<Рецензия на:>
Романы и повести Фр. М. Вольтера
Перевод Н. Н. Дмитриева. СПб. 1870 г.
править
Вольтер: pro et contra, антология
СПб.: РХГА, 2013. — (Русский Путь).
Набраться силы, просидев сиднем тридцать лет, возможно только в сказке; в действительности — силы развиваются только деятельностью. Поэтому нечего нам особенно печалиться бедностью отечественной литературы — она никогда не была и не скоро еще будет богата, — а скорее надо радоваться тому упорному и, как кажется, сознательному стремлению ознакомиться с результатами и опытами мысли других народов, которое появилось в нашем обществе. Что оно появилось и что оно сильно, это оказывает тот простой и наглядный факт, что при сравнительно ничтожном количестве подписчиков на большинство журналов — этих складов домашней мудрости, число переводных изданий все увеличивается, что немыслимо без увеличения спроса. Сознав эту вполне естественную потребность общества, мы должны стараться удовлетворить ей и не смущаться патриотической горестью о бедности оригинальных произведений. А пользоваться результатами чужой мысли мы совершенно в праве.
Весьма понятно и то обстоятельство, что, принявшись знакомиться с чужой мыслью, мы бросились прежде всего на последние ее выводы; так бывает всегда с тем, кто начинает развиваться позже других, и спешит стать в уровень с опередившими. Жажда узнать последнее слово часто идет наперекор системе и истории развития. Но вопрос о последовательности проходит сам по себе, рано или поздно. Таким образом у нас, в последнее время, начинают появляться переводы таких трудов, которые, не имея близкого отношения к современности, имеют для нас историческое и воспитательное значение.
К несчастию, при этом встретилось странное, по-видимому, обстоятельство. Мы можем почти беспрепятственно знакомиться с ходом и развитием современной мысли, но попытка знакомиться с трудами тех, которые очистили этой мысли дорогу, встречает необъяснимые трудности, если не истолковывать их, как запоздалый отголосок старой борьбы: первые борцы за новую мысль должны были выдержать отчаянную, упорную битву, и все, что против них боролось, передало потомству суеверный страх перед их именем.
В ряду таких имен почетное место принадлежит Вольтеру.
В числе других объявлений о переводах так называемых классиков, было объявлено об издании некоторых сочинений Вольтера. В этом году вышло издание его «Романов и повестей» в новом переводе. Некоторые из этих романов — большая часть даже — были переведены у нас и прежде, в то далекое время, когда наши самодовольные баре с одинаковым интересом, или вернее, с одинаковым равнодушием читали и Послания Державина, и l’Epitre à Uranie1 Вольтера, и скабрезные повести конца прошлого столетия. Но теперь, когда разночинцы читают больше бояр, — легкие по форме, глубокие по мысли, веселые, изящные, остроумные рассказы Вольтера доставляют публике занимательное и небесполезное чтение; она хоть на минуту переведет дух и отдохнет от разных творений, в которых постоянно или добродетель торжествует до того, что за нее противно, или порок царит до того, что за него стыдно.
Эти «Романы и повести» только малая частичка того, что написал Вольтер, но и в них читатель узнает всего его, — характер его таланта, характер его деятельности, борьбу, которую он вел, приемы борьбы, цель ее; так же как приемы и цель его противников.
Вольтер не был из тех, которые своей кропотливой работой, своими последовательными изысканиями кладут прочные основы какой-нибудь отрасли знания, не из тех, которые основывают школу, — оставляют после себя строго систематическое учение. Его страстная, подвижная, увлекающаяся натура, характер его таланта, симпатии и антипатии, наконец общество, среди которого он боролся, и время, в которое он жил, определили ему иную деятельность. Его значение, как писателя и философа, выразилось в его деятельности, а самая эта деятельность проявилась в борьбе против предрассудков, которые мешали тогда, как и теперь, свободному развитию и проявлению человеческого разума. Конечно, такая платоническая цель, как «торжество разума», теперь может вызвать улыбку, но в то время она имела практический смысл.
