И дум высокое стремленье… / Сост. Н. А. Арзуманова; примечания И. А. Мироновой. — М., «Советская Россия», 1980 (Библиотека русской художественной публицистики)
3 или 4 сентября большая часть членов Славянского общества собрались в назначенном месте и в ожидании приезда членов Южного общества рассуждали снова о предложении соединить два Общества; но мысль безусловного соединения уже начинала преобладать над умами славян, которых желание действовать обращалось в непреодолимую страсть. Появление Бестужева1 прекратило сии прения.
— Важные дела, — сказал он после обыкновенных приветствий, — помешали Муравьеву2 сдержать данное им обещание, но он поручил мне кончить наши общие дела. Я должен объявить вам о намерениях и цели Южного общества и предложить присоединение к оному Славянского.
Потом начал говорить он о силе своего Общества, об управлении оного Верховною думою; о готовности Москвы и Петербурга начать переворот; об участии в сих намерениях 2-й армии, гвардейского корпуса и многих полков 3-го и 4-го корпусов. Из его слов видно было, что конституция3, заключающая в себе формы республиканского правления для России и получившая одобрение многих знаменитых публицистов — английских, французских и германских, принята была единодушно членами Южного общества[1]. Бестужев обещал немедленно доставить им копию с конституции, объяснить цели, меры и управление оного Общества, и при окончательном соединении даже наименовать главных членов; но объявил, что правила Общества запрещают ему открыть местопребывание Верховной думы и членов, составляющих оную.
Сии неудовлетворительные ответы поколебали большую часть славян; сомнение вкралось в сердца многих, требовали доказательств, делали возражения, — одним словом, с обеих сторон ожидали взаимной доверенности, но никто первый не хотел быть откровенным. Бестужев отложил дальнейшие объяснения до другого времени, надеясь, что время не охладит порыва, но еще более усилит его — и в этом он ошибся. На другой день поутру он дал Пестову4 извлечение из «Русской правды»5 и просил его сообщить оное всем славянам. В тот же день было сделано несколько списков с помянутого, извлечения, и ввечеру уже всем славянам была известна будущая форма русского правления[2]. Ввечеру того же дня Горбачевский и Борисов 2-й виделись с Муравьевым, который, подтверждая все сказанное Бестужевым, просил их снова собраться и кончить скорее дело соединением двух Обществ.
По прошествии двух или трех дней после первого сообщения все славяне, исключая офицеров Черниговского полка[3], собрались на квартире подпоручика Андреевича6, в деревне Млинищах. Сие собрание было многочисленное. Бестужев приехал вместе с Тютчевым и начал разговор требованием неограниченной доверенности к Верховной думе, — во имя любви к отечеству просил славян соединиться с Южным обществом без дальнейших с его стороны объяснений. Громкий ропот и изъявление негодования служили ему ответом.
— Нам нужны доказательства! Мы требуем объяснения! — выкрикнуло несколько голосов. Бестужев начал объяснять чертежом управление Южного общества, говорил о различных управах (ventes), существующих в разных местах России[4], об образе их сношения с Верховною думою, о силе своего Общества, наименовал членов оного: кн. Волконского7, кн. Трубецкого, ген. Раевского, ген. Орлова, ген. Киселева, Юшневского8, Пестеля, Давыдова, Тизенгаузена9, Повало-Швейковского, Александра и Артамона Муравьевых, Фролова10, Пыхачева, Враницкого11, Габбе12 (Граббе?), Набокова13 и многих других штаб- и обер-офицеров разных корпусов и дивизий и полков.
— Все они благородные люди, — сказал он в заключение, — забывая почести и богатство, поклялись освободить Россию от постыдного рабства и готовы умереть за благо своего отечества[5].
Видя, что его слова произвели сильное впечатление на умы славян, он присовокупил, что многочисленное польское общество, коего члены рассеяны не только в Царстве польском и присоединенных к России губерниях, но в Галиции и воеводстве Познанском, готовы разделить с русскими опасность переворота и содействовать оному всеми своими силами и способами; — что оно уже соединилось с Южным обществом, и что для сношения сих двух Обществ назначены с польской стороны князь Яблоновский, граф Мошинский и полковник Крыжановский, а с русской — Сергей Муравьев и он, Бестужев-Рюмин. Тут же он объявил, что открыты следы существования тайного общества между офицерами Литовского корпуса и что Повало-Швейковскому поручено войти в сношения с членами оного, — и в особенности действовать на сей корпус.
