[H. НИКОЛАДЗЕ]
правитьM. A. Бакунин
<Фельетон>
править
M. A. Бакунин: pro et contra, антология.
СПб.: Издательство РХГА, 2015. — (Русский Путь).
В столичных газетах, полученных нами сегодня, напечатана телеграмма из Берна о смерти M. A Бакунина, известного русского писателя и агитатора. Хотя имя Бакунина знакомо почти всякому читателю наших газет, но едва ли многие, даже из образованных, знают, что за человек Бакунин, какие он преследовал цели, какие идеи распространял и каких направлений придерживался. При жизни имя Бакунина служило на Руси пугалом в устах г. Каткова и загадкой для массы публики. Смерть его даст печати возможность понять эту загадочную личность и познакомить читающую публику с этою многошумною деятельностью. В ожидании более подробных сведений мы познакомим наших читателей с тем, что знаем о жизни, направлении и деятельности М. А. Бакунина.
Бакунин родился в начале нынешнего столетия, в семье достаточных тверских помещиков, и первоначальное образование получил в артиллерийском училище, откуда был выпущен офицером. На службе он оставался всего несколько месяцев, а по выходе в отставку переселился в Москву, где в то время, т. е. в тридцатых годах — собирался цвет русской молодежи. Под влиянием сначала Московского телеграфа Полевого1, затем Телескопа Надеждина2, преимущественное внимание тогдашней молодежи обращено было на философию. Полевой перелагал на русскую почву эклектические идеи Виктора Кузена3, а Надеждин, имеющий возможность ознакомиться с немецкою философиею, проповедовал у нас идеи Шеллинга4. Рядом с журналом Надеждина сформировался в Москве кружок молодежи (известный под названием кружка Станкевича), с увлечением предававшийся изучению философии и проводивший время в диалектических прениях об умозрительных вопросах. Бакунин, игравший в этом кружке видную роль, знакомил своих товарищей с идеями нового светила германской философии, Гегеля.
Известно, что в кружке этом находились Белинский, Катков, Грановский5 и несколько других прославившихся впоследствии писателей. Белинский, не знавший немецкого языка, ознакомился с немецкою философиею и с системой Гегеля, главным образом благодаря Бакунину. Лица, бывшие свидетелями диалектических прений, служивших для Белинского школою философии, говорили нам, что никто лучше Бакунина не мог уловить основных мыслей Гегеля и изложить их просто и общепонятно, и что более систематического, более верного и самостоятельного изложения учения Гегеля не удалось сделать ни одному из последователей этого философа. Белинский долгое время находился под влиянием воззрений Гегеля, и к этому периоду его деятельности (1833—1841) относятся знаменитые статьи его: Менцелъ6 — критик Гёте, о Бородинской годовщине и т. под. статьи, о которых, по свидетельству Панаева, Белинский потом не мог вспомнить не краснея. В те времена Бакунин и его кружок, исходя из положения Гегеля «все существующее разумно», проповедовали разумность не только того, что существует в природе, но и того, что создано человеком…
В то же самое время и в той же самой Москве существовал другой кружок — Герцена, Огарева и их товарищей, далеко державшийся от оправдывания всего существующего и увлеченный социально-философскими воззрениями французских новаторов. Между двумя этими кружками шли постоянные прения и происходили непрерывные столкновения, наложившие на «людей сороковых годов» своеобразную печать. Благодаря этим-то прениям и замечается в людях той эпохи преобладание диалектической стороны мысли над аналитическою и обобщительною. Этим, между прочим, и объясняется общая черта, замеченная в большинстве членов этих кружков и их позднейших последователей — за исключением, конечно, серьезных умов вроде Герцена, Белинского и т. п., — черта, обрисованная в Саше г. Некрасова7:
Что ему книжка последняя скажет,
То на душе его сверху и ляжет:
Верить не верит — ему все равно,
Лишь бы доказано было умно!
Сам на душе ничего не имеет,
Что вчера сжал, то сегодня и сеет;
Нынче не знает, что завтра сожнет,
Только наверное сеять пойдет.
Это в простом переводе выходит,
Что в разговорах он время проводит.
Столкновения двух враждовавших кружков имели постоянно один и тот же исход — обыкновенный результат всех словопрений — каждая сторона оставалась при своем мнении. Но те из членов кружков, которые обладали сильными мозгами и любопытством исследовать новые области мысли, извлекли много пользы из этих прений. Герцен, благодаря им, усвоил себе приемы гегелевской философии и начал бить консерватизм Бакунина и Белинского их же собственным оружием и их же приемами. С своей стороны, в Белинском запало зерно тех мыслей и воззрений, которые выработали впоследствии, благодаря Герцену, последний и лучший период деятельности великого критика, петербургский период 1841—1848 гг.
