Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика / Сост., вступит. статья и коммент. А. С. Курилова. — М.: Современник, 1981. (Б-ка «Любителям российской словесности»).
Пропуски восстановлены по первой публикации
Во Франции явилась книга, на которой встречаем мы русское имя, и хотя язык, каким она написана, не наш, но все-таки это произведение русского таланта, и мы с радостью причисляем ее к явлениям нашей литературы. Мы говорим про книгу, заглавие которой выписано выше: это — собрание переводов на французский язык с английского, немецкого, русского и др. — Перевод, говоря вообще, может иметь различное достоинство, смотря по тому, как выполняет он свое назначение. Мы видим много переводов, более или менее приближающихся к подлиннику, переводов одушевленных, иногда пламенных, но в которых большею частию заметно субъективное чувство переводчика, принадлежащее ему собственно, а не переводимому им автору: следовательно, самое произведение художника остается непереданным вполне. На такой степени перевод еще не достигает своего истинного назначения; мы можем называть его поэтическим — не более. Значение перевода выше. Переводчик, уже свободный от субъективного воззрения, с одной стороны, разрушает словесные формы произведения на одном языке и в то же время, с другой стороны, облекает его в новые формы другого языка, ему вполне соразмерные, и когда произведение поэта выходит из-под руки его в новой, соответственной одежде, не теряя нисколько своей художественности, — тогда переводчик становится сам причастен той великой творческой минуты художника, в которую родилось его произведение. Это мгновение исполнено высокого блаженства для переводчика. Перед ним, его собственным вдохновением, открывается тайна великого создания, которую понимает он деятельно, творчески, воспроизводя это создание на другом языке и облекая его в иную, также художественную форму. Чтоб быть таким переводчиком, нужно необходимо иметь художнический элемент, для того чтобы творчески постигнуть творческое произведение. Такие только переводы называем мы совершенными, художественными, и к таковым-то переводам относим мы переводы г-жи Павловой. Нам ясно теперь и то, отчего г-жа Павлова переводит не на один язык, но на несколько: мы понимаем высокое ее наслаждение. Но если переводчик испытывает блаженство, как творящий, воссоздавая произведение художника на новом языке, то читатель испытывает наслаждение, созерцая то же произведение в новой, вполне соответственной форме. Такое наслаждение испытывали мы, читая переводы г-жи Павловой. К впечатлению нашему примешивалось изумление: неужели это точно французский язык? неужели на нем, бедном, жалком, могут быть переданы произведения Гете, Шиллера, Пушкина? Но этот язык почувствовал тогда (чего он никогда не чувствовал) прикосновение творческой руки, воплощающей в ней художественную идею, и под этой зиждущей рукою переводчицы передал он создания, ему чуждые, создания истинных поэтов; такое явление не могло быть произведено французом. Если же и на том, все-таки бедном и поверхностном языке (потому что существо языка никакая сила переменить не в состоянии) г-жа Павлова могла передать произведения истинной поэзии, то можно себе представить, что такое ее переводы на немецкий язык, глубокий и поэтический, приветно принимающий всякую идею в свои формы!.. Мы отсылаем наших читателей, желающих иметь о том понятие, к собранию переводов г-жи Павловой, изданному в Германии, под названием «Nordlicht»[1]1. Это торжество перевода; язык помогает ему здесь явиться во всем своем достоинстве, т. е. не как списку или субъективному подражанию, а как свободному творческому воссозданию художественного произведения… Но возвратимся к «Préludes». Сказав наше мнение о них, сказав, что оно относится к целой книге, как к собранию переводов художественных, укажем на некоторые, в которых талант переводчицы мог проявиться во всем блеске. К числу таких относятся: известная, чудная баллада Гёте Бог и Баядера, переданная чрезвычайно верно, иногда с изумительною близостью; — «Фарис», «Литовская песня», «Песня Ванделота». Только тот, кто читал подлинник, может оценить все великое достоинство таких переводов. Мы хотели назначить только лучшие переводы и чувствуем себя в затруднении, потому что нам приходится переименовать почти все; предоставляем самим читателям обратиться к этой столько замечательной книге, и выпишем здесь один перевод, который своим достоинством и достоинством подлинника, столько знакомого всем нам русским, предпочтительно перед другими, привлекает наше внимание. Это «Полководец» — одно из лучших стихотворений Пушкина. Прочтя его по-русски, вы несколько сомневаетесь, чтобы перевод мог передать все глубокое совершенство этого произведения, но вы читаете перевод и с возрастающим изумлением видите, что им передано все, передано художническим. Вот этот перевод:
An palais du Tsar russe est une vaste salle:
Là ne brille mil or, nulle splendeur royale,
La couronne en ce lieu ne se conserve pas,
Mais dans tout son contour, du haut jusejues en bas,
Un peintre au pinceau large, à l’oeil vif et rapide,
Décora ses lambris sans y laisser de vide.