Откровенность Бестужева обворожила славян; немногие могли противиться всеобщему влечению; согласие соединиться с Обществом благонамеренных людей, поклявшихся умереть за благо своего отечества, выражалось в их взорах, в их телодвижениях. Каждый требовал скорейшего окончания дела. Только Борисов 2-й и некоторые из присутствующих на сем совещании славян почитали невозможным безусловное соединение двух Обществ. По мнению Борисова 2-го, славяне, обязавшись клятвою посвятить всю свою жизнь освобождению славянских племен, искоренению существующей между некоторыми из них вражды и водворению свободы, равенства и братской любви, не вправе нарушить сих обязательств. Нарушение это влечет за собою всеобщее порицание и упреки совести.
— Тем более, подчинив себя безусловно Верховной думе Южного общества, — продолжал он, — будем ли мы в состоянии исполнить в точности принятые нами обязательства? Наша подчиненность не подвергнет ли нас произволу сей таинственной думы, которая, может быть, высокую [цель] Славянского союза найдет маловажную и, для настоящих выгод жертвуя будущими, запретит нам иметь сношения с другими иноплеменными народами?[6]
Бестужев-Рюмин всеми силами старался опровергнуть сие возражение; он доказывал, что преобразование России необходимо откроет всем славянским племенам путь к свободе и благоденствию; что соединенные Общества удобнее могут произвести сие преобразование; что Россия, освобожденная от тиранства, будет открыто споспешествовать цели Славянского союза: освободить Польшу, Богемию, Моравию и другие славянские земли, учредить в них свободные правления и соединить всех федеральным союзом.
— Таким образом, — сказал он, — наше соединение не только не удалит вас от цели, но, напротив того, приблизит к оной.
Энтузиазм Бестужева-Рюмина походил на вдохновение; уверенность в успехе предприятия вдыхала в сердце каждого несомненную надежду счастливой будущности. Он восторжествовал над холодным скептицизмом Борисова 2-го, ожидавшего успеха от одних усилий ума и приписывавшего все постоянной воле людей. Мысль о силе Южного общества, надежда видеть при своей жизни освобождение отечества и других славянских народов увлекла совершенно славян; в общем пылу благородных страстей своих они согласились немедленно соединиться с Южным обществом, разделять с ним труды и опасности для блага своей родины, и от сей минуты цель, правила и меры, принятые сим Обществом, почитать своими собственными. Таким образом окончательно объединились два Общества: судьба славян была решена. С сего времени Славянский союз существовал только в мыслях и сердцах немногих, которые не могли забыть возвышенной и великой (хотя, может быть, по мнению некоторых, мечтательной) идеи федеративного Союза славянских народов[7]. Получив от славян согласие на соединение с Южным обществом, Бестужев-Рюмин предложил им избрать из среды своей посредника и составить особенную управу[8].
— Избранный посредник, — сказал он, — должен заведывать делами управы и относиться во всем ко мне или к С. Муравьеву; мы обязываемся, с своей стороны, доставлять ему предписания от Верховной думы и уведомлять его о всех делах Общества; славяне могут принимать новых членов не иначе как с дозволения посредника, который должен будет, хотя один раз в год, отдавать отчет Верховной думе о распространении и делах Славянской управы.
Бестужев-Рюмин продолжал: Южное общество уже так сильно, что не нуждается даже в приобретении новых членов. Посему гораздо лучше славянам заняться постепенным, осторожным и медленным приготовлением солдат. Они могут принимать также в Общество офицеров, если найдут таких, которые заслуживают сию честь. Относительно гражданских чиновников он был вовсе противного мнения: в его глазах эти люди были не только бесполезны, но даже вредны; преобразование России должно было быть следствием чисто военной революции. Поляки подверглись сему исключению. Бестужев-Рюмин требовал от славян, чтобы они умалчивали о существовании Южного общества даже перед теми, которые уже несколько лет были членами Славянского общества. Сие исключение Бестужев основывал на том, что в Польше существует особенное общество, и что каждый из поляков должен думать прежде о своем отечестве, а потом уже о России.