Около того же времени, и опять-таки в той же Москве группировался третий кружок мыслителей — Аксаковых8, Хомякова, Киреевского9 и пр., известный в литературе под названием славянофильского. Этот последний кружок одинаково нападал на два первые {западников), и оба западнических кружка дружно воевали с славянофильским. Эти последние прения в нашей литературе достаточно известны, так что о них не стоит распространяться. Нужно только вспомнить, что в те времена Бакунин был ярым противником славянофильства и что в то же самое время он был не менее ярым противником того кружка (герценовского), который важною стороною деятельности считал политические и социальные изменения в существовавшем тогда порядке вещей.
Раньше, чем расстаться с этой эпохою, мы должны напомнить читателю одно место литературных воспоминаний Панаева, где описана ссора Бакунина с г. Катковым и их приготовления к дуэли, которую решено было устроить в Берлине. Дуэль не состоялась, но ссора все-таки повела к разрыву. Нас уверяли люди, близко знакомые с обстоятельствами этого дела и относившиеся с совершенным и одинаковым беспристрастием к обеим сторонам, что этою ссорою объясняются те нападки на Бакунина, которыми так часто наполнял свои издания г. Катков…
В 1846 г. Бакунин отправился за границу, где врасплох застала его революция 1848 г. Ни в сочинениях Бакунина, ни в тех сведениях, которые имеются у нас о нем, мы не смогли отыскать того пути, по которому шла его мысль за это время. Для нас остается необъяснимою загадкою, каким образом ярый противник славянофильства и ярый гегелианец-консерватор, вслед за революциею 1848 г. является в Париж социалистом и другом Прудона, а в Праге одним из ораторов и деятелей всеславянского съезда. И там и тут он является не как философ, не как мыслитель, а как агитатор архикрайней революционной партии.
На Прудона Бакунин возымел такое же влияние, какое имел на Белинского. Он ознакомил «знаменитого социалиста» с философскими идеями Гегеля, и плодом этого знакомства было несчастное творение Прудона De la juvice[1]. Но и Прудон не остался в долгу перед Бакуниным: он заплатил ему своею теорией о «неограниченной свободе личности», о вредности всякой вообще общественной организации, и об «анархии». Ожесточение, с которым Прудон нападал всегда на социалистов и на их попытки выработать в теории и применить на практике иную организацию труда, иные порядки общественности и иную систему гармонии общественных сил, сбило с толку Бакунина. Находя и трудным и долгим делом погоню за подобною организациею, Бакунин, откровеннее Прудона, остановился на формуле: «я не знаю, что должно быть дальше, не знаю, что следует создать, знаю только, что существующее скверно, поэтому нужно разрушить его. А там далее что-нибудь да выйдет, само по себе».
Это легкое и неголоволомное решение — в две секунды — всех и крупных и мелких вопросов настоящего и будущего не могло не иметь блестящего успеха, по крайней мере в ленивых умах. На этом решении успокоился и ум Бакунина.
Во Франции Бакунин не мог играть выдающейся роли — там, где действовали умы вроде Консидерана10, Луи Блана11 и т. п. Бакунин, разумеется, не мог оставить следа. Но в Праге он произвел сенсацию своею неожиданною теориею о соединении всех славян в одну общую семью и о революционных силах, кроющихся в славянской расе. Ригеры12 и Полацкие13, хлопотавшие о более спокойном, так сказать правительственном, разрешении славянского вопроса, просто ужаснулись при виде Бакунина, и большинство славянского съезда отвернулось от него… Вскоре потом Бакунин принял участие в Дрезденском возмущении и был арестован…
В 1861 г. Бакунин снова появился на сцену. Он застал Прудона в новой борьбе из-за «федеративного принципа», и этот принцип он усвоил немедленно же. Во Франции некоторый, чисто временный успех этой новой теории Прудона объяснялся тогда негодованием французского общества на деспотизм Наполеона III. Тогда полагали, что главнейшее основание этого деспотизма кроется в централизации, давшей будто бы Наполеону III возможность совершить coup d'état[2]. Поэтому в тогдашней публике необычайный успех имели все те умения, которые ратовали против централизации. Прудон построил на этом настроении целую систему о благе федерализма, а Бакунин, связав этот новый принцип с теорией анархии, постарался пересадить его на русскую почву, и притом в такое время, когда в самой Франции это учение, с падением Наполеона III, потеряло всякое значение и весь свой престиж…
Вместе с этим Бакунин усвоил и другую сторону тогдашней деятельности Прудона — ожесточенную борьбу его с духовенством и с религиозными воззрениями французского общества. Это последнее усвоение доведено было Бакуниным до такого абсурда, что он, в статье своей наука и народ, провозгласил единственным назначением науки отрицание религии. Всех ученых он разделил на две категории: на отрицающих религию и на не отрицающих ее. Первых, напр., Бюхнера, Фогта и т. п. он назвал дельными учеными, а вторых — Дарвина, Бокля и пр. — бесполезными.
