Сергей СОЛОВЬЕВ править
<Рец. на кн.:> Андрей Белый. Пепел. Изд. «Шиповник». СПб. 1909. Ц. 2 р. править
Андрей Белый: pro et contra
СПб.: РХГИ, 2004. — (Русский путь).
Два направления боролись некогда в нашей поэзии: на знамени одного написан был девиз: чистый эстетизм; на знамени другого — общественность и тенденция. Вождем первого движения был Фет; второго — Некрасов.
Первому направлению суждено было скоро разложиться и затем явиться в литературе прямо уже антиэстетическим фактором. Наследники Некрасова покушались окончательно уничтожить поэзию во имя тенденции. Между тем единственная фаланга поэтов, за которою было будущее, пошла за Фетом: имя Фета — на их знамени; их девиз — чистый эстетизм. Односторонность такого понимания искусства скоро была сознана самими символистами. «Кумир Красоты так же бездушен, как и кумир Пользы», — заявил Брюсов1. Бальмонт написал восторженную статью о Некрасове2.
С книгой Андрея Белого «Пепел» наша поэзия вступает в еще новый фазис развития. Если символисты начали с Фета и потом равно оценили Некрасова, то теперь равновесие нарушено в пользу Некрасова.
Большое достоинство книги Белого в том, что она реально связана с современностью. Автор говорит в предисловии:
«В предлагаемом сборнике собраны скромные, незатейливые стихи, объединенные в циклы; циклы в свою очередь связаны в одно целое: целое — беспредметное пространство, и в нем оскудевающий центр России. Капитализм еще не создал у нас таких центров в городах, как на Западе, но уже разлагает сельскую общину; и потому-то картина растущих оврагов с бурьянами, деревеньками — живой символ разрушения и смерти патриархального быта. Эта смерть и это разрушение широкой волной подмывают села, усадьбы; а в городах вырастает бред капиталистической культуры».
Подобно Некрасову, подобно Мусоргскому, Андрей Белый является здесь певцом забитого, обиженного человека. Вот телеграфист «стрекочет депешами» и «колесо докучливое вертит», а
Детишки бьются в школе
Без книжек (где их взять!):
С семьей прожить легко ли
Рублей на двадцать пять: —
На двадцать пять целковых —
Одежда, стол, жилье.
В краях сырых, суровых
Тянись, житье мое!
Вот каторжник, бежавший из острога, бросается в Волгу. Вот арестанты, бежавшие из тюрьмы, вспоминают, как:
Заковали ноги нам
В цепи.
Вспоминали по утрам
Степи.
За решеткой в голубом
Быстро ласточки скользили.
. . . . . . . . . . . . .
Приносил нам сторож водки.
Тихий вечер золотил
Окон ржавые решетки.
Эти отверженные способны к нежным и теплым чувствам. Трогательна песня плотника, который видит «в окне, из-за банок, взгляд подружки», «поступившей в услужение к прачке». Вот закипающая негою и зноем сцена свидания «под плетнем — навесцем малым»…
Тает трепет слов медовых
В трепетных устах —
В бледнорозовых, в вишневых
В сладких лепестках.
Вот злые песни ревности и мести. И наконец, «Виселица», быть может, самое сильное стихотворение книги, где звучат ноты некрасовского «Огородника»3.
Не менее удачно изображен и «бред капиталистической культуры» в стихах «Маскарад», «Праздник» и др. Ядом разлагающегося быта пропитаны все стихи в отделе «Паутина». Воздух дворянских парков, домов с мраморными колоннами, со «старушкой, разрезающей торт», и лакеем Акакием, «боящимся ночных громил», — все это отравлено как бы дыханием незримого вампира, который иногда показывается то в виде паука, высасывающего муху, то в виде горбуна «с угарным запахом папирос», «с восковым лбом» и в «ярко-огневом галстухе».
