Бабушкин дом (Балобанова)
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
← Рождественская лодка | Бабушкин дом | Царица бурь → |
Источник: Балобанова Е. В. Легенды о старинных замках Бретани. — СПб.: С.-Петербургская губернская типография, 1896. — С. 10. |
На просёлочной дороге, ведущей из деревушки Дино к Понт-Круа, стоит старинный-старинный дом с остроконечной черепичной крышей. Дому этому не менее трёхсот лет; стоит он в большом цветущем саду и весь зарос розами, хмелем, лиловым гелиотропом, синими колокольчиками, белой повителью и другими вьющимися растениями, которые спутались, сплелись между собой и образовали вокруг него пёструю благоухающую стену. Вьются они всё выше и выше, некоторые даже зацепились за железные оконные переплёты, словно стремясь заглянуть в комнаты как ластящиеся внуки в глаза старой бабушке. Но непроницаемы эти, хотя и старческие глаза: вместо стёкол вставлена блестящая, но непрозрачная слюда, и заглянуть снаружи во внутренность дома нет возможности.
Дом этот исстари называется Бабушкиным домом, а за решёткой его сада, на старом, запущенном деревенском кладбище виднеется могила самой бабушки.
Надпись на могильной плите почти совсем стёрлась, да и немудрено: сто шестьдесят пять лет лежит она на бабушкиной могиле! Но за все эти сто шестьдесят пять лет не перестают цвести на её могиле розы, красная и белая жимолость, душистый горошек, разноцветный левкой и другие цветы, превращая место вечного упокоения в роскошный цветник. Надписи же право не нужно… Она может и совсем стереться, даже могильная плита может рассыпаться, а цветы будут продолжать цвести и благоухать, и их аромат всё также будет разносить но воздуху память о милой бабушке.
Рассказывают, что без малого триста лет тому назад, дом этот принадлежал богатому бретонскому дворянину. Дворянин этот рано овдовел и почти всю свою жизнь посвятил воспитанию своих двух дочерей.
Старшая дочь его вышла замуж, но вскоре муж её был убит на войне, и она вернулась к отцу со своими тремя детьми.
Младшей дочери его минуло всего шестнадцать лет, когда сестра её вернулась домой. Тереза, так знали её, была необыкновенная красавица, с синими как море и со светлыми как горный ручей глазами; высокая, стройная, ловкая.
Местный старичок священник приохотил её к учению и к чтению Св. Писания, и большую часть своего времени она посвящала Богу и книгам.
Но вот ей минуло уже восемнадцать лет, а она всё ещё не была замужем. Много женихов было у этого «Менец-Хомского цветка», как звали её по местности, где стоял дом. Целые толпы знатной и незнатной молодёжи гостило у её отца: в деревенской гостинице по воскресеньям толпится меньше народу, чем толпилось в их доме каждый Божий день. Отец Терезы принимал всех с честью — таков был обычай; но сама девушка редко сходила со своей башенки и всегда отвечала, что рано ей ещё думать о замужестве.
— Тереза! — сказал ей однажды отец. — Я уже стар и был бы очень счастлив видеть тебя пристроенной прежде, чем я лягу рядом с твоей матерью на нашем кладбище. Кто будет твоей опорой после моей смерти? Сыновья Луизы ещё очень малы и сами нуждаются в покровителе. Я думаю, что ты слишком горда и разборчива, и боюсь, как бы не пришлось тебе потом раскаиваться: ещё вчера отказала ты самому богатому и могущественному из здешних вельмож, — графу Амьенскому.
— Что же делать, батюшка! Не могу я выйти замуж ни за кого из всех этих приезжающих свататься ко мне графов, баронов и дворян, — не по мысли они мне! Посмотри в церкви на святых, какие у них лица! Хоть бы один из моих женихов был похож на них!
— Что ты говоришь, Тереза! Опомнись! Ведь это святые угодники!
— Да, но они были же прежде людьми, все они жили на свете! Но они были чисты сердцем, возвышенны духом, и оттого лица у них такие хорошие. Посмотри на нашего старика священника: какое лицо у него! А мои женихи — гордые, себялюбивые, полные греха люди! Зачем же я пойду за них? Муж должен направлять жену на путь спасения, а не увлекать её в бездну греха!
Вздохнул отец Терезы, но ничего не возразил ей.
Но вот в один холодный весенний день, когда вся семья сидела в зале у ярко пылавшего очага, вошёл рыцарь, одетый во всё белое, но без оружия; лицо его было прекрасно. По поклону и обращению видно было, что это очень знатный иноземный рыцарь, а может быть даже и принц.