Литературная деятельность Бакунина ограничивалась до 1849 г. составлением двух-трех статей для Отеч[ественных]. Записок (о философии, 1841 г., о гегелевской философии, 1842[3]).
После 1861 г. он издал одну брошюру Народное дело, не имевшую никакого успеха, затем принялся за издание журнала под тем же заглавием. Но абсурды статьи Наука и народ заставили его расстаться с редакциею журнала вслед за выходом первого No. После этой неудачи он принял участие в составлении книжки Анархия по Прудону и в руководстве кружком крайне легкомысленных людей, бессознательно печатающих всевозможную дичь, не трудясь даже проверить ее внутреннюю гармонию.
Одновременно с этими брошюрами Бакунин написал несколько Писем по польскому и рабочему вопросу. В польском деле он сыграл крайне глупую роль, уверив многих, будто в России все готово для оказания помощи польскому движению. Присоединившись к знаменитой балтийской эскападе, Бакунин произнес в Стокгольме речь о том, что у него есть в России целая армия, ожидающая сигнала. Можно подумать, что это — не более как ошибка, увлечение. Но в Посмертных сочинениях Герцена мы находим отрывок, устраняющий такое толкование:
«В самый разгар польского восстания, — пишет Герцен, — прибыл в Лондон уполномоченный Земли и воли (общество, о котором говорил Бакунин в Стокгольме, как о целой армии).
— А много вас, — спросил я.
— Это трудно сказать: несколько сот человек в Петербурге, и тысячи три в провинциях.
Ты веришь? — спросил я потом Огарева. Он промолчал. Ты веришь? — спросил я Бакунина.
— Конечно, он (т. е. уполномоченный Земли и воли) прибавил… Ну, нет теперь столько, как потом будет, и он расхохотался».
Тем не менее, Бакунин вел ожесточенную борьбу с Мерославским, известным предводителем польской демократической партии, который видел в Бакунине панслависта и даже тайного агента России. Не менее ожесточенная борьба загорелась между Бакуниным и Карлом Марксом, главным вождем международной ассоциации рабочих. Бакунин счел нужным проповедовать в этой ассоциации федеративный принцип, т. е. разделение ассоциации по государствам на самостоятельные части. Это разделение, диаметрально противоречившее и смыслу и назначению ассоциации, сочтено было Марксом за маневр, направленный против ассоциации континентальными правительствами. Бакунин был заподозрен в том, что он тайный агент России, и на этом основании изгнал из ассоциации.
Само собою разумеется, что Маркс был не прав, выдвигая это обвинение. Но он был совершенно прав, доказывая дикость применения к ассоциации федеративного принципа. Разбившись на отдельные федерации, рабочее сословие каждой страны продолжало зависеть от прочих сословий и от власти своего государства. Бакунин махнул дальше, не замечая, что приносит пользу буржуазии, а не рабочему сословию. Этим объясняется его неудача, так как его поддержала лишь часть швейцарцев, да небольшая толика рабочих других стран.
Сегодня наши сведения о деятельности и воззрениях Бакунина мы приводим к одному знаменателю, к заключению, что при всей страстности его натуры, Бакунин имел один, неисправимый недостаток: у него, как говорит русский народ, царя в голове не было. Консерватор по доктрине, западник по опыту, он стал вдруг казенным революционером, стремящимся неизвестно к чему, и панславистом, неизвестно для чего. Незнакомый ни с современною наукою, ни с действительною жизнью, ни с практическими вопросами современности, он агитировал для агитации, меняя объективы своей агитации с тою же легкостью, с какою другие меняют рубаху. Единственное основание некоторой дозы его влияния и успехов лежало в том, что он знаком был раньше других с гегелевскою философиею и иногда высказывал общие фразы, соответствовавшие настроению минуты. Легко иметь успех в среде молодежи, огорошенной бессрочною латынью, если сказать: «учиться вздор, наука бесполезна, вы довольно уже знаете, учите других». Но такие успехи непрочны, и наши потомки, мы в этом уверены, и ума не приложат, когда, изучая историю русского развития, они зададут себе вопрос: «да чем же и почему знаменит был и влиял на современную жизнь М. А. Бакунин?». И они, подобно нам, поставят тут вопросительный знак.