Так противопоставлены в сознании поэта эти два мира: мир городского пролетариата и крестьянства, где среди бесконечного страдания вспыхивает пламя действительной жизни со страстями и радостями, и мир аристократии и капитализма, где жизнь давно уже умерла и на месте великолепного маркиза тащится урод-вампир с «угарной папиросой». Но и тут нет-нет да и запоет элегическая красота прошлого, и мы различим пушкинскую метрику:
Там в бирюзовую эмаль
Над старой озлащенной башней
Касатка малая взлетит —
И заюлит, и завизжит,
Не помня о грозе вчерашней;
За ней другая — и смотри:
За ней, повизгивая окол,
В лучах пурпуровой зари
Над глянцем колокольных стекол —
Вся черная ее семья…
Россия с ее разложившимся прошлым и нерожденным будущим, Россия, какой она стала после Японской войны и подавленной революции, — вот широкая тема трепещущей современностью книги Андрея Белого.
Недостатков в книге Андрея Белого много. Он неумеренно пользуется слишком звонкими рифмами, аллитерациями. Слишком часто встречаются: лапоть — окопать, росах — посох, утонешь — Воронеж, сырости — вырасти, Киев — змиев, бродили — лилий, окол — стекол, лисий — выси, мифом — лифом (!?!), погибли — библий и т. д. Бесплодно хочет стать рифмой созвучие: столицу — виселицу (64). И можно ли, не подавившись, прочитать стих:
Вниз из изб идут?
К оригинальным недостаткам Андрея Белого относится злоупотребление будущим многократным, например:
Злое поле жутким лаем
Всхлипнет за селом.
Надо бы: всхлипывает. При будущем получается ненужный оттенок многократности: нет-нет да и всхлипнет. Примеров такого будущего много: просверкает, тукнет, взмоется, прокружится, исчертит, взвеет и т. д.
Андрей Белый идет за Некрасовым в изображении скорби народной. В безотрадных красках является ему Россия.
И кабак, и погост, и ребенок,
Засыпающий там у грудей: —
Там — убогие стаи избенок,
Там — убогие стаи людей.
Характерно, что поэт видит в России все, что видел Некрасов, все, кроме храма, о камни которого бился головой поэт народного горя. «Скудного алтаря», «дяди Власа», «апостола Павла с мечом» нет в книге Андрея Белого. Правда, есть дьякон, но:
Гомилетика, каноника —
Раздувай-дува-дувай, моя гармоника!
Это — озлобленный Некрасов «Последних песен»4 и «Кому на Руси жить хорошо».
Книга Андрея Белого называется «Пепел». Пепел чего? Прежних субъективных переживаний поэта или объективной действительности, — пепел России? И того и другого. И если суждено поэту, подобно Фениксу, восстать из пепла для новых песен жизни и утверждения, то будущая его книга может быть только о «Боге угнетенных, Боге скорбящих, Боге поколений, предстоящих пред этим скудным алтарем»5. Без этого Бога и Россия, и народность, и наша личность могут быть только горстью «пепла».
КОММЕНТАРИИ править
Впервые: Весы. 1909. № 1. С. 84—86.
1 Эту мысль Брюсов развивает в статье «Ключи тайн» (Весы. 1904. № 1). См.: Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7 т. М., 1975. Т. 6. С. 86, 93.
2 Статья К. Бальмонта «Некрасов», основанная на лекции, прочитанной им в Москве 23 февраля 1903 г. в Обществе любителей российской словесности, была опубликована в журнале «Новый Путь» (1903. № 3), вошла в сборник статей Бальмонта «Горные вершины» (М., 1904).
3 Стихотворение Н. А. Некрасова «Огородник» («Не гулял с кистенем я в дремучем лесу…», 1846).
4 В книгу Некрасова «Последние песни» (СПб., 1877) вошли его предсмертные лирические стихотворения, сатирическая поэма «Современники» и отрывки из поэмы «Мать».
5 «Бог угнетенных, Бог скорбящих, / Бог поколений, предстоящих / Пред этим скудным алтарем!» — заключительные строки гл. 1 поэмы Некрасова «Тишина» (1856—1857). См.: Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л., 1982. Т. 4. С. 52.