Но ненависть к предрассудкам, как побудительная причина деятельности, и сатира, как орудие ее, — еще недостаточны, чтобы разрушить предрассудки, если не будут подрываться самые основы предрассудков, если рядом не будут выставлены другие основы более простые, естественные и понятные каждому. Следовательно, уже по самому характеру своей деятельности, Вольтеру пришлось быть пропагандистом здравых, непривилегированных идей. А в этом именно его главная заслуга. Он говорил о научных истинах языком доступным для всех, просто и легко, как и об ежедневных житейских событиях; ставил эти истины рядом с этими событиями и указывал их связь. Разбивая идолов, он, таким образом, уничтожил, между прочим, пугало цеховой науки и впустил в ее храм непосвященных. Сам он никогда не был и не выдавал себя за ученого. Одно время, правда, он бросился было в чистую науку и в продолжении нескольких лет занимался физикой, — но это была невольная дань тому, довольно сильному еще до сих пор, общественному предрассудку, под влиянием которого люди считаются серьезными и заслуживающими доверия лишь тогда, когда они убили, по крайней мере, половину жизни на разгадку «смысла халдейских чисел». Он убедился сам, особенно после беседы с известным Клеро, что потерял только время, и должен был сознаться, что его тянуло на другой путь2. Но бросив чистую науку, несвойственную его темпераменту, и выйдя на путь борьбы против невежества, на путь популяризации здравых идей, он принес науке гораздо большую пользу, чем сотни и тысячи присяжных ученых.
Здесь не место рассказывать историю громадной умственной деятельности Вольтера или делать критическую оценку ее, поэтому мы ограничимся указанием одних общих черт этой деятельности и характеристических особенностей его борьбы.
«Предрассудок, говорит Вольтер, есть мнение, не основанное на рассудке», и он разделяет предрассудки на четыре разряда: предрассудки чувства, предрассудки физические, исторические и религиозные3. Он жил в то время, когда старая абсолютная власть боролась уже за самое свое существование, когда господство католического духовенства еще тяготело над самой цивилизацией Европы и было страшным препятствием развитию мысли и свободы. Это власть и это господство опирались на развращенность высших классов и на невежество и предрассудки массы. Понятно поэтому, что католические религиозные предрассудки Вольтер считал коренным злом и преимущественно нападал на них, он старался показать противоречие католического учения с разумом и между собою, и казнил насмешкой; он доказывал, что напрасно католическое духовенство хочет обращать язычников, что оно недалеко ушло от них, и если уж нужно обращать кого-нибудь, то им приличнее обращать друг друга. Чрезвычайно интересный разговор на эту тему — о преимуществах и разумности различных верований — читатель найдет на стр. 39-62 русского перевода, в повести «Задиг, или Судьба». В жару спора Вольтер не останавливался только на том, что католические предрассудки ничуть не разумнее языческих; он шел дальше и говорил, что влияние католического духовенства гибельно для тех, к кому оно является миссионерствовать, что католические миссии — физическая и нравственная зараза, которая ужаснее чумы и подтачивает в корне жизнь так называемых младенчествующих народов. Насколько Вольтер был прав — можно убедиться из рассказов и описаний новейших путешественников, а также из прений французского и английского антропологических обществ по этому предмету. У Вольтера же это весьма остроумно рассказано в «Письмах Амабеда». Не признавая за католическим духовенством никакого превосходства над магами и дервишами, он не признавал за ним никакого смысла, не допускал в его действиях ни следа, ни намека какой-нибудь человеческой мысли, какого-нибудь человеческого побуждения, кроме корысти и самых грубых, низших инстинктов.
Вольтер редко говорил прямо, но его сатира получала еще большую силу от примеров, сравнений, аллегорической формы. Все очень хорошо понимали, к кому относился рассказ о двух противоположных партиях в Вавилоне, которые впродолжении 1500 лет спорили о том, как должно вступать в храм Митра4, — правой или левой ногой? — рассказ о бонзах, которые равнодушно глядели на все бедствия, вызванные вторжением неприятеля в их страну, и отказывались отворить свои сундуки, чтобы помочь королю, а предлагали помогать молитвами, пока, наконец, и король не обещал им теми же только молитвами защищать их собственные земли… (Задиг).