Изложив помянутые условия и не дожидая принятия оных, Бестужев требовал, чтобы все бумаги, касающиеся до Славянского союза, и списки членов оного были представлены ему как лицу, уполномоченному Верховною думою. Против сего не было сделано никакого возражения; но за то члены Славянского общества, не почитая себя обязанными следовать первому условию, на которое Бестужев не требовал изъявления их согласия, действовали по своим правилам, т. е. объявили всем гражданским чиновникам и полякам о соединении двух Обществ и принимали новых членов на прежнем основании.
Совещание кончилось предложением съехаться на другой день для избрания посредника и приготовления требуемых Бестужевым бумаг…
…Рассмотрев бумаги и проверив список[9], представленный Борисовым 2-м, члены Славянского союза поручили доставить оные Бестужеву и приступили к предположенному избранию посредника. Пензенского пехотного полка майор Спиридов13 получил большинство голосов. Тотчас после избрания он предложил и взялся сам составить правила, которые могли бы служить руководством членам тайного общества в их будущих действиях. Предложение Свиридова было принято без малейшего возражения. После непродолжительных прений славяне предоставили право другим изложить мысли о Сем предмете и предложить их к следующему собранию на общее утверждение.
С сего уже времени характер Славянского союза начинал приметно изменяться, действия и намерения членов принимали вид решительных и даже слишком смелых мер. Нельзя не заметить, что дух Васильковской управы находил отголоски в пылких страстях славян и увлекал их за пределы благоразумия. Одна искра могла произвести пожар. Приведем примеры.
Пред закрытием описываемого собрания один из членов объявил, что командир 1-й гвардейской роты Саратовского полка притесняет своих подчиненных, что несправедливости и жестокости его превышают всякую меру, и что даже запрещает своим солдатам иметь сношение с солдатами бывшего Семеновского полка, которые по своему положению были ревностными агентами тайного общества, возбуждая в своих товарищах ненависть и презрение к правительству.
— Он должен быть наказан за свою жестокость, — закричали немедленно многие. Борисов 2-й и еще некоторые из славян хотели остановить сей порыв негодования; их усилия остались тщетными. — Взбунтовать роту, — вскрикнул в исступлении поручик Кузьмин16. Многие его поддержали. Собрание поручило тотчас члену Общества Саратовского же полка юнкеру Шеколле привести предложение Кузьмина в исполнение. Отчаянный Шеколла с радостью принял сие поручение, и на другой же день осуществил желание своих сочленов[10]…
…По окончании выше описанного совещания Свиридов возвратился в лагерь, посетил Муравьева и между прочими разговорами сказал ему, что успехи Славянского общества невероятны.
— Каждый день, — говорил он, — Общество усиливается новыми членами; кроме прежних офицеров Черниговского полка, приобретено еще несколько новых в том же полку, в других полках обеих дивизий и артиллерии.
К удивлению Спиридова, Муравьев начал осуждать сию деятельность, находил ее неуместною и сказал, что он вовсе не желает, чтобы принимали в Общество его полка офицеров, которых, он лично знает, и коих, по его мнению, можно возбудить к восстанию, объявив об этом накануне дела. В ответ на сие Спиридов сказал ему, что Кузьмин и Соловьев17 состоят в Обществе соединенных славян уже два года, и что им невозможно воспрепятствовать прямо действовать, ибо прежние правила не только дают им на сие право, но даже обязывают умножать Общество новыми приобретениями, налагая на них ответственность за принимаемых членов.
— Эти правила, — сказал Муравьев, — уничтожены соединением Обществ; они могут быть пагубны нашему делу. План наших действий совсем иной, солдаты и офицеры должны быть приготовляемы, но не должны знать ничего; они будут орудиями и произведут переворот. Вы знаете — что за люди русские солдаты и офицеры?!.
Заметя такое ложное понятие о русских солдатах и офицерах и видя, каким образом С. Муравьев, а, следовательно, и другие главные члены Южного общества полагают делать переворот, Спиридов не хотел входить в дальнейшие споры и с прискорбным молчанием удалился.
На другой день, после репетиции смотра, С. Муравьев пригласил к себе некоторых славян. Мы не знаем, с какими именно намерениями сие было сделано, но кажется, что он хотел показать славянам на самом деле силу Южного общества и совершенно разрушить сомнение, которое обозначалось в словах многих относительно сего предмета. Догадка сия подтверждается тем, что даже большая часть членов Южного общества не знала причины собрания[11].
