1
Не шуми, мати зеленая дубровушка,
Не мешай мне, добру молодцу, думу думати,
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос итти,
Перед грозного судью — самого царя.
Еще станет государь царь меня спрашивать:
«Ты скажи, скажи, детинушка крестьянский сын,
Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?»
— Я скажу тебе, надежа православной царь,
Всее правду скажу тебе, всю истину.
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первой мой товарищ — темная ночь;
А второй мой товарищ — булатной нож;
А как третий-то товарищ-то мой доброй конь;
А четвертый мой товарищ-то тугой лук;
Что рассыльщики мои-то калены стрелы.
Что возговорит надежа православной царь:
«Исполать тебе, детинушка крестьянской сын,
Что умел ты воровать, умел ответ держать!
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля хоромами высокими —
Что двумя ли столбами с перекладиной».
2
Ой! ты наш батюшко, тихой Дон,
Ой, что же ты, тихой Дон, мутнехонек течешь!
Ах, как мне, тиху Дону, не мутному течи,
Со дна меня, тиха Дона, студены ключи бьют,
Посередь меня, тиха Дона, бела рыбица мутит,
Поверьх меня, тиха Дона, три роты прошли;
Ай первая рота шла, — то донские казаки,
Другая рота шла, — то знамена пронесли,
А третья рота шла, — то девица с молодцом;
Молодец красну девицу уговаривает:
«Не плачь, не плачь, девица, не плачь, красная моя,
Что выдам тебя, девица, я за вернова слугу;
Слуге будешь ладушка, мне миленькой дружок,
Под слугу будешь постелю стлать, со мной вместе спать».
Что возговорит девица удалому молодцу:
«Кому буду ладушка, тому миленькой дружок;
Под слугу буду постелю стлать, с слугой вместе спать».
[620]
Вынимает молодец саблю острую свою,
Срубил красной девице буйну голову,
И бросил он ее в Дон, во быструю реку.
3
Что пониже было города Саратова,
А повыше было города Царицына,
Протекала-пролегала мать Камышенка река;
Как с собой она вела круты-красны берега,
Круты-красны берега и зеленые луга;
Она устьицем впадала в Волгу матушку реку;
Что по той ли быстрыне, по Камышинке реке
Как плывут тут выплывают два снарядные стружка,
Хорошо были стружечки изукрашены,
Они копьями, знамены, будто лесом поросли,
На стружках сидят гребцы, удалые молодцы.
Удалые молодцы, всё донские казаки,
Да еще же гребенские, запорожские,
На них шапочки собольи, верхи бархатные.
Еще смурые кафтаны кумачем подложены,
Астрахански кушаки полушелковые,
Пестрядиные рубашки с золотым галуном,
Что зелен сафьян сапожки, кривые каблуки,
И с зачёсами чулочки, да все гарусные;
Они веслами гребут, сами песенки поют,
Они хвалят-величают православного царя,
Православного царя, императора Петра;
А бранят они-клянут князя Менщикова,
Что с женою, и с детьми, и со внучатами,
— Заедает, вор-собака, наше жалованье,
Кормовое, годовое, наше денежное,
Да еще же не пущает нас по Волге погулять.
Вниз по Волге погулять — сдунинаю воспевать.
4
Вы, молодые робята, послушайте
Что мы, стары старики, будем сказывати,
Про Грозного царя Ивана про Васильевича,
Как он, наш государь-царь, под Казань город ходил,
Под Казанку под реку подкопы подводил,
За Сулай за реку бочки с порохом катал,
А пушки и снаряды в чистом поле расставлял,
Ой, татаре по городу похаживают,
[621]
И всяко грубиянство оказывают,
Они грозному царю насмехаются.
«Ай, не быть нашей Казани за белым за царем!»
Ах! как тут наш государь разгневался,
Что подрыв так долго медлится,
Приказал он за то пушкарей казнить,
Подкопщиков и зажигальщиков.
Как все тут пушкари призадумалися,
А один пушкарь поотважился:
— Прикажи, государь-царь, слово выговорить.
Не успел пушкарь слово вымолвить,
Тогда лишь догорели зажигальные свечи,
И вдруг разрывало бочки с порохом.
Как стены бросать стало за Сулай за реку,
Все Татаре тут, братцы, устрашилися,
Они белому царю покорилися.
5
Вниз то было по матушке Камышенке реке,
Супротив то была устьица Самары реки,
Что плывет тут легка лодочка коломенка;
Что в лодочке сидит млад посланник царев,
Карамышев князь Семен сударь Константинович,
В левой он руке держит государев указ,
А во правой руке держит саблю острую.
Что по крутому по красному бережку,
Что по желтому сыпучему песочку,
Что ходили тут-гуляли добрые молодцы,
Добрые молодцы гуляли, всё донские казаки,
Всё донские, гребенские, запорожские,
Да и славные казаки, братцы яицкие.
