H. ОГНЕВ о Н. КОЛОКОЛОВЕ править
В № 6 журнала «Книга и революция» напечатана статья М. Горького «О книгах». В этой статье Горький внятно и явственно отхлопал некоего рецензента, который писнул о книге Ник. Колоколова «Мед и кровь», изданной «Федерацией» еще в 1928 году.
— Позвольте, — окажет читатель. — Но ведь рецензент писнул в «Чипе»? А «Чип», к общему благополучию, скончался. Стоит ли тревожить прах покойника?
Стоит, товарищ! «Чип» помер, это правда, но после него остались детки — чипята. И расползлись эти чипята по разным закоулкам и занимаются они безответственным заезжательством, заушением и оплеванием, и пишут они, говоря словами Горького, «рецензии в высшей степени странные, не говоря уже о их малограмотности».
Книга Н. Колоколова «Мед и кровь» мало известна читающим людям. Ее или замолчали, или обругали. И вот, только Горький возвысил свой голос за эту книгу и прямо говорит, что эта книга хорошая и яркая. Почему это так? Не потому ли, что Горькому все равно, кем книга издала, в отличие от чипят, которым это далеко не все равно.
С моей точки зрения — у книги есть недостатки. В частности, образ студента Соболева кажется мне художественно несколько неоправданным. Конечно, такие были даже в ту грозную эпоху, когда каждый человек так или иначе принимал участие в борьбе за власть и за существование; но такие, как Соболев, насчитывались тогда единицами и умирали они от собственного бессилия, просто от слизнячества… А Колоколов заставляет чекиста Накатова расстрелять Соболева. Кроме того, Колоколов вообще работает над типизированными образами, а Соболев, конечно, вовсе не тип для описываемой эпохи.
Далее, в конце книги, Колоколов заставляет умирающего Накатова вполне логически мыслить и рассуждать, и мышление Накатова, несмотря на технический разрыв фраз, воспринимается стройно и ясно. Здесь — некоторое сползание в публицистику. Но сам по себе конец книги настолько драматичен, настолько четко разграничивает мировоззрения доктора Долгова и чекиста Накатова, что невольно прощаешь автору его публицистические уточнения.
Есть в книге и стилистические срывы.
«Запомните ли здесь такого ветра, чтоб крыши задирал?» — говорит, например, у Колоколова поп, о. Мартын (стр. 9).
А на стр. и автор пишет: «Чья-либо серьезная болезнь неизбежно переливалась здесь в тревогу для десятка семей и на-долго пошила разговоры горожан».
Но указанные недостатки — болезнь не очень серьезная. Главное, что отличает книгу Колоколова от десятков книг других авторов, это то, — что книга — выношена.
Подавляющее количество времени и внимания у членов редсовета «Федерации» отнимают написанные в состоянии открытой вражды с элементарной литературной грамотностью, явно на-спех, кое-как, с уклоном в графоманию (ах, только бы напечататься!) десятки тысяч авторских страниц. И когда из груд и ворохов, присылаемых в «Федерацию» рукописей, редсовету удается извлечь выношенную, свежую книгу, — это радует. Кого радует? Прежде всего, конечно членов редсовета. А затем — всех тех кому дорого развитие советской художественной литературы, а, следовательно и появление каждого начинающего писателя, серьезного работника над собой и над словом.
Не радует это только чипят… Но о этим уж ничего не поделаешь.
«Рецензент „Чипа“ опорочил книгу», — пишет М. Горький. — «Я уверен, что он — молодой человек. Мне кажется, что я имею право посоветовать ему научиться читать книги внимательнее…».
Невнимательное чтение книг и есть одна из причин рецензентского заезжательства. В частности, чтение только марки издательства «Федерация» не может к не должно служить причиной и поводом к появлению в печати заведомо недоброжелательной рецензии.