Вследствие природных свойств нашего интеллекта, понятия должны образовываться путем отвлечения от наглядных представлений, причем последние должны предшествовать понятиям. Если дело действительно принимает такой оборот, как это бывает с теми, для кого личный опыт служит и учителем, и книгой, то человек прекрасно знает, какие наглядные представления подходят под каждое из его понятий к замещаются им: и те, и другое он познает вполне отчетливо и приобретает правильную точку зрения на все происходящие пред ним явления. Такой путь можно назвать естественным воспитанием.
Наоборот, при искусственном воспитании, путем подсказывания, обучения и чтения, голова начиняется понятиями прежде, чем имеется налицо более или менее широкое знакомство с миром наглядным. А наглядные представления ко всем этим понятиям опыт должен будет составить лишь впоследствии: до той же поры понятия применяются ложно, и о вещах и людях образуется ложное суждение, ложный взгляд, ложное с ними обхождение. Таким образом, воспитание портит головы, и вследствие этого в юности после долгого учения и чтения мы вступаем в мир отчасти простодушными, отчасти сбитыми с толку, и ведем себя то боязливо, то высокомерно; ибо голова наша полна понятиями, которые мы стараемся теперь применять, — но применяем их почти всегда неверно. Это является следствием того ὑστερον προτερον, благодаря которому мы, в противоположность естественному ходу нашего умственного развития, сначала получаем понятия, а затем лишь наглядные представления, причем воспитатели, вместо того чтобы развивать у мальчика способность познавать, судить и мыслить, стараются лишь набить его голову чуждыми, готовыми мыслями. Впоследствии продолжительный опыт должен исправлять все эти суждения, созданные ложным применением понятий. Поэтому лишь немногие ученые обладают здравым человеческим рассудком, который так часто встречается у совсем неученых людей.
Согласно вышесказанному, главное правило воспитания должно заключаться в том, чтобы ознакомление с миром, достижение чего мы можем назвать целью всякого воспитания, начиналось с надлежащего конца. А это, как было уже указано, главным образом опирается на то, что во всякой вещи наглядное представление предшествует понятию; далее, более узкое понятие предшествует более широкому, и таким образом все обучение совершается в таком порядке, как понятия вещей предполагают одно другое. Но лишь только в этом ряде будет сделан какой-нибудь скачок, как это поведет за собою недостаточные и, значит, ложные понятия и наконец целое мировоззрение, искаженное на некоторый индивидуальный лад; с таким мировоззрением почти все и носятся продолжительное время, а большинство — и всю жизнь. Кто подвергнет испытанию себя самого, тот откроет, что истинное или ясное понимание некоторых очень простых вещей и отношений появилось у него лишь в очень зрелом возрасте, и иногда внезапно. Значит, в этом заключался неясный пункт его знакомства с миром, возникший вследствие скачка через предмет, при первоначальном воспитании, — было ли оно искусственным, через людей, или только естественным, посредством собственного опыта.
Поэтому, надо стараться исследовать естественную последовательность сведений, чтобы затем методически знакомить по ней детей с вещами и отношениями мира, не допуская проникать в голову пустым понятиям, которые потом часто трудно бывает изгнать. При этом прежде всего следует остерегаться, чтобы дети не употребляли слов, с которыми у них не связано никаких ясных понятий[1]. Но самое важное заключается в том, чтобы представление предшествовало понятиям, а не наоборот, что̀ составляет, обыкновенное, но и столь же печальное явление, как если бы дитя являлось в мир ногами наперед или как стих с рифмой в начале. В то время, когда душа ребенка очень бедна наглядными представлениями, ему внушают уже понятия и суждения, вернее — сущие предрассудки: этот готовый аппарат применяют затем к интуиции и опыту, вместо того чтобы выводить из него интуицию и опыт. Интуиция многостороння и богата, и не может сравниться по краткости и быстроте с абстрактным понятием, которое быстро все охватывает: поэтому исправление таких предвзятых понятий будет доведено ею до конца лишь впоследствии или же не будет никогда. Ибо, какая бы сторона понятий ни оказалась в противоречии с интуицией, однако показание последней будет все равно сейчас же отвергаться, как одностороннее, мало того, даже признаваться ложным, и глаза останутся закрытыми, — лишь бы только не тронуть предвзятого понятия. Отсюда происходит то, что многие люди всю жизнь носятся с пустыми понятиями, грезами, химерами, плодами воображения и предрассудками, которые доходят до степени idées fixes. Такие люди никогда не пытались собственными силами вывести из интуиции и опыта основательные понятия, ибо им все было дано готовым; это-то и делает их, делает бесчисленное множество людей, столь плоскими и пошлыми. Итак, следовало бы, вместо этого, придерживаться в детстве естественного хода в развитии познания. Ни одно понятие не должно сообщаться иначе, как с помощью интуиции, — по крайней мере, ему не нужно верить, не опираясь на последнюю. Тогда дитя имело бы не много понятий, но зато основательные и верные. Оно научилось бы применять к вещам свою собственную мерку, а не чужую. Ребенок избавился бы тогда от тысячи химер и предрассудков, на уничтожение которых, при иных условиях, должна будет пойти лучшая пора его последующего житейского опыта и жизненной школы; и дух его привык бы навсегда к основательности, ясности, собственному суждению и беспристрастности.
