру.

Съ этими словами онъ отодвинулъ свое кресло на нѣсколько шаговъ назадъ, чтобъ лучше подмѣтить дѣйствіе такой неожиданной новости.

Еслибъ Тиббсъ кинулся опрометью вонъ изъ комнаты, полетѣлъ кувыркомъ съ лѣстницы и лишился чувствъ въ сѣняхъ, нѣтъ, еслибъ даже онъ выпрыгнулъ въ окно прямо въ конскія стойла позади дома, обезумѣвъ отъ удивленія при такомъ ошеломляющемъ извѣстіи, его поведеніе было бы понятнѣе Кэльтону, чѣмъ теперь, когда онъ, заложивъ руки въ карманы своихъ невыразимыхъ, воскликнулъ, хихикая:

— Такъ оно и есть!

— Васъ это не удивляетъ, мистеръ Тиббсъ? — спросилъ мистеръ Кэльтонъ.

— Нисколько, сэръ, — отвѣчалъ хозяинъ. — Что-жъ тутъ мудренаго? Когда сходятся два молодыхъ существа, то… вы понимаете?

— Конечно, конечно, — согласился постоялецъ съ видомъ невѣроятнаго самодовольства.

— Такъ по вашему здѣсь нѣтъ ничего выходящаго изъ ряда обыкновеннаго? — полюбопытствовалъ мистеръ Септимій Гикксъ, въ нѣмомъ изумленіи слѣдившій за выраженіемъ лица Тиббса.

— Нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ хозяинъ; — я былъ ни дать, ни взять, такимъ же бѣдовымъ въ его годы.

И онъ выразительно ухмыльнулся.

«Стало быть, я чертовски моложавъ!» подумалъ старый волокита, не помня себя отъ восхищенія, такъ какъ ему было хорошо извѣстно, что онъ, по крайней мѣрѣ, лѣтъ на десять старше Тиббса.

— Ну, въ такомъ случаѣ приступимъ сразу къ дѣлу, — продолжалъ онъ. — Позвольте васъ спросить, вы не имѣете ничего противъ того, чтобъ сыграть на свадьбѣ роль посаженаго отца?

— Отчего же нѣтъ? — сказалъ Тиббсъ, все еще не обнаруживая ни тѣни удивленія.

— Такъ вы согласны, право?

— Съ полной готовностью, — подтвердилъ Тиббсъ, по прежнему, спокойный, какъ кружка пива съ опавшей пѣной.

Мистеръ Кэльтонъ схватилъ руку маленькаго человѣчка, изнывавшаго подъ башмакомъ жены, и поклялся ему въ неразрывной дружбѣ съ того часа. Гикксъ, который все еще не могъ опомниться отъ удивленія, послѣдовалъ его примѣру.

— Ну, теперь сознайтесь, — спросилъ Тиббса мистеръ Кэльтонъ, когда хозяинъ поднялъ съ полу свою шляпу, собираясь уходить, — развѣ вы не были немножко удивлены?

— Не безъ того! — отвѣчалъ знаменитый мужъ, поднимая кверху руку, — не безъ того! Когда я въ первый разъ услыхалъ о томъ.

— Такъ неожиданно, — замѣтилъ Септимій Гикксъ.

— Такъ странно, что пригласили меня, вы понимаете, — сказалъ Тиббсъ.

— Такъ чудно вообще, — прибавилъ престарѣлый сердцеѣдъ, и всѣ трое покатились со смѣху.

— Мнѣ интереснѣе всего, — промолвилъ Тиббсъ, осмотрительно затворивъ дверь, только что отворенную имъ, и давая волю своей смѣшливости, — мнѣ интереснѣе всего узнать, что скажетъ его отецъ.

Мистеръ Септимій Гикксъ посмотрѣлъ на мистера Кэльтона.

— Да, но лучше всего то, — возразилъ пожилой женихъ, расхохотавшись, — что отца-то у меня и нѣтъ, — хэ! хэ! хэ!

— У васъ-то нѣтъ, конечно, но у него есть, — возразилъ Тиббсъ.

— У кого? — спросилъ Септимій Гикксъ.

— Да у него-же!

— У кого — у него? Развѣ вамъ извѣстна моя тайна? Вы подразумѣваете меня?

— Васъ? Нѣтъ! Вы знаете, на кого я намекаю, — отвѣчалъ хозяинъ съ выразительнымъ кивкомъ.

— Ради Бога объяснитесь. О комъ вы говорите? — допытывался мистеръ Кэльтонъ, совершенно сбитый съ толку такой дикой путаницей, какъ и его сосѣдъ Септимій Гикксъ.

— О комъ? — подхватилъ Тиббсъ. — Да, разумѣется, о мистерѣ Симпсонѣ; кого-же другого могъ я подразумѣвать?

— Теперь я все понялъ, — воскликнулъ почитатель Байрона, — Симпсонъ женится завтра поутру на Джуліи Мепльсонъ!

— Несомнѣнно, — подтвердилъ Тиббсъ, съ полнѣйшимъ удовольствіемъ, — конечно, онъ женится на ней.

Понадобилась бы кистъ Гогарта, чтобъ достойно изобразить выраженіе лицъ мистера Кэльтона и мистера Септимія Гиккса при этомъ ошеломляющемъ открытіи: подобная задача не подъ силу нашему слабому перу. Одинаково невозможно описать, хотя, пожалуй, нашимъ читательницамъ будетъ легче вообразить, какія ухищренія пустили въ ходъ три лэди для того, чтобъ такъ прочно опутать сѣтями своихъ поклонниковъ. Но каковы бы ни были эти ухищренія, какимъ бы способомъ ни примѣняли ихъ къ дѣлу, для насъ важно то, что они увѣнчались успѣхомъ. Мать какъ нельзя лучше знала о предстоящей свадьбѣ обѣихъ дочекъ, а дочки со своей стороны были прекрасно освѣдомлены о намѣреніи своей достойной маменьки. Тѣмъ не менѣе онѣ рѣшили между собою, что будетъ гораздо приличнѣе, если каждая изъ нихъ прикинется незнающей о помолвкѣ остальныхъ; точно также являлось желательнымъ, чтобъ всѣ три свадьбы состоялись въ одинъ и тотъ же день, такъ какъ обнаруженіе одного тайнаго союза могло повредить обоимъ остальнымъ. Этимъ объясняется мистификація мистера Кэльтона и мистера Септимія Гиккса, а также и заблаговременное приглашеніе въ посаженые отцы простодушнаго Тиббса.

На слѣдующее утро мистеръ Септимій Гикксъ соединился брачными узами съ миссъ Матильдою Мепльсонъ. Мистеръ Симпсонъ въ свою очередь вступилъ въ «священный союзъ» съ миссъ Джуліей; мистеръ Тиббсъ въ обоихъ случаяхъ былъ посаженымъ отцомъ, «выступивъ первый разъ въ жизни въ означенной роли». Мистеръ Кэльтонъ, уступавшій въ рвеніи обоимъ молодымъ женихамъ, былъ порядочно пораженъ неожиданнымъ двойнымъ открытіемъ, и такъ какъ ему встрѣтились нѣкоторыя затрудненія въ пріисканіи лица, которое согласилось бы передать ему невѣсту у алтаря, то онъ нашелъ наилучшій способъ устранить такое неудобство, отказавшись отъ нея совсѣмъ. Однако, покинутая лэди не спустила измѣннику подобнаго нарушенія даннаго слова и «воззвала къ оскорбленнымъ законамъ своего отечества», какъ выразился на судѣ ея повѣренный при разбирательствѣ дѣла «Мепльсонъ и Кэльтонъ». Въ возмѣщеніе убытковъ по судебному приговору истица получила тысячу фунтовъ стерлинговъ, каковую сумму и былъ принужденъ выплатить ей злополучный «дверной молотокъ».

Мистеръ Септимій Гикксъ, бѣгавшій по госпиталямъ, вздумалъ сбѣжать навсегда. Его обиженная супруга поселилась теперь съ матерью въ Булони. Мистеръ Симпсонъ имѣлъ несчастіе потерять жену шесть недѣль спустя послѣ свадьбы (благодаря бѣгству новобрачной съ офицеромъ во время срочнаго пребыванія молодого супруга въ долговой тюрьмѣ, куда онъ попалъ, не имѣя средствъ уплатить по ничтожному счету ея портнихѣ); отецъ, скончавшійся въ скоромъ времени, лишилъ его наслѣдства, и сынъ считалъ себя счастливымъ, пристроившись на постоянное мѣсто у моднаго парикмахера, такъ какъ и раньше парикмахерское искусство часто привлекло къ себѣ его вниманіе. На этой новой должности ему естественно представлялись многочисленные случаи познакомиться съ привычками, нравственнымъ складомъ и образомъ мыслей исключительной части знатнаго круга въ Англіи. Этому счастливому обстоятельству мы обязаны блестящими произведеніями литературнаго генія — его свѣтскими романами, которые не перестанутъ поучатъ и развлекать мыслящую часть публики, пока будетъ преобладать изящный вкусъ, незапятнанный преувеличеніемъ, жеманствомъ и ханжествомъ.

