Божественная комедия (Данте; Мин)/Ад/Песнь I/ДО


Божественная комедія. Адъ.


Пѣснь I.

Уклонившись въ глубокомъ снѣ съ прямой дороги, Данте пробуждается въ тёмномъ лѣсу, при слабомъ мерцаніи мѣсяца идётъ далѣе, и, передъ дневнымъ разсвѣтомъ, достигаетъ подошвы холма, котораго вершина освѣщена восходящимъ солнцемъ. Отдохнувъ отъ усталости, поэтъ восходитъ на холмъ; но три животныя: — Барсъ съ пёстрою шкурою, голодный Левъ и тощая Волчица, преграждаютъ ему дорогу. Послѣдняя до того устрашаетъ Данта, что онъ уже готовъ возвратиться въ лѣсъ, какъ внезапно является тѣнь Виргилія. Данте умоляетъ её о помощи. Виргилій, въ утѣшеніе ему, пророчествуетъ, что Волчица, такъ его испугавшая, скоро погибнетъ отъ Пса, и, для выведенія его изъ тёмнаго лѣса, предлагаетъ ему себя въ вожатые въ странствіи его черезъ Адъ и Чистилище, прибавляя, что, если онъ пожелаетъ вознестись потомъ на Небо, то найдётъ себѣ вожатую, стократъ его достойнѣйшую. Данте принимаетъ его предложеніе и слѣдуетъ за нимъ.



1 Въ срединѣ нашей жизненной дороги,
Объятый сномъ, я въ тёмный лѣсъ вступилъ,
Путь истинный утративъ въ часъ тревоги.

4 Ахъ! тяжело сказать, какъ страшенъ былъ
Сей лѣсъ, столь дикій, столь густой и лютый,
Что въ мысляхъ онъ мой страхъ возобновилъ.

7 И смерть лишь малымъ горше этой смуты!
Но чтобъ сказать о благости небесъ,
Всё разскажу, что видѣлъ въ тѣ минуты.

10 И самъ не знаю, какъ вошёлъ я въ лѣсъ:
Въ такой глубокій сонъ я погрузился
Въ тотъ мигъ, когда путь истинный исчезъ.

13 Когда жъ вблизи холма я пробудился,
Гдѣ той юдоли положенъ предѣлъ,
Въ которой ужасъ въ сердце мнѣ вселился, —

16 Я, вверхъ взглянувъ, главу холма узрѣлъ
Въ лучахъ планеты, что прямой дорогой
Ведётъ людей къ свершенью добрыхъ дѣлъ.

19 Тогда на время смолкъ мой страхъ, такъ много
Надъ моремъ сердца бушевавшій въ ночь,
Что протекла съ толикою тревогой.

22 И какъ успѣвшій бурю превозмочь,
Ступивъ чуть-дышущій на брегъ изъ моря,
Съ опасныхъ волнъ очей не сводитъ прочь:

25 Такъ я, въ душѣ ещё со страхомъ споря,
Взглянулъ назадъ и взоръ вперилъ туда,
Гдѣ изъ живыхъ никто не шёлъ безъ горя.

28 И отдохнувъ въ пустынѣ отъ труда,
Я вновь пошёлъ, и мой оплотъ опорный
Въ ногѣ, стоящей ниже, былъ всегда.

31 И вотъ, почти въ началѣ крути горной,
Покрытый пёстрой шкурою, кружась,
Несётся Барсъ и лёгкій и проворный.

34 Животное не убѣгало съ глазъ;
Но до того мнѣ путь мой преграждало,
Что внизъ сбѣжать я помышлялъ не разъ.

37 Ужъ день свѣталъ и солнце въ путь вступало
Съ толпою звѣздъ, какъ въ мигъ, когда оно
Вдругъ отъ любви божественной пріяло

40 Свой первый ходъ, красой озарено;
И всё надеждою тогда мнѣ льстило:
Животнаго роскошное руно,

43 Часъ утренній и юное свѣтило.
Но снова страхъ мнѣ въ сердцѣ пробудилъ
Свирѣпый Левъ, представшій съ гордой силой.