Как честный человек, Бакунин был добродушнейшее существо в мире. Его личность прекрасно обрисована Тургеневым под именем Рудина. Но это Рудин, умерший в постели. Герой этого романа списан именно с Бакунина. Свирепый на словах, он не мог в жизни и комара обидеть. Наружность его, рост, походка, давали довольно верное понятие о мастодонте. Одевался он более чем небрежно, но ригористом не был, ни в жизни, ни на словах. Герцен характеризует очень удачно его главную частную черту: «Бездомный bohémian[4], занимающий деньги направо и налево, с тою простотою, с которою дети берут у родителей без заботы об уплате».<…>
Этим мы закончим нашу статью, заметив, что в стране с более развитою общественною жизнью, с большим простором для слова, значение подобных «деятелей» было бы совершенно ничтожно. Они возможны едва ли не у нас только…
КОММЕНТАРИИ
правитьВпервые: Тифлисский вестник. 1876. № 143. 18 июня. С. 1-3. Печатается по этому изданию.
1 [Полевой Николай Алексеевич (1796—1846) — русский журналист, писатель и историк. С 1825 г. издавал журнал «Московский телеграф». Буржуазный либерал, Полевой отстаивал идеи просвещения, промышленного развития страны, усиления роли купечества, его равноправия с дворянством.]
2 [Надеждин Николай Иванович (1804—1856) — русский ученый, историк, литературный критик, журналист. Окончил Московскую духовную академию. После защиты диссертации, посвященной романтической поэзии (1830), — профессор Московского университета по кафедре теории изящных искусств и археологии (1831—1835). В 1831—1836 гг. издавал журнал «Телескоп» (где в 1836 г. были опубликованы «Философические письма» П. Я. Чаадаева) и приложение к нему газету «Молва», в которых сотрудничал В. Г. Белинский.]
3 [Кузен (Cousin) Виктор (1792—1867) — французский философ-идеалист и политический деятель. Преподавал философию (1814—1820) в Высшей нормальной школе, позднее ее директор. В 1817—1818 и 1824 гг. посетил Германию, лично познакомился с Г. Гегелем и Ф. В. Шеллингом. В 1828—1851 гг. профессор философии в Сорбонне.]
4 [Шеллинг (Schelling) Фридрих Вильгельм Йозеф (1775—1854) — один из виднейших представителей немецкой трансцендентально-критической философии. В 1798 г., в 23 года, — профессор в Йене. Здесь сближается с кружком романтиков (братья А. и Ф. Шлегели, Новалис, Шлейермахер и др.). В Мюнхене (1806—1820) становится членом Академии наук и генеральным секретарем академии изящных искусств. В 1820—1826 гг. — профессор Эрлангенского, с 1827 г. — вновь Мюнхенского и с 1841 г. — Берлинского университетов. Сыграл значительную роль в дальнейшем развертывании проблематики критической философии. Ранние работы Шеллинга стали важным связующим звеном между философией Канта и Фихте, с одной стороны, и учением Гегеля, с другой, которому Шеллинг во многом передал сам принцип своей философии.]
5 [Грановский Тимофей Николаевич (1813—1855) — историк, общественный деятель, один из идеологов западников; заложил основы русской медиевистики. С 1839 г. преподавал всеобщую историю в Московском университете. Развитие мировоззрения и научной деятельности Грановского протекали в тесной связи с идеями передовых представителей русской мысли — Станкевича и Белинского. Впоследствии Грановский был связан также с Герценом и Огаревым.]
6 [Менцель (Menzel) Вольфганг (1798—1873) — немецкий писатель и критик. Дебютировал в 1823 г. сатирическими стихами «Steckvers», в 1824—1825 гг. издавал с Фолленом в Цюрихе «Europaische Blatter», с 1825—1848 гг. редактировал «Literaturblatt» в Штуттгарте. В своей «Немецкой литературе» (1827, 2 т.) нападал на Гёте за его «безнравственность». Получил печальную известность своими выступлениями против «Молодой Германии» как оплота «безнравственности» и «антихристианских» устремлений.]
7 [Некрасов Николай Алексеевич (1821—1877/78) — знаменитый русский революционно-демократический поэт и прозаик, публицист, издатель. Редактор журнала «Современник» (1847—1866), который становится самым популярным и влиятельным в России, постепенно приобретая всё более левое, демократическое направление.