Остается только прибавить, что это осложненіе домашней неурядицы совершенно лишило бѣдную миссисъ Тиббсъ всѣхъ обитателей ея меблированнаго дома, за исключеніемъ только одного, съ которымъ она разсталась бы очень охотно — ея мужа. Съ брачнаго пира этотъ негодный маленькій человѣчекъ вернулся домой сильно навеселѣ и подъ вліяніемъ вина, азарта и отчаянія осмѣлился дать отпоръ гнѣву своей супруги. Съ того злополучнаго часа онъ неизмѣнно обѣдалъ на кухнѣ, ставшей отнынѣ его мѣстопребываніемъ и ареною его дальнѣйшихъ похожденій; туда же велѣла перенести миссисъ Тиббсъ и складную кровать для своего супруга. Весьма вѣроятно, что въ этомъ уединеніи онъ найдетъ возможность досказать свой анекдотъ изъ жизни волонтеровъ.

Въ утреннихъ газетахъ снова появилось объявленіе миссисъ Тиббсъ о сдачѣ комнатъ. Результаты его предназначаются для слѣдующей главы.

II.

— Ладно! — говорила себѣ маленькая миссисъ Тиббсъ, сидя однажды утромъ въ столовой, окнами на улицу, въ своей квартирѣ на Коренъ-стритѣ и штопая коверъ съ первой площадки лѣстницы. — Мои дѣла вовсе еще не такъ плохи, и если только я получу благопріятный отвѣть на свое объявленіе, то у меня въ домѣ опять все будетъ занято.

Она продолжала починку ковра, тревожно прислушиваясь къ стуку въ дверь почтальона, шедшаго по улицѣ. Весь домъ былъ погруженъ въ тишину. Она прерывалась только мурлыканьемъ несчастнаго Тиббса на кухнѣ внизу. Занимаясь чисткою обуви для постояльцевъ, онъ мычалъ что-то себѣ подъ носъ въ видѣ уродливой пародіи на пѣсню.

Почтальонъ приблизился къ дому. Вотъ онъ остановился, миссисъ Тиббсъ, притаивъ дыханіе, замерла въ неподвижности. Стукъ въ дверь… поспѣшные шаги… письмо съ почтовой маркой.

"Т. I. свидѣтельствуетъ свое почтеніе I. Т. и T. I. проситъ сообщить, что я видѣла объявленіе, и она доставитъ себѣ удовольствіе побывать у васъ въ 12 часовъ завтра поутру.

"Т. I. извиняется передъ I. Т. за краткость увѣдомленія, но я надѣюсь, что это не обезпокоитъ васъ.

Преданная вамъ. Среда вечеромъ".

Маленькая миссисъ Тиббсъ нѣсколько разъ подъ-рядъ принималась перечитывать этотъ документъ; и чѣмъ больше она его читала, тѣмъ сильнѣе сбивали ее съ толку смѣшеніе перваго и третьяго лица, замѣна иниціаловъ T. I. мѣстоименіемъ «я» и переходъ съ I. Т. къ личному обращенію на «вы». Почеркъ дикаго посланія походилъ на мотокъ спутанныхъ нитокъ, и оно было остроумно сложено квадратомъ, при чемъ адресъ ютился въ правомъ углу, точно стыдясь самого себя. Оборотная сторона письма очень мило украшалась большой красной облаткой, которая съ прибавкою разнообразныхъ чернильныхъ пятенъ представляла удивительное сходство съ раздавленнымъ сверчкомъ. Впрочемъ, одно было вполнѣ ясно встревоженной миссисъ Тиббсъ. Кто-то долженъ къ ней прійти въ двѣнадцать часовъ. Въ гостиной третій разъ въ утро была вытерта пыль; два-три кресла нарочно сдвинули съ мѣста и столько же книгъ сняли съ полокъ, чтобъ придать обстановкѣ болѣе уютности. Заштопанный коверъ былъ отправленъ внизъ, а миссисъ Тиббсъ побѣжала наверхъ «привести себя въ порядокъ».

Башенные часы на новой церкви св. Панкратія пробили двѣнадцать, и часы Воспитательнаго Дома съ похвальной учтивостью послѣдовали ихъ примѣру десять минутъ спустя. Еще на какой-то колокольнѣ пробило четверть перваго, и тогда появилась, дважды постучавшись у входа, одинокая лэди въ плащѣ цвѣта дамасской сливы, въ такой-же шляпкѣ съ цѣлой оранжереей искусственныхъ цвѣтовъ, въ бѣлой вуали, и съ зеленымъ зонтикомъ, украшеннымъ каймою.

Посѣтительницу — весьма полную и краснолицую особу — провели въ гостиную; миссисъ Тиббсъ отрекомендовалась ей, и между ними завязались переговоры.

— Я пришла по объявленію, — проговорила незнакомка такимъ голосомъ, точно она двѣ недѣли играла безъ передышки на волторнѣ.

— Такъ, такъ! — отозвалась хозяйка дома, медленно потирая руки и заглядывая прямо въ лицо гостьи, что имѣла привычку дѣлать всегда въ подобныхъ случаяхъ.

— На деньги я не посмотрю, — продолжала франтиха, — мнѣ бы только жить въ уединеніи и спокойствіи.

Миссисъ Тиббсъ, конечно, одобрила столь естественное желаніе.

— Меня постоянно лѣчитъ докторъ, — говорила дальше лэди въ манто. — Одно время я была «унитаріанкой»^[3]. Вообще со смерти мистера Блосса я перенесла кучу передрягъ и, можно сказать, совсѣмъ не вижу покоя.

Миссисъ Тиббсъ посмотрѣла на вдову умершаго Блосса и подумала про себя, что, вѣроятно, самъ онъ не зналъ покоя при жизни. Но, разумѣется, она не могла высказать своего предположенія, а, напротивъ, приняла необычайно соболѣзнующую мину.

— Вамъ будетъ не мало хлопотъ со мною, — продолжала миссисъ Блоссъ, — но я готова платить за лишніе труды. Мнѣ предписанъ курсъ лѣченія, требующій внимательнаго ухода. Каждое утро въ половинѣ девятаго я съѣдаю въ постели баранью котлетку, а въ десять часовъ вторую.

Миссисъ Тиббсъ сочла своимъ долгомъ выразить свое участіе человѣку, поставленному въ такое плачевное положеніе, а плотоядная миссисъ Блоссъ продолжала уговариваться насчетъ различныхъ условій съ удивительной поспѣшностью.

— Теперь, — прибавила эта лэди, когда онѣ сошлись между собою въ цѣнѣ, — я хочу знать, уступите ли вы мнѣ комнату во второмъ этажѣ окнами на улицу подъ мою спальню?

— Съ большимъ удовольствіемъ.

— А найдется у васъ мѣстечко для моей служанки Агнссы?

— О, конечно!

— А вы предоставите мнѣ одинъ изъ погребковъ во дворѣ для храненія моего портера?

— Будьте покойны и на этотъ счетъ; Джемсъ опростаетъ вамъ его къ субботѣ.

— Въ такомъ случаѣ я присоединюсь къ вашей компаніи за утреннимъ завтракомъ въ воскресенье утромъ, — заключила миссисъ Блоссъ. — Нарочно встану пораньше.

— Очень хорошо, — сказала миссисъ Тиббсъ крайне любезнымъ тономъ, потому что новая жилица выказала себя съ самой выгодной стороны, и было ясно, что она располагаетъ отличными средствами. — Немного странно, — продолжала хозяйка, скорчивъ, какъ ей казалось, самую обворожительную улыбку, — что у насъ живетъ теперь одинъ постоялецъ также весьма слабаго здоровья. Это нѣкій мистеръ Гоблеръ. Его комната примыкаетъ къ гостиной.

— Онъ помѣщается тутъ рядомъ? — спросила миссисъ Блоссъ.

— Да, близехонько, — подтвердила миссисъ Тиббсъ.

— Скажите, какъ странно! — воскликнула вдова.

— Онъ почти не встаетъ, — прибавила шопотомъ хозяйка.

— Вотъ какъ! — также тихо произнесла посѣтительница.

— А когда онъ встанетъ, — сказала миссисъ Тиббсъ, — то нѣтъ возможности уговорить его опять лечь въ постель.

— Господи! — подхватила удивленная миссисъ Блоссъ, придвигая свой стулъ ближе къ хозяйкѣ. — Чѣмъ же онъ боленъ?

— Дѣло въ томъ, — словоохотливо отвѣчала миссисъ Тиббсъ, — что у него нѣтъ никакого желудка.

— Нѣтъ — чего? — спросила миссисъ Блоссъ съ видомъ невѣроятной тревоги.

— Желудка, — повторила миссисъ Тиббсъ, тряхнувъ головой.

— Боже помилуй, какая странная болѣзнь! — пролепетала миссисъ Блоссъ, понявъ слова хозяйки въ буквальномъ смыслѣ, и не могла надивиться чудаку, который, не имѣя желудка, находилъ нужнымъ нанимать квартиру со столомъ.

— Говоря, что у него нѣтъ желудка, — пояснила болтливая миссисъ Тиббсъ, — я подразумѣваю, что его пищевареніе такъ разстроено, а внутренности такъ испорчены, что желудокъ не приноситъ ему никакой пользы; мало того, онъ служитъ больному только помѣхой.

— Отъ роду не слыхивала о такой напасти! — воскликнула миссисъ Блоссъ. — Да онъ боленъ еще хуже меня!

— О, конечно, — подтвердила хозяйка.