Они думали крепку думушку заедино
Что сказали все словечушко во единый глас,
Становили они пушку, братцы, медную,
Закатили в нее ядрушко чугунное,
Что палили они в лодочку коломенку:
Никого они в лодочке не ранили,
Только убили одного царского посланника.
6
Ах! ты батюшка светел месяц,
Что ты светишь не по-старому,
Не по-старому и не попрежнему,
[612]
Что со вечера не до полуночи,
Со полуночи не до бела света;
Всё ты прячешься за облаки,
Закрываешься тучей темною.
Что у нас было на святой Руси,
В Петербурге в славном городе,
Во соборе Петропавловском,
Что у правого у крилоса,
У гробницы государевой,
У гробницы Петра Первого,
Петра Первого Великого,
Молодой сержант богу молится,
Сам он плачет, как река льется,
По кончине вскоре государевой,
Государя Петра Первого;
В возрыданье слово вымолвил:
Расступись ты, мать сыра земля,
Что на все четыре стороны,
Ты раскройся, гробова доска,
Развернися золота парча,
И ты встань-пробудись, государь,
Пробудись, батюшка православной царь!
Погляди ты на свое войско милое,
Что на милое и на храброе;
Без тебя мы осиротели,
Осиротев, обессилели.
7
Как ни грустно мне и ни горько мне? Мой милый меня покидает.
Не лучше ль было бы нам никогда не знать друг друга? Я не ведала
бы горя, ни тяжких вздыханий, ни слез разлуки; моей груди не было
бы так больно, моя кровь не кипела бы, и я не сожалела бы о нем.
Пойду я на новое крыльцо, обопрусь на перила, прикроюсь шубкой,
зальюсь слезами и стану смотреть на пустую равнину. А в пустой
равнине соболь с куницею играет. Вот так же и мой милый играет
теперь с другой... Был ли бы мой милый доволен, если бы и я
играла с другим?
8
Ах! вы, выходы, выходы
Погреба государевы!
Ах! из тех ли из выходов
Выходил доброй молодец:
Он не шумен, — шатается,
[623]
Он не пьян, — идет валяется,
Сам фузеею подпирается;
Что увидели из терема
Души красные девицы,
Две майорские дочери;
Как сойти было с терема,
Как спросить было молодца:
«Ах женат ли ты, молодец?»
«Я женат, женат, девицы,
Я женат, женат, красные!
Как жена моя боярыня, —
Что фузея государева,
А малые мои детушки,
Круглы пули свинцовые;
А род-племя у молодца
Сума и с патронами;
Поместье и вотчины,
Раздолье широкое;
А честь и жизнь у молодца,
Моя сабля булатная».
9
У нас-то было, братцы, на тихом Дону,
На тихом Дону, во Черкасском городу,
Породился удалой доброй молодец,
По имени Степан Разин Тимофеевич,
Во казачей круг Степанушка не хаживал.
Он с нами, казаками, думу не думывал,
Ходил-гулял Степанушка во царев кабак,
Он думал крепку думушку с голудбою.
«Судари мои, братцы, голь кабацкая,
Поедем мы, братцы, на сине море гулять,
Разобьемте, братцы, басурмански корабли,
Возьмем мы, братцы, казны сколько надобно,
Поедемте, братцы, в каменну Москву,
Покупим мы, братцы, платье цветное,
Покупивши цветно платье, да на низ поплывем».
10
На заре то было, братцы, на утренней,
На восходе краснова солнышка,
На закате светлова месяца,
Не сокол летал по поднебесью,
[624]
Ясаул гулял по на садику;
Он гулял, гулял, погуливал,
Добрых молодцев побуживал:
«Вы вставайте, добры молодцы,
Пробужайтесь, казаки донски!
Нездорово на Дону у нас,
Помутился славной тихой Дон,
Со вершины до Черна мо̀ря,
До Черна мо̀ря Азовскова,
Помешался весь казачей круг;
Атамана больше нет у нас,
Нет Степана Тимофеевича,
По прозванию Стеньки Разина;
Поимали добра молодца,
Завязали руки белые,
Повезли во каменну Москву,
И на славной Красной площади
Отрубили буйну голову».
11
Ах! далече, далече в чистом поле,
Стояло туто деревцо вельми высоко,
Под тем ли под деревом вырастала трава,
На той ли на траваньке расцветали цветы,
Расцветали цветы, всё лазуревые;
На тех ли на цветах разостлан ковер;
На том ли на ковре два брата сидят,
Два брата сидят, два родимые.
Большой-та братец в цымбалы играл,
А меньшой-та братец песню припевал:
«Породила нас матушка, как двух сыновей,
Вспоил, вскормил батюшка, как двух соколов,
Вспоивши, вскормивши, ничему нас не учил,
Научила молодцов чужа дальна сторона,
Чужа дальна сторона, понизовы города;
Чужа дальна сторона без ветру сушит,
Без ветру и без морозу знобит;
Как думала матушка нас век не избыть,
Избыла нас родимая единым часом,
А теперь тебе, матушка, нас век не видать».