Понятно, до какого бешенства доводили магов и бонз эти рассказы и аллегории. «Маленькое животное в четыреугольной шапочке», гордо объявлявшее, что весь секрет философии и разгадка мира находится в «сокращенном издании сочинений св. Фомы»5, должно было употребить все средства, не разбирая их достоинства, чтобы сразить беспощадного противника. Действительно, все средства были употреблены против него: и изгнание, и клевета, и сожжение сочинений, все, что было под руками; к счастью для дерзкого противника — самый драгоценный и убедительный аргумент магов — инквизиция не была в их руках тогда…
Значение и сила Вольтера измеряются размерами вызванной им ненависти. В этой ожесточенной войне более всего интересно и характеристично то обстоятельство, вполне определяющее безумие противников Вольтера, что они не умели даже пользоваться его промахами и теми довольно значительными уступками, которые он делал ради удовлетворения своих не весьма достойных честолюбивых и тщеславных стремлений. При других обстоятельствах, этих промахов и уступок было бы достаточно на половину, чтобы убить навсегда авторитет и значение самого смелого и самого талантливого борца: но противники Вольтера были в положении человека, у которого от безграничного бешенства совершенно затмился рассудок, исчезла способность соображения, глаза налились кровью и он не помнит, не видит ничего, чувствуя одно непреодолимое желание убить и сломать… Нам теперь кажется странным, непонятным, как не смирил врагов, не вызвал у них торжествующего смеха такой, например, поступок Вольтера: недовольный славою, милостью Двора и лестным поклонением самих завистников и врагов, он непременно захотел попасть в академию и для этого написал письмо к… патеру Латуру, — письмо, в котором не только выразил уважение к религии, но и «преданность отцам иезуитам!» 6. Самые восторженные его поклонники, оправдывая этот шаг желанием найти в членах академии поддержку против преследований, сознаются, что лучше было бы Вольтеру отказаться от академии и не писать такого письма. А враги это пропустили без внимания!.. Знаменитой Помпадур захотелось поразить короля набожностью, и Вольтер, по ее желанию, перевел на французский язык Экклесиаст и Песни песней… А враги ответили только сожжением этих книг! — Живя совершенно независимо в Ферне, зная свою силу и сочувствие к нему большинства образованных людей, Вольтер все-таки так боялся преследований епископа епархии Аннеси, к которой принадлежал Ферне, — что торжественно заявил о своем уважении к католической церкви и исповедовался… Противники же для большего торжества изменили и подделали заявление и тем испортили все дело. Наконец, во время тяжкой болезни Вольтер, как известно, сам обратился к духовенству, и аббат Готье исповедал и получил от него profession de foi7, где раскаивающийся скептик объявлял, что умирает католиком. Известие об этом произвело скандал, очень многие отвернулись от Вольтера, но… это лее известие вызвало зависть духовных к Готье: поднялись еще более скандальные споры, от Вольтера стали требовать другого profession de foi, более точного и определенного. Тем временем Вольтеру стало лучше, он встал с постели и не захотел уже слышать ни о каких заявлениях…
Всем известна история смерти и погребения Вольтера: всякий невольно задает себе вопрос, — неужели и труп его был страшен врагам? Действительно, его могила ни с кем не примирила, его смерть никого не успокоила: после него остались его имя и его сочинения. Под прикрытием этого громкого имени, говорит в своем «Окружном послании» г. Лефранк-де-Пампиньян, архиепископ Вьенский, — произведения его возбуждают любопытство и принимаются с жадностью… "Не доверяйте, достолюбезные братья, — так оканчивает свое послание архиепископ, — не доверяйте приманке, которую вам приготовляют!.. Неужели вы захотите, ради развлечения для ума, подвергнуть опасности вашу веру, ваши нравы? Неужели вы решитесь ввести в ваши семьи принципы, которые способны убить уважение к брачным узам, почтение детей к родителям, верность слуг?.. Посему мы объявляем всем нашим прихожанам, что никто из них не может, не согрешив смертельно, подписываться на издание сочинений Вольтера, покупать их, читать, держать у себя или передавать другим и пр. и пр. "8. Из этого образчика можно ясно увидеть, каким оружием исключительно воевали против Вольтера его противники. Но такая страстность борьбы с одной стороны и такая неразумная злоба, преувеличенная боязнь с другой — не дали тогдашнему обществу возможности правильно оценить деятельность и значение Вольтера. Отголоски этой борьбы слышны еще и теперь, потому и теперь еще трудно встретить разумный и спокойный взгляд на этого писателя. Для одних он все еще светило, титан, вынесший на своих плечах всю мудрость века; для других он все то же, чем был для архиепископа Вьенского. Большинство людей, по-видимому стоящих между этими крайними взглядами, даже так называемых ученых, авторитетных людей смотрят на него как на человека, талант и поступки которого руководились только безграничным самолюбием и тщеславием, который сделал известное добро и много зла, который неразумно подрывал чувство благочестия и добродетель и слишком дерзко нападал на церковь… Для массы же имя Вольтера синоним «безбожника».
