«Легион» (Жаботинский)

«Легион»
автор Владимир Евгеньевич Жаботинский (1880—1940)

Дата создания: 1923 год. Источник: Газета «Хроники Иерусалима»

«Легион»

В настоящее время вооруженная охрана Палестины находится всецело в руках гарнизона (включая ирландскую жандармерию), который состоит из нееврейских солдат. Огромные неудобства, вытекающие из этого положения вещей, ясны каждому добросовестному наблюдателю. Резюмируем эти неудобства кратко:

В политическом отношении этот статус Schutzjuden принес сионизму неисчислимый вред в глазах общественного мнения Англии. Весь рост антисионистского настроения в Англии за последние четыре года произошел под лозунгом: «мы не хотим ни платить лишних налогов, ни подвергать опасности сыновей ради еврейских интересов».

В практическом отношении полезность гарнизона, состоящего из неевреев, оказалась для охраны евреев весьма проблематичной, Английским солдатам и офицерам глубоко несимпатична мысль о вооруженном вмешательстве в еврейско-арабский спор. Арабам известно это настроение войск, и потому в арабской среде неискоренимо держится убеждение, будто — если только не трогать англичан — нападения на евреев не встретят серьезного противодействия. Вот почему в 1920 и 1921 годах в Иерусалиме и Яффе произошли трехдневные погромы, несмотря на присутствие в непосредственной близости (очень крупных тогда) британских контингентов. Между тем, весною 1919-го года, в очень опасный момент, когда в соседнем Египте было восстание и почти все британские и индуские батальоны были оттянуты в Египет, спокойствие в Палестине не было нарушено ни разу, ибо в стране тогда стояло 5000 еврейских солдат, о настроении которых у арабов не могло быть никаких сомнений.

Наконец, в моральном отношении статус Schutzjuden унижает нас и роняет наш престиж и в глазах англичан, и в глазах арабов. Англичане, зная из собственной истории, что настоящие колонизаторы никогда не пользовались чужой защитой, приучаются смотреть на евреев, как на элемент, для настоящей колонизации не совсем пригодный, а потому и на всю нашу работу как на предприятие искусственное и тепличное. У арабов же складывается впечатление для нас еще более унизительное. И, так как наша главная политическая сила — в нашей моральной потенции, в том уважении к нам и нашему идеалу, какое мы можем внушить внешнему миру, то положение «подзащитных» должно в конечном итоге неизбежно привести к ослаблению наших политических позиций.

То, что за последние два с половиной года в Палестине не было погромов, не опровергает, а скорее подтверждает все вышесказанное. Погромов не было не потому, что арабы стали «бояться»: напротив, гарнизон за эти годы колоссально уменьшился — с 17 тысяч в 1921 г. до 3-х тысяч; не было эксцессов потому, что еврейская иммиграция пала до полной и явной ничтожности. В 1920 и 1921 годах арабы еще боялись, что готовится крупный наплыв еврейских поселенцев, а потому они устроили две резни. Но в 1922 году в Палестину приехало 7254, уехало 3466, итого прибыло 3788. Арабский же естественный прирост равняется, по подсчету доктора Руппина, 6-ти тысячам в год. Понятно, что такая еврейская иммиграция даже самых крайних арабских националистов не тревожит. Администрация г. Самюэля предупреждает погромы не защитными своими мерами, а своей антииммиграционной тактикой. Если же иммиграция возрастет, то возрастает и опасность; и английско-ирландско-индусский гарнизон, ныне низведенный до количества около 3 тысяч и настроенный «нейтрально», мало гарантирует от этой опасности. Это, к сожалению, непреложно, как таблица умножения.

II

Все это, в сущности, ясно и представителям так называемого вегетарианского направления. О том, что английская защита не защита, в сионистской среде двух мнений нет. Даже вегетарианцы стоят за организованную, постоянную самооборону.

Это обстоятельство надо иметь в виду при чтении всего дальнейшего нашего изложения. Спор идет не о том, должны или не должны евреи иметь свои вооруженные силы. Спор локализировался только на вопрос: «самооборона» или «легион» ?