Она произнесла эти слова съ твердымъ убѣжденіемъ, такъ какъ, судя по наружности, вдовушка не страдала недугомъ мистера Гоблера.

— Вы страшно подстрекнули мое любопытство, — замѣтила она, поднимаясь передъ уходомъ. — Какъ мнѣ хочется увидѣть его!

— Онъ обыкновенно сходитъ внизъ только разъ въ недѣлю, — сообщила хозяйка; — и, вѣроятно, вы познакомитесь съ нимъ въ воскресенье.

Миссисъ Блоссъ должна была удовольствоваться этимъ утѣшительнымъ обѣщаніемъ. Она медленно ползла съ лѣстницы, всю дорогу изливаясь въ жалобахъ и охая; миссисъ Тиббсъ провожала ее, издавая сочувственныя восклицанія на каждой ступени. Джемсъ (очень грязный послѣ чистки ножей) опрометью выскочилъ изъ кухни, взбѣжалъ по лѣстницѣ и отворилъ парадную дверь; здѣсь послѣ взаимнаго прощанія миссисъ Блоссъ разсталась съ хозяйкой и медленно поплыла вдоль по улицѣ, придерживаясь тѣневой стороны.

Почти излишне упоминать о томъ, что особа, которую мы сейчасъ проводили (и на которую обѣ служанки пялятъ теперь глаза изъ оконъ второго этажа), была до нельзя вульгарна, невѣжественна и себялюбива. Ея покойный благовѣрный былъ очень крупный пробочный фабрикантъ и нажилъ приличное состояніе. У него не было родныхъ, кромѣ одного племянника, и никого знакомыхъ, кромѣ своей кухарки. Первый въ одно прекрасное утро имѣлъ нахальство попросить у дяди взаймы пятнадцать фунтовъ стерлинговъ, а дядя въ отместку на другой же день взялъ да и женился на собственной служанкѣ, послѣ чего тотчасъ составилъ духовную, въ которой излилъ свое благородное негодованіе противъ племянника (содержавшаго себя и двухъ сестеръ на сто фунтовъ въ годъ) и отказалъ все свое имущество женѣ. Онъ заболѣлъ послѣ утренняго завтрака и умеръ послѣ обѣда. Въ его приходской церкви можно видѣть доску на подобіе каминной, гдѣ перечислены его добродѣтели и увѣковѣчено соболѣзнованіе о его кончинѣ. Онъ никогда не оставлялъ неоплаченнаго счета и никогда не удѣлилъ никому мѣдной полушки.

Вдова, единственная душеприказчица этого благороднаго человѣка, являла собою странную смѣсь лукавства и простоватости, щедрости и мелочности. При своей невоспитанности она не знала ничего пріятнѣе жизни въ меблированныхъ квартирахъ и отъ нечего дѣлать вообразила себя серьезно больною, при чемъ лечившій ее докторъ Уоски вмѣстѣ съ служанкой Агнесой тщательно поддерживали въ ней это заблужденіе; вѣроятно, у нихъ обоихъ были серьезныя причины потакать всѣмъ ея нелѣпымъ причудамъ.

Со времени катастрофы, описанной въ предыдущей главѣ, миссисъ Тиббсъ ужасно боялась пускать къ себѣ молодыхъ дѣвицъ. Всѣ ея теперешніе постояльцы принадлежали къ сильному полу, и она воспользовалась ихъ присутствіемъ за обѣденнымъ столомъ, чтобъ сообщить имъ о предстоящемъ прибытіи миссисъ Блоссъ. Джентльмены приняли эту новость съ стоическимъ равнодушіемъ, а миссисъ Тиббсъ со всѣмъ усердіемъ принялась готовиться къ пріему хворой лэди. Комнату во второмъ этажѣ окнами на улицу скребли, мыли и протирали фланелью до тѣхъ поръ, пока сырость проникла сквозь потолокъ гостиной. Чистыя бѣлыя покрывала, занавѣски и салфетки, графины, прозрачные, какъ хрусталь, синіе кувшины и мебель краснаго дерева дополняли роскошь и увеличивали комфортъ помѣщенія. Въ него то и дѣло требовалась грѣлка, а каминъ топился ежедневно. Пожитки миссисъ Блоссъ доставлялись по частямъ. Сначала прибыла большая корзинка съ портретомъ и зонтикъ; за ними слѣдовалъ обозъ сундуковъ, потомъ пара калошъ и шляпная картонка, потомъ кресло съ надувной подушкой, затѣмъ множество свертковъ подозрительнаго вида и, наконецъ, — сама миссисъ Блоссъ съ горничной Агнесой; послѣдняя нарядилась въ мериносовое платье вишневаго цвѣта, въ ажурные чулки и башмаки съ переплетомъ — ни дать, ни взять костюмированная Коломбина.

Водвореніе герцога Веллингтона въ качествѣ канцлера Оксфордскаго университета въ смыслѣ суеты и суматохи было ничто сравнительно съ водвореніемъ миссисъ Блоссъ въ ея новой квартирѣ. Правда, тутъ не было блестящаго доктора гражданского права для поднесенія классическаго адреса по этому случаю, но къ подъѣзду сбѣжалось много старыхъ бабъ, которыя тараторили никакъ не меньше и нисколько не хуже понимали одна другую. Потребительница бараньихъ котлетъ до того утомилась переѣздомъ, что рѣшила не выходить изъ своей комнаты до слѣдующаго утра. Такимъ образомъ для поддержки ея силъ пришлось отправить наверхъ баранью котлету, пикулей, пилюль, бутылку портера и прочіе медикаменты.

— Каково вамъ покажется, сударыня, — обратилась любопытная Агнеса къ своей госпожѣ часа три спустя послѣ ихъ переселенія, — каково вамъ покажется, вѣдь, наша-то хозяйка замужняя!

— Замужняя, — подхватила миссисъ Блоссъ, принимая пилюлю и спѣша запить ее портеромъ, — замужняя! Не можетъ быть!

— Увѣряю васъ, сударыня, — настаивала Коломбина. — И мужъ ея, знаете, живетъ — хи! хи! хи! — живетъ на кухнѣ, сударыня.

— На кухнѣ!

— Истинная правда, сударыня, и судомойка — хи! хи! хи! — судомойка сказывала, что хозяинъ никогда не показывается въ столовую, кромѣ какъ по воскресеньямъ. А жена-то заставляетъ его чистить сапоги постояльцамъ, да подчасъ и протирать оконныя стекла. Вотъ однажды раннимъ утромъ моетъ онъ съ балкона окошки въ гостиной и видитъ, что по ту сторону улицы идетъ ихъ бывшій постоялецъ; онъ возьми да и крикни ему сдуру: «Здравствуйте, мистеръ Кэльтонъ! Какъ поживаете, сэръ?»

Тутъ горничная залилась такимъ хохотомъ, что миссисъ Блоссъ серьезно опасалась, какъ бы съ ней не приключилась истерика.

— Вотъ ужъ никакъ не думала! — сказала озадаченная вдовица.

— Какъ же, какъ же, сударыня. И съ вашего позволенія, — служанки иногда угощаютъ бѣднягу разбавленнымъ джиномъ; тутъ онъ сейчасъ ударится въ слезы и говоритъ, что ненавидитъ жену и постояльцевъ, и что ему охота ихъ пощекотать.

— Пощекотать постояльцевъ?! — подхватила не на шутку встревоженная миссисъ Блоссъ.

— Да нѣтъ, сударыня, не постояльцевъ, а служанокъ.

— Ну, это еще не велика бѣда! — воскликнула хворая лэди, совершенно успокоившись.

— Хозяину вздумалось было поцѣловать меня, когда я поднималась по лѣстницѣ изъ кухни, — съ негодованіемъ продолжала Агнеса, — ужъ и задала же я ему, безстыжему негодяю!

Горничная нисколько не преувеличивала. Безпрерывныя обиды и пренебреженіе, житье на кухнѣ, ночлегъ на складной кровати отняли послѣднюю бодрость у злополучнаго волонтера, никогда не отличавшагося особенной твердостью воли. Мистеръ Тиббсъ не имѣлъ никого, передъ кѣмъ онъ могъ бы изливать свои жалобы на несправедливую судьбу, кромѣ служанокъ; поэтому не мудрено, что онѣ сдѣлались его единственными утѣшительницами. Ни чуть не странно и то, что маленькая слабость къ женскому полу, привитая ему, пожалуй, на военной службѣ, какъ будто возрастала въ немъ по мѣрѣ уменьшенія жизненныхъ удобствъ. Такимъ образомъ онъ превратился въ какое-то подобіе поденнаго Донъ-Жуана, героя подвальныхъ романовъ.

На слѣдующее утро, по случаю воскреснаго дня, завтракъ былъ поданъ въ парадной столовой въ десять часовъ утра. Онъ обыкновенно подавался въ девять, но по воскресеньямъ завтракали часомъ позже. Тиббсъ облекся въ свой праздничный костюмъ — въ черный сюртукъ и необычайно короткіе и узкіе брюки, въ просторный бѣлый жилетъ, бѣлые чулки и галстухъ, надѣлъ модные сапоги и поднялся въ вышеупомянутую столовую. Никто еще не сходилъ внизъ, и онъ, забавы ради, началъ опоражнивать сливочникъ съ помощью чайной ложечки.