Оставя в стороне другие обвинения, читатель уже из одних «Романов и повестей» его убедится, как неосновательно обвиняли Вольтера в атеизме, называя его безбожником. Напротив, это был один из сильнейших противников атеизма. В своем рассказе «История Женни, или Атеист и мудрец» он как нельзя более определенно выражает свои отношения к атеизму с одной стороны, и к предрассудкам и суеверию с другой, говоря словами «мудреца»: «Атеист — это чудовище, все пожирающее для утоления своего голода; суевер — тоже чудовище, но терзающее людей по чувству долга. Я заметил, что атеиста можно вылечить, но суевер никогда не излечивается радикально. Атеистами бывают умные люди, которые заблуждаются, но за то думают сами: суеверы — это злые дураки, которые всю свою жизнь пробавляются чужими мыслями…»
«Да, друг мой, атеизм и фанатизм это два полюса мира, в котором все ужас и смятение. Между этими двумя полюсами проходит небольшой пояс добродетели: идите твердым шагом по этой тропинке, веруйте в милосердного Бога и будьте милостивы».
Очевидно, Вольтер не только не сочувствовал атеизму, а напротив, не относился даже к нему спокойно, как к делу мысли. Хотя он не был основателем какой-нибудь философской школы или учителем какого-нибудь математического учения, тем не менее он крайне ясно определил свое направление в смысле религиозном; его взгляд в этом вопросе определеннее всех других его воззрений, — он строго последователен и закончен… Еще в школе один из его учителей, иезуит отец Леспэ, предсказывал ему, что он будет, «корифеем деизма во Франции»9. Это было действительно его направление. Еще во время своего первого изгнания в Англии изучил он Ньютона, Локка, Шефтсбёри, Болинброка10, — и с тех пор «деизм» проглядывает во всех его произведениях, больших и малых, в стихах и прозе, и до того часто, что об авторе говорили будто он повторяется.
Еще Вольтера обвиняли в проповеди фатализма. Справедливо ли это? и насколько? — Вот, что он говорит в своем «Dictionnaire philosophique (Destinée)»11.
«Вам скажут, — говорит он, — не верьте в фатализм, иначе все будет вам казаться неизбежным, вы не станете заботиться ни о чем, вы сгниете в равнодушии, вас перестанет манить богатство, почести, слава; вы не захотите стремиться ни к чему, будете считать себя существом без достоинства, без силы; не только талант не разовьется, но все погибнет в апатии… Не бойтесь, господа! У нас всегда будут страсти и предрассудки. Мы будем знать, что обладать особенными достоинствами и великими талантами зависит от нас настолько же, насколько от нас зависит иметь хорошие волосы и красивую руку; мы всегда будем убеждены, что не следует тщеславиться ничем, — и все-таки будем тщеславиться! Я необходимо обладаю страстью писать, а ты… ты страстью осуждать меня: мы оба дураки, оба игрушки судьбы. Твое назначение делать зло; мое — любить истину и распространять ее на зло тебе…»
Но фатализм Вольтера допускает свободный протест против неизбежности бедствий, — стоит прочесть его «Le désastre de Lisbonne»12, — и многое оставляет на долю людей; он сильно нападал на успокоительную, развращающую мысль, что «все к лучшему» — достаточно прочесть его образцовый роман «Кандид».
Вообще, вся сущность религиозного миросозерцания Вольтера выразилась в двух противоположных направлениях. Деизм, как положительная сторона его доктрины, и борьба с суеверием и бесправием, как сторона отрицательная.