Сторонники первой видят в ней, во-первых, совершенно достаточное средство для охраны еврейской жизни, труда и имущества. Во-вторых, они находят, что она не будет раздражать арабов, тогда как присутствие еврейских войск было бы для арабов постоянной «провокацией». В-третьих, они считают несправедливым требовать, чтобы в Палестине были еврейские вооруженные силы, но не было бы арабских, — а в самообороне (но их мнению) этого элемента несправедливости нет. В-четвертых, солдатчину они считают нежелательной, так как она отрывает людей на несколько лет от производительной работы и воспитывает в них кастовый милитаристический дух, тогда как при самообороне люди остаются на своих хозяйственных постах и смотрят на себя, как на обыкновенных граждан.

Разберемся.

Если «самооборона» противополагается «солдатчине», то очевидно, что имеется в виду нечто совершенно лишенное военного характера. Члены самообороны не могут жить в лагере или в казармах, а должны жить на частных квартирах. Они не могут посвящать все свое время обучению военной техники — они могут заниматься ею только в часы, свободные от продуктивных занятий. Они не могут быть связаны военной дисциплиной и не могут носить однообразной форменной одежды.

На основании российского и палестинского опыта должен сказать, что защитительная ценность такой самообороны чрезвычайно ничтожна. Военное дело есть вообще трудное искусство; но дело защиты рассыпанного меньшинства еще в десять раз труднее. Правильно поставленная самооборона должна включить следующие отрасли военного знания: строй сомкнутый и в особенности рассыпной; стрельбу из огнестрельных оружий разного сорта; умение владеть холодным оружием, начиная с палки, — так как порох надо пускать в ход только в исключительных случаях; устройство баррикад, траншей и проволочных заграждений; сигнализацию на близком и на дальнем расстоянии; умение делать топографические съемки и чертить планы; элементарную военную тактику; наконец, умение следить за оружием и починять его. Это — минимум, без которого все дело вообще превращается в ребячью игру. Но думать, будто всему этому, или хоть начаткам всего этого, можно научиться между прочим, урывками, в минуты досуга, когда человек к тому же устал от работы, — это смешно. Все понимают, что халуц должен еще до приезда обучиться своему ремеслу, пахать или столярничать, ибо импровизированный земледелец или ремесленник не годится. Но ведь ясно, что импровизированный стрелок еще хуже. Более того: он опасен.

Дело не только в самой технике, хотя и она очень сложна. Еще важнее психика человека, у которого в руках очутился опасный инструмент. Оружие действует на новичка опьяняюще — в особенности когда он принадлежит к расе нервной и к этому делу непривычной. Если он — солдат, то его личная психика играет третьестепенную роль. Во-первых, солдата уже в течение месяцев приучали обращаться с опасными инструментами, он свыкся, он не так волнуется. Во-вторых, он привык считать себя машиной в руках унтера, унтер в руках поручика и т. д. Поэтому при «солдатчине» есть гарантия, что опасный инструмент будет пущен в ход только тогда, когда найдет сие необходимым инстанция старшая, опытная и имеющая возможность обозреть всю картину положения вещей, — иными словами, гарантия, что инструменты не «заговорят сами собой». Без унтера, без машинной психики, без муштры и привычки, да еще при наследственной нервности, да еще в обстановке переполоха — такой гарантии нет. А что это значит и к чему может принести, о том предпочтительно не рассказывать.

Столь же опасно отсутствие организации, Нелепо думать, будто обычные у нас формы организации — комитеты, лидеры и пр. — могут обеспечить действительное единство действий в исключительный момент физической опасности, коллективной и личной. Даже в армиях в этом случае полагаются не на сознание солдата, а на его привычку подсознательно, автоматически инстинктивно слушаться человека с таким-то значком на рукаве. Кто бывал в переделках этого рода, знает, что в такие минуты у среднего человека сознательные импульсы неизбежно отступают на второй план, а главную роль играют инстинкты. Иногда это инстинкт — лезть в огонь, чаще — бежать; но и тот и другой плохи, а потому надо противопоставить им новый инстинкт: автоматическую дисциплину. Но этот новый инстинкт не врожденный. Автоматичность военной дисциплины достигается только продолжительной муштровкой, когда человек на долгие месяцы оторван от обыденщины, окружен особой атмосферой и ежедневно подвергается гипнозу этой самой автоматической дисциплины. Только при такой подготовке можно рассчитывать на то, что каждый средний человек пойдет куда надо и сделает что надо, а не натворит нелепых и опасных отсебятин.