После обычных приветствий он подошёл к Терезе и сказал ей:
— Я приехал издалека, чтобы просить вас стать моей женой; я вернусь через три дня за ответом.
Ничего не прибавил он больше, опять поклонился всему обществу и исчез.
— Ну, вот жених, который по крайней мере не похож на других! — сказал, улыбаясь, отец, но Тереза ничего не отвечала.
Через три дня весна уже была в полном разгаре, — всё цвело и благоухало в саду. Через три же дня, час в час, вернулся и белый рыцарь и, подойдя к Терезе, спросил её:
— Как же решили вы?
Она взяла его за руку, подвела к отцу и сказала ему:
— Отец, благослови нас! Я наконец нашла себе мужа по мысли.
Недели через две была сыграна и свадьба. Отец Терезы задумал было отпраздновать её очень пышно: предполагался и турнир по старинной моде, и королевское шествие; пригласил он чуть ли не всё знатное дворянство. Но никто не поехал на свадьбу, узнав, что со стороны жениха на ней будут лишь нищие да убогие со всего околотка.
— Что же делать! Родные мои далеко, — пусть же гости эти будут мне за родных, — говорил жених.
Тереза согласилась с ним, священник тоже, ну, свадьба и обошлась без рыцарей, знати и всяких затей.
Молодые до осени остались жить у отца. Каждое утро муж Терезы вставал всех раньше в доме и уезжал на своей белой лошади, которую сам и седлал; возвращался он к ночи, и ничего не ел, и не пил дома. Очень удивлялись этому все домашние, но так как Тереза казалась необыкновенно счастливой, и всё в доме необыкновенно удавалось и процветало, то никто ничего не говорил ей, а она целыми днями пела псалмы, сидя в саду за прялкой.
Однако же раз, уже под осень, сестра сказала ей:
— Послушай, Тереза, конечно, это не моё дело, — ты очень любишь своего мужа, и видно, что вы очень счастливы, но неужели он не может остаться с нами хотя бы на один день? Куда это он ездит?
— Милая сестрица, — ответила Тереза, — я сама этого не знаю!
— Почему же ты его не спросишь?
— Я несколько раз хотела спросить, но не осмеливалась!
— А я на твоём месте спросила бы!
Но Терезе не пришлось спрашивать: в тот же вечер муж сказал ей:
— Нам пора собираться домой, в мои владения, но знай, Тереза, что путь нам предстоит дальний, и что придётся тебе расстаться со своими родными надолго, если не навсегда.
— Что же делать! Твой дом будет моим домом: жена следует всюду за своим мужем.
Нежно поцеловал её белый рыцарь и сказал ей, чтобы она собиралась в дорогу, и что через три дня он вернётся за нею; но просил её не брать с собой никаких вещей:
— Всего вдоволь у меня в моих владениях, а в пути вещи — только помеха.
Как ни крепилась Тереза, но расстаться с отцом и сестрой было ей тяжело, и она не заметила, как пролетели эти три дня. Утром на четвёртый день конь мужа уже стоял перед домом.
— Помни, Тереза, — сказал ей отец на прощанье, — когда бы ни захотела ты вернуться домой, дом этот принадлежит тебе: дети Луизы имеют свой собственный замок, дом же наш — твой и твоих детей.
— Благодарю, но я ведь долго не вернусь: мы едем в Испанию.
— Всё равно, хотя бы вернулась ты через сто лет, ничего не изменится здесь для тебя.
— О, да! Через сто лет она непременно вернётся! — засмеялся её муж. — Но если дом этот будет нашим домом, как говорите вы, то мы очень просим, чтобы в нём всегда кто-нибудь жил, — продолжал он серьёзно, — неприятно возвращаться в нежилое место.
— Охотно обещаем мы это, пока живы, — сказала Луиза, — но после нашей смерти, и особенно через сто лет, это уж не в нашей власти.
— Не говори глупостей, Луиза! — заметил отец. — Отчего же не остаться жить в тёткином доме хоть кому-нибудь из твоих детей?
— Ну, а через сто лет это будет уж бабушкин дом! — пошутил муж Терезы.
На этом они и расстались. Белый рыцарь посадил свою жену перед собою на своего белого коня, и они тронулись в путь. Терезе показалось, что никогда не путешествовала она так удобно, как сидя на седле впереди своего мужа.