Но вотъ послышалось шлепанье туфель по лѣстницѣ. Тиббсъ проворно отскочилъ къ ближайшему стулу. Мужчина суроваго вида лѣтъ пятидесяти, съ весьма скудной растительностью на головѣ и съ воскреснымъ нумеромъ газеты въ рукахъ вошелъ въ комнату.

— Добраго утра, мистеръ Ивенсонъ, — смиренно произнесъ Тиббсъ, не то поклонившись, не то смущенно кивнувъ головой.

— Какъ поживаете, мистеръ Тиббсъ? — сказалъ на это джентльменъ въ туфляхъ, садясь за столъ, и принялся за чтеніе газеты, не сказавъ болѣе ни слова.

— У себя ли сегодня мистеръ Уисбольтъ, не знаете ли вы, сэръ? — освѣдомился Тиббсъ просто ради того, чтобъ сказать что-нибудь.

— Кажется, такъ, — отвѣчалъ суровый джентльменъ. — По крайней мѣрѣ онъ насвистывалъ «Легкую Гитару» въ комнатѣ рядомъ со мною въ пять часовъ утра.

— Онъ ужасно любитъ свистать, — замѣтилъ хозяинъ, осторожно усмѣхаясь.

— Да, любитъ, а я — нѣтъ, — отрѣзалъ постоялецъ.

Мистеръ Джонъ Ивенсонъ былъ обезпеченъ большимъ доходомъ, который получалъ преимущественно съ принадлежавшихъ ему многочисленныхъ домовъ въ различныхъ пригородахъ. Крайне угрюмый, озлобленный, онъ принадлежалъ къ числу завзятыхъ радикаловъ и обыкновенно присутствовалъ на всевозможныхъ общественныхъ собраніяхъ нарочно для того, чтобъ порицать огуломъ все, что на нихъ предлагалось. Мистеръ Уисботль, напротивъ, былъ отъявленный тори. Онъ служилъ клеркомъ въ лѣсномъ вѣдомствѣ и считалъ свою должность весьма аристократической; онъ выучилъ наизусть «Книгу Пэровъ» и могъ сказать вамъ безъ запинки, гдѣ живетъ то или другое знатное лицо. Онъ могъ похвастаться славными зубами и превосходнымъ портнымъ. Всѣ эти свойства внушали мистеру Ивенсону глубокое презрѣніе, вслѣдствіе чего между обоими сосѣдями происходили постоянные споры къ вящшему назиданію прочихъ обитателей дома. Надо прибавить, что кромѣ пристрастія къ насвистыванію арій мистеръ Уисботль питалъ еще слабость къ пѣнію и, не шутя, приписывалъ себѣ выдающіяся вокальныя способности. Кромѣ джентльмена, занимавшаго заднюю гостиную, у миссисъ Тоббсъ помѣщалось еще два постояльца: мистеръ Томкинсъ и мистеръ Фредрикъ О’Блири. Мистеръ Томкинсъ служилъ конторщикомъ въ винномъ складѣ; онъ былъ знатокъ по части живописи и обладалъ тонкимъ художественнымъ чутьемъ. Мистеръ О’Блири, ирландецъ, недавно прибывшій въ Лондонъ, находился еще въ совершенно дикомъ состояніи; онъ пріѣхалъ въ Англію, чтобъ пристроиться тутъ аптекаремъ, государственнымъ чиновникомъ, актеромъ, репортеромъ, или чѣмъ-нибудь другимъ, смотря по тому, что подвернется подъ руку, — этотъ малый былъ не прихотливъ насчетъ профессій. Онъ стоялъ на короткой ногѣ съ двумя незначительными ирландскими депутатами въ парламентѣ и снабжалъ всѣхъ въ домѣ парламентскими бланками для безплатной переписки. О’Блири былъ убѣжденъ, что его несомнѣнныя достоинства создадутъ ему блестящую будущность. Онъ носилъ невыразимые изъ клѣтчатаго шотландскаго сукна и заглядывалъ всѣмъ дамамъ подъ шляпки, гуляя по улицамъ. Его манеры и наружность напоминали Орсона^[4].

— Вотъ идетъ и мистеръ Уисботль, — замѣтилъ Тиббсъ.

Дѣйствительно, вслѣдъ затѣмъ появился мужчина въ синихъ туфляхъ и клѣтчатомъ халатѣ, насвистывая «Di piacer».

— Здравствуйте, сэръ, — привѣтствовалъ его хозяинъ.

То были почти единственныя слова, съ которыми онъ обращался къ постояльцамъ.

— Какъ живете-можете? — снисходительно кинулъ ему любитель вокальныхъ упражненій; онъ подошелъ къ окну и засвисталъ громче прежняго.

— Славная арія! — брюзгливо процѣдилъ Ивенсонъ, не отрывая глазъ отъ газеты.

— Весьма радъ, что она вамъ нравится, — отозвался крайне польщенный Уисботль.

— А не думаете ли вы, что будетъ еще лучше, если вы засвистите погромче? — проворчалъ бульдогъ.

— Нѣтъ, я съ вами не согласенъ, — возразилъ недогадливый малый.

— Вотъ что я вамъ скажу, Уисботль, — продолжалъ Ивенсонъ, который уже нѣсколько часовъ подавлялъ свой гнѣвъ, — слѣдующій разъ, если вамъ придетъ блажь насвистывать «Легкую Гитару» въ пять часовъ утра, то потрудитесь забавляться этимъ, высунувъ голову изъ окошка. Въ противномъ случаѣ я покажу вамъ себя, вы увидите, чортъ побери…

Приходъ миссисъ Тиббсъ (съ ключами въ корзиночкѣ) прервалъ угрозы и не далъ разыграться бурной сценѣ.

Хозяйка извинилась за промедленіе и позвонила; Джемсъ принесъ кипящій самоваръ и получилъ приказаніе подать неограниченное количество холоднаго поджареннаго хлѣба и ветчины. Занявъ мѣсто на концѣ стола, Тиббсъ принялся уплетать крессъ-саладъ подобно царю Навуходоносору. Явился О’Блири, а за нимъ мистеръ Альфредъ Томкинсъ. Послѣ обмѣна утренними привѣтствіями былъ заваренъ чай.

— Ахъ, Боже мой! — воскликнулъ Томкинсъ, выглянувъ въ окно. — Подите сюда, Уисботль, прошу васъ, подите скорѣй!

Мистеръ Уисботль вскочилъ изъ-за стола, и всѣ присутствующіе подняли головы.

— Видите… — сказалъ знатокъ художественныхъ тонкостей, поставивъ Уисботля въ должную позицію; — подвиньтесь немножко въ эту сторону, — продолжалъ онъ, — такъ… Видите, какъ эффектно падаетъ солнечный свѣтъ на лѣвый бокъ сломанной печной трубы на домѣ № 48-й?

— Господи, вижу! — тономъ восхищенія отвѣчалъ Уисботль.

— Никогда въ жизни не видывалъ я, чтобъ какой-нибудь предметъ выдѣлялся такъ эффектно на ясномъ небѣ, — продолжалъ восторгаться Альфредъ. Всѣ (кромѣ Джона Ивенсона) соглашались съ нимъ, потому что Томкинсъ славился поразительнымъ умѣньемъ открывать художественныя красоты тамъ, гдѣ никто другой не могъ ихъ подмѣтить. И эта репутація чуткаго цѣнителя, конечно, была вполнѣ заслужена имъ.

— Мнѣ часто случалось наблюдать въ дублинскомъ Гринъ-Килледжѣ печную трубу несравненно эффектнѣе этой, — возразилъ патріотъ О’Блири, который былъ не въ силахъ допустить, чтобъ Ирландію затмила другая страна въ какомъ бы то ни было отношеніи.

Его слова были приняты съ явнымъ недовѣріемъ, такъ какъ мистеръ Томкинсъ объявилъ, что ни одна печная труба въ Соединенномъ Королевствѣ, сломанная или несломанная, не можетъ сравниться своею живописностью съ трубою на домѣ № 48-й.

Въ эту минуту дверь внезапно распахнулась, и горничная Агнеса пропустила въ столовую миссисъ Блоссъ. На ней было кисейное платье цвѣта герани съ блестѣвшими у корсажа золотыми часами почтенныхъ размѣровъ на массивной цѣпи подъ пару имъ, а на ея пальцахъ сверкали роскошныя кольца съ крупнѣйшими камнями. Всѣ кинулись подавать ей стулъ; послѣдовало формальное представленіе. При этомъ мистеръ Джонъ Ивенсонъ только слегка наклонилъ голову; мистеръ Фредрикъ О’Блири, мистеръ Альфредъ Томкинсъ и мистеръ Уисботль раскланивались точно мандарины въ окнѣ бакалейщика, а Тиббсъ потиралъ руки и смущенно топтался кругомъ. Было замѣчено, что онъ прищурилъ одинъ глазъ, а другому придалъ внушительное выраженіе; это было принято за таинственный знакъ, предназначенный по адресу Агнесы. Мы опровергаемъ подобную клевету, не допуская никакихъ возраженій.

Миссисъ Тиббсъ вполголоса освѣдомилась о здоровьѣ миссисъ Блоссъ. Послѣдняя съ величайшимъ пренебреженіемъ къ памяти Линдлея Мюррея^[5] отвѣчала на ея вопросы самымъ успокоительнымъ образомъ; наступило молчаніе, въ продолженіе котораго съѣстное уничтожалось съ ужасающей быстротой.

