Понятие житейской мудрости имеет здесь вполне имманентное значение, — именно, в смысле искусства провести свою жизнь возможно приятнее и счастливее, искусства, руководство к которому можно было бы назвать также эвдемонологией: это будет, следовательно, наставление в счастливом существовании. А это последнее опять-таки вполне можно было бы определить как такое существование, которое, при чисто объективном рассмотрении или, вернее (так как здесь дело идет о субъективном суждении), при холодном и зрелом размышлении, заслуживало бы решительного предпочтения перед небытием. Такое понятие о счастливой жизни показывает, что мы держимся за нее ради нее самой, а не просто из страха перед смертью; отсюда же следует далее, что мы желали бы, чтобы она длилась вечно. Является вопрос, соответствует ли человеческая жизнь понятию о таком существовании, да и вообще может ли она ему соответствовать: моя философия, как известно, отвечает на этот вопрос отрицательно, тогда как эвдемонология предполагает положительный ответ на него. Ведь она исходит как раз из того врожденного заблуждения, разбор которого начинается 49-ой главой во II томе моего главного произведения. Поэтому, если я все-таки принимаюсь за такого рода сочинение, мне надлежит совершенно покинуть ту высшую, метафизико-этическую точку зрения, к которой собственно должна вести моя философия. Все, следовательно, приводимые здесь рассуждения основаны до известной степени на компромиссе, — именно, поскольку в них удержана обычная, эмпирическая точка зрения и сохранено ее коренное заблуждение. Таким образом, и ценность этого трактата может быть лишь условной, так как самое слово „эвдемонология“ представляет собою не более как эвфемизм. — Он нисколько не притязает также и на полноту: с одной стороны, самая тема неисчерпаема, а с другой — в противном случае мне пришлось бы повторять уже сказанное другими.
Я могу припомнить только одно сочинение, написанное с подобною же целью, как предлагаемые афоризмы, — именно, весьма поучительную книгу Кардана de utilitate eх adversis capienda („о пользе, какую можно извлечь из несчастий“), которою и можно пополнить то, что дано мною. Правда, и Аристотель вставил краткую эвдемонологию в 5-ую главу первой книги своей Риторики: она вышла у него однако очень пресной. Я не воспользовался трудами своих предшественников, так как компилирование не моя специальность, — тем более что при нем утрачивается единство точки зрения, это главное условие для подобного рода произведений. — В общем, конечно, мудрецы всех времен постоянно говорили одно и то же, а глупцы, всегда составлявшие огромнейшее большинство, постоянно одно и то же делали, — как раз противоположное: так будет продолжаться и впредь. Вот почему Вольтер говорит: nous laisserons ce monde-ci aussi sot et aussi méchant que nous l’avons trouvé en y arrivant. („Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его“.)