Айно из леса (Брусянин)/ДО
| ← Давыдка | Айно изъ лѣса | На лыжахъ → |
| Источникъ: Брусянинъ В. В. Въ странѣ озеръ. — Пг.: Книгоиздательство «Жизнь и знаніе», 1916. — С. 197. |
Много лѣтъ назадъ, когда Айно схоронила своего мужа, Генриха, и осталась съ ребятами на муки и горе, — всѣ въ деревнѣ говорили:
— Вотъ и еще остались люди, которыхъ надо кормить обществу…
Дошли эти слова до Айно и она съ гордостью отвѣчала всѣмъ обидѣвшимъ ее:
— У Айно у самой двѣ руки…
— И какая глупая женщина, эта Айно, чего она храбрится? — съ ѣдкостью въ голосѣ вставилъ свое замѣчаніе и старый и усатый Томасъ, котораго русскіе рабочіе прозвали «паукомъ».
Дошли и эти слова мѣстнаго купца до бѣдной вдовы и она съ насмѣшкой въ голосѣ сказала:
— Ахъ, хамэхэки!.. хамэхэки!..[1]
Все-же Айно приходилось одолжаться у Томаса и деньгами, и товаромъ изъ его лавочки. И всегда она дѣлала это съ болью въ сердцѣ, но что было дѣлать — и деньги въ свое время нужны, не проживешь и безъ кофе, керосина, спичекъ и крупъ разныхъ.
Гордая Айно съ молодости не любила деревенскаго богатѣя, какъ и всѣхъ богатѣевъ. Она помнила, какъ плохо приходилось ея покойному отцу, когда тотъ, будучи торпаремъ, отбывалъ у помѣщика работу и жилъ, какъ рабъ.
Не уступила Айно Томасу и тогда, когда онъ началъ «пошаливать» съ нею, какъ съ молодой вдовой. Еще при жизни Генриха кое-кто посмѣивался надъ Айно, видя, что она по сердцу пришлась богатѣю. А Генрихъ дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ особенныхъ взглядовъ Томаса и не слышитъ того, что въ шутку говорятъ въ деревнѣ.
А втайнѣ безпечный и лѣнивый Генрихъ думалъ:
«Пусть-бы пошалила немного Айно, не убудетъ ее».
Слабый здоровьемъ Генрихъ не любилъ работать да и не могъ.
Проживъ молодые годы въ Петербургѣ и Выборгѣ и занимаясь чисткою трубъ, онъ совсѣмъ не приспособленнымъ чувствовалъ себя къ деревенской жизни и работѣ. И странно было видѣть, когда Айно исполняла всѣ тяжелыя работы по дому, а Генрихъ только помогалъ ей. И если-бы не Айно, Генрихъ не сумѣлъ-бы выростить своихъ ребятъ.
А ребятъ у Генриха и Айно было немало: два сына и двѣ дочери, да два мальчика умерло еще въ раннемъ дѣтствѣ.
Бывало сосѣди посмѣиваются надъ Генрихомъ и говорятъ:
— Тебя-бы заставить рожать-то, такъ ты и узналъ-бы, какъ это нелегко. А ты вонъ все Айно заставляешь…
— Генрихъ согласился-бы и рожать, если-бы Айно дала слово воспитывать младенцевъ! — смѣялись другіе, болѣе злые на языкъ.
Генрихъ съ добродушной улыбкой выслушивалъ всѣ эти насмѣшки, но не рѣшался высказывать вслухъ своего неудовольствія. Боялся онъ почему-то людей и всегда такъ выходило, что всѣ его обижали и смѣялись надъ нимъ. А все потому, что Генрихъ былъ бѣдный человѣкъ и скромный.
Когда у Генриха родился послѣдній ребенокъ, маленькій, чуть живой Пекка, даже и самъ пасторъ посмѣялся надъ отцомъ и сказалъ:
— Куда тебѣ столько дѣтей, Генрихъ?.. Самъ ты слабый. Ну для чего ты ихъ рожаешь?..
— Богъ знаетъ, для чего они рождаются! — отвѣчалъ Генрихъ и улыбался, пряча за своей улыбкой свои мрачныя думы.
Умеръ Генрихъ за тяжелой работой, ворочая камни на полѣ сосѣдняго помѣщика. Умеръ онъ и горько плакали по немъ только Айно да его ребята.
