Богъ различныхъ имёнъ[1],
Дщери кадмовой радость-дитя,
Зевса грозногремящаго сынъ!
Любишь ты Италію
Славную, въ лонѣ Део[2]
Элевсинскомъ царствуешь ты,
Въ радушномъ томъ ложѣ[3].
О Вакхъ! въ Ѳивахъ, въ отчизнѣ вакханокъ,
Живёшь ты у влажныхъ потоковъ Исмена,
На посѣвѣ дикаго дракона[4].
Съ двухвершинной горы[5]
Тебя видитъ горящій огонь,
Гдѣ дѣвы Вакханки восходятъ,
Нимфы корюкійскія,
Видитъ кастальскій родникъ,
Лѣса плюща Нисы-горы
И берегъ зелёный
Гроздами обильный тебя провожаетъ,
И пѣсня въ твою честь гремитъ тамъ:
Ты подходишь къ роднымъ Ѳивамъ.
Ты Ѳивы выше всѣхъ другихъ чтишь городовъ
Съ матерью, сожжённой громомъ[6].
Такъ приди же ты и нынѣ:
Весь народъ мой сильной болѣзнью охваченъ.
Спасенья къ намъ направь стопы
Черезъ парнасскіе холмы
Иль черезъ шумное море.
Іо!
О вождь огнёмъ дышащихъ звѣздъ, криковъ ночныхъ
Господинъ, рожденье Зевса,
Ты явись съ толпою вмѣстѣ
Дѣвъ наксійскихъ, спутницъ твоихъ неразлучныхъ,
Тѣхъ ѳіадъ, что въ опьяненьи
Ночи пляшутъ, величая
Вакха хозяина-бога.
Вѣстникъ. — Жильцы домовъ Амфіона и Кадма;
Нѣтъ, человѣка жизнь, пока стоитъ,
Ни унижать, ни прославлять не стану.
Счастливаго съ несчастнымъ наравнѣ
Судьба подниметъ и судьба низвергнетъ.
Для участи людей пророка нѣтъ.
Вотъ зависти достоинъ былъ Креонтъ;
Такъ кажется, по-крайней-мѣрѣ, нынѣ
Спасъ отъ враговъ онъ кадмову страну
И сталъ земли сей полный властелинъ,
И правилъ онъ, и цвѣлъ дѣтей рожденьемъ.
Вотъ нынѣ всё теряетъ онъ, а радость
Кто въ жизни потерялъ, я не скажу,
Что тотъ живётъ, тотъ — трупъ живой, по-мнѣ.
Пусть будетъ твой богатъ, пожалуй, домъ,
Живи по-царски ты; но если радость
Тебя оставитъ и уйдётъ, безъ ней
Всё прочее богатство человѣка
За дыма тѣнь одну я не куплю.
Хоръ. — Какую скорбь принёсъ ты намъ!
Вѣстникъ. — Мертвы; а тотъ, кто живъ, повиненъ въ смерти.
Хоръ. — Убійца кто? и кто убитъ? скажи.
Вѣстникъ. — Гемонъ погибъ, и не чужой рукой
Его пролита кровь…
Хоръ. — Но чьей, скажи,
Рукой отца, иль собственной рукой?
Вѣстникъ. — Самъ, въ гнѣвѣ на отца, убилъ себя:
Отцу не могъ простить убійства онъ.
Хоръ. — Вѣщунъ! твоё правдиво было слово!
Вѣстникъ. — Такъ должно и въ другомъ просить совѣта.
Хоръ (Эвридика выходитъ со свитою жёнъ). —
Несчастную я вижу Эвридику,
Креонтову жену; идётъ сюда изъ дома.
О сынѣ слышала, иль такъ случайно?
Эвридика. — О граждане! Какое слово здѣсь
Я слышала, лишь подошла къ дверямъ,
Чтобы съ молитвою идти къ Палладѣ?
У двери запертой ремень хотѣла
Я развязать, и вдругъ какимъ-то звукомъ,
Семейную бѣду вѣщавшимъ мнѣ,
Былъ поражёнъ мой слухъ; въ испугѣ я
Назадъ служанкамъ на руки упала.
Но повторите мнѣ, какъ было слово;
Услышу я, знакомая съ несчастьемъ.
Вѣстникъ. — О дорогая госпожа! я самъ
Свидѣтель былъ — и разскажу тебѣ,
Какъ было, всё, не утаю ни слова.