Киреев18, Горбачевский, Андреевич, Веденяпин 1-й19, Борисов 2-й, Громницкий и прочие тотчас по окончании репетиции пришли к Муравьеву и застали там: Артамона Муравьева, Тизенгаузена, Швейковского, Враницко-го, Фролова, Пыхачева, Врангеля20, Нащокина, Бестужева-Рюмина и прочих. С. Муравьев знакомил своих сочленов с славянами и старался дружескими разговорами сгладить разницу в летах и чинах и внушить им взаимную доверенность. Как С. Муравьев, так и прочие члены Южного общества говорили только о злоупотреблениях правительства. Каждый из них уверял в готовности искоренить зло, доказывал необходимость переворота и убеждал в силе Общества, составленного из благонамеренных людей, поклявшихся улучшить жребий своего отечества. Артамон Муравьев произносил беспрестанно страшные клятвы — купить свободу своею кровью. Славяне видели в нем не только решительного республиканца, но и ужасного террориста. Аполлон Веденяпин 1-й, одаренный проницательным умом и никогда не доверявший словам, особенно в столь важных случаях, заметил некоторым из своих товарищей, что не должно полагаться на слова сих господ, что их поведение совершенно несогласно с тем, что они говорят: что, по его мнению, каждый член, какого бы то он звания ни был, необходимо должен представить доказательства преданности к священному делу не на словах, но на самых действиях; что, сколько ему известно, полковые командиры, состоящие в Обществе, не только не действуют на солдат, но даже не стараются принимать в Общество достойных офицеров своих полков, и что без сего никогда нельзя ожидать успеха. Аполлон Веденяпин сии самые слова повторил С. Муравьеву и Бестужеву, прибавляя, что для успеха в предпринимаемом перевороте необходимо, чтобы все члены без изъятия отдавали отчеты в своих действиях. С. Муравьев отвечал ему, что, вероятно, Верховная дума, управляющая Южным обществом, приняла меры, и что не должно сомневаться в чувствах тех, которые уже своими делами доказали возвышенность и благородство своей души. Веденяпин возразил, что он не знает никаких дел, и потому судить о них не может, но для побуждения к действию недостаточно одних чувств, к сему необходимо обдуманная и твердая решительность; что в борьбе против гигантской власти мало одной военной храбрости, потребно еще гражданское мужество; что надобно заранее приучить себя к сей мысли: я погибну, если начну действовать; пусть другие доканчивают. Для достижения цели, сказал он, наконец, нужна сила; без единства же, совокупности и подчиненности нет силы, которая сверх того тогда только может быть известна, когда есть отчетливость.
Никто не поддержал Веденяпина, и разговор снова обратился на предметы общие, и снова начались восклицания! Горбачевский спросил Муравьева, по какой причине Южное общество не воспользуется настоящим сбором корпуса и не начнет действовать.
— Я и мои товарищи, — продолжал он, — могут ручаться за себя и за своих подчиненных; вы сами сему свидетели. По вашим словам, большая часть полковых командиров разделяют наши мысли и готовы на все, если <…>
В это время командир 5-й Конной роты Пыхачев схватил Горбачевского за руку и сказал с жаром:
— Нет, милостивые государи, я никому не позволю первому выстрелить за свободу моего отечества! Эта честь должна принадлежать 5-й Конной роте; я начну, да, я.
С. Муравьев бросился Пыхачеву на шею и оставил Горбачевского без ответа. Разговор снова переменился.
Последствия покажут, до какой степени можно было считать на сии мгновенные порывы и взаимные уверения некоторых лиц, имевших случай делом доказать прочность своих мнений и оправдать надежды общества…
…Выходя от Муравьева, Бестужев-Рюмин остановил Борисова 2-го и Бечаснова21, спросил их, выбрали ли они посредника и, не дождавшись ответа, прибавил в рассеянности:
— Сделайте милость, не выбирайте Борисова 2-го.
— Мы выбрали Спиридова, — сказал хладнокровно сей последний, — вы, вероятно, уже об этом знаете.
— А я именно хотел сказать, чтобы его не выбирали, — подхватил Бестужев-Рюмин с замешательством и начал извиняться в своей ошибке.