Схоронила Айно мужа и пошла въ помѣщичье поле заканчивать подрядъ мужа. Товарищи по работѣ, мужчины, видѣли, какъ она выбивается изъ силъ, потѣя и тяжело дыша за мужицкой работой. Видѣли это и уговаривали Айно, молъ, сами за Генриха закончимъ работу. А Айно стояла на своемъ и работу мужа закончила.
Съ этого времени и пошла у Айно наполовину мужская, наполовину женская работа: дома, около ребятъ, она и нянька, и мать, и кухарка, а понадобятся ея руки на дворѣ или въ полѣ, — она и тамъ на мѣстѣ, не хуже любого мужика справляется съ работой.
Ветхую избенку оставилъ Генрихъ своей женѣ. Пришлось перекрыть кровлю, окна поправить, а сѣни совсѣмъ убрать, развалились онѣ и грозили паденіемъ. Ничего только Айно не могла сдѣлать съ заборами, подгнили они, мѣстами развалились, а мѣстами склонились на улицу. Года два подпирала кольями Айно заборы, а потомъ и рукой махнула, истопила въ печи прогнившіе палки и колья и стояла ея избенка безъ загорожи, а такъ — лѣсомъ окруженная со всѣхъ сторонъ.
Да и для чего Айно нужна была загорожа: огорода около ея избы не водилось и она только мечтала о грядкахъ картофеля. Хлѣбныхъ полей также около усадьбы не было: не любилъ Генрихъ заниматься такими пустыми дѣлами. Мечтатель онъ какой-то былъ и все думалъ, что вотъ кто-то придетъ и измѣнитъ его жизнь къ лучшему.
И немало подивились сосѣди, когда лѣтъ черезъ пять увидѣли около дома Айно новую изгородь, а за изгородью гряды картофеля и хорошо пропаханную полоску ржи. Въ лѣсу одиноко жила Айно и сосѣди рѣдко видѣли, что она тамъ дѣлаетъ, а энергичная женщина дѣлала свое дѣло.
— Овса бы тебѣ, Айно, посѣять! — открыто посмѣивались сосѣди надъ женщиной, намекая на то, что у нея нѣтъ лошади.
— Сыновья выростутъ, будетъ и лошадь! — отвѣчала Айно. — А смѣяться вамъ надо мною нечего. Помощи просить не приду… Ну васъ къ чорту всѣхъ!..
Но скоро и сосѣди перестали посмѣиваться надъ Айно, видя, какъ она ведетъ свое хозяйство. А доброжелатели трудолюбивой вдовы говорили:
— Молодецъ Айно! Она поднимаетъ ребятъ!.. Сможетъ это сдѣлать…
И Айно принялась «поднимать» дѣтей. Старшего, Генриха, названнаго въ честь отца, отдала она въ кузницу. Работа не мѣшала мальчику посѣщать школу. За нимъ слѣдомъ въ школу былъ отданъ и Карло, младшій сынъ. Старшая дѣвочка также посѣщала школу, а дома помогала матери. Небольшое было хозяйство у Айно, а дѣло все-же находилось.
Нерѣдко Айно уходила въ помѣщичьи усадьбы стирать бѣлье или мыть полы. И это бабье дѣло дѣлала она такъ, что за нею не угоняться. И хозяйки ею были довольны, и зарабатывала она немало денегъ стиркой. А потомъ вышло такъ, что одна помѣщица, особенно полюбившая трудолюбивую женщину, по имени Сирулендъ, уступила Айно телочку. Много времени работала Айно за эту телочку, и все лелѣяла мечту, когда у нея изъ телочки выростетъ настоящая корова.
Случилось это не скоро, но все-же случилось. Много хлопотъ и заботъ было у Айно съ телочкой, но она не жалѣла силъ, чтобы выростить любимицу.
Зато какая радость была у Айно, когда ея телочка выросла въ большую корову и выродила Айно новую телочку, похожую на себя. Молоко по лѣтамъ Айно продавала дачникамъ, а деньги расходовала съ осторожностью, мечтая уже о лошади.
Много смѣялись надъ Айно сосѣди, когда узнали о ея мечтаньяхъ о лошади.
— Куда тебѣ она? Въ извозчикахъ, что-ли хочешь ѣздить?
Безъ отвѣта оставляла Айно такія замѣчанія, а сама думала:
«Подождите, покажу я вамъ, для чего мнѣ нужна лошадь»…
Сыну Генриху она говорила:
— Учись скорѣе своему дѣлу, да и выходи въ мастера, а тамъ займешься и своимъ хозяйствомъ.