— Вѣроятно вамъ очень понравились туалеты дамъ, отправлявшихся въ послѣдній пріемъ при дворѣ, мистеръ О’Блири? — спросила хозяйка въ надеждѣ завязать разговоръ.

— Да, — отвѣчалъ Орсонъ съ полнымъ ртомъ, стараясь прожевать поджаренный хлѣбъ.

— Вѣроятно, вы никогда не видали прежде ничего подобнаго? — вставилъ Уисботль.

— Нѣтъ, исключая парадныхъ выходовъ вице-короля Ирландіи, — отозвался О’Блири.

— Неужели они могутъ равняться съ придворными пріемами у насъ?

— О, они далеко превосходятъ ихъ!

— Ты! А по-моему, — замѣтилъ помѣшанный на аристократіи Уисботль, — вдовствующая маркиза Пебликэмъ была одѣта великолѣпно, какъ и баронъ Шлаппенбахенгаузенъ.

— По какому поводу онъ представлялся? — полюбопытствовалъ Ивенсонъ.

— По поводу его прибытія въ Англію.

— Я такъ и думалъ, — буркнулъ радикалъ; — вотъ о прощальныхъ визитахъ этихъ господъ что-то не слышно: они себѣ на умѣ и не торопятся отъѣздомъ.

— Если кто-нибудь не предложитъ имъ жалованья, — замѣтила миссисъ Блоссъ, вмѣшавшись въ общую бесѣду томнымъ голосомъ.

— Да, — сказалъ Уисботль, уклоняясь отъ щекотливаго предмета, — зрѣлище это великолѣпно.

— А неужели вамъ никогда не приходило въ голову, — началъ опять неугомонный радикалъ, — что вы сами оплачиваете эту ослѣпительную роскошь знатнаго круга?

— Конечно, приходило, — возразилъ Уисботль, увѣренный въ томъ, что онъ поставитъ втупикъ противника своимъ отвѣтомъ; — конечно, это приходило мнѣ въ голову, и я согласенъ оплачивать ее.

— Ну, а я совсѣмъ не согласенъ, — рѣзко перебилъ Ивенсонъ. — Съ какой стати буду я дѣлать это? Съ какой стати, скажите на милость! — горячился политиканъ, откладывая въ сторону газету и стуча по столу суставами согнутыхъ пальцевъ. — Существуютъ два великихъ принципа: спросъ…

— Не хочешь ли чашечку чая, мой милый? — неожиданно прервала потокъ его краснорѣчія хозяйка дома, ласково обращаясь къ мужу.

— И предложеніе…

— Могу я просить васъ передать этотъ чай мистеру Тиббсу? — снова перебила его аргументацію миссисъ Тиббсъ, безсознательно иллюстрируя ее нагляднымъ примѣромъ.

Нить ораторской рѣчи была порвана, и недовольный Ивенсонъ, допивъ свой чай, снова углубился въ чтеніе газеты.

— Если будетъ хорошая погода, — сказалъ мистеръ Альфредъ Томкинсъ, обращаясь ко всѣмъ присутствующимъ вообще, — то я поѣду сегодня прокатиться въ Ричмондъ, а назадъ вернусь на параходѣ. На Темзѣ можно наблюдать порою дивные эффекты свѣта и тѣни; контрастъ между синевою неба и желтизной воды часто бываетъ поразительно красивъ.

И мистеръ Уисботль принялся насвистывать: «Теки, блестящая рѣка».

— У насъ въ Ирландіи великолѣпные пароходы, — поспѣшилъ замѣтить О’Блири.

— Это правда, — сказала миссисъ Блоссъ, обрадованная тѣмъ, что новый предметъ разговора даетъ ей возможность вставить въ него словечко.

— Удобства на нихъ изумительныя, — прибавилъ ирландецъ.

— Совершенно вѣрно, — подтвердила вдовица. — Моему покойному мужу зачастую приходилось ѣздить въ Ирландію по дѣламъ; я сопутствовала ему. Трудно себѣ представить, какъ удобно устроены на этихъ пароходахъ спальни какъ на женской, такъ и на мужской половинѣ.

Тиббсъ, внимательно слушавшій, былъ видимо озадаченъ и уже открылъ ротъ, чтобъ задать вопросъ, но былъ остановленъ взглядомъ своей благовѣрной. Мистеръ Уисботль засмѣялся, будто бы надъ двусмысленностью Томкинса, а тотъ принялся оправдываться, въ свою очередь покатившись со смѣху.

Завтракъ окончился безъ дальнѣйшихъ инцидентовъ. Разговоръ не клеился, и присутствующіе отъ нечего дѣлать поигрывали чайными ложечками. Мужчины смотрѣли въ окно, прохаживались по комнатѣ и, приблизившись къ двери, незамѣтно исчезали одинъ за другимъ. Тиббсъ по приказанію своей супруги удалился въ заднюю комнату провѣрить недѣльный счетъ зеленщика, а миссъ Тиббсъ осталась, наконецъ, наединѣ со вдовушкой.

— Странное дѣло, — сказала послѣдняя, — съ чего это на меня напала такая слабость? (Дѣйствительно, тутъ было чему подивиться, такъ какъ миссисъ Блоссъ уничтожила по утру фунта четыре твердой пищи). Кстати, — спохватилась вдругъ она, — а я такъ и не видала сегодня того постояльца… какъ бишь его?

— Мистера Гоблера? — подсказала хозяйка.

— Да.

— О, — промолвила миссисъ Тиббсъ, — онъ крайне таинственная личность! Ему постоянно посылаютъ ѣду въ его комнату, откуда этотъ джентльменъ не выходитъ иногда по цѣлымъ недѣлямъ.

— Его рѣшительно не видно и не слышно, — повторила новая жилица.

— Ночью, пожалуй, онъ дастъ вамъ о себѣ знать: мистеръ Гоблеръ обыкновенно порядкомъ стонетъ по воскреснымъ вечерамъ.

— Никто на свѣтѣ не внушалъ мнѣ такого участія, какъ онъ! — воскликнула миссисъ Блоссъ.

Осторожный стукъ въ дверь положилъ конецъ этому разговору. Доложили о приходѣ доктора Уоски, который и быль немедленно введенъ въ комнату. Хозяйка увидала низенькаго краснолицаго человѣчка, одѣтаго, конечно, во все черное, и въ бѣломъ туго накрахмаленномъ галстухѣ. Онъ пріобрѣлъ отличную практику и нажилъ изрядный капиталецъ, неизмѣнно потворствуя самымъ дикимъ причудамъ паціентокъ въ каждомъ семействѣ, куда его приглашали. Миссисъ Тиббсъ хотѣла скромно удалиться, но ее попросили остаться.

— Ну-съ, какъ мы поживаемъ, милая барынька? — нѣжно освѣдомился врачъ.

— Плохо, докторъ, очень плохо, — прошептала паціентка, томно вздыхая.

— Э-э! Намъ нужно заботиться о своемъ здоровья, непремѣнно нужно, — сказалъ угодливый эскулапъ, щупая пульсъ интересной больной. — А какъ нашъ аппетитъ?

Вдовица скорбно покачала головой.

— Милѣйшая миссисъ Блоссъ требуетъ тщательнаго ухода за собою, — продолжалъ Уоски, обращаясь къ миссисъ Тиббсъ, которая, конечно, согласилась съ нимъ. — Впрочемъ, я надѣюсь, — прибавилъ онъ, — что съ помощью Провидѣнія намъ удастся возстановить ея силы.

Хозяйка внутренно недоумѣвала, во что должна превратиться паціентка при полномъ ея излѣченіи.

— Намъ необходимы возбуждающія средства, — распространялся дальше хитрый Уоски, — обильное питаніе, — а самое главное — надо беречь наши нервы; мы положительно не должны давать воли своей чувствительности. Намъ не слѣдуетъ пренебрегать ничѣмъ полезнымъ для здоровья, — заключилъ докторъ, опуская въ карманъ свой гонораръ, — и соблюдать полное спокойствіе.

— Милый человѣкъ! — съ умиленіемъ воскликнула миссисъ Блоссъ, когда онъ усаживался въ свою карету у крыльца.

— Въ самомъ дѣлѣ очаровательный, — подхватила миссисъ Тиббсъ, — настоящій дамскій докторъ!

А докторъ Уоски тѣмъ временемъ укатилъ прочь дурачить новыхъ бабъ и собирать новую жатву съ ихъ невѣжества.

Такъ какъ мы уже описали одинъ изъ обѣдовъ въ меблированныхъ комнатахъ миссисъ Тиббсъ и такъ какъ при обыкновенныхъ обстоятельствахъ эти трапезы носили однообразный характеръ, то мы не станемъ утомлять нашихъ читателей, посвящая ихъ въ новыя подробности домашней экономіи этого почтеннѣйшаго заведенія. Перейдемъ къ дальнѣйшимъ событіямъ, замѣтивъ только мимоходомъ, что таинственный постоялецъ, занимавшій вторую гостиную, окнами во дворъ, былъ лѣнивый, эгоистичный ипохондрикъ, который вѣчно жаловался на болѣзни, но въ сущности никогда не хворалъ. Въ виду близкаго сходства характеровъ между нимъ и миссисъ Блоссъ вскорѣ завязалась горячая дружба. Мистеръ Гоблеръ былъ высокъ ростомъ, сухопаръ и блѣденъ; онъ постоянно воображалъ, что его то тутъ, то тамъ грызетъ жестокая боль, отчего вѣчно морщился и кривилъ лицо. Дѣйствительно, у него-всегда былъ такой видъ, точно онъ противъ собственнаго желанія попалъ ногами въ ведро съ крутымъ кипяткомъ.