Борисов 2-й улыбнулся вместо ответа.
— Нельзя ли как-нибудь переменить избрания? — продолжал Бестужев-Рюмин[12].
— Я убежден в невозможности, — отвечал Борисов 2-й. — Избрание происходило в присутствии избранного, почти все голоса были в его пользу; устранить его — значит нанести оскорбление не только ему, но всем избирателям; впрочем, если вы имеете на сие достаточную причину, объясните ее и при будущем совещании предложите новый выбор.
— Я не имею никакой причины, — прервал Бестужев с досадою, — но мне бы хотелось <…>
Бечаснов вывел его из сего затруднительного положения, предложив разделить Славянское общество на два округа таким образом, что артиллерия будет составлять одну управу, а пехота другую, из коих каждая будет иметь своего посредника.
Эта мысль чрезвычайно понравилась Бестужеву; он и Муравьев просили славян собраться на другой же день и осуществить оную. Аполлон Веденяпин предложил съехаться на его квартиру, которая находилась в уединенном месте на берегу реки, на что и согласились…
За несколько часов до назначенного времени Бестужев просил славян переменить избранное ими место для совещаний и собраться опять у Андреевича. Сию перемену он основывал на каком-то особенном затруднении; после некоторых возражений он получил, наконец, согласие и взялся уведомить о последовавшей перемене офицеров Черниговского полка.
Славяне собрались у Андреевича гораздо позже назначенного времени. Принятые в общество члены — поручики Шультен22, Тихонов (9-й артиллерийской бригады) а старший адъютант 9-й дивизии Шахирев23 приехали с Пестовым. Вслед за ними явился Бестужев-Рюмин и пригласил собрание, не дожидая отсутствующих членов, заняться немедленно делами[13].
Спиридов тотчас представил составленные им правила. Они заключались в том, что каждый член подвергался ответственности за свое бездействие и должен был отдавать отчет в своих поступках кому следует, подвергаясь за нескромность, неосторожность и упущение по делам Общества удалению от совещаний и прочее. За значительную же вину наказывался немедленно смертию.
Во время чтения сего проекта сильное большинство оказалось против сих правил, во главе коего был Бестужев-Рюмин. Но Борисов 2-й, Горбачевский, Аполлон Веденяпин и Драгоманов24 думали, что сии правила необходимы и поддерживали Спиридова. Они доказывали, что заговорщики не могут быть свободны в своих действиях, что, принимая на себя священные, необходимые, вместе с тем и ужасные обязанности, они более, нежели кто-либо, должны сами подчинять Обществу личную свою свободу и соблюдать с точностью правила и постановления, служащие к достижению цели, к сохранению союза и к безопасности членов оного; безнаказанное нарушение каких бы то ни было обязательств неминуемо разрушает всякое сообщество, и совесть каждого не всегда может быть верным и надежным блюстителем принятых обязательств.
Бестужев-Рюмин с жаром отвергал сии доводы, говорил о неограниченной свободе, о благородстве цели, о высокости намерений.
— Для приобретения свободы, — вскричал он, — не нужно никаких сект, никаких правил, никакого принуждения, — нужен один энтузиазм. Энтузиазм, — продолжал он в исступлении, — пигмея делает гигантом, он разрушает все и он создает новое.
Ему делали возражения, он опять отвечал, наконец, стал собирать голоса, и предложение Спиридова было отвергнуто сильным большинством. Большинство сие вполне разделяло мнение Бестужева и не хотело слышать ни о каких правилах.
Тотчас же после сего Бестужев предложил новое разделение Славянского общества на две управы; опять сделаны были возражения, но большинство снова взяло верх, причем он прибавил, что члены 9-й артиллерийской бригады будут относиться к Пестову, который, находясь при корпусной квартире, имеет возможность вести с Южным обществом постоянные сношения, а члены 9-й дивизии непосредственно поступят в ведение Муравьева. Это предложение было одобрено, противники оного не могли даже замедлить его принятия и тотчас приступили к новому избранию. Спиридов был снова избран (хотя Бестужев тайно противился сему) 8-ю пехотного дивизиею; мнения артиллеристов пали на двух кандидатов: Борисова 2-го и Горбачевского. Первый уклонился сам, а последний был выбран посредником.