Вскоре повернули они на незнакомую тропинку, и родной дом совершенно скрылся из виду.
— Что это за странная дорога, по которой мы едем? — сказала Тереза. — Вероятно, её проложили только на днях? Я не видала её никогда.
— О нет, это старая дорога! — отвечал ей муж.
Не успели проехать они и часа, по мнению Терезы, как уже наступила ночь, хотя по её расчёту было ещё далеко до полудня. Но это была не тёмная ночь, а как будто отсутствие и света, и мрака: все предметы были отчётливо видны, но в какой-то серой мгле.
— Отчего это так стемнело? — спросила она мужа.
— Потому что свет солнца не достигает сюда, моя дорогая!
Вскоре они повернули в сторону, и опять стало светло, тут выехали они на равнину, заросшую терниями, колючим кустарником, держидеревом и другими подобными растениями. Казалось, коню их не выбраться отсюда, и их платье и ноги сильно пострадают от игл и шипов, со всех сторон обращённых к ним. Но конь бодро шёл вперёд: все растения словно расступались перед ним, и они подвигались вперёд без всяких препятствий. Но позади них кусты снова сцепились, образуя плотную, непроницаемую стену.
— Тут начинается тернистый путь к спасению! — сказал ей муж.
— Муж должен вести жену по этому пути, милый мой, и с тобою я ничего не боюсь!
Они выехали из этой равнины, не пострадав нисколько от колючих растений. Дальше увидали они две горы, до такой степени высокие, что вершины их были скрыты облаками. Левая гора была каменистая, совсем чёрная, блестящая, лишённая всякой растительности, а правая вся покрыта сверкающим снегом.
С ужасом заметила Тереза, что обе горы постепенно сходятся, а когда они сошлись, раздался такой гром и треск, что белый конь не удержался и на минуту упал на колени. Совсем стемнело от разлетевшихся во все стороны чёрных и белых камней, — то чёрные во́роны, казалось, бились в воздухе с белыми голубями.
— Не беспокойся, милая! — сказал белый рыцарь жене. — Это завистники бьются друг с другом: желая погубить других, они сами погибают друг от друга. Нам они не страшны! — и он направил коня в узкий проход между горами и проехал благополучно.
Затем поднялись они по довольно крутой тропинке на высокое плоскогорье, и тут Тереза с удивлением увидала бушующее море: высокие, тёмные волны так и ходили по нему. «Не видно здесь ни лодки, ни судна, как же переправимся мы через воды?» — подумала Тереза. Но при их приближении буря утихла, и лошадь смело вступила в воду и переплыла море в несколько часов.
— Не бойся, милая моя! — сказал ей муж. — Это море людских страстей, — нам оно безопасно.
Переправившись на ту сторону, въехали они в совершенно бесплодные ланды[1], покрытые серыми кочками да валунами; изредка лишь кое-где пробивалась жалкая травка. На ландах паслось огромное стадо, и Тереза никогда не видала таких тучных и красивых коров; казалось, лучшего пастбища им и не надо.
— Это ланды довольствующихся малым, — сказал муж Терезы, — довольных своей долей, хотя бы бедной и несчастной.
Проехав ландами, конь перепрыгнул через каменную ограду, и путешественники попали на великолепное зелёное поле, которому не было видно ни конца, ни края; это было самое богатое на свете пастбище, с сочной, шёлковой, благоухающей травой, но здесь паслось не более пятидесяти таких худых и тщедушных коров, каких Тереза никогда и вообразить себе не могла.
— Это поле скупых, — сказал ей муж, — голодных среди окружающего их богатства: берегут они его, лишая себя всего и забывая, что жизнь коротка, и что за пределы земного они не могут взять с собой ни одной крошки.
Долго ехали они этим полем, наконец попали в большой густой лес. Всякие деревья были в этом лесу — и большие и малые, и толстые и тонкие; множество серых и чёрных птиц летало там, кружилось, металось, но ни одна не присаживалась ни на секунду ни на одну ветку.
— Посмотри на этих птиц, — сказал муж Терезы, — это погрязшие в земных помыслах. Слушая Слово Божие в церкви, они думают лишь о том, накормила ли служанка свиней, за сколько можно будет продать телёнка; читая Библию, они думают лишь о том, чем питался народ Божий, какие были у евреев законы, оберегавшие их поля от потравы, сколько пени платили они за украденного быка. Мысли их не могут остановиться ни на чём вне этих хозяйственных и земных помыслов; они забывают, что не хлебом единым жив будет человек.