Два-три мѣсяца спустя послѣ перваго появленія миссисъ Блоссъ на Коремъ-стритѣ было замѣчено, что Джонъ Ивенсонъ становится съ каждымъ днемъ насмѣшливѣе и несноснѣе; его заносчивость явно усилилась; очевидно, онъ вообразилъ, что сдѣлалъ какое-то открытіе, и выжидалъ только удобнаго случая огласить его. Случай этотъ, наконецъ, представился.

Однажды вечеромъ обитатели дома, собравшись въ гостиной, предавались своимъ обычнымъ занятіямъ. Мистеръ Гоблеръ и миссисъ Блоссъ играли въ криббэджъ за ломбернымъ столомъ у средняго окна. Мистеръ Уисботль описывалъ полукружія, сидя на вертящемся табуретѣ, перелистывалъ ноты на фортепіано и необычайно мелодично мурлыкалъ себѣ подъ носъ. Мистеръ Томкинсъ помѣстился у круглаго стола, гдѣ набрасывалъ карандашомъ разставивъ локти, эскизъ головы гораздо, больше своей собственной. О’Блири читалъ Горація, при чемъ старался дѣлать видъ, что понимаетъ его. Что же касается Джона Ивенсона, то онъ подвинулъ свой стулъ вплотную къ рабочему столику хозяйки и серьезно бесѣдовалъ съ нею вполголоса.

— Могу васъ увѣрить, миссисъ Тиббсъ, — говорилъ радикалъ, положивъ указательный палецъ на кисею, которую она вышивала, могу васъ увѣрить, что, только радѣя о вашемъ благополучіи, я рѣшаюсь сообщить вамъ это. Повторяю опять, мнѣ сильно сдается, что мистеръ Уисботль сбиваетъ съ пути ту дѣвчонку Агнесу и что они устраиваютъ свиданія въ кладовой нижняго этажа. Вчера ночью до моей спальни явственно доносились оттуда голоса. Я тотчасъ отворилъ дверь и потихоньку вылѣзъ на площадку; тутъ мнѣ попался мистеръ Тиббсъ, которому, должно быть, также не давали спать эти полуночники. Господи, вы перемѣнились въ лицѣ, миссисъ Тиббсъ!

— Нѣтъ, нѣтъ, — ничего! — послѣшно оправдалась хозяйка. — Здѣсь въ комнатѣ ужасно жарко.

— Масть! — воскликнула миссисъ Блоссъ за ломбернымъ столомъ, согласно терминамъ игры.

— Еслибъ я убѣдилась, что мистеръ Уисботль заводитъ шашни съ прислугой, то немедленно попросила бы его удалиться изъ моего дома.

— Вашъ ходъ! — произнесла опять миссисъ Блоссъ.

— А еслибъ оказалось, — продолжала хозяйка съ самымъ грознымъ видомъ, — что мистеръ Тиббсъ содѣйствовалъ ему…

— Козырный валетъ! — объявилъ Гоблеръ

— О, — возразилъ мистеръ Ивенсонъ самымъ успокоительнымъ тономъ — онъ любилъ сѣять смуты, — о, я надѣюсь, что мистеръ Тиббсъ тутъ не при чемъ! Онъ всегда казался мнѣ такимъ безобиднымъ.

— Онъ такимъ и былъ обыкновенно! — рыдала бѣдная маленькая миссисъ Тиббсъ, заливаясь слезами.

— Тсс! тсс! прошу васъ… миссисъ Тиббсъ… опомнитесь! Вѣдь, на насъ могутъ обратить вниманіе… полноте… успокойтесь!.. — увѣщевалъ ее Джонъ Ивенсонъ изъ боязни, что весь его планъ можетъ такимъ образомъ рухнуть. — Мы тщательно обсудимъ все хладнокровно, и я буду счастливъ помочь вамъ выяснить дѣло.

Миссисъ Тиббсъ пробормотала нѣсколько безсвязныхъ словъ благодарности.

— Когда, по вашему соображенію, всѣ улягутся спать сегодня вечеромъ, — съ важностью продолжалъ постоялецъ, — то, если вы подойдете въ потемкахъ, безъ огня, къ самой двери моей спальни, у окна на лѣстницѣ, я думаю, что намъ удастся открыть настоящихъ виновныхъ. Послѣ того вы можете поступить, какъ найдете нужнымъ.

Миссисъ Тиббсъ легко поддалась внушенію искусителя. Ея любопытство и ревность были возбуждены до крайняго предѣла, и она уговорилась съ Ивенсономъ, какъ надо дѣйствовать. Преодолѣвъ свое волненіе, хозяйка продолжала заниматься своимъ вышиваньемъ, а почтенный Джонъ Ивенсонъ, какъ ни въ чемъ не бывало, прохаживался взадъ и впередъ по комнатѣ, заложивъ руки въ карманы. Игра въ криббеджъ окончилась, и снова завязался общій разговоръ.

— Скажите-ка, О’Блири, — спросилъ жужжащій волчокъ, проворно повернувшись на своемъ стержнѣ, — какъ понравилось вамъ вчерашнее представленіе на вокзалѣ?

— Какъ нельзя лучше! — отвѣчалъ Орсонъ, приведенный въ неописуемый восторгъ всѣмъ видѣннымъ.

— Небось, вы не видали ничего подобнаго выходу капитана Росса?

— Нѣтъ, — согласился ирландскій патріотъ съ своей обычной оговоркой, — не видывалъ нигдѣ, кромѣ Дублина.

— Я встрѣтилъ графа де Канки и капитана Фитцъ-Томпсона среди публики, гулявшей въ садахъ; они также восхищались представленіемъ.

— Значитъ, оно было превосходно! — язвительно проговорилъ Ивенсонъ.

— По моему особенно хорошо представляли бѣлыхъ медвѣдей, — вмѣшалась миссисъ Блоссъ. — Въ своихъ мохнатыхъ бѣлыхъ шубахъ они казались настоящими полярными медвѣдями, не такъ ли, мистеръ Ивенсонъ?

— Ну, я полагаю, что они гораздо больше смахивали на кондукторовъ омнибусовъ, ползающихъ на четверенькахъ, — возразилъ неисправимый брюзга.

— Въ общемъ я остался бы доволенъ нашимъ вечеромъ, — задыхаясь, проговорилъ Гоблеръ, — еслибъ не схватилъ отчаянной простуды, которая страшно усилила мою болѣзнь. Мнѣ пришлось взять нѣсколько душей, прежде чѣмъ я могъ выйти изъ комнаты.

— Важная штука эти души! — подхватилъ Уисботль.

— Превосходная! — воскликнулъ Томкинсъ.

— Восхитительная! — отозвался О’Блири (онъ видѣлъ однажды душъ, выставленный у жестяника).

— Отвратительное изобрѣтеніе! — возразилъ Ивенсонъ, непріязнь котораго простиралась чуть ли не на все существующее мужескаго, женскаго или средняго рода.

— Отвратительное, мистеръ Ивенсонъ? — произнесъ Гоблеръ тономъ глубокаго негодованія. — Отвратительное! Но вникните въ то, какую пользу приноситъ оно, сколько человѣческихъ жизней спасено, благодаря свойству душа вызывать испарину.

— Что правда, то правда, — проворчалъ Джонъ Ивенсонъ, разомъ остановившись посреди комнаты, которую онъ мѣрилъ шагами по широкимъ квадратамъ на узорѣ ковра. — Это, дѣйствительно, отличное потогонное средство, не стану спорить. Однажды я былъ такимъ осломъ, что далъ уговорить себя и принялъ душъ въ своей спальнѣ. Онъ въ самомъ дѣлѣ помогъ мнѣ, потому что послѣ перваго опыта одинъ видъ этой проклятой машины кидалъ меня въ потъ цѣлыхъ шесть мѣсяцевъ.

Эти слова были встрѣчены сдержаннымъ смѣхомъ, который не успѣлъ замолкнуть, какъ Джемсъ явился «съ подносомъ». На немъ красовались остатки баранины, дебютировавшей за обѣдомъ; хлѣбъ, сыръ, атомъ сливочнаго масла въ цѣломъ лѣсу петрушки; маринованный грецкій орѣхъ и одна треть другого и тому подобное. Мальчикъ ушелъ и вернулся обратно съ другимъ подносомъ, уставленнымъ стаканами и кувшинами съ горячей и холодной водой. Кавалеры принесли свои бутылки съ ликерами; горничная поставила разнокалиберные подсвѣчники со свѣчами для спаленъ подъ ломберный столъ, и вся прислуга удалилась на ночь.