Къ-чему смягчать тебѣ теперь я сталъ бы,
Чтобы открылось послѣ, что я лгалъ?
А истина всегда стоитъ прямая.
Проводникомъ супругу твоему
Я былъ на то возвышенное поле,
Гдѣ Полиника трупъ ещё лежалъ,
Но жалкій трупъ, истерзанный весь псами.
Призвавъ дорогъ богиню[7] и Плутона,
Чтобы свой гнѣвъ на милость измѣнили,
Святымъ мы трупъ омывши омовеньемъ,
И, что осталось отъ него, сожгли
На свѣжихъ масличныхъ вѣтвяхъ, потомъ
Могильный холмъ родной земли насыпавъ,
Пошли къ покою брачному дѣвицы,
Что приготовленъ былъ невѣстѣ ада
Подъ сводомъ каменнымъ и камнемъ устланъ;
Тутъ слышитъ кто-то громкій вопль вдали
Близь той лишённой почестей могилы
И возвестить идётъ царю Креонту.
Страданья вопль неясный слышитъ онъ,
Какъ ближе подошёлъ, и, зарыдавъ
Онъ горько слёзное тутъ молвитъ слово:
О горе мнѣ!
Не самый ли несчастный этотъ путь
Изъ всѣхъ путей, пройдённыхъ мною прежде?
Я слышу голосъ сына и дрожу.
Идите же скорѣй, скорѣй къ могилѣ
И, чрезъ отверстье каменнаго склепа
Проникнувъ внутрь его, взгляните тамъ,
Гемона ль голосъ то, что слышу я?
Иль то боговъ обманъ? И внѣ себя
Былъ господинъ, и мы его велѣнью
Послушные пошли туда смотрѣть.
И видимъ мы въ глуби могилы той
Её висящую: повязкой тканой
Она свою стянула крѣпко шею.
А онъ, обнявъ её, предъ ней лежалъ
И въ скорбныхъ онъ оплакивалъ словахъ
Невѣсты гибель и дѣла отца
И ложа своего несчастный жребій.
А онъ, его увидѣвъ, съ крикомъ скорби
Идётъ туда, къ нему взываетъ съ воплемъ:
Что сдѣлалъ ты? что ты задумалъ, жалкій?
Какой судьбой злосчастною погибъ?
Уйди отсюда, сынъ, молю тебя.
Но сынъ въ отвѣтъ ни слова!
Какъ былъ, несчастный,
Онъ падаетъ на мечъ и въ бокъ глубоко
Вонзаетъ сталь; потомъ, ещё въ сознаньи,
Хладѣющей рукой невѣсту обнялъ
И, тяжело дыша, онъ оросилъ
Струёю жаркою пурпурной крови
Ланиты бѣлыя ея — и умеръ.
Онъ мёртвый съ мёртвою лежитъ, несчастный!
И празднуетъ свой бракъ онъ въ домѣ ада!
Онъ людямъ показалъ, что неразумье
Есть величайшее для мужа зло (Эвридика уходитъ).
Хоръ. — Что думать намъ? жена ушла назадъ,
Ни одного не молвивъ слова намъ.
Вѣстникъ. — Въ испугѣ я и самъ, но ободрить
Себя хочу ещё я той надеждой,
Что, сына горести узнавъ, она
Свой плачъ отъ города хотѣла скрыть,
И въ домъ пошла, чтобъ средь своихъ рабынь
Семейное своё оплакать горе.
Не такъ неразсудительна она,
Чтобы дерзнуть самой на преступленье.
Хоръ. — Не знаю я, но грозны мнѣ равно
И тишина глубокая, и сильный вопль.
Вѣстникъ. — Узнаемъ мы, не прячетъ ли она
Въ больной душѣ задержанное горе.
Пойду я въ домъ. И въ тишинѣ глубокой
Скрывается гроза: сказалъ ты дѣло.
Хоръ. — Вотъ идётъ самъ Креонтъ, и въ рукахъ онъ несётъ
Говорящій укоръ, коль то можно сказать,
Не чужой чьей вины, но ошибки своей.
Да, онъ самъ виноватъ.
Креонтъ (съ тѣломъ сына и съ свитой). —
О злосчастная моя воля мнѣ!
Увы, сынъ младой! ранней смертью ты —
Увы, увы ! —
Унесёнъ, мой сынъ, и моё тебя
Погубило, сынъ, неразуміе.