Проехав это место в лесу, Тереза увидала целую стаю белых птиц, и так пели они, что она попросила мужа приостановить коня, чтобы послушать их: никогда не слыхала она такого удивительного пения. Птицы эти сидели и летали на верхушках деревьев, совсем не спускаясь на землю.
— Эти птицы, вероятно, боятся нас, и оттого не спускаются с вершины деревьев?
— О, нет, это отрёкшиеся от мира: они проводили жизнь в уединении, не помышляя ни о чём земном, забывая о своих братьях, забывая, что «вера без дел мертва есть». Вот потому-то, летая высоко-высоко, они никогда не могут спуститься на землю.
Проехав лес, очутились путешественники у подножия высокой горы. Кругом них, казалось, был роскошный сад. Долго ехали они по густой розовой аллее, и доехали наконец до прекрасной беседки из цветущей сирени; весь пол её был устлан мягким зелёным мохом.
— Ну, милая Тереза, сойди с коня и отдохни пока в этой беседке! Я должен ещё проехать на ту гору и скоро вернусь к тебе.
Послушалась Тереза, сошла с коня и простилась с мужем. Долго смотрела она ему вслед, пока поднимался он на гору, но когда скрылся он из виду, ей вдруг так захотелось спать, что она сейчас же легла в беседке на мягкий мох и заснула.
— Милая Тереза, пора тебе проснуться! — ласково сказал ей, вернувшись к ней, муж.
— А разве я так долго спала, мой милый?
— Ровно сто лет.
Вскочила Тереза на ноги и во все глаза смотрела на своего мужа:
— Ты шутишь, милый?
— Посмотри на себя, дорогая моя! — сказал ей муж, подводя её к светлому ручью, протекавшему у беседки.
Взглянула Тереза и ахнула: ручей отразил прекрасное лицо старухи с белыми как снег волосами! Мелкие морщины оттеняли кроткое тонкое лицо её, и только глаза светились так же ярко как и прежде.
— Ты огорчена переменой?
— Нисколько! Я стала красивее, чем была в молодости.
— Старость всегда должна быть красивее, — она есть плод дерева; надо только, чтобы само дерево жизни было прекрасно, тогда и плод будет тоже прекрасен. Теперь ты должна вернуться домой на моём коне, я же сам не могу пока следовать за тобою, но и я приду, когда наступит пора, и тогда мы никогда уж больше не расстанемся с тобою.
— Я должна вернуться к отцу и к Луизе?
— Нет, отец твой и Луиза давно уже покинули тот мир.
— Зачем же вернусь я домой, когда там никого уже нет?
— Такова уж воля Божия! В Бабушкином доме живут теперь правнуки Луизы: они осиротели, и ты им нужна.
Простилась Тереза со своим мужем и села на его белого коня. Конь повёз её быстро-быстро по новой и совсем незнакомой дороге и к полудню остановился у ограды старого дома. Не успела сойти Тереза с коня, как он повернул назад и исчез уж из виду.
В Бабушкином доме всё было по старому, — правда, одна жизнь сменяла другую, но это было совсем незаметно: по-прежнему цвели там розы, тёплый воздух был напоён ароматом клевера, левкоя, гелиотропа, жасмина и мяты. Деревья стояли нарядные, свежие в своей яркой зелёной одежде. В доме кружились, плясали и пели беззаботные дети, — было им весело, светло и тепло, и не понимали они своей печальной сиротской судьбы: никого не было около них; соседки приходили исполнять кое-какие домашние работы и кормить детей, а местный священник уже подумывал о том, куда бы девать бедных малюток.
— А вот я и приехала к вам, милые дети мои! — сказала Тереза. — Я ваша бабушка из Испании, слыхали вы обо мне?
— Мы уж тебя ждали, ждали! — закричали дети, обнимая её. — Все говорили нам, что только и осталось у нас родных, что одна бабушка в Испании, и мы так тебя ждали!
— Ну, вот и хорошо, что ждали, Господь и послал меня к вам; теперь будем вместе жить!
И весело же стало в Бабушкином доме! Бывало, сидит она под тенью старого каштана у ворот дома и так ласково и приветливо кивает всем проходящим. Делала она много добра и чужому народу; стекалось его к ней видимо-невидимо: кого лечила она, кого наставляла, кому помогала, и вокруг Бабушкиного дома, миль на пять, если не на десять, не стало бедняков, не стало и злых людей.