Посредники сии обязаны были сохранять порядок, последовательность и единство в действиях управы, наблюдать за поведением и поступками членов. Они одни имели право сноситься с Верховною думою через С. Муравьева или Бестужева-Рюмина и представлять думе разные проекты и мнения членов, которые через них получали предписания думы относительно действий, восстания и проч. Равным образом для принятия кого-либо в члены Общества необходимо было согласие посредника, который, впрочем, сам имел право принимать не только в члены Общества, но даже из них назначать в заговорщики25.
Объяснив права и обязанности посредников, безусловное и слепое повиновение членов предписаниям Верховной думы, Бестужев-Рюмин читал речь. В сей речи он доказывал пользу соединения двух Обществ, сильно говорил о необходимости переворота в России и красноречиво убеждал в несомненном успехе оного. По окончании чтения он объявил собранию о полученных им от Борисова 2-го бумагах, которые он взялся доставить Верховной думе, восхищался намерением и целью Славянского общества, но постепенное стремление и отдаленность цели ему не нравились. Сделать народ участником переворота казалось ему весьма опасным.
— Наша революция, — сказал он, — будет подобна революции испанской (1820 г.); она не будет стоить ни одной капли крови, ибо произведется одною армией) без участия народа. Москва и Петербург с нетерпением ожидают восстания войск. Наша конституция утвердит навсегда свободу и благоденствие народа. Будущего 1826 года в августе месяце император будет смотреть 3-й корпус, и в это время решится судьба деспотизма; тогда ненавистный тиран падет под нашими ударами; мы поднимем знамя свободы и пойдем на Москву, провозглашая конституцию.
— Но какие меры приняты Верховною думою для введения предположенной конституции, — спросил его Борисов 2-й, — кто и каким образом будет управлять Россией до совершенного образования нового конституционного правления? Вы еще ничего нам не сказали об этом.
— До тех пор пока конституция не примет надлежащей силы, — отвечал Бестужев. — Временное правление будет заниматься внешними и внутренними делами государства, и это может продолжаться десять лет.
— По вашим словам, — возразил Борисов 2-й, — для избежания кровопролития и удержания порядка народ будет вовсе устранен от участия в перевороте, что революция будет совершена военная, что одни военные люди произведут и утвердят ее. Кто же назначит членов Временного правления? Ужели одни военные люди примут в этом участие? По какому праву, с чьего согласия и одобрения будет оно управлять десять лет целою Россией)? Что составит его силу и какие ограждения представит в том, что один из членов вашего правления, избранный воинством и поддерживаемый штыками, не похитит самовластия?
Вопросы Борисова 2-го произвели страшное действие на Бестужева-Рюмина; негодование изобразилось во всех чертах его лица.
— Как можете вы меня об этом спрашивать! — вскричал он с сверкающими глазами. — Мы, которые убьем некоторым образом законного государя, потерпим ли власть похитителей?! Никогда! Никогда!
— Это правда, — сказал Борисов 2-й с притворным хладнокровием и с улыбкою сомнения, — но Юлий Цезарь был убит среди Рима, пораженного его величием и славою, а над убийцами, над пламенными патриотами восторжествовал малодушный Октавий, юноша 18-ти лет.
Борисов хотел продолжать, но был прерван другими вопросами, сделанными Бестужеву, о предметах вовсе незначительных. Бестужев-Рюмин сим воспользовался и не отвечал ничего Борисову 2-му; потом, поспешая домой, просил избранных посредников назначить день последнего собрания для утверждения клятвою соединения двух Обществ и готовности умереть за Россию…
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьОтрывок из «Записок» И. И. Горбачевского, написанных не только по личным воспоминаниям Горбачевского, но и других членов Славянского общества, с которыми он был в каторжной тюрьме Петровского Завода.
Публикуется по изд.: И. И. Горбачевский. Записки, письма. М., Изд-во АН СССР, 1963.
Горбачевский Иван Иванович (1800—1869) — член Общества соединенных славян. Приговором Верховного уголовного суда был осужден к смертной казни, замененной ссылкой в каторжные работы с лишением чинов и дворянства. Отбывал каторгу в Читинском остроге, а с 1830 года — в специальной тюрьме, построенной для декабристов при Петровском Заводе. В 1839 году вышел па поселение. После амнистии 1856 года остался в Петровском Заводе, где и умер.