Et là ce ne sont point saintes aux traits divins,
Ni nymphes des bosquets, ni faunes et sylvains,
Mais sabres reluisants et manteaux militaires,
Et des fronts, pleins d’audace, et des faces guerrières.
L’artiste en rangs serrés a placé sous nos yeux
Les chefs de noire armée, et ces braves nombreux
Que recouvre à jamais de sa gloire jalouse,
L’inmortel souvenir de Fan mil huit cent douze.
Devant eux à pas lents je passe mainte fois,
Je contemple leurs traits si connus, et je crois
Ouir leur cri de guerre au milieu du carnage.
Beaucoup d’enlr’eux sont morts; d’autres, dont le visage
Brille si frais encor sur la toile à ce mur,
Inclinent, déjà vieux, dans un repos obscur,
Leur front chargé d’honneur.
Dans leur troupe vaillante
Il en est un surtout, dont l’image imposante
M’attire… là toujours je m’arrête rêveur,
Et plus je le contemple et plus je sens au Coeur
Un douloureux regret, une tristesse amére.
Cet homme est peint en pied. Son front haut et severe
Luit comme un crâne nu; c’est quelque deuil profond
Qu’on y croit deviner. Derrière, tout au fond,
Est un camp, — à l’entour la nuit étend son ombre.
Dans son dédain rêveur il est là calme et sombre.
L’arliste, à nos regards le présentant ainsi,
A rendre sa pensée a--t--il bien réussi,
Ou l’inspiration fut-elle involontaire?
Mais Dawe à son tableau donna ce caractreè
O chef infortuné! cruel fut ton destin!
A la terre étrangère immolant tout en vain,
Impénétrable aux yeux de la foule insensée,
Tu t’avanèais, muet, seul avec ta pensée,
Et plein d’inimité pour ton nom étranger,
Ce peuple, qu’en secret tu sauvais du danger,
Te poursuivant de cris et d’insolents murmures,
À tes saints cheveux blancs prodiguait ses injures:
Et l’homme pénétrant qui te comprenait mieux,
Joignait à ces clameurs son blâme…
A ta conviction restant toujours fidèle,
Longtemps tu bravas seul l’erreur universelle,
Enfin, à mi-chemin, il te fallut, guerrier,
Céder et ton pouvoir, et ton noble laurier,
Et ton profond dessein, longtemps mûri d’avance,
Et dans les rangs obscurs te cacher en silence.
Près des jeunes conscrits alors, comme un d’entr’eux
Qui vient d’ouir du plomb le sifflement joyeux,
Le vieux chef, à travers la cohorte serrée,
Se jetait au-devanl de la mort désirée
En vain!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Race triste et Tisible, ô pauvre rage humaine!
Du seul succès présent adoratrice vaine!
Que de fois devant toi passe un homme incompris,
Que son aveugle siècle accablé de mépris,
Tandis qu’au temps futur son image muette
D’ardente émotion remplira le poète!
Какая сила! какой мужественный стих!
При конце приложены стихотвореня самой переводчицы; они произведение того же истинного исполненного силы таланта, который видели мы в ее переводах. Нам нравится особенно второе и третье. Одно нельзя не выписать:
Quand la voix est si tendre
Ton oeil si plein d’espoir,
Et j’entends sans entendre,
Je regarde sans voir,
Quand un soupir achève
Quelques mots dils tout bas,
Oh, laisse que je rêve,
Ne t’en étonne pas.
Quand une étoile blanche
Luit au-dessus de nous,
Quand, muette, je penche
Mon front sur les genoux,
Quand la tristesse effleure
Mon coeur entre tes bras,
Oh! laisse que je pleure,
Ne m’interroge pas.
Que t’importe quelle ombre
Passe devant mes yeux?
Qu’un instant tombe sombre
Dans mes instants joyeux?
Mes bonheurs, mes souffrances,
M’inondant tour à tour,
Mes rêves, mes silences,
Mes pleurs ne sont qu’amour.
_____
С переводами г-жи Павловой у нас на русском языке; могут теперь быть сравнены только стихи неизвестной переводчицы, подписанные --ва-- и помещенные в V и в этой книжках нашего журнала.
Да, с гордостию причисляем мы «Préludcs» к явлениям нашей отечественной литературы…
«Отечественные записки», 1839, т. 4, № 7, Современная библиогр. хроника, с. 162—166. Без подписи. Авторство установлено на основании свидетельства В. Г. Белинского (см.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 11. М., 1956, с. 508).
Павлова К. К. (1807—1893) — русская поэтесса и переводчица.
1 Сборник «Das Nordlicht» был издан в Германии в 1833 г. и включил в себя как оригинальные стихи Павловой, написанные на немецком языке, так и переводы на немецкий стихотворений Пушкина, Баратынского, Языкова, русских народных песен.
- ↑ «Северное сияние». — Ред.