Стулья были придвинуты къ столу, послѣ чего общая бесѣда продолжалась обычнымъ порядкомъ. Джонъ Ивенсонъ, никогда не ужинавшій, валялся по дивану, потѣшаясь придирками ко всѣмъ и каждому. О’Блири ѣлъ столько, сколько могъ захватить, не нарушая приличій, что жестоко возмущало миссисъ Тиббсъ. Мистеръ Гоблеръ и миссисъ Блоссъ крайне дружески бесѣдовали о глотаніи пилюль и тому подобныхъ невинныхъ развлеченіяхъ, тогда какъ Томкинсъ и Уисботль «вступили въ споръ»; вѣрнѣе сказать, они говорили оба очень громко и запальчиво, воображая каждый про себя, что перевѣсъ остается на его сторонѣ, тогда какъ ни одинъ, ни другой изъ нихъ не имѣлъ даже яснаго понятія о предметѣ этихъ пререканій. Такъ прошелъ часокъ-другой. Наконецъ, всѣ постояльцы, вооружившись мѣдными подсвѣчниками, разбрелись по своимъ спальнямъ. Джонъ Ивенсонъ выставилъ за дверь свои сапоги, заперся на ключъ и рѣшилъ не ложиться до ухода изъ гостиной мистера Гоблера, который имѣлъ привычку просиживать тамъ около часа одинъ послѣ удаленія всѣхъ прочихъ, принимая свое лѣкарство и охая.

Большой Коремъ-стритъ давно погрузился въ глубокую тишину; время приближалось къ двумъ часамъ ночи. Изрѣдка по улицѣ медленно громыхалъ наемный экипажъ; какой-нибудь запоздалый писецъ изъ конторы нотаріуса, возвращаясь домой въ Сомерсъ-Таунъ, ударялъ подбитымъ желѣзомъ каблукомъ по крышкѣ угольнаго подвала съ гулкимъ звономъ, похожимъ на лязгъ желѣзнаго вертѣла въ коптильнѣ. И опять водворялось чуткое безмолвіе, въ которомъ можно было уловить лишь тихое, монотонное журчанье, усугублявшее романическую мрачность ночной поры. То бѣжала пущенная вода въ нумерѣ одиннадцатомъ.

— Должно быть, Гоблеръ теперь уснулъ, — говорилъ про себя Джонъ Ивенсонъ, прождавъ съ примѣрнымъ терпѣніемъ около часа послѣ ухода ипохондрика изъ гостиной. Онъ прислушивался въ теченіе нѣсколькимъ минутъ; въ домѣ все было спокойно; постоялецъ загасилъ свой ночникъ и отперъ дверь своей спальни. На лѣстницѣ было темно, хоть глазъ выколи.

— Шш… шш… — прошепталъ смутьянъ, подражая шипѣнью огненнаго колеса, подающаго знакъ, что оно сейчасъ вспыхнетъ и завертится въ вихрѣ разноцвѣтныхъ искръ.

— Тсс! — произнесъ кто-то вблизи него.

— Это вы, миссисъ Тиббсъ?

— Я, сэръ.

— Гдѣ?

— Тутъ.

И у окна лѣстницы показался туманный очеркъ хозяйки, подобно призраку королевы Анны въ драмѣ Шекспира «Ричардъ III»

— Сюда, миссисъ Тиббсъ, — зашепталъ обрадованный хлопотунъ; — дайте мнѣ вашу руку, вотъ такъ! Что бы ни были тѣ двое, они теперь въ кладовой, потому что я заглянулъ внизъ изъ окна моей комнаты и успѣлъ подмѣтить, что у нихъ нечаянно опрокинулся подсвѣчникъ; значитъ, они теперь въ потемкахъ. Вѣдь, вы сняли башмаки, не такъ ли?

— Сняла, — отвѣчала маленькая миссисъ Тиббсъ, которая едва могла ворочать языкомъ отъ колотившей ее дрожи.

— Отлично; я также снялъ сапоги, такъ что мы можемъ теперь спуститься внизъ къ самой двери кладовой и послушать съ площадки.

Они стали подкрадываться втихомолку, осторожно ступая по скрипучимъ ступенямъ.

— Готовъ поклясться, что это Уисботль хороводится съ кѣмъ-то, — энергичнымъ шопотомъ произнесъ радикалъ, послѣ нѣсколькихъ минутъ подслушиванья.

— Шш! — дайте послушать, что они говорятъ! — подхватила миссисъ Тиббсъ, любопытство которой взяло, наконецъ, верхъ надъ всѣми прочими соображеніями.

— Ахъ, еслибъ только я могла повѣрить вашимъ рѣчамъ, — кокетливо промолвилъ женскій голосъ, — я ужъ непремѣнно повернула бы иначе жизнь моей госпожи.

— Что такое она говоритъ? — спросилъ Ивенсонъ, занимавшій менѣе выгодную позицію, чѣмъ миссисъ Тиббсъ.

— Она собирается лишить жизни свою госпожу. Негодяйка! Они замышляютъ вдвоемъ убійство.

— Я знаю, васъ прельщаютъ деньги, — продолжалъ голосъ, принадлежавшій Агнесѣ; — такъ вотъ если вы достанете мнѣ пятьсотъ фунтовъ, то я ручаюсь, что она скорехонько запылаетъ.

— Что это значитъ? — доспрашивался опять неугомонный постоялецъ, который успѣлъ уловить кое-что и теперь сгоралъ отъ любопытства.

— Она, если не ошибаюсь, хочетъ поджечь домъ, — объяснила испуганная хозяйка. — Но, слава Богу, мое имущество застраховано въ «Фениксѣ»!

— Какъ только я заполучу вашу госпожу, — моя милая, — произнесъ мужской голосъ съ сильнымъ ирландскимъ акцентомъ, — то вы можете разсчитывать на получку денегъ.

— Господи, да, вѣдь, это мистеръ О’Блири! — вырвалось у миссисъ Тиббсъ.

— Мерзавецъ! — прошипѣлъ возмущенный мистеръ Ивенсонъ.

— Первымъ дѣломъ надо спровадить мистера Гоблера, — продолжалъ ирландецъ.

— О, конечно! — одобрила его Агнеса.

— Что, что такое? — приставалъ къ миссисъ Тиббсъ Ивенсонъ, пожираемый ненасытнымъ любопытствомъ.

— Онъ говоритъ, что она должна спровадить на тотъ свѣтъ мистера Гоблера, — отвѣчала хозяйка, содрогаясь при мысли о такомъ злодѣйскомъ посягательствѣ на человѣческую жизнь.

— Относительно же миссисъ Тиббсъ… — прибавилъ О’Блири, при чемъ миссисъ Тиббсъ затряслась, какъ осиновый листъ.

— Шш!… — въ сильнѣйшей тревогѣ остановила его Агнеса какъ разъ въ тотъ моментъ, когда несчастная маленькая женщина была готова хлопнуться въ обморокъ. — Шш!

— Шш! — одновременно съ нею произнесъ Ивенсонъ, унимая обезумѣвшую хозяйку.

— Кто-то поднимается кверху, — сказала своему сообщнику Агнеса.

— Кто-то спускается внизъ, — взволнованнымъ шопотомъ предостерегъ миссисъ Тиббсъ ея провожатый, Ивенсонъ.

— Пройдите въ столовую, сэръ, — торопила ирландца Агнсса — Вы успѣете проскользнуть туда, прежде чѣмъ кто-бы то ни было поднимется до верху кухонной лѣстницы.

— Въ гостиную, проворнѣй въ гостиную, миссисъ Тиббсъ! — шепнулъ озадаченный Ивенсонъ своей не менѣе озадаченной товаркѣ, и они оба кинулись туда, явственно различая шорохъ, производимый двумя лицами: одно изъ нихъ спускалось внизъ по лѣстницѣ, тогда какъ другое поднималось ощупью вверхъ.

— Кто это можетъ быть? — терялась въ догадкахъ миссисъ Тиббсъ. — Ничего не разберешь, точно во снѣ. Однако, я совсѣмъ не желаю, чтобъ меня накрыли при подобныхъ обстоятельствахъ.

— Да и я также, — сказалъ Ивенсонъ, который не могъ переносить шутокъ на свой счетъ. — Тише!.. — Они у двери.

— Вотъ потѣха! — прошепталъ одинъ изъ подошедшихъ.

То былъ Уисботль.

— Великолѣпно! — отозвался его товарищъ также тихимъ голосомъ.

То былъ Альфредъ Томкинсъ.

— Кто бы могъ подумать!

— Вѣдь, я вамъ говорилъ! — продолжалъ Уисботль убѣдительнымъ шопотомъ. — Господи, да онъ оказывалъ ей самое удивительное вниманіе вотъ уже около двухъ мѣсяцевъ. Я наблюдалъ за ними, сидя за фортепіано сегодня вечеромъ.

— А мнѣ, признаться, было невдомекъ! — подхватилъ Томкинсъ.

— Невдомекъ! — продолжалъ Уисботль. — Богъ съ вами; я видѣлъ, какъ онъ шептался съ нею, а она плакала; а потомъ я готовъ поклясться, что слышалъ, какъ онъ говорилъ что-то насчетъ свиданія ночью, когда мы всѣ уляжемся спать.

— Они толкуютъ про насъ! — воскликнула потихоньку миссисъ Тиббсъ, которая сдѣлалась ни жива, ни мертва, когда у нее мелькнула эта мучительная догадка и сознаніе безвыходности своего положенія.

— Понимаю… понимаю, — отвѣчалъ Ивенсонъ, пришедшій къ меланхолическому выводу, что имъ отрѣзаны всѣ пути къ бѣгству.

— Что дѣлать? Не оставаться-же намъ тутъ вдвоемъ! — промолвила миссисъ Тиббсъ, у которой мутился разумъ отъ ужаса.