46 Онъ на меня, казалось, выходилъ,
Голодный, злой, съ главою величавой,
И, мнилось, воздухъ въ трепетъ приводилъ.

49 Онъ шёлъ съ Волчицей, тощей и лукавой,
Что, въ худобѣ полна желаній всѣхъ,
Для многихъ въ жизни сей была отравой.

52 Она являла столько мнѣ помѣхъ,
Что, устрашёнъ наружностью суровой,
Терялъ надежду я взойдти на верхъ.

55 И какъ скупецъ, копить всегда готовый,
Когда придётъ утраты страшный часъ,
Груститъ и плачетъ съ каждой мыслью новой:

58 Такъ звѣрь во мнѣ спокойствіе потрясъ,
И, идя мнѣ на встречу, гналъ всечасно
Меня въ тотъ край, гдѣ солнца лучъ угасъ.

61 Пока стремглавъ я падалъ въ мракъ ужасный,
Глазамъ моимъ предсталъ нежданный другъ,
Отъ долгаго молчанія безгласный.

64 «Помилуй ты меня!» вскричалъ я вдругъ,
Когда узрѣлъ его въ пустынномъ полѣ,
«О кто бъ ты ни былъ: человѣкъ, иль духъ!»

67 И онъ: «Я духъ, не человѣкъ я болѣ;
Родителей Ломбардцевъ я имѣлъ,
Но въ Мантуѣ рождённыхъ въ бѣдной долѣ.

70 Sub Julio я поздно свѣтъ узрѣлъ.
И въ Римѣ жилъ въ вѣкъ Августовъ счастливый;
Во дни боговъ въ лжевѣрьѣ я коснѣлъ.

73 Я былъ поэтъ, и мной воспѣтъ правдивый
Анхизовъ сынъ, воздвигшій новый градъ,
Когда сожжёнъ былъ Иліонъ кичливый.

76 Но ты за чѣмъ бѣжишъ въ сей мракъ назадъ?
Что не спѣшишь на радостныя горы,
Къ началу и причинѣ всѣхъ отрадъ?»

79 — «О, ты ль Виргилій, тотъ потокъ, который
Рѣкой широкой катитъ волны словъ?»
Я отвѣчалъ, склонивъ стыдливо взоры.

82 «О дивный свѣтъ, о честь другихъ пѣвцовъ!
Будь благъ ко мнѣ за долгое ученье
И за любовь къ красѣ твоихъ стиховъ.

85 Ты авторъ мой, наставникъ въ пѣснопѣньѣ;
Ты былъ одинъ, у коего я взялъ
Прекрасный стиль, снискавшій мнѣ хваленье.

88 Взгляни: вотъ звѣрь, предъ нимъ же я бѣжалъ…
Спаси меня, о мудрый, въ сей долинѣ…
Онъ въ жилахъ, въ сердцѣ кровь мнѣ взволновалъ.»

91 — «Держать ты долженъ путь другой отнынѣ,»
Онъ отвѣчалъ, увидѣвъ скорбь мою,
«Коль умереть не хочешь здѣсь въ пустынѣ.

94 Сей лютый звѣрь, смутившій грудь твою,
Въ пути своёмъ другихъ не пропускаетъ,
Но, путь пресѣкши, губитъ всѣхъ въ бою.

97 И свойствомъ онъ столь вреднымъ обладаетъ,
Что, въ алчности ничѣмъ но утолёнъ,
Вслѣдъ за ѣдой ещё сильнѣй алкаетъ.

100 Онъ съ множествомъ животныхъ сопряжёнъ,
И съ многими ещё совокупится;
Но близокъ Пёсъ, предъ кѣмъ издохнетъ онъ.

103 Не мѣдь съ землёй Псу въ пищу обратится,
Но добродѣтель, мудрость и любовь;
Межъ Фельтро и межъ Фельтро Пёсъ родится.

106 Италію рабу спасётъ онъ вновь,
Въ честь коей дѣва умерла Камилла,
Турнъ, Эвріалъ и Низъ пролили кровь.

