Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь XVIII/ДО

Божественная комедія. Адъ — Пѣснь XVIII
авторъ Данте Алигіери (1265—1321), пер. Дмитрій Егоровичъ Минъ (1818—1885)
Оригинал: ит. Divina Commedia. Inferno. Canto XVIII. — Источникъ: Адъ Данта Алигіери. Съ приложеніемъ комментарія, матеріаловъ пояснительныхъ, портрета и двухъ рисунковъ. / Перевёлъ съ италіянскаго размѣромъ подлинника Дмитрій Минъ. — Москва: Изданіе М. П. Погодина. Въ Университетской Типографіи, 1855. — С. 137—144.

Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь XVIII.


[145]

Содержаніе. Со спины Геріона Данте обозрѣваетъ все пространство преисподней ада, которую описываетъ вообще какъ глубокое жерло съ окраиною, раздѣленною на десять концентрическихъ рвовъ, черезъ которые перекинуты въ видѣ мостовъ огромные утесы. Эти рвы составляютъ осьмой кругъ ада, названный Злыми-рвами (Malebolge): здѣсь наказуется обманъ безъ довѣрія. — Сброшенные въ этотъ кругъ Геріономъ поэты идутъ на лѣво и приходятъ къ первому рву: тутъ рогатые черти бичуютъ торговавшихъ слабостію женскаго пола ruffiani и обольстителей; грѣшники бѣгутъ двумя одинъ другому противоположными строями. Изъ перваго строя, бѣгущаго на встрѣчу поэтамъ, Данте узнаетъ Болонца и Гвельфа Каччіанимико, съ которымъ и разговариваетъ; изъ втораго — миѳическое лице Язона, похитителя золотаго руна и обольстителя Изифилы и Медеи. Поэты идутъ далѣе и достигаютъ втораго рва, столь глубокаго и узкаго, что дно его можно разсмотрѣть только съ самой высшей точки моста. Въ немъ погружены въ зловонную жидкость льстецы; они кричатъ, бьютъ себя руками и задыхаются. Изъ нихъ Данте узнаетъ однаго грѣшника, Алессо Интерминеи изъ Лукки; а Виргилій указываетъ ему на тѣнь прелестницы Таиды, лица изъ Теренціевой комедіи: Эвнухъ.



1 Въ аду есть округъ, Злые-рвы прозваньемъ:
Весь каменный, желѣза онъ темнѣй
И обнесенъ стѣны такимъ же зданьемъ.

4 Въ срединѣ самой проклятыхъ полей,
Бездонный кладезь зѣвъ разверзъ широкій;
Но разскажу не здѣсь о безднѣ сей.

7 Край пропасти, между стѣной высокой
И кладеземъ округленъ и прорытъ
Вкругъ десятью долинами глубоко.

[146]

10 Какъ идутъ рвы, стѣнамъ надежный щитъ,
Вкругъ крѣпостей, стѣсняясь у средины,
И каковой отъ нихъ пріемлютъ видъ:

13 Подобный видъ имѣютъ тѣ долины,
И какъ лежатъ подъемные мосты
При крѣпостяхъ: такъ отъ подошвъ стремнины

16 Кремнистые протянуты хребты,
Идущіе чрезъ стѣны и провалы,
До кладезя, гдѣ всѣ въ одно слиты. —

[147]

19 Тутъ, Геріономъ сброшены на скалы,
Мы очутились; влѣво путь чернѣлъ:
Подвигся вождь, за нимъ и я усталый.

22 Иную скорбь на право я узрѣлъ,
Иныхъ судей, мученія иныя,
Которыми весь первый ровъ кипѣлъ.

25 На днѣ толпились грѣшники нагіе:
Одни отселѣ двигались на насъ,
Оттолѣ съ нами, но быстрѣй, другіе.

28 Такъ Римляне, въ огромный сонмъ столпясь,
Идутъ чрезъ мостъ, въ годъ славный юбилея,
Отъ множества въ два строя раздѣлясь:

31 Съ одной руки, передъ лицемъ имѣя
Валъ крѣпостной, въ Петровъ стремятся храмъ;
Съ другой, текутъ къ горѣ, вдали пестрѣя.

34 Межъ черныхъ скалъ я видѣлъ здѣсь и тамъ
Чертей рогатыхъ съ длинными бичами,
Разившихъ страшно грѣшныхъ по хребтамъ.