— Я поднимусь вверхъ по каминной трубѣ, — предложилъ Ивенсонъ, въ самомъ дѣлѣ готовый исполнить свое намѣреніе.

— Невозможно, — съ отчаяніемъ возразила миссисъ Тиббсъ, — невозможно: здѣсь печь съ заслонкой.

— Шш! — опять остановилъ ее Ивенсонъ.

— Шш! шш! — донеслось до нихъ снизу лѣстницы.

— Что за чертовское шиканье! — сказалъ Альфредъ Томкинсъ, начинавшій порядкомъ теряться.

— Вотъ они гдѣ! — воскликнулъ догадливый Уисботль, заслышавъ подозрительный шорохъ въ кладовой.

— Послушаемъ! — прошептали оба пріятеля.

— Послушаемъ! — повторила за ними миссисъ Тиббсъ съ Ивенсономъ.

— Оставьте меня, сэръ! — послышался женскій голосъ въ кладовой.

— О, Агнеса! — раздался другой голосъ, явно принадлежавшій Тиббсу, потому что ни у кого другого никогда не бывало такого голоса. — О, Агнеса, прелестное созданіе!

— Перестаньте, сэръ! (Возня).

— Агн…

— Полноте, сэръ, — мнѣ стыдно за васъ. — Подумайте о своей женѣ, мистеръ Тиббсъ! Отстаньте, сэръ!

— Моя жена! — подхватилъ доблестный Тиббсъ, очевидно, находившійся подъ вліяніемъ разбавленнаго джина и отвергнутой любви; — я ненавижу ее! О, Агнеса, когда я состоялъ въ корпусѣ волонтеровъ въ тысяча восемьсотъ шест…

— Говорю вамъ, что я закричу! Отвяжитесь, сэръ, слышите? (Новая возня и драка).

— Что это такое? — воскликнулъ вздрогнувшій Тиббсъ.

— Да вы про что? — спросила Агнеса, опѣшивъ въ свою очередь.

— Да вотъ!

— Видите, что вы надѣлали, сэръ! — зарыдала испуганная дѣвушка, когда послышался стукъ въ дверь хозяйкиной спальни, куда ломился кто-то со всей силы, точно десятки дятловъ долбили дуплистое дерево.

— Миссисъ Тиббсъ! миссисъ Тиббсъ! — вопила миссисъ Блоссъ. — Миссисъ Тиббсъ, вставайте, прошу васъ. (Тутъ подражаніе дятлу возобновилось съ удесятереннымъ ожесточеніемъ).

— О, Господи! Господи! — воскликнула несчастная половина безпутнаго Тиббса. — Она стучится въ мою дверь. Мы непремѣнно попадемся! Что о насъ подумаютъ?

— Миссисъ Тиббсъ! Миссисъ Тиббсъ! — надсѣдалась опять вдовица.

— Что случилось? — заоралъ Гоблеръ, выскочивъ изъ своей комнаты, подобно дракону въ театрѣ Астлея.

— О, мистеръ Гоблеръ! — кричала миссисъ Блоссъ, близкая къ истерикѣ кажется, въ домѣ пожаръ или къ намъ забрались воры. Я слышала страшный шумъ.

— Дьяволъ морочитъ васъ! — снова гаркнулъ Гоблеръ, скрываясь обратно въ свою берлогу въ видѣ удачнаго подражанія вышеупомянутому дракону и тотчасъ возвращаясь назадъ съ зажженною свѣчой — Какъ? Что это значитъ? Уисботль! Томкинсъ! О’Блири! Агнеса! Что за чертовщина, всѣ на ногахъ и всѣ одѣты?

— Непостижимо! — воскликнула миссисъ Блоссъ, которая поспѣшно сбѣжала внизъ и схватила подъ руку мистера Гоблера.

— Кто-нибудь, позовите сейчасъ миссисъ Тиббсъ, — говорилъ Гоблеръ, поворачивая въ гостиную. — Какъ! Миссисъ Тиббсъ и мистеръ Ивенсонъ!!

— Миссисъ Тиббсъ и мистеръ Ивенсонъ! — повторяли всѣ хоромъ, когда злополучная чета была обнаружена: миссисъ Тиббсъ нашли сидящей въ креслѣ у камина, а мистера Ивенсона стоящимъ возлѣ нея.

Сцену, послѣдовавшую за этимъ открытіемъ, мы предоставимъ воспроизвести воображенію читателя. Скажемъ только, что миссисъ Тиббсъ тотчасъ почувствовала себя дурно и что потребовались соединенныя усилія мистера Уисботля и мистера Альфреда Томкинса, чтобъ не дать ей свалиться съ кресла. Ивенсонъ, конечно, пустился въ объясненія, которыя, однако, были приняты съ явнымъ недовѣріемъ. Агнеса опровергала обвиненія миссисъ Тиббсъ, доказывая, что она только договаривалась съ мистеромъ О’Блири насчетъ того, чтобъ расположить къ нему ея госпожу. Гоблеръ тутъ же охладилъ пылкія надежды ирландца, сознавшись, что онъ успѣлъ посвататься къ вдовушкѣ и получилъ ея согласіе. Агнесѣ было немедленно отказано отъ мѣста, а мистеръ О’Блири самъ отказался отъ комнаты въ домѣ миссисъ Тиббсъ, уклонившись, однако, отъ скучной формальности денежнаго разсчста съ хозяйкой. Теперь этотъ разочарованный молодой человѣкъ поноситъ Англію и англичанъ, клятвенно увѣряя, что истинной добродѣтели и утонченныхъ чувствъ не сыщешь нигдѣ, «кромѣ Ирландіи». Повторяемъ, что мы могли бы разсказать все это, но намъ пріятно совершенствоваться въ самоотреченіи и потому мы сочли за лучшее уступить этотъ матеріалъ живой фантазіи читателя.

Лэди, описанной нами здѣсь подъ именемъ миссисъ Блоссъ, не существуетъ больше. Есть миссисъ Гоблеръ. Миссисъ Блоссъ покинула насъ навсегда. Въ замкнутомъ уединеніи, въ Пьюнигтонѣ-Бэттсѣ, далеко-далеко отъ шумной суеты громаднаго Бордингъ-Гауза, именуемаго свѣтомъ, блаженствуютъ достойный зависти Гоблеръ и его милая жена, наслаждаясь своими обоюдными сѣтованіями, своимъ обильнымъ столомъ и своими лѣкарствами. Эту достойную чету восторженно благословляютъ всѣ поставщики животной пищи на три мили въ окружности.

Мы охотно остановились бы на этомъ пунктѣ, но на насъ лежитъ тягостный долгъ, отъ исполненія котораго мы не въ правѣ уклониться. Мистеръ и миссисъ Тиббсъ разошлись по взаимному согласію, и за миссисъ Тиббсъ утвердили половину 43 фунтовъ стерлинговъ 15 шиллинговъ и 10 пенсовъ, составлявшихъ, какъ было упомянуто нами выше, ежегодный доходъ ея мужа; мистеру Тиббсу остается другая половина. Онъ проводитъ вечеръ своей жизни въ уединеніи и существуетъ на свои скромныя, но независимыя средства. Мистеръ Тиббсъ живетъ среди первобытныхъ поселенцевъ въ Уольуортѣ, и мы узнали изъ достовѣрныхъ источниковъ, что заключеніе разсказа о волонтерахъ было услышано въ маленькой тавернѣ того почтеннаго мѣстечка.

Несчастная миссисъ Тиббсъ рѣшила избавиться отъ всей своей движимости съ помощью аукціона и покинуть жилище, гдѣ она столько выстрадала. Мистеру Робинсу поручили руководить продажей, и высокія дарованія литературныхъ джентльменовъ, состоящихъ при аукціонной камерѣ, посвящены теперь задачѣ составить предварительное объявленіе. Въ него должно войти, среди множества блестящаго матеріала, семьдесятъ восемь словъ крупными литерами и шесть оригинальныхъ ссылокъ въ кавычкахъ.

КОНЕЦЪ.

↑ Названіе меблированныхъ помѣщеній въ Англіи съ общимъ семейнымъ столомъ, общей гостиной и проч. Прим. перев.
↑ Извощики, ѣздящіе въ кэбахъ — подобіи крытыхъ пролетокъ съ кучерскимъ сидѣньемъ сзади. Прим. перев.
↑ Вмѣсто того, чтобъ сказать «вегетаріанкой». Прим. перев.
↑ Героя старинной пантомимы «Валентинъ Орсонъ». Прим. перев.
↑ Составитель грамматики. Прим. перев.

[1] Названіе меблированныхъ помѣщеній въ Англіи съ общимъ семейнымъ столомъ, общей гостиной и проч. Прим. перев.

[2] Извощики, ѣздящіе въ кэбахъ — подобіи крытыхъ пролетокъ съ кучерскимъ сидѣньемъ сзади. Прим. перев.

[3] Вмѣсто того, чтобъ сказать «вегетаріанкой». Прим. перев.

[4] Героя старинной пантомимы «Валентинъ Орсонъ». Прим. перев.

[5] Составитель грамматики. Прим. перев.

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

Бординг-Гауз (Диккенс; Линдегрен)/ПСС 1909 (ДО)

БОРДИНГЪ-ГАУЗЪ[1].

I.

II.

БОРДИНГЪ-ГАУЗЪ^[1].