Сегодня возвратился въ Кишиневъ начальникъ штаба дѣйствующей арміи, генералъ-адъютантъ Непокойчицкій, послѣ кавалерійской проѣздки, совершонной имъ изъ Кишинева въ Одессу. Разстояніе между этими двумя пунктами считается около 170 верстъ, и по первоначальному предположенію, кавалерійскій отрядъ, назначенный въ эту проѣздку, долженъ былъ пробѣжать данное разстояніе въ два дня, полагая на каждый день около восьмидесяти верстъ движенія. Цѣль проѣздки, кромѣ желанія провѣрить степень выносливости коней и всадниковъ, заключала въ себѣ еще и желаніе доставить неожиданное удовольствіе Великому Князю Главнокомандующему, который, въ качествѣ генералъ-инспектора кавалеріи, своими настойчивыми трудами довелъ русскую конницу до того, что для нея подобные переходы и пробѣжки стали самымъ обыкновеннымъ дѣломъ. Въ составъ отряда назначены были: состоящіе при Главнокомандующемъ два эскадрона Собственнаго Его Величества конвоя изъ кубанскихъ и терскихъ казаковъ и 2‑я бригада 11‑й кавалерійской дивизіи, т.‑е. полки: 11‑й гусарскій Изюмскій и 11‑й казачій, полковника Попова, съ донскою казачьею батареею. Впрочемъ, эти два послѣдніе полка, расположенные въ Григоріополѣ, должны были встрѣтить отрядъ, шедшій изъ Кишинева, почти на половинѣ пути, и уже оттуда, присоединясь къ конвою, слѣдовать далѣе въ Одессу. Къ свитѣ начальника штаба, кромѣ лицъ, оффиціально къ тому назначенныхъ, могли присоединиться и другіе офицеры, по собственной охотѣ.
30-го января, въ 7 часовъ утра, генералъ-адъютантъ Непокойчицкій, въ сопровожденіи свиты изъ охотниковъ-кавалеристовъ, выступилъ съ дивизіономъ терцевъ и кубанцевъ изъ Кишинева. Утро было пасмурное, моросилъ дождь и, судя по этому началу, можно было ожидать продолженія и на этотъ день вчерашней оттепели, при туманной, но тихой погодѣ. Однако ожиданія эти не оправдались. Не успѣлъ отрядъ отойти отъ города и десяти верстъ, какъ поднялась жесточайшая буря. Студеный сѣверо-западный вѣтеръ вылъ, не переставая ни на минуту, и безпрестанно налеталъ столь порывистыми шквалами, что порою валилъ съ ногъ не только пѣшеходовъ, но даже, какъ передаютъ очевидцы, опрокидывалъ и запреженныя телѣги. Въ самомъ Кишиневѣ, который лежитъ въ котловинѣ и стало-быть уже поэтому болѣе или менѣе защищенъ отъ дѣйствія вѣтра, шквалы были столь сильны, что срывали съ мѣста цѣлыя лужи уличной жидкой грязи и дождемъ мутныхъ брызговъ несли ее вдоль по улицамъ. Уже по одному этому можно судить, сколько скирдъ сѣна и соломы поразметано въ поляхъ, сколько крышъ было исковеркано, а сколько и совсѣмъ снесено, въ особенности соломенныхъ и камышевыхъ, на подгородной слободѣ и въ селеніяхъ. Въ воздухѣ вдругъ страшно похолодѣло и, въ довершеніе всего, пошелъ тотъ замороженный дождь, который въ просторѣчіи называется «крупою». Эта крупа неслась подъ вѣтромъ горизонтально, вмѣстѣ съ брызгами лужъ, и била въ лицо, нестерпимо обжигая и коля кожу, какъ иголками. Кишиневскія улицы опустѣли, извозчики исчезли и рѣдко-рѣдко кто изъ пѣшеходовъ виднѣлся на улицѣ, выйдя изъ дому развѣ по самой крайней нуждѣ. Страшно было и подумать, чтобы выѣхать куда-либо за городъ, и даже па̀рные извозчики, такъ называемые здѣсь «фаэтонщики», поряженные нѣкоторыми лицами за 30 рублей каждый до Гуры-Галбины, мѣстечка, лежащаго въ сорока верстахъ отъ Кишинева, возвращали нанимателямъ задатки, наотрѣзъ отказываясь выѣхать въ такую нѐпогодь. Очевидцы сказываютъ, что въ этомъ же краю помнятъ подобную бурю только двадцать-два года назадъ, когда два баталіона, посланные изъ Кишинева въ Измаилъ и Килію, совершенно погибли, закоченѣвъ въ степи отъ нестерпимаго холода. Понятно, что въ виду такого состоянія погоды, всѣ военные люди, оставшіеся въ Кишиневѣ, крайне тревожились и даже серьезно опасались за исходъ кавалерійской проѣздки. Всѣ съ нетерпѣніемъ ждали извѣстія изъ отряда, со встрѣчнымъ ли путникомъ, или по телеграфу. Извѣстіе не приходило. Одинъ изъ офицеровъ, которому довелось въ эту непогоду возвращаться изъ командировки по той самой дорогѣ, гдѣ долженъ былъ слѣдовать отрядъ, сказывалъ, что на своемъ пути онъ не только не встрѣтилъ отряда, но и ничего не слыхалъ о немъ по деревнямъ. Все это только усиливало общее безпокойство. Наконецъ, уже вечеромъ стала извѣстна телеграмма, что отрядъ благополучно прослѣдовалъ въ 4½ часа пополудни черезъ Бендеры—городъ, отстоящій отъ Кишинева на 58½ верстъ. Но о томъ, остался ли отрядъ въ Бендерахъ, или гдѣ-нибудь по близости—телеграмма ничего не говорила, а страшная буря между тѣмъ не стихала, и это послѣднее обстоятельство, конечно, ни накого не могло дѣйствовать успокоительно за судьбу путниковъ-кавалеристовъ.
На слѣдующій день погода была тоже рѣзкая, вѣтряная и хмурая; порою перепадала вчерашняя «крупа», но въ общемъ состояніи атмосферы и температуры все же значительно полегчало. Можно было ходить по улицамъ и даже, по нуждѣ, выѣхать въ поле. Но извѣстій объ отрядѣ никакихъ не доходило до Кишинева. Только на третьи сутки узнали здѣсь изъ частныхъ телеграммъ, что 1-го февраля, въ часъ пополудни, отрядъ благополучно и въ полномъ своемъ составѣ прибылъ въ Одессу, прошелъ вдоль по городу до Ришельевскаго бульвара, гдѣ имѣетъ помѣщеніе во дворцѣ Великій Князь, и былъ проведенъ генералъ-адъютантомъ Непокойчицкимъ церемоніальнымъ маршемъ мимо Главнокомандующаго, который смотрѣлъ изъ окна и остался совершенно доволенъ бодрымъ видомъ людей и свѣжестію лошадей, прошедшихъ 170-ти-верстный путь въ три перехода, при такихъ ужасныхъ условіяхъ погоды. Весь отрядъ пришелъ въ полномъ порядкѣ; заболѣвшихъ всадниковъ и лошадей не было; оказалось только нѣсколько расковавшихся копытъ. Въ первый день отрядъ подъ непрестанною бурею сдѣлалъ 76½ верстъ и остановился въ селеніи Карагашъ, а 11-я бригада, прошедшая около 90 верстъ, расположилась бивуакомъ въ колоніи Страсбургъ. Остальной путь, въ виду ужаснаго состоянія погоды, былъ раздѣленъ на два перехода, одинъ въ 50 и другой въ 44 версты.