Положительная сторона выражена им лучше и яснее всего в следующих словах:
«Деист — человек твердо убежденный в существовании всемогущего, верховного существа, которое создало все занимающие пространство, растущие, чувствующие и мыслящие существа; которое продолжает жизнь в их породе, наказывает без жестокости все преступления, а награждает с благостью все добродетели. Деист не знает, как Бог наказывает, как милует, как прощает, — он не настолько смел, чтобы воображать, что знает, как Бог действует; но он знает, что Бог действует и что Он справедлив»13.
Что же касается до отрицательной стороны, т. е. что именно Вольтер порицал и преследовал в учении и практике католицизма, это выражено в юмористическом письме одного «Наивного» к папе:
«Святой Отец, — пишет наивный, — вы антихрист, и я сейчас докажу это вашему святейшеству. Я называю антихристом всякого, кто делает противное тому, что делал и повелел делать Христос. Христос был беден, а вы очень богаты; Он платил подать, а вы требуете податей. Он был подчиненный, а вы власть; Он ходил пешком, а вы ездите в Кастель-Гондольфо, в великолепном экипаже; Он запретил Симону употреблять меч, а у вас мечи на службе и проч. В этом смысле, ваше святейшество, вы антихрист. В другом смысле, я вас уважаю и покорнейше прошу выдать мне индульгенции in articulo mortis…»14
Этих двух цитат достаточно, чтобы составить себе полное понятие о характере главной деятельности Вольтера, чтобы понять борьбу, которая вызывала против него самое сильное ожесточение в темном мире лицемерия и эксплуатации невежества. Полное понятие о миросозерцании Вольтера, о его взглядах на государственную и общественную жизнь, на социальные и экономические отношения читатель может получить из других, более серьезных произведений его, хотя, конечно, и в романах он высказывает отчасти эти взгляды, потому что он постоянно отзывался на все современные ему вопросы, трактуя о них и в философских сочинениях, и в легких шутливых повестях. Например, по поводу единичного налога и теории физиократов он написал свою остроумную повесть «Человек с сорока экю». Впрочем, не надо упускать из виду, что при Вольтере все эти вопросы только начинали разъясняться, а самая борьба за них обозначилась после; потому-то они и не могли выразиться у него с той полнотой и определенностью, как вопрос о предрассудках, суеверии и фанатизме.
Нам остается пожелать, чтобы издатели поскорее познакомили русскую публику и с другими сочинениями Вольтера.
КОММЕНТАРИИ править
Впервые: Дело. 1870. № 5. С. 59-68. Печатается по данному изданию.
1 Послание к Урании (фр.).
2 Об этом см. коммент. 15 к статье Гогоцкого.
3 Автор рецензии цитирует и пересказывает статью «Предрассудки» из «Философского словаря» Вольтера.
4 Митра — божество индоиранского происхождения, связанное с солнечным светом и огнем.
5 Рецензент ссылается на сцену из «Микромегаса» Вольтера. См.: Романы и повести. СПб., 1870. С. 120.
6 Имеется в виду письмо Вольтера иезуиту Симону де Ла Туру (Simon de La Tour) от 1 апреля 1746 г. (D3348).
7 Исповедание веры (фр.).
8 Жан-Жорж Лефран де Помпиньян (Jean-Georges Lefranc de Pompignan (1715—1790) — церковный деятель, родной брат поэта Жан-Жака Лефрана де Помпиньяна, врага Вольтера, архиепископ вьеннский с 1774 г., выступал против просветителей, прежде всего Вольтера.
9 Здесь опечатка. Этим учителем был не Леспс, а Габриэль-Франсуа Лежс. См. об этом коммент. 2 к статье Гогоцкого.
10 О Шефтсбери и Болипгброке см. коммент. 15 к статье Писарева.
11 «Философский словарь», статья «Судьба» (фр.).
12 «Разрушение Лиссабона» (фр.). Рецензент имеет в виду «Поэму о разрушении Лиссабона» Вольтера.
13 Цитата из статьи «Теист» (статья из «Философского словаря») (см.: Вольтер. Бог и люди. М., 1961. Т. 2. С. 233). Вольтер во многих случаях называет деизм теизмом.
14 Это цитата из статьи «Разум» (см.: Вольтер. Вопросы, касающиеся Энциклопедии) (Voltaire. Raison // Voltaire. Questions sur l’Encyclopédie. Genève, 1771—1772. T. 7. P. 280).