Слушаетъ Генрихъ, что говоритъ мать, а самъ точно и не слушаетъ. Понимаетъ онъ, что и кузнечнымъ мастеромъ хорошо быть, и кузницу свою имѣть, а еще лучше-бы уѣхать въ Выборгъ или въ Петербургъ и тамъ попробовать служить гдѣ-нибудь или работать на заводѣ.
Встрѣчалъ Генрихъ людей, которые работали въ городахъ, и чѣмъ больше встрѣчалъ такихъ людей, и чѣмъ чаще бесѣдовалъ съ ними, тѣмъ сильнѣе хотѣлось ему уѣхать въ городъ и попытать свое счастье.
На восемнадцатомъ году Генрихъ опечалилъ свою мать. Лелѣяла она мечту о своей лошади и денежки приберегала на лошадь, а Генрихъ вдругъ заявилъ:
— Собери мнѣ рубашки. Поѣду въ Петербургъ, въ кузнецы на заводъ поступлю… Съ Пекка Райниненъ и будемъ вмѣстѣ работать.
— Ай-ай-ай!.. — взмолилась Айно. — Что-же ты хочешь?.. Пекка только водку научился пить въ Петербургѣ. Покинуть меня ты хочешь?..
Мечтательному Генриху ничего не стоило доказать матери, что какъ будетъ важно, если онъ поѣдетъ въ Петербургъ. Называлъ онъ имена рабочихъ, вернувшихся изъ столицы, говорилъ о ихъ заработкахъ, и выходило такъ, что кромѣ радости этотъ самый Петербургъ ничего принести не можетъ.
Увѣровала-ли Айно въ мечтанія сына или еще какія-либо соображенія повліяли на ея рѣшеніе, но только отпустила она Генриха въ Питеръ и даже денегъ дала ему на первое время. И теперь мечтала уже о томъ, какъ ея сынъ вернется изъ столицы и привезетъ заработанный деньги. А тогда она непремѣнно купитъ лошадь и будетъ сама и пахать, и боронить землю.
Подросталъ и второй сынъ Карло. Но Айно теперь уже рѣшила, что ни въ какіе кузнецы она не отдастъ своего любимца, а приспособить его къ домашнему хозяйству вмѣстѣ съ дочкой Хильдой.
И вотъ видятъ, бывало, люди, роется въ огородѣ Айно, а около нея сынъ ея Карло, бѣлокурый мальчуганъ съ короткими, но крѣпкими ногами, и дочка Хильда, у которой голубые глаза могутъ поспорить съ самимъ небомъ.
Карло нравилась работа въ огородѣ и въ полѣ, а Хильда любила помогать матери въ домашнемъ хозяйствѣ.
А подростки посмѣивались надъ нимъ и часто говорили:
— Совсѣмъ ты дѣвчонкой родился!
И ѣдкимъ нехорошимъ смѣхомъ смѣялись. А мать Карло говорила:
— Пусть смѣются, Карло, пусть! А вотъ пройдетъ время и будетъ у насъ съ тобой настоящее хозяйство: и лошадь, и коровы, и поля съ хлѣбомъ.
Пятнадцатилѣтній Карло вслушивался въ слова матери и вѣрилъ въ то, о чемъ говорила она.
А изъ Петербурга приходили вѣсти все тревожнѣе и тревожнѣе. Хорошо зарабатывалъ Генрихъ, но никогда не было случая, чтобы догадался онъ прислать матери денегъ. Научился Генрихъ пить водку и повелъ такое знакомство, что ничего хорошаго оно обѣщать не могло молодому человѣку.
Поплакала Айно, написала сыну письмо и долго вѣрила, что онъ послушается и вернется домой. А вышло такое дѣло, что лучше-бы Айно и не имѣла Генриха сыномъ. Попался онъ съ товарищами въ какомъ-то нехорошемъ дѣлѣ съ кражей и угодилъ въ тюрьму.
Прошло больше года. Вернулся Генрихъ на родину и опять вышло такъ, что не порадовалась его возвращенію мать.
Вернулся Генрихъ оборванный и даже пьяный. Всплакнула надъ сыномъ мать, да что значатъ въ такихъ случаяхъ материнскія слезы. Сколько ни плачь, ни горюй, — не станетъ отъ этого Генрихъ лучше, да и пагубной привычки къ вину не оставлялъ.
Набрала въ себѣ силъ Айно и заявила сыну:
— Живи, какъ хочешь, а только Карло моего не смущай. А то прогоню тебя изъ дома.
