И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Письма в восемнадцати томах.
Том двенадцатый. Либретто комических опер. Водевиль. Стихотворения. Речи. Записки общественного назначения. Автобиографическое. Незавершенное. Dubia
Издание второе, исправленное и дополненное
М., «Наука», 1986
LE STEPOVIK
правитьNous avions pour voisin un homme déjà vieux, sans famille, mais très gai, aimant à bavarder, à raconter des histoires plus saugrenues les unes que les autres. Il aimait à nous rassembler, nous autres jeunes gens, à nous faire mettre en cercle autour de lui, et nous racontait alors ses bourdes. Le diable lui-même n’aurait pu dénicher ce qu’il y avait de vrai ou de faux là-dedans. C’est trop fort! finissions-nous par crier. Mais lui n’en riait que de plus belle, en nous répétant: tâchez de vivre longtemps, de bien regarder autour de vous, et vous en verrez bien d’autres! Un soir, voici ce qu’il nous raconta:
Vous connaissez, mes enfants, les grandes steppes qui commencent au-delà du Don. Il y a une centaine de verstes d’ici là. J’y vais souvent chasser, car à défaut de gibier, les cailles y sont aussi nombreuses que des mouches. Voici qu’un jour au plus fort de la fenaison, je m’attardai dans une de ces steppes, et, ne voulant pas retourner au village où les puces m’auraient dévoré, je me décidai à passer la nuit sur une de ces meules de foin qu’on voit à cette époque s'élever comme d'énormes maisons tout le long du Don. Il aut une échelle pour y grimper. Une fois dessus, on est là comme dans le sein du bon Dieu. Je grimpai donc sur une de ces meules, en traînant derrière moi mon pauvre chien qui s'étranglait et toussait comme un malheureux. Enfin nous voilà en haut. J'étendis mon petit manteau de chasse, mon chien se creusa aussitôt son trou dans le foin, et nous nous préparâmes à dormir ferme, car nous étions tous deux bien fatigués, je vous assure. Mais auparavant, il fallait bien jeter un regard autour de soi. Dieu, que c'était beau! la nuit était là dans toute sa plénitude: c'était vert par en bas, bleu par en haut, argenté partout, et puis le Don, quel magnifique ruban d’or, satiné, moiré! et puis, quelle odeur! quels chants d’oiseaux! car il n’y a que les citadins qui s’imaginent que les oiseaux se taisent pendant la nuit, et puis le vent qui vient vous frôler les joues, après avoir remué et caressé tant de fleurs! J’allais m’endormir après avoir poussé un gros soupir, à l’instar demon chien, quand j’entendis marcher sur la meule… C'étaient des pas très légers, presque craintifs, qui pourtant se dirigeaient vers moi… je me dressai sur mon coude et je vis quelque chose qui vous aurait surpris, tout autant et plus peut-être que moi-même:
Assis sur le dos d’une mouette des steppes, je voyais devant moi un petit être pas plus haut qu’une coudée, semblable à un homme, mais fait de ces petites branchettes sèches qu’on trouve éparpillées sur les routes et dont les oiseaux se servent pour bâtir leurs nids; il avait sur sa grosse tête en mousse verte un bonnet persan en foin sec. Deux baies rondes et noires lui servaient d’yeux avec lesquels il avait, ma foi, l’air d’y voir très bien; une racine crochue lui servait de nez; une poignée de cette herbe des steppes, fine et blanche, nommée kovyl, remplaèait la barbe. Il portait une petite veste de paysans en torf serrée sur les reins par une mince tige de bardane, et il écartait gravement ses deux petites jambes, dont les pieds étaient enfoncés dans des étriers faits en écorce de bouleau.
Avant que j’eusse eu le temps de revenir de mon étonnement, le petit être sauta en bas de sa monture, la remit à un courlis que je n’avais pas aperèu jusque-là, et qui semblait faire l’office de groom, puis, revenu devant moi, s’assit tranquillement et, après m’avoir dit de la voix la plus argentine, me dit bonsoir et me demanda si j’avais fait une bonne chasse.