109 Изъ града въ градъ помчитъ Волчицу сила,
Доколь её не заключитъ въ аду,
Откуда зависть въ міръ её пустила.

112 Такъ вѣрь же мнѣ не къ своему вреду:
Иди за мною; въ область роковую,
Твой вождь, отсель тебя я поведу.

115 Услышишь скорбь отчаянную, злую;
Сонмъ древнихъ душъ увидишь въ той странѣ,
Вотще зовущихъ смерть себѣ вторую.

118 Узришь и тѣхъ, которыя въ огнѣ
Живутъ надеждою, что къ эмпирею
Когда-нибудь взнесутся и онѣ.

121 Но въ эмпирей я ввесть тебя не смѣю:
Тамъ есть душа достойнѣе стократъ;
Я, разлучась, тебя оставлю съ нею.

124 Зане Монархъ, чью власть какъ супостатъ
Я не позналъ, мнѣ нынѣ воспрещаетъ
Ввести тебя въ Его священный градъ.

127 Онъ Царь вездѣ, но тамъ Онъ управляетъ:
Тамъ градъ Его и неприступный свѣтъ;
О счастливъ тотъ, кто въ градъ Его вступаетъ!»

130 И я: «Молю я самъ тебя, поэтъ,
Тѣмъ Господомъ, Его жъ ты не прославилъ, —
Да избѣгу сихъ и горшихъ бѣдъ, —

133 Веди въ тотъ край, куда ты путь направилъ:
И вознесусь къ вратамъ Петра святымъ,
И тѣхъ узрю, чью скорбь ты мнѣ представилъ.»

136 Здѣсь онъ пошёлъ, и я во слѣдъ за нимъ.




Комментаріи.

1. По словамъ монаха Гиларія, Данте началъ писать свою поэму полатынѣ. Первые три стиха были слѣдующіе:

Ultima regna canam, fluido contermina mundo,
Spiritibus quae lata patent, quae praemia solvent
Pro meritis cuicunque suis (data lege tonantis). —

«Азъ рекохъ въ высотѣ дней моихъ, пойду во врата адовы.» Исаіи, 38, 10. — «In dimidio dierum meorum vadam ad portas inferi.» Vulgat. Biblia.

Въ срединѣ н. ж. дороги, т. е. на 35 году жизни, ибо, по словамъ Псалмопѣвца (Пс. LХХХIХ, 10), «дніе лѣтъ нашихъ въ нихже седмьдесятъ лѣтъ,» — возрастъ, который Данте въ своёмъ Convito называетъ вершиною человѣческой жизни. По общему мнѣнію, Данте родился въ 1265: стало быть, 35 лѣтъ ему было въ 1300 г.; но, сверхъ того, изъ XXI пѣсни Ада видно, что Данте предполагаетъ начало своего странствія въ 1300, во время юбилея, объявленнаго папою Бонифаціемъ VIII, на страстной недѣлѣ въ великую пятницу, — въ годъ, когда ему сравнялось 35 лѣтъ, хотя его поэма написана гораздо позже; потому всѣ происшествія, случившіяся позже этого года, приводятся какъ пророчества.