Вообще, дети должны познавать жизнь во всех ее проявлениях раньше по оригиналу, чем по копии. Вместо того чтобы спешить совать им в руки одни лишь книги, нужно постепенно знакомить их с вещами и с отношениями между людьми. Прежде всего нужно заботиться о том, чтобы привести детей к чистому постижению действительности, приучить их всегда почерпать понятия непосредственно из реального мира и образовывать их, эта понятия, сообразно с действительностью, а не заимствовать их из каких-либо иных источников, из книг, сказок или речей других, и затем уже применять их готовыми к действительности, которую они тогда, уже взрослые, с головою, полною химер, отчасти будут ложно понимать, отчасти тщетно будут стараться переделать по образцу своих химер, впадая таким образом то в теоретические, то в практические заблуждения. Ибо невероятно, как много вреда приносят рано вкоренившиеся химеры и проистекающие из них предрассудки: последующее воспитание, которое дают нам мир и действительная жизнь, должно в таком случае уйти на искоренение этих химер. На этом обстоятельстве основывается ответ Антисфена, который приводит Диоген Лаэртский (VI, 7): ερωτηϑεις τι των μαϑηματων αναγκαιοτατον, εφη, „το κακα απομαϑειν“. („Антисфен, когда его спросили, какая из наук самая необходимая, ответил: „разучиться дурному“).
Именно потому, что рано впитавшиеся заблуждения по большей части невытравимы, а способность суждения достигает зрелости позднее всего, нужно освободить детей до шестнадцатилетнего возраста от всяких наук, в которых возможны крупные заблуждения, т. е. от всякой философии, религии и всякого рода общих взглядов, и направлять их внимание лишь на такие науки, в которых или совсем невозможны ошибки, как в математике, или же ошибки мало опасны, как в языках, естествознании, истории и т. д.; вообще, к каждому возрасту нужно приурочивать лишь такие науки, которые ему доступны и вполне понятны. Детство и отрочество — пора, удобная для собирания данных и специального, основательного изучения частностей; напротив, от суждения в общем нужно тогда воздерживаться и отбрасывать последние объяснения. Нужно оставить пока способность суждения, как предполагающую зрелость и опыт, в покое и остерегаться приходить ей на помощь, внушая предрассудки, ибо чрез то она навеки будет парализована.