[148]

37 Ахъ! какъ бѣгутъ въ припрыжку и скочками,
Лишь хлопнетъ бичъ, и нѣтъ здѣсь никого,
Кто бъ ждалъ еще удара за плечами!

40 Пока мы шли, я встрѣтилъ однаго
Знакомаго и молвилъ въ то жъ мгновенье:
«Не въ первый разъ встречаю я его!»

43 Чтобъ разсмотрѣть, въ него вперилъ я зрѣнье;
А сладкій вождь, остановясь со мной,
Назадъ вернуться далъ мнѣ позволенье.

46 Бичуемый, поникнувъ головой,
Надѣялся укрыться; но напрасно!
Я молвилъ: «Ты, такъ взоръ склонившій свой, —

49 Когда твой образъ говоритъ мнѣ ясно,
Ты Венеди́ко Каччіанимикъ!
За что жъ попалъ ты въ щелокъ столь ужасный?»

52 А онъ: «Отвѣта не далъ бы языкъ;
Но, твоему внявъ звонкому глаголу,
Я вспомнилъ міръ, въ которомъ я возникъ.

[149]

55 Я убѣдилъ прекрасную Гизолу
Овѣтствовать Маркизу на любовь,
Предавъ ее злыхъ толковъ произволу.

58 Не я одинъ, Болонецъ, свергнутъ въ ровъ:
Такъ много насъ вмѣщаютъ эти стѣны,
Что не осталось столько языковъ

61 Твердить sipa межъ Рено и Савены;
А хочешь въ этомъ быть ты убѣжденъ,
То вспомни, какъ жадны мои сочлены.»

64 Такъ говорилъ; но, сзади пораженъ,
Онъ бросился, а вслѣдъ кричалъ нечистый:
«Прочь, извергъ! здѣсь не покупаютъ женъ!»

67 Я поспѣшилъ къ вождю тропой скалистой
И мы пришли съ поспѣшностью туда,
Гдѣ изъ стѣны торчалъ утесъ кремнистый.

70 Тогда, взошедъ на камень безъ труда
И вправо взявъ, мы прочь пошли оттуда,
Покинувъ область вѣчнаго суда.

73 Когда жъ пришли, гдѣ каменная груда
Даетъ внизу бичуемымъ проходъ,
Мой вождь сказалъ: «Дождемся здѣсь, покуда
 

[150]

76 Къ намъ обратить лице проклятый родъ:
Сихъ грѣшниковъ не могъ ты видѣть лицы,
За тѣмъ что вмѣстѣ съ ними шелъ впередъ.»

79 И съ древнихъ скалъ узрѣлъ я вереницы
На встрѣчу намъ бѣжавшихъ подъ утесъ,
Которыхъ гнали демоновъ станицы.

82 И добрый вождь, предвидя мой вопросъ,
Сказалъ: Взгляни: вотъ призракъ величавый!
Бичуемый, не льетъ онъ горькихъ слезъ.

85 О, какъ онъ гордъ величьемъ Царской славы!
Сей духъ — Язонъ, похитившій руно
Колхидское, вождь смѣлый и лукавый.

88 Пришедъ на островъ Лемносъ, гдѣ давно
Отвагой женъ въ ожесточеньѣ рьяномъ
Убійство всѣхъ мужей ихъ свершено, —

91 Привѣтной рѣчью, красотой и саномъ
Онъ Изифилу въ цвѣтѣ лѣтъ прельстилъ,
Увлекшую подругъ своихъ обманомъ.

94 Тамъ, обольстивъ, ея онъ позабылъ:
За этотъ грѣхъ казнится высшней властью,
И за Медею рокъ ему отмстилъ.

[151]

97 Съ нимъ идутъ всѣ, прельщающіе страстью!
О первомъ рвѣ довольно ты узналъ
И о толпѣ, пожранной черной пастью.» —

100 Мы были тамъ, гдѣ узкій путь у скалъ
Крестъ на крестъ валъ второй пересѣкаетъ,
Ведя на мостъ черезъ второй провалъ.

103 И въ этомъ рвѣ я слышалъ, какъ стенаетъ
Проклятый родъ и дышетъ тяжело
И самъ себя разитъ и проклинаетъ.

106 Тамъ плѣсенью брега обволокло
Зловонье дна, сгущаемое бездной,
И брань со всѣми чувствами вело.

109 Ровъ такъ глубокъ, что было бъ безполезно
Смотрѣть на дно въ зловонный сей оврагъ,
Не взлѣзши въ верхъ, гдѣ свисъ утесъ желѣзный.