Бабушкины правнуки обожали старушку, да и как им было не любить её! Чего-чего только ни знала бабушка, чего-чего только не рассказывала она им!
Бывало, идёт она с ними по саду и говорит:
— Вот посмотрите, детушки на этот бук — ему четыреста с лишком лет! — и сорвёт бабушка листочек с этого бука и положит в свою старую с серебряными застёжками книгу, а в воскресенье, после обедни, позовёт детей, раскроет страницу, на которой положен был буковый листочек, и видят дети всю долгую жизнь этого дерева — они видят, как оно растёт в лесу, потому что тогда ещё не было тут ни сада, ни дома, а через лес едут благородные рыцари и дамы, развеваются перья на шляпах дам, сидит на плече каждого рыцаря по соколу, лают собаки, и всё это останавливается около бука, и начинается охота. Затем идут мимо него рыцари, но уже без дам и соколов, все они в блестящем вооружении, со знамёнами, с длинными копьями и с белой повязкой с чёрным крестом на руке. Смотрят дети, и воскресает перед ними вся старая-старая рыцарская история их родины.
А вот каштан — ровесник бабушки: её отец посадил его в день её рожденья. Бабушка сорвала листочек, и перед детьми прошла вся история их милого Бабушкиного дома.
А вот и липа, которую посадила сама бабушка у самой кладбищенской ограды, — её листок показал детям стройную молодую девушку, а рядом с ней красавца в белой одежде: это бабушка со своим женихом, белым рыцарем. Как они оба счастливы и прекрасны! Падает бабушкина слеза на эту страницу, и оживает липовый листочек, и делается он зеленее и светлее всех своих братьев, что остались на ветвях липы.
А уж чего-чего нарассказывала бабушка о своём путешествии в чудную страну, где проспала она сто лет!
Время шло, и правнуки бабушки выросли мужественными, великодушными, преданными правде людьми, и стала собираться бабушка к своему мужу, исполнила она уже долг свой.
И вот в одно прекрасное весеннее утро бабушка не вышла уже в сад, а позвала к себе своих внуков и сказала им:
— Мой белый рыцарь приехал за мной, надо мне готовиться в путь!
Вышли внуки из комнаты бабушки и стали говорить между собою:
— Бабушка видела дурной сон, она очень слаба сегодня!
Но младшая внучка, голубоглазая Тереза, поверила, что белый рыцарь приехал за бабушкой, и осталась караулить её, но, сидя у её ног, заснула; и увидала она во сне белого рыцаря, который взял бабушку за руку, и бабушка стала такая молодая и прекрасная как на своём портрете; вывел её белый рыцарь через окно в сад, и поднялись они в воздух. Вскрикнула тут Тереза и проснулась. Бабушка же спала глубоким, но уже непробудным сном.
Бабушкина могила виднеется у самой ограды сада; на могиле растут белые маргаритки, розовый куст, левкои, иммортели. И чего только ни насадили внуки на могилу бабушки!
Старая липа, что посадила когда-то сама бабушка, перегнулась через ограду и, склонив ветви, смотрит на могилу своей подруги. В ветвях её с весны до осени распевает свои песни соловей.
Сто шестьдесят пять лет прошло со времени смерти бабушки; все её внуки давно полегли вокруг неё у ограды, но Бабушкин дом и сад существуют и поныне, как будто время, пролетая, тихо свёртывает здесь свои крылья и стороной прокрадывается мимо.
В доме давно никто не живёт, но всегда заботится о нём и о саде кто-нибудь из отдалённых потомков любимой бабушкиной внучки Терезы.
Случайно забредшему сюда путнику охотно покажут дом, он может пройтись по длинному залу с большим очагом посредине и по целой анфиладе старинных покоев, увешанных портретами рыцарей в латах, дам в перьях и разных мужчин в красных кафтанах и женщин в узких платьях, — позднейших потомков этого рода.
Но никого не впускают в бабушкину комнату — в неё можно лишь заглянуть с порога; там стоят её кресло и маленький столик со старинной книгой с серебряными застёжками; тут же стоит и высокий деревянный подсвечник с недогоревшей толстой восковой свечей.
Против двери висит портрет бабушки, прекрасной молодой девушки с белыми цветами в руке, портрет этот словно улыбается со стены.
«Всё на земле разрушается, рассыпается в прах, забывается!» — говорят люди, но это неправда: всё прекрасное и доброе живёт в воспоминании, и забвение не смеет коснуться его.
Примечания
править- ↑ брет.