2. Тёмный лѣсъ, по обыкновенному толкованію почти всѣхъ комментаторовъ, означаетъ человѣческую жизнь вообще, а въ отношеніи къ поэту — его собственную жизнь въ особенности, т. е. жизнь, исполненную заблужденій, обуреваемую страстями. Другіе подъ именемъ лѣса разумѣютъ политическое состояніе Флоренціи того времени (которую Данте называетъ trista selva, Чист. XIV, 64), и, соединяя всѣ символы этой мистической пѣсни во едино, даютъ ей политическое значеніе. Вотъ напр. какъ графъ Пертикари (Apolog. Di Dante. Vol. II, p. 2 fac. 38: 386 della Proposta) объясняетъ эту пѣснь: въ 1300 г., на 35 году жизни, Данте, избранный въ пріоры Флоренціи, скоро убѣдился среди смутъ, интригъ и неистовствъ партій, что истинный путь къ общественному благу потерянъ, и что самъ онъ находится въ тёмномъ лѣсу бѣдствій и изгнанія. Когда же онъ пытался взойдти на холмъ, вершину государственнаго счастія, ему представились непреодолимыя препятствія со стороны роднаго его города (Барса съ пёстрою шкурою), гордости и честолюбія французскаго короля, Филиппа Прекраснаго, и брата его, Карла Валуа (Льва), и корысти и честолюбивыхъ замысловъ папы Бонифація VIII (Волчицы). Тогда, предавшись своему поэтическому влеченію и возложивъ всю надежду на воинскія дарованія Кана Великаго, сеньора Веронскаго (Пса), написалъ онъ свою поэму, гдѣ, при содѣйствіи божественной благости, духовнаго созерцанія (благой дѣвы), небеснаго просвѣтленія (Лучіи) и богословія (Беатриче), руководимый разумомъ, мудростію человеческою, воплощённою въ поэзію (Виргиліемъ), проходитъ онъ мѣста наказанія, очищенія и награды, наказуя такимъ образомъ пороки, утѣшая и исправляя слабости, и награждая добродѣтель погруженіемъ въ созерцаніе высшаго блага. Изъ этого видно, что конечная цѣль поэмы — призвать націю порочную, раздираемую раздорами, къ единству политическому, нравственному и религозному.

5. Лютый — эпитетъ не свойственный лѣсу; но какъ лѣсъ имѣеть здѣсь значеніе мистическое, и означаетъ, по однимъ, жизнь человѣческую, по другимъ — Флоренцію, волнуемую раздорами партій, то это выраженіе, думаю, не совсѣмъ покажется неумѣстнымъ.

6. Данте избѣжалъ этой жизни, исполненной страстей и заблужденій, осбенно раздоровъ партій, въ которые онъ долженъ былъ вдаться какъ правитель Флоренціи; но жизнь эта была такъ ужасна, что воспоминаніе объ ней снова раждаетъ въ нёмъ ужасъ.

7. Въ подлинникѣ: «Такъ горекъ онъ (лѣсъ), что смерть немногимъ болѣ.» — Вѣчно горькій міръ (lo mondo senza fine amaro) есть адъ (Рая XVII, 112).— «Какъ вещественная смерть уничтожаетъ наше земное существованіе, такъ смерть нравственная лишаетъ насъ яснаго сознанія, свободнаго проявленія нашей воли, а потому нравственная смерть немного лучше самой смерти вещественной.» Штрекфуссъ.

9. О тѣхъ видѣніяхъ, о которыхъ говоритъ поэтъ отъ 31—64 стиха.

11. Сонъ означаетъ, съ одной стороны, человѣческую слабость, потемнѣніе внутренняго свѣта, недостатокъ самопознанія, однимъ словомъ — усыпленіе духа; съ другой стороны — сонъ есть переходъ къ духовному міру. (См. Ада III, 136].

13. Холмъ, по объясненію большей часта комментаторовъ, означаетъ добродѣтель, по другимъ восхожденіе къ высшему благу. Въ подлинникѣ, Данте пробуждается у подошвы холма: подошва холма — начало спасенія, та минута, когда въ душѣ нашей возникаетъ спасительное сомнѣніе, роковая мысль, что путь, по которому мы шли до этой минуты, ложенъ.

14. Предѣлъ юдоли. Юдоль есть временное поприще жизни, которое мы обыкновенно называемъ юдолію слёзъ и бѣдствій. Изъ XX пѣсни Ада, ст. 127—130, видно, что въ этой юдоли путеводнымъ свѣтомъ поэту служило мерцаніе мѣсяца. Мѣсяцъ означаетъ слабый свѣтъ человѣческой мудрости. Копишь.

17. Планета, ведущая людей прямой дорогой, есть солнце, которое, по системѣ Птоломеевой, принадлежало къ планетамъ. Солнце имѣетъ здѣсь не только значеніе матеріальнаго свѣтила, но, въ противоположность мѣсяцу (философіи), есть полное, непосредственное познаніе, божественное вдохновеніе. Копишь.