Хоръ. — Какъ поздно, вижу я, узналъ ты правду.
Креонтъ. — О горе мнѣ!
Узналъ несчастный я, но Зевсъ тогда
На главу мою тяжкій гнѣвъ наслалъ,
Толкнулъ меня на страшную дорогу,
Увы! счастье всё раздавилъ моё.
Вѣстникъ (выходитъ изъ дому). — О господинъ! богатъ бѣдами ты:
Одну несёшь въ рукахъ, а тамъ пойдёшь
Въ твой домъ и новую увидишь скоро.
Креонтъ. — Что тамъ ещё? Какая мнѣ бѣда?
Вѣстникъ. — Тамъ умерла жена отъ свѣжихъ ранъ,
Несчастная, вся сыну своему
Умершему она принадлежала.
Креонтъ. — Увы!..
О безъ жалости домъ Аида ты!
Погубить меня, видно, хочешь ты.
Страшнаго горя мнѣ
Пришёлъ, вѣстникъ, ты. Что сказалъ ты мнѣ?
Увы! мёртвому ты ударъ нанёсъ.
Что ты молвилъ, сынъ? Возвѣстилъ ли мнѣ —
Увы, увы! —
Что прибавилась жертва новая
Къ прежней жертвѣ той: смерть жены моей.
Вѣстникъ. — Ты можешь видѣть самъ: вотъ трупъ ея!
(Трупъ Эвридики видѣнъ[8]).
Креонтъ. — О горе мнѣ!
Вотъ новую бѣду я вижу, бѣдный!
Что же ждётъ меня впереди ещё?
Вотъ на рукахъ умершій сынъ, а тамъ…
О несчастный я, вижу новый трупъ.
О мать жалкая! о дитя моё!
Вѣстникъ. — У алтаря она себя убила
И ночи мракъ закрылъ ея тамъ очи;
Но Мегарея смерть и славный жребій
Оплакала она, потомъ его (указываетъ на трупъ Гемона).
Креонтъ. — Увы, увы!
Страхъ убилъ меня. И зачѣмъ никто
Мечомъ острымъ въ грудь не сразилъ меня?
Несчастный я, увы!
Судьбой жалкою погибаю я.
Вѣстникъ. — Тебя предъ смертію она винила
Въ погибели обоихъ сыновей.
Креонтъ. — Какъ умерла она? Какимъ ударомъ?
Вѣстникъ. — Какъ жалкую судьбу узнала сына,
Своей рукой себѣ пронзила грудь.
Креонтъ. — Горе, горе мнѣ! Изъ людей никто
Съ головы моей не возьмётъ вины.
Я, несчастный я, я убилъ тебя,
Сказать долженъ то. О рабы мои!
Уведите меня, уведите скорѣй,
Не живой ужь я, я ничто теперь.
Хоръ. — Добро сказалъ, коль есть добро въ бѣдахъ.
Тѣмъ лучше, чѣмъ скорѣй бѣжать отъ зла.
Креонтъ. — Приди, приди,
Покажись скорѣй, мой послѣдній рокъ,
Приведи ко мнѣ мой послѣдній день,
Приди, приди ко мнѣ,
Чтобъ не видеть мнѣ ужь другаго дня.
Хоръ. — То въ будущемъ ещё; о нёмъ забота
Лежитъ на томъ, на комъ лежать должна;
О настоящемъ намъ подумать нужно.
Креонтъ. — Лишь получить бы мнѣ, о чёмъ прошу.
Хоръ. — Нѣтъ, не проси теперь: не въ волѣ смертныхъ
Судьбы опредѣленья измѣнить.
Креонтъ. — Отведите меня: я ничто теперь;
Я убилъ тебя противъ воли, сынъ!
И тебя, жена. О несчастный я!
И не знаю теперь, на кого взглянуть,
Гдѣ совѣтъ найдти. Всё вокругъ меня
Всё разрушено. На главу мою
Рокъ ужасный палъ, поразилъ её. (Креонта уводятъ).
Хоръ. — Мудрость выше всего; счастье первое въ ней.
И боговъ оскорблять намъ не должно ни въ чёмъ.
А надменная рѣчь горделивыхъ людей
Судьбы страшную казнь призываетъ на нихъ,
И въ лѣтахъ наконецъ
Они учатся мудрыми быть.