1 Имеется в виду М. П. Бестужев-Рюмин.
2 С. И. Муравьев-Апостол.
3 Речь идет о «Русской Правде» П. И. Пестеля. Выступление Бестужева-Рюмина не вполне соответствовало действительности: работа над конституцией не была завершена, за границей ее никто не знал, число сторонников Южного общества явно преувеличено.
4 Пестов Александр Семенович (1802—1833) — подпоручик 2-й артиллерийской бригады, один из активных членов Общества соединенных славян, осужден к пожизненной каторге, умер в Петровском Заводе.
5 Под извлечением из «Русской Правды» имеется в виду «Конституция — государственный завет» П. И. Пестеля.
6 Андреевич Яков Максимович (1800—1840) — подпоручик, член Общества соединенных славян, один из наиболее активных деятелей декабристского движения, осужден к двадцатилетней каторге, на поселении жил в Верхнеудинске, где и умер.
7 Волконский Сергей Григорьевич (1788—1865) — генерал-майор, участник войн с Наполеоном и Отечественной войны 1812 года. Награжден многими русскими и иностранными орденами. Член Южного общества. Вместе с В. Л. Давыдовым возглавлял Каменскую управу. Сторонник введения в России республики. Осуществлял связь с Северным обществом, по заданию П. И. Пестеля ездил в Петербург с ответственными поручениями. Приговорен к двадцати годам каторжных работ. На поселении жил под Иркутском. После амнистии вернулся в Европейскую Россию. В 1861 году за границей сблизился с А. И. Герценом и Н. П. Огаревым. Автор воспоминаний, которые остались незаконченными.
8 Юшневский Алексей Петрович (1786—1844) — генерал-интендант 2-й армии. Член тайного общества с 1819 года, был избран в состав директории Южного общества и участвовал в руководстве организацией вместе с П. И. Пестелем. Сторонник введения республики в России, принимал некоторое участие в подготовке «Русской Правды». Верховным уголовным судом приговорен к смертной казни, замененной двадцатью годами каторжных работ с последующим оставлением на поселении в Сибири. /Кил в селе Малая Разводная (Иркутской губернии), где и умер.
9 Тизентаузен Василий Карлович (1781—1857) — полковник, командир Полтавского пехотного полка, член Южного общества. Осужден на два года каторги, которую отбывал в Чпте, на веселении в Тобольске и Ялуторовске. Умер в Нарве.
10 Фролов Александр Филиппович (1804—1885) — подпоручик. Пензенского пехотного полка, член Общества соединенных славян, осужден к двадцатилетней каторге, жил на поселении в селе Шушенском. Умер в Москве.
11 Враницкий Василий Иванович (179? —1832) — полковник, член Южного общества, сослан в г. Пелым, умер в Ялуторовске.
12 Габбе М. А. — полковник. Членом тайного общества не был, поэтому к следствию не привлекался.
13 Набоков Петр Александрович (179? —1847) — полковник, командир Кременчугского пехотного полка, друг братьев С. и М. Муравьевых-Апостолов.
14 Майборода А. И. — капитан Вятского пехотного полка, член Южного общества, оказавшийся предателем.
15 Спиридов Михаил Матвеевич (1796—1854) — майор Пензенского полка, член Общества соединенных славян, активный участник восстания Черниговского полка, вел большую агитационную работу среди солдат. Осужден на каторжные работы. Каторгу отбывал в Чите и Петровском Заводе, на поселении жил в Красноярске, где и умер.
16 Кузьмин Анастасий Дмитриевич (1791—1826) — поручик Черниговского полка. Во время восстания был ранен и застрелился.
17 Соловьев Вениамин Николаевич (1798—1871) — штабс-капитан Черниговского полка, член Общества соединенных славян, один из активных участников восстания Черниговского полка, осужден к смертной казни, замененной вечной каторгой. В 1840 году вышел на поселение. После амнистии жил в Рязанской губернии, где и умер.
18 Киреев Иван Васильевич (1803—1866) — прапорщик 8-й артиллерийской бригады, член Общества соединенных славян, участник восстания Черниговского полка, осужден к двадцати годам каторги, на поселении жил в Минусинске, умер в Туле.