112 Мы на него взобрались и сквозь мракъ
Я разсмотрѣлъ народъ, увязшій въ тинѣ,
Извергнутой, казалось, изъ клоакъ.

115 И одного замѣтилъ я въ пучинѣ
Столь грязнаго, что разсмотрѣть нельзя:
Мірянинъ онъ или въ духовномъ чинѣ.

[152]

118 Онъ мнѣ кричалъ: «Что смотришь на меня
Такъ пристально межъ грязными тѣнями!»
А я: «За тѣмъ, что сколько помню, я

121 Тебя видалъ съ сухими волосами:
Интерминеи мнѣ давно знакомъ;
За тѣмъ тебя преслѣдую глазами.»

124 Въ башку ударивъ, онъ сказалъ съ стыдомъ:
«Лесть мерзкая насъ свергла въ ровъ вонючій!
Безъ устали болталъ я языкомъ.»

127 И вождь: «Впери сквозь сумракъ взоръ летучій
И ровъ глубокій обозри вокругъ;
Взгляни: вонъ тамъ среди безчестной кучи,

130 Растрепанной развратницы злой духъ
Скребетъ ногтями грудь въ трясинѣ скверной,
То вдругъ присядетъ, то привстанетъ вдругъ:

133 То тѣнь Таиды, грѣшницы невѣрной,
Что на вопросъ: «Довольна ль мной?» въ отвѣтъ
Любовнику сказала: «Ахъ, чрезмѣрно!»»

136 И, съ омерзѣньемъ, прочь пошелъ поэтъ.




Комментаріи.

[145]1—18. Осьмой кругъ, въ которомъ казнятся обманщики, у Данта названъ Malebolga. Bolgia (отъ латин. bulga; древ. нѣмецкаго: Bulge, Balg; англ. budget) значитъ собственно ранецъ, мѣшокъ, также монашескій капюшонъ, а [146]въ дальнѣйшемъ значеніи: яма, ровъ. Комментаторы думаютъ, что Данте для того употребилъ это слово, что мѣшокъ, особенно капишонъ, можетъ быть принятъ за символъ укрывательства, скрытности обмана. Anonimo. Такъ какъ слово Malebolge въ италіанскомъ пробуждаетъ опредѣленное понятіе, то я счелъ за нужное замѣнить это слово русскимъ, которое по возможности выражало бы подобное понятіе; къ сожалѣнію, я не могъ придумать лучше того, которое употреблено мною. — Какъ обманъ (безъ довѣрія) прибѣгаетъ къ различнымъ ухищреніямъ и изворотамъ, такъ и мѣсто его казни отличается сложностію своего устроенія; впрочемъ, поэтъ описываетъ его съ такою ясностію, что описаніе почти не требуетъ дальнѣйшихъ объясненій. Пространство между высокою стѣною, съ которой свергается Флегетонъ, и глубокимъ колодеземъ, на днѣ котораго погруженъ Люциферъ, раздѣленъ на десять концентрическихъ рвовъ (bolgia), которые, идя уступами одинъ ниже другаго и приближаясь къ колодезю, все болѣе и болѣе съуживаются въ діаметрѣ своего круга. Чрезъ всѣ эти рвы перекинуты утесы, обраэующіе мосты, которые, идя отъ внешней стѣны осьмаго круга, приближаются въ видѣ радіусовъ къ глубокому колодезю, гдѣ и оканчиваются на внѣшней его оградѣ. Все это устройство Данте дѣлаетъ читателю очень нагляднымъ, сравнивъ осьмой кругъ со рвами и перекинутыми чрезъ нихъ мостами вокругъ средневѣковыхъ замковъ. Къ этому надобно прибавить, что мосты эти служатъ не только для того, чтобы можно было переходить по нимъ черезъ рвы, но также, какъ замѣчаетъ Ломбарди, для приданія прочности всему зданію, и въ этомъ отношеніи ихъ должно представить себѣ перегородками, поперечно идущими отъ стѣны одного углубленія къ стѣнѣ другаго, близлежащаго, такъ впрочемъ, что внизу онѣ имѣютъ отверстіе въ видѣ воротъ для прохожденія грѣшникамъ, подъ мостами находящимся. (Ада XVIII, 73—74). Абекенъ.