Поэма «Саша» написана в конце 1855 г., посвящена И. С. Тургеневу. Герой поэмы Агарин во многом напоминает тургеневского Рудина: оба они фразеры, «лишние люди» из дворянской среды. Тургенев утверждал, что «Саша» написана под влиянием «Рудина». Между тем «Рудин» был опубликован одновременно с «Сашей» — в № 1 «Современника» за 1856 г. Первые две строчки из цитированного отрывка: Что ему книга последняя скажет, // То на душе его сверху и ляжет <…>.]
8 [Аксаковы: Константин Сергеевич (1817—1860) — сын писателя Сергея Тимофеевича Аксакова (1791—1859). Один из основоположников славянофильства. Выступал также и как автор критических статей (важнейшая из них «Обозрения современной литературы» в «Русской беседе», 1857,1). В своих критических статьях бичевал интеллигенцию — за оторванность от народа и литературу — за подражательность.
Иван Сергеевич (1823—1886) — младший сын С. Т. Аксакова. Известный публицист, лидер славянофильства 1860—1870-х гг., публицист, общественный деятель, славянофильский поэт. Редактор газет «День», «Москва», «Русь», журнала «Русская беседа» и др. В 1840—1850-х гг. выступал за отмену крепостного права.]
9 [Киреевский Иван Васильевич (1806—1856) — религиозный философ, литературный критик и публицист, один из основоположников славянофильства. В 1823 г. вместе с А. И. Кошелевым основал «Общество любомудров» (самораспустилось после Восстания декабристов). В 1832 г. начал издание журнала «Европеец», запрещённого за статью Киреевского «Девятнадцатый век» в 1-м номере. В 1830—1840-х гг. сблизился со старцами Оптиной пустыни.]
10 [Консидеран (Considérant) Виктор (1808—1893) — французский социалист-утопист; распространял учение Ш. Фурье, которое безуспешно пытался провести в жизнь в колонии Сан-Антонио в Техасе (США). Его главный труд «Destinée sociale» (3 т., 1837—1845) представляет увлекательно написанное изложение доктрины Фурье. Редактировал журналы «Le Phalanstère» («Фаланстер»), 1832—1834, «La Phalange» («Фаланга»), 1836—1843. Возглавлял «Социетарную школу», основал объединение французских фурьеристов (1837), издавал газету «La Démocratie pacifique» (1843—1851).]
11 [Блан (Blanc) Луи (1811—1882) — французский политик-социалист, историк, журналист, деятель Революции 1848 г. В 1839 г. опубликовал монографию «Организация труда», в которой представил свой идеал общественного порядка, основанного на принципе «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям». После подавления восстания рабочих в июне 1848 г. Блан бежал в Англию, откуда вернулся на родину лишь в 1871 г. Был депутатом Национального собрания.]
12 [Ригер (Rieger) Франтишек Ладислав (1818—1903) — чешский политический и общественный деятель, доктор права (1847), с 1897 г. барон. Ближайший сотрудник (и зять) Ф. Палацкого. Активный участник чешского национального движения 1830—1840-х гг. Во время Революции 1848—1849 гг. в Чехии — один из лидеров чешской либеральной буржуазии. Вместе с Па-лацким предпринял издание первой чешской энциклопедии «Slovnik naucny» (1858—1874). Возглавлял Чешскую национальную партию.]
13 [Палацкий (Palacky) Франтишек (1798—1876) — чешский историк, философ, деятель культуры и чешского национального движения XIX в.
В 1840-х гг. лидер чешского буржуазного национально-либерального движения. В период Революции 1848—1849 гг. выступил с развернутой программой Австрославизма; председательствовал на Славянском съезде в Праге (1848). С конца 1840-х до начала 1860-х гг. был депутатом австрийского рейхсрата и чешского сейма. С 1860-х гг. — один из идейных вождей консервативного крыла чешской буржуазии (партии старочехов). Опубликовал огромное количество источников по истории, литературе и искусству средневековой Чехии, в том числе чешской летописи.]
- ↑ Правильно: De la justice…, т. е. работа П. Ж. Прудона «De la justice dans la Révolution et dans l'Église» («О справедливости в революции и в церкви»).
- ↑ Государственный переворот (фр.).
- ↑ За невозможностью навести в Тифлисе справки в старых журналах, мы не ручаемся за точность заглавия второй статьи, но предмет ее заключался в заметках о Гегелевской системе.
- ↑ „Цыган“ (фр.).