В придачу ко всем своим недостаткам, неофициальная самооборона лишена главного достоинства армии: она не имеет почти никакой профилактической ценности. Войско, с его формой, парадами и официальным обаянием, импонирует; если численность его достаточна — и если солдаты настроены твердо, и население в этом не сомневается, — тогда по большей части, и не понадобится пускать в ход силу. Но незримая самооборона импонировать не может. Если и удается ей иногда подавить плохо организованный погром, то главного она сделать не может: предотвратить самую возможность погромов, уничтожить в корне само искушение. Нам в Палестине нужна не расправа с убийцами и поджигателями — нам нужно спокойствие, такое спокойствие, при котором до расправы и дело не дойдет. Неофициальная самооборона этого дать не может.

Это с практической стороны. Со стороны политической — неофициальная самооборона, как постоянное учреждение, в более или менее правовом государстве ala longue невозможна, невозможна ни в форме подпольной организации, ни в форме легального института.

Подпольная самооборона означает: тайный ввоз оружия, конспиративную организацию, тайное обучение в подвалах. Все это — в правовом государстве неизбежно должно привести к столкновениям с правительством. Неизбежно должны последовать обыски, конфискации, аресты и процессы. Когда же дело дойдет до необходимости выступления, официальные войска и официальная полиция, в девяти случаях из десяти, будут эту же самооборону разгонять — не по злой только воле, а просто потому, что в правовом государстве таким явлениям, как тайные отряды вооруженных штатских граждан, действительно нет места.

Поэтому, если говорить о самообороне серьезно, то надо стремиться к ее целой легализации — и при этом, понятно, к запрещению и искоренению всяких «контроборон». Это была бы единственно правильная постановка дела. Но за этим первым шагом неизбежно должны были бы последовать и другие. Если правительство открыто разрешает существование вооруженной организации, оно принимает на себя большую ответственность. Поэтому организация эта должна будет подчиниться той системе контроля, которая всегда и всюду применяется к постоянным вооруженным силам: это — иерархия, военная дисциплина, награды и наказания, тщательное обучение (при котором ни для какого производительного труда времени не останется) и, наконец, единственные радикальные средства надзора — обязательное общежитие и однообразная одежда. Иными словами, легальная самооборона в правильной постановке и есть еврейский полк. Все остальное — суррогаты, практически бесполезные, политически вредные, юридически немыслимые и во всех отношениях опасные.

Принцип самообороны я ценю высоко; с историческими заслугами этого принципа знаком, и вполне согласен с тем, что — где и покуда невозможно образование еврейских войск — нужна хотя бы плохо организованная самооборона. Нужна прежде всего по причинам моральным, для защиты нашей чести. Но в Палестине задача наша не в том, чтобы с честью пасть, а в том, чтобы не пасть ни при каких условиях. Поэтому на вопрос надо смотреть не со стороны подвига, а со стороны практической пользы и добиваться такой формы самоохраны, которая соответствовала бы следующим условиям:

1. Совершенно легальное положение, исключающее всякую опасность войны на два фронта.

2. Полная возможность усовершенствования в технике охранного дела.

3. Экипировка настолько усовершенствованная, чтобы за нею не могла угнаться никакая тайная контр-организация.

4. Импозантность, которая действовала бы на все население «профилактически».

5. Система дисциплины и контроля, которая гарантировала бы и нас, и соседей от возможной бестактности или нервозности отдельных лиц.

Этим условиям удовлетворяет только одна организация — военная.