5. Колодезь, гдѣ казнится измѣна и гдѣ погруженъ Люциферъ во льдахъ Коцита, достигающій до центра земли и составляющій средоточіе вселенной (Ада I, 127 и примѣч.). О немъ говорится ниже (Ада XXXI, 130 до XXXIV, 79).

[147]19. Геріонъ, казавшійся вначалѣ такими доброжелательнымъ, теперь, видя что не можетъ повредить поэтамъ, грубо сбрасываетъ ихъ съ своихъ плечь (Ада XVII, 133—136 и примѣч.).

20. Поэты переходятъ теперь по мостамъ десять отдѣленій осьмаго круга, начиная съ внѣшняго обширнѣйшаго и оканчивая внутреннимъ самымъ меньшимъ. Они идутъ сперва на лѣво, такъ, что осьмой кругъ у нихъ съ правой руки.

28—30. Празднованіе юбилея первоначально учреждено Іудеями. Въ подражаніе имъ, Бонифацій VIII былъ первый изъ папъ, учредившій празднованіе юбилея черезъ каждые 100, Клементъ VI черезъ 50 лѣтъ; позднѣйшіе же папы опредѣли срокъ болѣе короткій. Первый юбилей, при Бонифаціи VIII, былъ объявленъ въ 1300 г. съ цѣлію всемірнаго покаянія и примиренія, при чемъ всѣмъ пилигримамъ въ Римъ отпускались ихъ грѣхи. По этому случаю прибыло въ Римъ такое множество богомольцевъ со всей Европы, что Римляне принуждены были раздѣлить мостъ Св. Ангела канатомъ по длинѣ его на двѣ части, такъ, чтобы одни шли по одной, а другіе возвращались по другой сторонѣ.

31—33. Валъ крѣпостной есть крѣпость Св. Ангела; гора вѣроятно Janiculus, или Monte Cavo, или наконецъ Montorio, гдѣ храмъ St. Pietro in Montario.

35—36. Предъ совѣстію этихъ грѣшниковъ гнѣвъ обманутыхъ ими [148]супруговъ и родственниковъ возстаетъ въ видѣ рогатыхъ демоновъ, отъ бичей которыхъ души вѣчно бѣгутъ, какъ содомиты отъ пламени (Ада XIV, 24). Копишъ.

49. Данте боится, что въ этомъ кругу все обманчиво.

50. Венедиго или Венетико, изъ фамиліи Каччіанимичи, принадлежавшей къ партіи Джереміи (такъ въ Болоньѣ называли Гвельфовъ), по словамъ Бенвенуто да Имола, убѣдилъ сестру свою отдаться Маркизу Аццо VIII Эсти, по другимъ отцу его Обидзо II (Ада XII, 111, и примѣч.), для того, чтобы чрезъ эту услугу получить значеніе въ городѣ. Одни оправдывали Гизолу, другіе Венедиго, потому сказано, что молва объ этомъ происшествіи ходила различная. Данту вѣроятно оно хорошо было извѣстно, ибо Гизола вышла замужъ за Никколо дельи Альдигіери изъ Феррары, съ родомъ котораго Данте былъ въ родствѣ по своей пробабкѣ, супругѣ Каччіагвида, оть котораго и получилъ прозваніе Алигіери. Троіа (Veltro Allegorico, p. 31).

51. Въ подлин.: a sì pungenti salse. Salsa (отъ sal, salsus) значитъ разсолъ, щелокъ; по Salse называлось также узкое, дикое ущелье въ 3 миляхъ отъ Болоньи, куда бросали трупы самоубійцъ, злодѣевъ и умершихъ безъ покаянія. Строкки. По другимъ, такъ называлась улица въ Болоньѣ, гдѣ сѣкли преступниковъ.

53. Тѣни говорятъ хрипло (Ада I, 63 et pas.); живые, какъ Данте, звонко.

[149]60—61. Болонья лежитъ между двухъ рѣкъ, бѣгущихъ съ Апенинскихъ горъ и впадающихъ въ По: Савена и Рено. Sipa на болонскомъ нарѣчіи есть утвердительная частица вмѣсто si и здѣсь приведена, чтобы выразить услужливость этого рода грѣшниковъ. Смыслъ тотъ: въ этомъ рвѣ гораздо болѣе Болонцевъ, нежели сколько вмѣщаетъ ихъ теперь цѣлый городъ.

