Георгий Чулков. Memento mori Там стыдно будет унывать И предаваться грусти праздной, Где пахарь любит сокращать Напевом труд однообразный. ''Некрасов'' Александр Блок в докладе своем "Интеллигенция и народ ", прочитанном сначала в "Религиозно философском обществе", а потом в "Литературном ", раскрывает рознь между двумя на чалами современной русской жизни и делает мрачные предсказания: на культурных людей надвигается "грудь коренника " той бешеной тройки, которая мчится из глубины наших диких полей. Поэт, по видимому, предчувствует, что правда, живая и стихийная, на стороне народа, но он отказывается делать какие либо определенные выводы из этого утверждения и ограничивается тремя вопросами: во-первых, переходима ли черта между интеллигенцией и народом? во вторых, если нет, остается ли какое-нибудь спасение для культуры, кроме Победоносцевской инерции? и, в третьих, если да, то как найти пути к народному сердцу? С историко-социологической точки зрения я не стану рас сматривать доклад Блока: жизнь слишком усложнилась, многообразные культурные течения и грубые материальные интересы давно уже раздробили страну на определенные классы и группы, и нет возможности отвлеченно рассуждать по поводу такой произвольной границы, которую проводит Александр Блок. Но с иной жизненно практической точки зрения рассуждать о докладе Блока возможно и должно. Впрочем, возражая своим оппонентам, Александр Блок сделал одну уступку, которая отчасти изменяет самую постановку темы об интеллигенции и народе; Блок признал, что рознь существует не между всей интеллигенцией и народом, а лишь между известной "частью" интеллигенции и той стихийной Русью, Где все пути и все распутья Живой клюкой измождены, И вихрь, свистящий в голых прутьях, Поет преданья старины ... Такая постановка темы изменяет в известной мере и ее сущность, потому что часть интеллигенции, конечно, не связана с той Русью, которая "и во сне необычайна", - но возможно ли утверждать pars pro toto? Блок по праву мог бы сказать про себя: И сам не понял, не измерил, Кому я песни посвятил ... Воистину интеллигенцию нашу нельзя мерить той мерою, которую приложил к ней поэт. "Я, - говорит Блок, -как интеллигент, влюблен в индивидуализм, эстетику и отчаяние". Какое чудовищное непонимание духа нашей интеллигенции! Неужели не ясно, что все три темы, влюбившие в себя поэта, -"индивидуализм, эстетика и отчаяние" - все эти темы являются предметом ненависти нашего интеллигента? Неужели Блок не понимает, что влюбленность в эти темы есть край нее декадентство? И неужели не очевидно, что декадентство полярно по отношению к интеллигенции? Интеллигенция, со времен Белинского утверждавшая идею общественности и народолюбия, со времен Писарева провозгласившая парадоксальное "разрушение эстетики " и, наконец, в лице своих революционеров, объявившая войну апатии и косному отчаянию, - что общего имеет эта интеллигенция с тем орхидейным интеллигентом, который расцветает в декадентской оранжерее? Образ двойника заслонил Блоку образ интеллигенции, и печать смерти на лице этого двойника Блок принял за печальный знак гибели всего нашего общества. Но напрасно Блок волнуется за судьбу всех этих юношей и девушек, которые рассеяны теперь среди народа - всех этих учителей, врачей, статистиков, газетных работников, пропагандистов, агитаторов, - все они '''органически''' связаны с народом. Они умеют и жить с народом и умирать за народ. Правда, порой между грамотным и неграмотным русским человеком бывают недоразумения, но ведь не очевидно ли, что дух народа не может определяться его темнотой? Нация - по существу - не изменит своей природы, если страна не будет голодной и невежественной. И, надеюсь, Александр Блок не имел в виду этой чисто внешней розни, какая возникает порой в русской действительности между косным обывателем, кто бы ни был он - мужик, мещанин, помещик, и вольнолюбивым и подвижным искателем нового жизненного уклада. Однако, если мы устраним все эти недоразумения и обратимся к самым корням доклада Александра Блока, мы увидим, что они глубоко внедрились в жизненную правду. В чем же эта правда? О каком расколе, о каком разделении и розни идет здесь речь? Я думаю, что рознь действительно существует, но