Говоритъ такъ съ сыномъ строго и холодно, а придетъ ночь и плачетъ Айно въ одиночествѣ и оплакиваетъ судьбу своего Генриха.
Былъ и такой случай. Призвала Айно стариковъ деревни, разсказала, какъ живетъ ея Генрихъ и просила:
— Разсудите вы его и пристыдите: пьетъ, а ничего не дѣлаетъ.
Собрались старики и самъ уважаемый Григорій Маноненъ пришелъ на увѣщеваніе. Поговорили старики съ молодымъ кузнецомъ, но только ничего изъ этихъ разговоровъ не вышло. Послушалъ-послушалъ Генрихъ стариковъ и все головою кивалъ, что, молъ, согласенъ съ вами, а когда ушелъ, то долго смѣялся надъ судьями своими и надъ матерью.
Уѣхалъ Генрихъ на усикирскій пивоваренный заводъ и поступилъ въ кузнечную мастерскую, но эта отлучка сына уже не порадовала Айно. Можно-ли Генриху служить около пива? Развѣ онъ удержится отъ соблазна?
И правда, скоро стали приходить съ завода вѣсти, что Генрихъ, хотя и хорошо зарабатываетъ, но пить не перестаетъ. А главное, никогда не догадается помочь матери деньгами, и младшему брату, и сестрамъ ничего никогда не купитъ: живетъ только для себя. А сестры подрастаютъ, имъ надо-бы помочь: какая-же дѣвичья жизнь безъ ленточки въ волосахъ или безъ перстенечка на пальцѣ.
Прошло не болѣе года и опять Генрихъ вернулся домой. Изъ заводской кузницы его уволили за пьянство и за дерзости. Вернулся онъ домой и поступилъ въ кузницу Микки Ляуненъ. А какой Ляуненъ кузнецъ!? Такой-же, какъ и Генрихъ, пьянчужка. Работаетъ хорошо и много, и все пропиваетъ или проигрываетъ въ карты. Теперь Микка сталъ пьянствовать вмѣстѣ съ Генрихомъ.
А Айно все старѣла да изнемогала отъ тревогъ жизни. И никто не могъ понять горя старой Айно. Бывало, каждый еще норовить упрекнуть: что, молъ, Айно, все жалуешься на жизнь, у тебя дѣти — кормильцы.
И такъ горько становилось на душѣ Айно послѣ такихъ разговоровъ, точно сговорились люди посмѣяться надъ бѣдной вдовой. Утѣшалъ Айно только одинъ Карло. Чѣмъ больше Генрихъ отбивался отъ семьи, тѣмъ больше старался быть полезнымъ для дома Карло.
Смѣшно, бывало, смотрѣть на Айно и на Карло, когда они въ зимнее время везутъ откуда-нибудь бѣлье для стирки, или купятъ въ лавкѣ муки или картофеля и везутъ на санкахъ мѣшки.
Въ маленькія санки Айно впрягаетъ темнаго и лохматаго пса Мусти. Собака у Айно большая и сильная, и послушная, да и кротости отмѣнной. Ужъ если Айно надѣнетъ на пса хомутъ, сшитый Карло, наложитъ на сани поклажу, то песъ и чувствуетъ, что надо слушаться и идти туда, куда его подгоняютъ или направляютъ возжами. Подергиваетъ острыми ушами Мусти, какъ лошадь прядетъ ушами, а сама негромко поскуливаетъ: тяжело везти мѣшки, а какъ-же не слушаться — Айно такъ любитъ Мусти и такъ сытно его кормитъ.
А старая Айно шагаетъ за санками вмѣстѣ съ Карлой, а сама мечтаетъ о томъ времени, когда у нея будетъ настоящая лошадь.
Съ глубокимъ негодованіемъ говорила Айно о своемъ сынѣ Генрихѣ. Все она надѣялась, что съ теченіемъ времени Генрихъ, быть можетъ, и возьмется за умъ и будетъ настоящимъ работникомъ. Но сколько ни ждала Айно этого времени, не было никакой надежды, чтобы оно когда-нибудь пришло.
Въ разговорѣ со стариками Айно часто бранилась и бранила именно стариковъ. Какъ это они плохо заботились о лучшей жизни и не сдѣлали такъ, чтобы молодежь поменьше пила водки, да побольше-бы работала. Что-же старики могли сдѣлать? Слушали, что говорила Айно и молчали, и думали: «Вѣрно говоритъ Айно, мы во всемъ виноваты».