19—21. Даже отблескъ божественнаго познанія уже въ состояніи уменьшитъ въ насъ отчасти ложный страхъ земной юдоли; но вполнѣ онъ исчезаетъ только тогда, какъ мы совершенно исполнимся страхомъ Господнимъ, какъ Беатриче (Ада II, 82—93). Копишь.

26. Т. е. взглянулъ въ тёмный лѣсъ и эту юдоль бѣдствій, въ которой оставаться значитъ умереть нравственно.

29—30. При восхожденіи, нога, на которую мы опираемся, всегда стоитъ ниже. «Восходя отъ низшаго къ высшему, мы подаёмся вперёдъ только медленно, только шагъ за шагомъ, только тогда, какъ твёрдо и вѣрно встанемъ на низшее: восхожденіе духовное подлежитъ тѣмъ же законамъ, какъ и тѣлесное.» Штрекфуссъ.

33. «Сего ради порази ихъ левъ отъ дубравы, и волкъ даже до домовъ погуби ихъ, и рысь (Vulgat.: pardus) бдяше надъ градами ихъ: вси исходящіи отъ нихъ будутъ яты, яко умножиша нечестія своя, укрѣпяшася во отвращеніяхъ своихъ.» Iерем. 5, 6. — Барсъ (uncia, leuncia, lynx, catus pardus Окена), по толкованію старинныхъ комментаторовъ, означаетъ сладострастіе, Левъ — гордость или властолюбіе, Волчица — корысть и скупость; другіе, особенно новѣйшіе, видятъ въ Барсѣ Флоренцію и Гвельфовъ, во Львѣ — Францію и въ особенности Карла Валуа, въ Волчицѣ — папу или римскую курію, и, согласно съ этимъ, даютъ всей первой пѣсни смыслъ чисто-политическій. По объясненію Каннегиссера, Барсъ, Левъ и Волчица означаютъ три степени чувственности, нравственной порчи людей: Барсъ есть пробуждающаяся чувственность, на что указываетъ его быстрота и проворство, пёстрая шкура и неотвязчивость; Левъ есть чувственность уже пробудившаяся, преобладающая и не скрываемая, требующая удовлетворенія: потому онъ изображёнъ съ величавою (въ подлинникѣ: поднятой) головою, голодный, злой до того, что воздухъ вокругъ него содрогается; наконецъ, Волчица образъ тѣхъ, которые вполнѣ предались грѣху, почему и сказано, что она многимъ уже была отравой жизни, потому и Данта она совершенно лишаетъ спокойствія и всечасно болѣе и болѣе вгоняетъ въ юдоль нравственной смерти.

37—40. Въ этой терцинѣ опредѣляется время странствія поэта. Оно, какъ сказано выше, началось въ великую пятницу на страстной недѣлѣ, или 25 марта: стало быть, около весенняго равноденствія; день этотъ, по мнѣнію современниковъ Данта, былъ днёмъ, въ который Богъ сотворилъ міръ, архангелъ Гавріилъ благовѣствовалъ Дѣвѣ Маріи и Христосъ умеръ на крестѣ. Впрочемъ, Филалетесъ, основываясь на XXI пѣсни Ада, полагаетъ, что странствіе своё Данте началъ 4 апрѣля. — Божественная Любовь, по представленію Данта, есть причина движенія тѣлъ небесныхъ. — Толпою звѣздъ обозначается созвѣздіе Овна, въ которое въ это время вступаетъ солнце.

41—43. Поэтъ, оживлённый сіяніемъ солнца и временемъ года (весною), надѣется умертвить Барса и похитить его пёструю шкуру. Если Барсъ означаетъ Флоренцію, то спокойное состояніе этого города весною 1300 г., когда партіи Бѣлыхъ и Чёрныхъ находились между собою въ совершенномъ, по видимому, согласіи, дѣйствительно могло родить въ поверхностномъ наблюдателѣ событій нѣкоторую надежду на продолжительность мира. Но это спокойствіе было только кажущееся.