существует она между декадентами, с одной стороны, и народной стихи ей - с другой. Я разумею под декадентами не только литераторов и - пожалуй даже - менее всего их, а тех случайных, почти всегда талантливых, но погибающих "лириков жизни ", которые возникают перед нами время от времени, как живой укор за идеи крайнего индивидуализма, идеи, взлелеянные Фридрихом Ницше, Бодлэром и Оскаром Уайльдом. Но при чем же тут русская интеллигенция? Она - повторяю - неповинна в грехах наших ницшеанцев, бодлэрианцев - детей европейской культуры конца века. Я вовсе не склонен умалять значения существующей розни, хотя и не думаю, подобно Блоку, что болезнь крайнего индивидуализма прогрессирует в русском обществе. Вряд ли это так. Но тем не менее, независимо от того, мало или много среди нас таких отщепенцев, трагизм этой розни остается пока неразрешенным. И этот разлад декадентов с народом (пусть их мало среди нас) значителен и глубоко интересен, потому что психология такого оторвавшегося от народной стихии человека -зловещий симптом не для русской интеллигенции, которая еще девственна и стихийна, как и народ наш, а для личности вообще. Тема, поставленная Блоком, тема универсальная, а не национальная. Декадентство переживает кризис. Блок не первый указал на это. И Вячеслав Иванов, и Д. С. Мережковский писали об этом. И мне приходилось писать о кризисе декадентства. Memento mori воистину прозвучало как пророчество. Но для кого? Только не для русской интеллигенции. Ведь смерть угрожает тем, кто не с народом, кто отказался от народной правды, т. е. от жизни, т. е. признал первую часть формулы "неприятия мира "и не признал второй ее части - того "слепительного да ", о котором пел нам поэт. Но наша интеллигенция не знает еще горьких противоречий. Иван Карамазов, искусившийся в противоречиях, в сущности, вовсе не интеллигент: это, быть может, первый декадент наш. Интеллигенция, несмотря на весь атеизм свой, по природе своей вовсе не мятежна: она строительница жизни народной, она гуманистична, ей только некогда думать об "имени" Бога, но вся она морально безупречна, а религиозно богопокорна. Бунт карамазовский не предстал перед ней как тема реальная. Нет, явно, что Блок "валит "обвинение "с больной головы на здоровую ". И я предлагаю формулировать тему о "неблагополучии" нашем по-иному, а именно: "Декадентство и народ ". Тогда интеллигенция отойдет почти целиком к народу, а с декадентами останется кучка "лириков жизни" и, пожалуй, некоторые самоубийцы, о которых упомянул Блок. Поэт был несправедлив к нашей интеллигенции: он слишком умалил ее добродетели и, с другой стороны, слишком польстил ей, предположив, что она стоит на той высокой ступени культуры, откуда видны последние противоречия нашей жизни и где у слабых кружится голова над раскрывшейся бездной. Интеллигенция наша не забирается на высоты: она у земли и с землей. И благо ей. У Глеба Успенского есть очерк: "Овца без стада ". В этом очерке фигурирует "балашевский барин", который непрестанно печалуется о народе и вечно к нему стремится, но из его хождения в народ ничего не выходит. "Мешает мне мое в высшей степени ложное положение, положение барина ... - признается он, - заметьте, что я говорю - мешает положение не '''интеллигентного человека, просто барина'''"... Я боюсь, что Блок попал в это "ложное положение ", как выражается герой Глеба Успенского. И это вовсе не значит, что у Блока нет связи с народом, с Россией. Охотно верю, что такая связь имеется, но не там она, где думает Блок. Любовь к народу и родной стране вовсе не требует тех самообличений, которыми так увлекся поэт, - и того хождения в народ, которым занялся "балашевский барин". И все мы, русские грамотные люди, праведные и грешные, баре и разночинцы, не менее, чем неграмотные русские люди, любим Россию целомудренной и таинственной любовью. Все мы - сама Россия. Но иные из нас - немногие, декаденты - погибают, несмотря на глубокую и молчаливую любовь свою к родине. Этого отрицать я не стану. Но гибель этих немногих декадентов определяется особой причиной - неумением преодолеть крайний индивидуализм, найти путь к общественности, но этот разрыв между личностью и общественностью вне категорий интеллигенции и народа.