СТЕПОВИК
правитьУ нас был сосед, человек уже немолодой, одинокий, но очень веселый, разговорчивый, любивший рассказывать истории одну удивительнее другой. Он любил собирать нас, молодых людей, в кружок, усаживал подле себя и принимался за свои небылицы. Сам черт не разобрал бы, что в них было правдой, а что выдумкой. «Ну, это уж слишком!» — бывало кричали мы в конце концов. А он лишь посмеивался да говорил нам: «Поживите да поглядите вокруг хорошенько, то ли еще увидите!» Вот что он нам рассказал как-то вечером:
«Вы верно знаете, дети мои, бескрайние степи, что начинаются за Доном. Верст за сто отсюда. Я часто езжу туда на охоту, ибо хоть дичи там и нет, да перепелок — что мух. Вот однажды, в разгар сенокоса, оказался я поздно вечером в одной из этих степей и, не желая возвращаться в деревню, где блохи сожрали бы меня, решил провести ночь на одном из стогов, что, подобно огромным домам, возвышаются в эту пору вдоль Дона. Надобна лестница, чтобы на них взобраться. А взобравшись, чувствуешь себя, как в раю. Итак, я вскарабкался на один из таких стогов, волоча за собою бедного моего пса, который давился и отчаянно кашлял. Вот мы и наверху. Я расстелил свой охотничий плащ, собака моя тотчас же зарылась в сено, и мы приготовились заснуть крепким сном, ибо устали изрядно, можете мне поверить. Но прежде надо было оглядеться вокруг. Боже, как это было красиво! Ночь царила везде: она зеленела внизу, синела сверху, серебрилась повсюду, а Дон — что за великолепная золотая лента, отливающая то атласом, то муаром! А какой аромат и как поют птицы! Ибо одни горожане воображают, что ночью птицы умолкают. А ветер, что нежно касается ваших щек, после того, как разбудил и приласкал столько цветов! Испустив, по примеру моего пса, глубокий вздох,: я уже собирался заснуть, как вдруг услышал, что кто-то ходит по стогу… Шаги были легкие, почти боязливые, однако направлялись они ко мне… я приподнялся на локте и увидел нечто, что вас удивило бы так же сильно, как и меня, а может быть, и сильнее.
Я увидел перед собою сидящее на спине степной чайки крошечное существо ростом с локоток, похожее на человека, но сделанное из тех сухих веточек, что встречаются на дорогах и которыми пользуются птицы для постройки гнезд; на его большой голове из зеленого мха был надет персидский колпачок из сухой соломки. Две круглые черные ягодки были у него вместо глаз, и, ей-богу, казалось, он ими прекрасно видел; крючковатый корень служил ему носом, а пучок степной травы, называемой „ковыль“, заменял бороду. На нем была крестьянская курточка из торфа, перепоясанная на бедрах стебельком лопуха, и он важно переставлял свои ножки, обутые в башмачки со шпорами из бересты.
Не успел я прийти в себя от удивления, как человечек спрыгнул со своего коня, передал его кулику, которого я до сих пор не заметил и который, по-видимому, исполнял роль грума, а затем приблизился ко мне, спокойно уселся и, представившись самым серебристым на свете голоском, поздоровался, после чего спросил меня, хороша ли была охота».
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПечатается по факсимильному воспроизведению в издании: Cahiers, № 2, между страницами 17—23.
Запись рукой П. Виардо хранится в собрании М. и А. Ле Сен (Париж).
Впервые опубликовано как произведение Тургенева А. Звигильским: Cahiers, № 2, р. 16—17. В русском переводе впервые опубликовано Л. А. Балыковой: Советская Россия, М., 1979, № 203, 2 сентября.
В собрание сочинений включается впервые.
Текст записан Полиной Виардо на четырех листах, заполненных каждый с одной стороны; на четвертом листе — девять строк. Сказка не датирована и не закончена. Вероятно, она была продиктована Тургеневым Полине Виардо во время предсмертной болезни писателя в 1883 г. Возможно, сказка предназначалась для внучки П. Виардо — Жанны Шамро, что подтверждает факт нахождения автографа в архиве М. и А. Ле Сен. Можно предположить, что первоначально Тургенев намеревался включить сказку в задуманный им в 1882 г. цикл «Рассказы и сказки для детей» (см. зачин этого цикла: «Жил-был у нас по соседству…», наст. том, с. 426). Видимо, замысел сказки и ее отдельные образы обдумывались автором еще ранее 1882 г. В Дневниках братьев Гонкур приводится запись от 27 ноября 1876 г.: «Тургенев поверяет мне замысел будущих повестей, которые занимают его <…>: На юге России попадаются стога величиной с такой вот дом. На них взбираются но лесенке. Мне случалось ночевать на таком стогу. Вы не можете себе представить, какое у нас там небо, синее-синее, густо-синее, всё в крупно-серебряных звездах. К полуночи поднимается волна тепла, нежная и торжественная — это упоительно»! (Тургенев в воспоминаниях современников. М., 1969, т. 2, с. 289—290). О подобном рассказе Тургенева вспоминает и Б. Фори; на него, как и на Э. Гонкура, рассказ русского писателя произвел большое впечатление (там же, с. 299—300).
Герой сказки — «маленькое существо» Степовик, — по-видимому, заимствован Тургеневым из южно-русского фольклора. На это обращают внимание Л. Н. Назарова в статье «Неизвестные автографы И. С. Тургенева» (Рус. лит., 1979, № 4, с. 212) и Л. М. Долотова (см. ее рецензию «Новое о Тургеневе во французском бюллетене». — Вопр. лит., 1981, № 2, с. 306). Л. М. Долотова, отмечая близость сказки мотивам и колориту «Записок охотника», а также стилевым приемам фантастических рассказов Тургенева, одновременно высказывает сомнение в принадлежности «Степовика» к жанру сказки, ибо «сказка не нуждается в оправдании и объяснении волшебства; чудо в самой природе жанра».
А. Звигильский, анализируя сказки, сочиненные русским писателем для семейства К. Шамро, делает вывод о влиянии на Тургенева-сказочника Гоголя и Мопассана. См.: Т, Nouv corr inéd, t. I, p. XLIV.