62—63 Бенвенуто да Имола, говоря о Болонцахъ, изображаетъ ихъ людьми придворными (curiales, courtois), отъ природы кроткаго характера; онъ говоритъ, что жители Болоньи изъ всѣхъ Италіанцевъ самые гостепріимные и приветливые для чужеземцевъ, не столько скупые, сколько расточительные и весьма склонные къ удовольствіямъ. При этомъ онъ замѣчаетъ, что Данте, учившійся въ болонскомъ университетѣ, вѣроятно и самъ имѣлъ случаи убѣдиться въ этомъ. Филалетесъ.

72. Область вѣчнаго суда, т. е. седьмой кругъ насилователей.

[150]75—78. До сихъ поръ поэты шли по боковой плотинѣ или стѣнѣ рва, а потому могли видѣть въ лице только одинъ изъ строевъ грѣшниковъ, именно тотъ, который бѣжалъ имъ на встрѣчу; другой же видѣли они только взадъ. Теперь они всходятъ на утесъ, перекинутый въ видѣ моста черезъ ровъ, и отсюда могутъ смотрѣть прямо въ лице обоимъ строямъ, смотря потому, куда направятъ взоръ: на право, или на лѣво.

79. Стоя на мосту, они оборачиваются направо и смотрятъ прямо въ лице обольстителямъ, на встрѣчу которымъ, не безъ значенія, бежитъ первый строй грѣшниковъ: между ними таже противоположность, какая между скупыми и расточителями (Ада VII, 25 и д.). Копишъ.

83—96. Язонъ, предводитель Аргонавтовъ, прибылъ на островъ Лемносъ не задолго передъ тѣмъ, какъ тамошнія женщины умертвили въ одну ночь всѣхъ мужщинъ; только Изифила, обманувъ подругъ своихъ, спасла жизнь своему отцу царю Ѳоанту. Аргонавты пробыли два года на Лемносѣ; въ теченіи этого времени Язонъ обольстилъ Изифилу и потомъ, увлекаемый главною цѣлію похода, оставилъ ее. Въ Колхидѣ онъ прельстилъ царскую дочь [151]Медею и съ ея помощію завладѣлъ руномъ; но вскорѣ измѣнилъ и ей, женившись на дочери Креона.

99. Въ подлин.: e di color, ch'n se assanna. Assannare, гляголъ, составленный изъ sanne или zanne, клыки, какъ бы оклыкать, живописно рисуетъ форму этого рва, скалы котораго торчатъ какъ клыки адскаго чудовища.

103. Во второмъ рвѣ казнятся льстецы и прелестницы. Какъ призрителенъ въ глазахъ поэта этотъ порокъ, видно изъ той казни, которую онъ присудилъ ему. Штрекфуссъ.

105. Льстецы никому не вредили, но унизили самихъ себя, потому и поднимаютъ на себя руки. Копишъ.

106. Не безъ причины ровъ этотъ необыкновенно глубокъ; глубина его означаетъ страшное паденіе человеческой натуры въ лицѣ льстецовъ; глубокое значеніе имѣетъ и то, что низость лести можно видѣть только тогда, когда смотримъ на нее прямо съ верху. Копишъ.

[152]122. Алессіо Интерминеи, изъ фамиліи Каструччіо Кастракани, глава луккскихъ Гибеллиновъ и Бѣлыхъ, изгнанный со всею своею партіею въ 1301 г. Онъ ни слова не могъ сказать безъ лести: omnes unguebat, omnes linguebat, etiam velissimos et mercenarios. Бенвенуто да Имола..

124. Въ подлин.: battendosi la zucca, ударивъ по тыквѣ — намекъ на водяную сладкорѣчивость льстецевъ.

133. Таида, возлюбленная Тразона въ Теренціевой комедіи: Эвнухъ. Разговоръ, здѣсь приведенный, происходилъ собственно не между Таидою и Тразономъ, но между послѣднимъ и Гнатономъ, черезъ котораго Тразонъ послалъ въ подарокъ Таидѣ прекрасную невольницу. «Magnes vero agere gratias Thais mihi?» спрашиваетъ Тразонъ; «inguentes» отвѣчаетъ Гнатонъ. — Здѣсь поэтъ приводитъ вымышленное лице, такъ же точно, какъ онъ употребляетъ миѳологическія, баснословныя лица и существа, ибо заботится не столько объ исторической ихъ вѣрности, сколько о воплощеніи своихъ глубокихъ идей въ одежду, по возможности близкую къ натурѣ. Каннегиссеръ.