Напротив, на развитие памяти, ввиду того, что в юности она обладает наибольшей силою и цепкостью, нужно преимущественно обращать внимание, однако с самым заботливым, основанным на тщательном размышлении, выбором материала. Хорошо заученное в юности удерживается навсегда; поэтому нужно извлечь из этого драгоценного дара как можно больше пользы. Если мы припомним, как глубоко врезались в нашу память лица, которых мы знали в первые двенадцать лет своей жизни, как неизгладимо запечатлелись в ней также все происшествия того времени и вообще бо́льшая часть того, что мы в ту пору испытали, слышали, изучили, то вполне естественна будет мысль обосновать воспитание на этой восприимчивости и цепкости юной души, причем все воспринимаемые впечатления должны быть расположены строго-методически и систематически, согласно с предписаниями и правилами. Но так как человеку даны в удел лишь немногие юные годы и так как емкость памяти вообще, а тем более индивидуальной, всегда ограничена, то все внимание нужно обратить на то, чтобы наполнить память лишь наиболее существенным и важным в каждой области, исключив все лишнее. Такой выбор материала должен быть сделан по зрелом рассуждении наиболее выдающимися умами и знатоками каждой специальности, а результат этого выбора прочно установлен. Основная мысль такого выбора — как бы просеять то, что необходимо и важно знать человеку вообще и в каждом отдельном ремесле или специальности. Познания первого рода должны быть в свою очередь разделены на расширяемые постепенно курсы, или энциклопедии — смотря по степени общего образования, какая предполагается у каждого лица, согласно с его внешними обстоятельствами: начиная с курса, ограничивающегося существенно-необходимым первоначальным обучением, и кончая совокупностью всех учебных предметов философского факультета. Выбор познаний второго рода опять-таки нужно предоставить истинным знатокам известной специальности. Все вместе образовало бы специально составленный канон интеллектуального воспитания, который, конечно, подлежал бы некоторой ревизии каждые 10 лет. Благодаря таким мерам, юношеская сила памяти была бы использована с возможно большею выгодой, а развивающаяся позднее сила суждения получила бы превосходный материал.
Зрелость познания, т. е. та степень совершенства, до которой достигает познание у каждого человека, заключается в том, что между всеми абстрактными понятиями известного лица и его интуитивным пониманием устанавливается надлежащая связь, так что каждое из его понятий, непосредственно или косвенно, покоится на некотором интуитивном основании, и лишь тогда понятие получает реальную ценность, а, с другой стороны, каждое данное наглядное представление это лицо может правильно подвести под соответствующее понятие. Зрелость сама — дело опыта и, следовательно, времени. Так как мы приобретаем свои интуитивные и абстрактные познания, по большей части, обособленно друг от друга, первые — естественным путем, вторые — путем хорошего или дурного обучения и от других лиц, то в юные года наблюдается, по большей части, мало соответствия и связи между нашими фиксированными в одних словах понятиями и нашим реальным, путем интуиции добытым, познанием. Понятия и интуиция лишь постепенно сходятся и исправляют друг друга: но лишь тогда, когда они окончательно срастаются друг с другом, познание вступает в пору зрелости. Эта зрелость совершенно не зависит от большего или меньшего совершенства способностей каждого в иных отношениях, ибо такое совершенство основывается не на связи между абстрактным и интуитивным познанием, а на степени интенсивности того и другого.
Самым необходимым занятием для человека практики является достижение точного и основательного познания того, что́, в сущности, происходит в мире; в то же время это — и самое длительное занятие, ибо оно продолжается до глубокой старости, не приходя к завершению, тогда как в науках можно уже в юности постичь в совершенстве наиболее существенное. В познании первого рода мальчик и юноша должны, как новички, брать первые и наиболее трудные уроки; но часто даже зрелый человек имеет еще много что к ним прибавить. Эта уже сама по себе значительная трудность дела еще удваивается романами, которые представляют ход вещей и человеческих поступков в не соответствующем действительности виде. Между тем такое изображение мира принимается со свойственным юности легковерием и внедряется в душу; почему на место чисто отрицательного незнания выступает целое сплетение ложных предположений, как положительное заблуждение, которое впоследствии мешает даже школе опыта и дает ее урокам фальшивое освещение. Если ранее юноша шел впотьмах, то теперь его еще сбивают с толку блуждающие огоньки; девушек часто — в еще большей степени. Романы внушают им совершенно ложное воззрение на жизнь и возбуждают такие ожидания, которые никогда не смогут сбыться. Это по большей части оказывает самое пагубное влияние на всю жизнь. Решительно в выигрыше оказываются в этом отношении те люди, которые в юности своей не имели ни времени, ни случая заниматься чтением романов, как, например, ремесленники и т. п. От этого упрека свободны лишь немногие романы, действующие скорее в противоположном смысле: например, и прежде всего, Жиль-Блаз и другие произведения Лесажа (или скорее их испанские оригиналы), далее также vicar of Wakefield и частью романы Вальтер Скотта. Дон-Кихота можно рассматривать как сатирическое изображение именно того ложного пути, о котором говорится выше.