45. Какъ символъ Франціи, которая «потемняетъ весь христанскій міръ» (Чист. XX, 44), Левъ представляеть здѣсь насиліе, ужасающую вещественную силу.

49. Волка Пророковъ Данте превратилъ въ волчицу (lupa) и тѣмъ ещё жёстче очертилъ алчность римской куріи (если ей должно разумѣть подъ именемъ Волчицы), ибо lupa въ латинскомъ языкѣ имѣетъ ещё другое значеніе. Вся поэма Данта направлена противъ римской куріи (Ада VII, 23 и слѣд., XIX, 1—6 и 90—117, XXVII, 70 и слѣд.; Чист. XVI, 100 и дал., XIX, 97 и д., XXXII, 103—160; Рая IX, 125 и д., XII, 88 и д., XV, 142, XVII, 50 и д., XVIII, 118—136, XXI, 125-142, XXII, 76 и д., XXVII, 19—126).

63. Безгласный; въ подлинникѣ: fioco, охриплый. Это искусный намёкъ на равнодушіе современниковъ Данта къ изученію твореній Виргилія.

64. Въ подлинникѣ: Miserere de me, начало 50 псалма, и есть воззваніе не къ одному Виргилію, но и къ божественной благости. У подошвы горы Чистилища души насильственно убіенныхъ поютъ этотъ же псаломъ (Чист. V, 24).

68. Виргилій родился въ мѣстечкѣ Андесъ, нынѣшней деревушкѣ Банде, иначе Пьетоле, близъ Мантуи, на Минчіо. Отецъ его, по однимъ извѣстіямъ, былъ земледѣлецъ, по другимъ, горшечникъ.

70—72. Онъ родился въ 684 г. отъ постр. Рима, за 70 лѣтъ до Р. Х., при консулахъ М. Лициніѣ Крассѣ и Кн. Помпеѣ Великомъ, въ октябрскіе иды, что по нынѣшнему календарю соотвѣтствуетъ 15 октября. — Виргилій, поэтъ Римской имперіи (princeps poetarum), говоря, что онъ родился при Юліѣ цезарѣ, хочетъ этимъ прославить имя его: на Цезаря Данте смотритъ какъ на представителя Римской имперіи; измѣнившіе Цезарю, Брутъ и Кассій, наказуются у него жестокою казнію (Ада XXXIV, 55—67). — Sub Julio есть одно изъ тѣхъ латинскихъ выраженій, которыхъ такъ много встречается въ поэмѣ Данта, по общему обыкновенію не только поэтовъ, но и прозаиковъ того времени.

72. Этими словами Виргилій, кажется, хочетъ оправдаться въ своёмъ язычествѣ.

76—78. Виргилій спрашиваетъ, почему Данте, будучи христіаниномъ, не спѣшитъ на путь истинный, ведущій на счастливую гору или холмъ? — Данте, не отвѣчавъ ему на это, изливается одушевлённою похвалою поэту. Этимъ, кажется, выражено желаніе поэта, испытавшаго скорби жизни, найдти утѣшеніе въ поэзіи.

79—81. Виргилій въ средніе вѣка былъ въ большомъ уваженіи: простой народъ смотрѣлъ на него какъ на чародѣя и прорицателя, энтузіасты какъ на полу-христіанина, чему поводомъ служила, кромѣ славы его, перешедшей отъ древности, его знаменитая четвёртая эклога. Онъ былъ любимый поэтъ Данта, долго изучавшаго и цѣнившаго его необыкновенно высоко, какъ видно изъ многихъ мѣстъ Божественной Комедіи. Впрочемъ, Дантовъ Виргилій есть не только любимый его поэтъ, но и символъ человѣческой мудрости, знанія, вообще философіи, въ противоположность Беатриче, которая, какъ мы увидимъ въ своёмъ мѣстѣ, олицетворяетъ собою мудрость божественную — Богословіе.

