(На коронацию Александра III)
Затеплилась Москва в ликующих огнях!
По тьме синеющей, несметными чертами,
Картиной огненной рисуясь в небесах,
Обозначался Кремль, обставленный зубцами...
В горящих очерках, ни кисти, ни перу
Не поддающихся, ничем не описуем,
По каждой профили, по каждом ребру
Рукой невидимой внимательно рисуем,
Кремль чудно возникал как бы из тьмы веков,
Нетленной жизни гость, явленье световое,
Весь в честной памяти преставленных отцов,
В общенье с вечностью, и в царственном покое...
Все башни ожили, и рдея, и светясь
Где ярким пурпуром, где синими огнями,
Как бы вступая вновь с подлунным миром в связь,
От древних окон их, блестящими тесьмами,
Светлы, как солнца блеск, и остры, как мечи,
Как бы богатырей каких-то древних взоры,
По тьме полуночной рисуя вкруг узоры,
Бродили длинные, подвижные лучи...
Толпа бессчётная отвсюду приливала,
Раскидывалась сплошь мятущимся коворм,
Как море, что́ утёс родной облюбовало,
Она и ластилась, и билась под Кремлём...
В молчания глухом и на сердце твердыни
Стояли лишь одне соборные святыни,
И только трепетным румянцем куполов,
Как бы сочувствуя веселью отвечали!
Казалось, те цари, что́ мирно почивали
За многим множеством промчавшихся годов,
Ответили толпе, облитой ярким светом,
Своим, едва-едва зардевшимся приветом...
И вдруг над этим всем был сразу освещён
Знакомы исстари столб древней колокольни!
Он с высоты взглянул на то, чем окружён:
На празднество толпы, на весь простор раздольный;
Весь опоясанный алмазами огней,
Он гордо превознёс старинную корону,
И православный крест заискрился над ней
По потемневшему глубоко небосклону...
Москва! Кто зрел тебя в одежде огневой,
Кто эту ночь провёл в тебе, в Первопрестольной, —
Тот много просветлел, тот беззаветно твой —
На жизнь и смерть в любви непроизвольной...
