О забытом трубадуре, что ушёл в иной предел,
Было сказано, что стройно он слагал слова и пел.
И не только пел он песни, но умел их записать,
В знаки, в строки, и в намёки жемчуг чувства нанизать.
5 Эти песни трубадура! Эти взоры châtelaine[1]!
Эти звоны, перезвоны двух сердец, попавших в плен.
Я их вижу, знаю, слышу, боль и счастье их делю,
Наши струны вечно-юны, раз поют они: «Люблю».
Мёртвый замок, долгий вечер, мост подъятый, рвы с водой, 10 Свет любви, и звон мгновенья вьются, льются чередой.
Нет чужих, и нет чужого, нет владык, и нет рабов,
Только льётся серебристый ручеёк напевных слов.
О, ручей, звончей, звончее. Сердце просит, мысль зовёт.
Сердце хочет, мысль подвластна, власть любви — как сладкий мёд. 15 Эта власть раба равняет с самой лучшей из цариц.
Взор темнеет, сказка светит из-под дрогнувших ресниц.
Эти песни трубадура! Эти взоры châtelaine!
Сколько пышных стран раскрылось в двух сердцах средь тёмных стен.
Раб — с царицей, иль рабыня наклонилась к королю? 20 О, любите, струны — юны, раз поют они: «Люблю»!
Примечания
↑фр. châtelaine' — хозяйка дома. (прим. редактора Викитеки)
К. Д. Бальмонт. Полное собрание стихов. Том пятый. Издание второе — М.: Изд. Скорпион, 1911 