19 Веденяпин 1-й Аполлон Васильевич (1803—1873) — подпоручик 9-й артиллерийской бригады, член Общества соединенных славян, участник восстания Черниговского полка. Осужден к ссылке, которую отбывал в Киренске и Иркутске.
20 Врангель Ф. Е. — поручик артиллерии. В тайном обществе не состоял.
21 Бечаснов (Бесчасный) Владимир Александрович (1802—1859) — прапорщик 8-й артиллерийской бригады, член Общества соединенных славян. Активный пропагандист, был в списке лиц, предназначенных для покушения на жизнь Александра I. Осужден на вечную каторгу. Каторгу отбывал в Чите и Петровском Заводе, на поселении жил под Иркутском. Умер в Иркутске.
22 Шультен — подпоручик 9-й артиллерийской бригады.
23 Шахирев Андрей Иванович (1799—1828) — поручик Черниговского полка, член Общества соединенных славян, осужден к ссылке.
24 Драгоманов Яков Акимович (1803—?) — подпрапорщик Полтавского пехотного полка, член Общества соединенных славян. Привлекался к следствию, переведен в другую часть.
25 Заговорщиками называли членов Общества соединенных славян, которым поручалось убить Александра I.
- ↑ Бестужев, увидя на сем совещании Полтавского полка поручика Усовского, удивился, что в 9-й дивизии есть члены тайного общества: он обрадовался сему, но его радость, но замечанию других, была притворная. Причину увидим после. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Некоторые славяне спрашивали у С. Муравьева: Неужели Верховная дума хочет принудить Россию взять для себя ту конституцию, которую она написала и извлечения из коей находятся у них в руках. Муравьев отвечал, что Верховная дума только предложит, но что народ может ее принять или отвергнуть. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Черниговского полка офицеры не могли быть на сем совещании по делам службы. — Примеч. Горбачевскою.
- ↑ Как-то: в Каменке, в Василькове, в Тульчине, в Москве, в Петербурге, в Киеве, в Вильне, в Варшаве и прочих. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Чтобы более убедить в силе своего Общества, Бестужев присовокупил, что полки 3-й гусарской дивизии, конные роты 5-я и 6-я, многие командиры пехотных полков 3-го и 4-го корпусов разделяют образ мыслей (Общества) и совершенно уже готовы принять участие в замышляемом перевороте. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ При первом свидании с Борисовым и Горбачевским Бестужев обнаружил свои мысли относительно цели славян и сношений русских с поляками. Борисов не мог забыть сего. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Все сказанное Бестужевым о силе Южного общества и содействии сего Общества к освобождению других народов, о силе оного и пр., — после сего совещания было подтверждено многими членами Южного общества, а особливо с ужасным хладнокровием, отличным красноречием и умом — Сергеем Муравьевым, который не только подтвердил, но еще более объяснил все сказанное Бестужевым на совещании. Но некоторых из славян это не утешило: они скорбели об участи Славянского союза, и даже двое из них после сего соединения не хотели дальше быть на совещаниях; другие с сожалением согласились с большинством. Достойно замечания, что соединение двух Обществ воспоследовало в том же самом месяце (сентябрь), когда Майборода14 донес правительству о существовании Южного. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Члены Славянского общества на случай соединения двух Обществ положили следующие условия: они имеют право выбрать посредника из среды своей для сношения с Верховною думою, состоять в отдельной управе и принимать членов по своим правилам. Муравьев согласился на сии условия; но вспоследствии славяне, соединившись с Южным обществом, в принятии новых членов не следовали уже формам Славянского общества. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ В оном списке находились и гражданские чиновники, и не служащие нигде дворяне. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Саратовского полка юнкер Шеколла имел от роду 20 лет, росту высокого, лицо страшное, обросшее волосами; глаза большие, черные; физиогномия изображала всю пылкость его души. Был испытанной храбрости и решительности; родом серб, уважаемый сочленами и любимый солдатами. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Почти все офицеры конной артиллерии спрашивали у славян, зачем звал их к себе Муравьев. Они отвечали, что ничего не знают. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Причина сей недоверчивости к Свиридову Бестужева никому не известна. — Примеч. Горбачевского.
- ↑ Отсутствующие члены были офицеры Черниговского полка и Черноглазов. — Примеч. Горбачевского.