Анна Каренина (Толстой)/Часть III/Глава IX/ДО
| ← Часть III, глава VIII | Анна Каренина — Часть III, глава IX | Часть III, глава X → |
| Источникъ: Левъ Толстой. Анна Каренина. — Москва: Типо-литографія Т-ва И. Н. Кушнеровъ и К°, 1903. — Т. I. — С. 340—343. |
Окруженная всѣми выкупанными, съ мокрыми головами, дѣтьми, Дарья Александровна, съ платкомъ на головѣ, уже подъѣзжала къ дому, когда кучеръ сказалъ: „Баринъ какой-то идетъ; кажется, покровскій“.
Дарья Александровна взглянула впередъ и обрадовалась, увидавъ въ сѣрой шляпѣ и сѣромъ пальто знакомую фигуру Левина, шедшаго имъ навстрѣчу. Она и всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что онъ видитъ ее во всей ея славѣ. Никто лучше Левина не могъ понять ея величія.
Увидавъ ее, онъ очутился предъ одною изъ картинъ своего воображаемаго въ будущемъ семейнаго быта.
— Вы точно насѣдка, Дарья Александровна.
— Ахъ, какъ я рада! — сказала она, протягивая ему руку.
— Рады, а не дали знать. У меня братъ живетъ. Ужъ я отъ Стивы подучилъ записочку, что вы тутъ.
— Отъ Стивы? — съ удивленіемъ спросила Дарья Александровна.
— Да, онъ пишетъ, что вы переѣхали, и думаетъ, что вы позволите мнѣ помочь вамъ чѣмъ-нибудь, — сказалъ Левинъ и, сказавъ это, вдругъ смутился и, прервавъ рѣчь, молча продолжалъ идти подлѣ линейки, срывая липовые побѣги и перекусывая ихъ. Онъ смутился вслѣдствіе предположенія, что Дарьѣ Александровнѣ будетъ непріятна помощь посторонняго человѣка въ томъ дѣлѣ, которое должно было быть сдѣлано ея мужемъ. Дарьѣ Александровнѣ дѣйствительно не нравилась эта манера Степана Аркадьевича — навязывать свои семейныя дѣла чужимъ. И она тотчасъ же поняла, что Левинъ понимаетъ это. За эту-то тонкость пониманія, за эту деликатность и любила Левина Дарья Александровна.
— Я понялъ, разумѣется, — сказалъ Левинъ, — что это только значитъ то, что вы хотите меня видѣть, и очень радъ. Разумѣется, я воображаю, что вамъ, городской хозяйкѣ, здѣсь дико, и если что нужно, я весь къ вашимъ услугамъ.
— О, нѣтъ! — сказала Долли. — Первое время было неудобно, а теперь все прекрасно устроилось, благодаря моей старой нянѣ, — сказала она, указывая на Матрену Филимоновну, понимавшую, что говорятъ о ней, и весело и дружелюбно улыбавшуюся Левину. Она знала его и знала, что это хорошій женихъ барышнѣ, и желала, чтобы дѣло сладилось.
— Извольте садиться, мы сюда потѣснимся, — сказала она ему.
— Нѣтъ, я пройдусь. Дѣти, кто со мной на перегонки съ лошадьми?
Дѣти знали Левина очень мало, не помнили, когда видали его, но не выказывали въ отношеніи къ нему того страннаго чувства застѣнчивости и отвращенія, которое испытываютъ дѣти такъ часто къ взрослымъ притворяющимся людямъ, и за которое имъ такъ часто и больно достается. Притворство въ чемъ бы то ни было можетъ обмануть самаго умнаго, проницательнаго человѣка; но самый ограниченный ребенокъ, какъ бы оно ни было искусно скрываемо, узнаетъ его и отвращается. Какіе бы ни были недостатки въ Левинѣ, притворства не было въ немъ и признака, и потому дѣти выказали ему дружелюбіе такое же, какое они нашли на лицѣ матери. На приглашеніе его два старшіе тотчасъ же соскочили къ нему и побѣжали съ нимъ такъ же просто, какъ бы они побѣжали съ няней, съ миссъ Гуль или съ матерью. Лили тоже стала проситься къ нему, и мать передала ее ему; онъ посадилъ ее на плечо и побѣжалъ съ ней.
— Не бойтесь, не бойтесь, Дарья Александровна! — говорилъ онъ, весело улыбаясь матери, — невозможно, чтобъ я ушибъ или уронилъ.
И, глядя на его ловкія, сильныя, осторожно заботливыя и слишкомъ напряженныя движенія, мать успокоилась и весело и одобрительно улыбалась, глядя на него.
Здѣсь, въ деревнѣ, съ дѣтьми и симпатичною ему Дарьей Александровной Левинъ пришелъ въ то, часто находившее на него, дѣтски веселое расположеніе духа, которое Дарья Александровна особенно любила въ немъ. Бѣгая съ дѣтьми, онъ училъ ихъ гимнастикѣ, смѣшилъ миссъ Гуль своимъ дурнымъ англійскимъ языкомъ и разсказывалъ Дарьѣ Александровнѣ свои занятія въ деревнѣ.
Послѣ обѣда Дарья Александровна, сидя съ нимъ одна на балконѣ, заговорила о Кити.
— Вы знаете? Кити пріѣдетъ сюда и проведетъ со мною лѣто.
— Право? — сказалъ онъ вспыхнувъ, и тотчасъ же, чтобы перемѣнить разговоръ, сказалъ: — Такъ прислать вамъ двухъ коровъ? Если вы хотите считаться, то извольте заплатить мнѣ по пяти рублей въ мѣсяцъ, если вамъ не совѣстно.
— Нѣтъ, благодарствуйте. У насъ устроилось.
— Ну, такъ я вашихъ коровъ посмотрю и, если позволите, я распоряжусь, какъ ихъ кормить. Все дѣло въ кормѣ.
И Левинъ, чтобы только отвлечь разговоръ, изложилъ Дарьѣ Александровнѣ теорію молочнаго хозяйства, состоящую въ томъ, что корова есть только машина для переработки корма въ молоко, и т. д.
Онъ говорилъ это и страстно желалъ услыхать подробности о Кити и вмѣстѣ боялся этого. Ему страшно было, что разстроится пріобрѣтенное имъ съ такимъ трудомъ спокойствіе.
— Да, но, впрочемъ, за всѣмъ этимъ надо слѣдить, а кто же будетъ? — неохотно отвѣчала Дарья Александровна.
Она такъ теперь наладила свое хозяйство черезъ Матрену Филимоновну, что ей не хотѣлось ничего мѣнять въ немъ; да она и не вѣрила знанію Левина въ сельскомъ хозяйствѣ. Разсужденія о томъ, что корова есть машина для дѣланья молока, были ей подозрительны. Ей казалось, что такого рода разсужденія могутъ только мѣшать хозяйству. Ей казалось все это гораздо проще: что надо только, какъ объяснила Матрена Филимоновна, давать Пеструхѣ и Бѣлопахой больше корму и пойла, и чтобы поваръ не уносилъ помои изъ кухни для прачкиной коровы. Это было ясно. А разсужденія о мучномъ и травяномъ кормѣ были сомнительны и неясны. Главное же — ей хотѣлось говорить о Кити.