87. Т. е. стиль италіянскій. Данте уже прославился своею Vita Nuova и стихотвореніями (Rime).

102. Подъ именемъ Пса (въ подлинникѣ: борзаго — veltro) большая часть комментаторовъ разумѣютъ Кана Гранде (Великаго) делла Скала, властителя Вероны, благороднаго юношу, оплотъ Гибеллиновъ и въ послѣдствіи представителя Императора въ Италіи, на котораго Данте и его партія возлагали большія надежды, но который въ то время, какъ надежды Данта начали осуществляться, скончался въ 1329 на 40 г. жизни. Но такъ какъ Канъ родился въ 1290, а въ 1300, въ годъ странствія Данта въ замогильномъ мірѣ, былъ 10 лѣтъ, то должно думать, что Данте это пророчество объ нёмъ вставилъ въ послѣдствіи, или совершенно передѣлалъ начало поэмы. Troya (Veltro allegorico di Dante. Fir. 1826) въ этомъ Псѣ видитъ Угуччіоне делла Фаджіола, предводителя войскъ Кановыхъ, того самаго, которому онъ посвятилъ свой Адъ (Кану посвящёнъ Рай), и который ещё ранѣе 1300 и до 1308, когда Канъ былъ ещё малолѣтенъ, возсталъ за Гибеллиновъ въ Роминьи и Тосканѣ противъ Гвельфовъ и свѣтской власти папъ. Какъ бы то ни было, Данте скрылъ имя того, кого должно разумѣть подъ символомъ Пса: можетъ быть, состояніе политическихъ дѣлъ того времени требовало этого.

103. Мѣдь здѣсь употреблено вмѣсто металла вообще, какъ въ подлинникѣ: peltro (по Лат. peltrum), смѣсь олова съ серебромъ, вмѣсто серебра или золота. Смыслъ тотъ: онъ не прельстится пріобрѣтеніемъ владѣній (земли) или богатствъ, но добродѣтелію, мудростію и любовію.

105. Межъ Фельтро и межъ Фельтро. Если разумѣть подъ именемъ Пса Кана Великаго, то этимъ стихомъ опредѣляются его владѣнія: вся Марка Тривиджіана, гдѣ находится городъ Фельтре, и вся Романья, гдѣ гора Фельтре: стало быть , вся Ломбардія.

106. Въ подлинникѣ: umile Italia. Кажется, Данте подражалъ здѣсь Виргилію, который въ 3 пѣсни Энеиды сказалъ: humilemque videmus Italiam.

111. «Завистію же діаволею смерть вниде въ міръ.» Кн. Премудр. Солом. II, 24. — «Invidia autem diaboli mors introivit in orbem terrarum.» Vulg.

115. Души великихъ мужей древности, содержащіяся, по понятіямъ Католической Церкви, въ преддверіи Ада или Лимбѣ и не спасённыя крещеніемъ. Они умерли тѣломъ, но желаютъ второй смерти, т. е. уничтоженія души.

118. Души въ чистилищѣ.

122. Намёкъ на Беатриче, являющуюся Данту въ земномъ раю (Чист. XXX) и возносящую его на небо.

124. Въ подлинникѣ: Imperadore. Императоръ, какъ высшій судія на землѣ (по понятіямъ среднихъ вѣковъ), поэту кажется достойнѣйшимъ подобіемъ Высшаго Судіи на небѣ.

125—126. Богь не хочетъ, чтобы разумомъ человѣческимъ (Виргиліемъ) достигали высшаго небеснаго блаженства, которое есть даръ свыше. Копишь.

127. По представленію Данта, могущество Божіе господствуетъ всюду, но престолъ Его въ высшемъ небѣ (эмпиреѣ), въ которомъ другіе девять круговъ неба вращаются около земли, составляющей, согласно съ системой Птоломея, средоточіе вселенной.

132. Горшихъ бѣдъ, т. е. ада, чрезъ который я пойду.

134. Святые врата Петровы — врата, описанные въ Чист. IX, 76. Скорбящіе — обитатели ада.