А когда стали въ приходѣ выбирать депутатовъ въ сеймъ, Айно громче всѣхъ старалась выразить свое мнѣніе о жизни. И говорила она, что депутаты непремѣнно должны сдѣлать такъ, чтобы молодежь меньше пила и больше работала.
Посмѣивались надъ Айно и молодые люди, и старики, зная, что сколько она ни кричи, все равно не будетъ такъ, какъ она хочетъ: потому, какъ-же запретить всѣмъ людямъ пить? Запрещаютъ продавать водку и строго караютъ за тайную продажу вина, а что подѣлаешь съ жизнью?..
Выступала Айно съ своими рѣчами и на собраніяхъ рабочихъ. Горячо говорила, убѣдительно и рабочіе поддерживали ее. Откровенно говорила она о своемъ сынѣ, какъ о жертвѣ пагубной страсти и эта часть рѣчи Айно показалась всѣмъ особенно убѣдительной.
Какъ-то весной по всей Финляндіи растащили и развезли листки отъ сеймовыхъ депутатовъ. А въ этихъ листкахъ спрашивали: какъ поступить — разрѣшить-ли странѣ вольную продажу вина и водки или остаться при прежнихъ порядкахъ?
Горячо ухватилась Айно за обсужденіе общаго дѣла. Прежде всего, приступила съ разговорами къ женщинамъ и убѣдилась, что всѣ женщины и матери, и сестры, и невѣсты — на ея сторонѣ. У каждой изъ нихъ либо мужъ, либо сынъ или братъ, либо женихъ упивались водкой, покупая ее за дорогую плату. И каждая изъ женщинъ старалась выкрикнуть: молъ, не надо новыхъ порядковъ. Пусть, какъ и раньше, останется запретъ на продажу спиртныхъ напитковъ.
Побывала Айно и въ сосѣднихъ деревняхъ на собраніяхъ и вездѣ твердила одно и то-же. И скоро всѣ узнали, что Айно изъ лѣса самая горячая противница пьянства. Вызвали ее даже въ Выборгъ. И здѣсь она на какомъ-то собраніи говорила рѣчь о томъ, что сеймовые депутаты должны сдѣлать такъ, чтобы вся страна стала трезвой. И въ Выборгѣ нашлись люди, которые посмѣивались надъ Айно изъ лѣса, но нашлись и такіе, которые въ своихъ рѣчахъ поддерживали старуху.
И пошли по всѣмъ приходамъ собранія. Каждое воскресенье сходились люди и собирали голоса: кто за водку, кто — противъ? На каждомъ изъ такихъ собраній Айно говорила и больше всѣхъ и всѣхъ горячѣе.
Стоитъ Айно у стола, повязанная скромнымъ темнымъ платкомъ, да и говоритъ, и такъ говоритъ, что люди, недавно сомнѣвавшіеся въ правдѣ ея словъ, начинали думать такъ-же, какъ и Айно изъ лѣса.
Изъ темнаго лѣса принесла Айно непреклонную волю и побѣдила. Благодаря ея стараніямъ на послѣднемъ собраній были всѣ женщины прихода, и мужчины разомъ почувствовали свою слабость.
— И зачѣмъ это женщинамъ предоставлено право голоса на собраніяхъ? — слышались замѣчанія въ толпѣ мужчинъ.
И многіе изъ мужчинъ, любящіе выпить, открыто негодовали на Айно и на другихъ женщинъ. А вышло такъ, что по всѣмъ почти приходамъ побѣдили такія-же горячія поборницы трезвости, какой была Айно изъ лѣса.
Съ тѣхъ поръ за Айно упрочилось прозвище Айно изъ лѣса, и каждый въ уѣздѣ слышалъ о ней, какъ о горячей поборницѣ трезвости.
Говорили о ней и какъ о хорошей хозяйкѣ. А женщины, у которыхъ мужья не особенно любятъ работу, говорятъ:
— Айно изъ лѣса тебѣ-бы въ жены-то. Она тебя научила-бы работать!
А хозяйство Айно процвѣтало. Добилась она того, что купила своему Карло хорошую, быструю и такую веселую лошадку. И сдѣлался Карло настоящимъ работникомъ. А когда работы въ полѣ нѣтъ, онъ возитъ со станціи дачниковъ.
Примѣчанія править
- ↑ фин. Ah, hämähäkki!.. hämähäkki!.. — Ахъ, паукъ!.. паукъ!.. Прим. ред.