Я былъ утомленъ до такой степени, что даже страхъ за свою судьбу не могъ меня удержать отъ сна.
Когда я проснулся и пришелъ въ себя, то мнѣ казалось, что я спалъ очень долго. Моею первою мыслью было: «хорошо, что я проснулся раньше, чѣмъ меня успѣли повѣсить, утопить, сжечь, или что-либо въ этомъ родѣ… Что за удивительный это былъ сонъ! Я еще подремлю немного до зари, а потомъ отправлюсь на оружейный заводъ и тогда раздѣлаюсь съ Геркулесомъ.
Но вдругъ послышалась ужасная музыка цѣпей и болтовъ, моя каморка озарилась свѣтомъ и этотъ мотылекъ, Кларенсъ, стоялъ передо мною! Я съ изумленіемъ посмотрълъ на него; у меня даже захватило дыханіе.
— Какъ! — воскликнулъ я, — вы здѣсь? Убирайтесь съ остаткомъ моего сна!
Но онъ только засмѣялся, и кажется, намѣренъ былъ шутить надъ моимъ грустнымъ положеніемъ.
— Сказки мнѣ, — началъ онъ, — про какой сонъ ты говоришь?
— Какъ какой сонъ? Тотъ сонъ, что я нахожусь при дворѣ Артура и являюсь лицомъ, которое никогда не существовало; затѣмъ то, что я говорилъ съ вами, и все это не болѣе, какъ игра воображенія.
— Ого, вотъ оно что! А скажи мнѣ на милость, развѣ ты считаешь сномъ и то, что тебя завтра сожгутъ? Отвѣть-ка мнѣ на это?
Его слова были для меня ужаснымъ ударомъ. Я сталъ думать о томъ, что сонъ это или нѣтъ, а все-же мое положеніе было крайне серьезное; такъ какъ я зналъ по своимъ минувшимъ опытамъ, что быть сожженнымъ, хотя бы и во снѣ, далеко не шутка и этого необходимо избѣгнуть какими бы то ни было средствами, а ихъ я долженъ придумать. Поэтому я сказалъ умоляющимъ голосомъ:
— Ахъ, Кларенсъ, милый мальчикъ, мой единственный другъ, вѣдь вы мой другъ, не такъ-ли? Не дайте мнѣ погибнуть, помогите мнѣ убѣжать изъ этого ужаснаго мѣста!
— Убѣжать? Но какъ, милый человѣкъ, можно это сдѣлать? Въ корридорахъ стража и часовые.
— Конечно, конечно! Но сколько ихъ тамъ,Кларенсъ? Надѣюсь, что немного?
— О, нѣтъ, ихъ тамъ много! Нельзя и думать о томъ, чтобы убѣжать! — Затѣмъ послѣ небольшой паузы онъ началъ нерешительно, — но туть есть другія причины, болѣе вѣскія…
— Что такое? Какія причины?
— Хорошо… они говорятъ… Но, право, я не смѣю сказать… Не смѣю…
— Почему же, мой бѣдняжка? Въ чемъ дѣло? Отчего вы такъ поблѣднѣли? Почему вы дрожите?
— О, дѣйствительно, мнѣ нужно сказать тебѣ… но…
— О, скажите, скажите! Будьте мужчиной, мой хорошій мальчикъ! Онъ колебался; съ одной стороны, его подстрекало желаніе разъсказать мнѣ все, съ другой, его удерживалъ страхъ; затѣмъ онъ подошелъ къ двери и сталъ прислушиваться; потомъ подошелъ близко, близко ко мнѣ, прижалъ губы къ моему уху и сталъ говорить тихимъ шепотомъ свои ужасныя новости съ полнымъ опасеніемъ, чтобы кто-нибудь ихъ не услышалъ, точно за сообщеніе такихъ вещей угрожали смертною казнію.
Мерлэнъ, по своей злобѣ, заколдовалъ эту башшо и теперь въ цѣломъ королевствѣ не найдется человѣка, настолько отчаяннаго, который рѣшился бы встрѣтиться съ тобою! Теперь я сказалъ все! Господи, умилосердись надо мною! А ты будь добръ и милостивъ ко мнѣ, бѣдному юношѣ, который желаетъ тебѣ добра; если ты обманешь меня, то я погибъ.
Я засмѣялся самымъ искреннимъ здоровымъ смѣхомъ, какъ давно не смѣялся, и радостно сказалъ:
— Мерлэнъ заколдовалъ! Мерлэнъ, въ самомъ дѣлѣ? Этотъ низкій, старый обманщикъ, этотъ старый ворчливый оселъ? Обманъ, чистый обманъ, самый наглый изъ всѣхъ обмановъ въ мірѣ. Почему мнѣ кажется, что изъ всѣхъ этихъ ребяческихъ, глупыхъ, тупоголовыхъ, малодушныхъ суевѣрій, которыя когда-либо… О, проклятый Мерлэнъ!..
Но Кларенсъ не далъ мнѣ кончить, онъ упалъ на колѣни и, казалось, сходилъ съ ума отъ страха.
— О, пощади! Это ужасныя слова! Па насъ упадутъ эти стѣны, если ты будешь продолжать такъ говорить. О, возьми назадъ эти слова, пока еще не поздно!
Теперь это странное сопоставленіе дало мнѣ хорошую мысль, надъ которою слѣдовало подумать. Если всѣ тутъ дѣйствительно такъ испуганы вымышленнымъ волшебствомъ Мерлэна, какъ былъ напуганъ Кларенсъ, то, конечно, человѣкъ болѣе развитой, какимъ, напримѣръ, былъ я, можетъ навести на нихъ еще большій ужасъ, воспользовавшись такимъ положеніемъ дѣлъ. Я задумался надъ этимъ и сталъ вырабатывать въ головѣ планъ дѣйствій. Затѣмъ я сказалъ Кларенсу:
— Встаньте; посмотрите мнѣ прямо въ глаза; знаете-ли, о чемъ я смѣялся?
— Нѣтъ; но только умоляю тебя, не смѣйся болѣе!
— Хорошо; теперь я скажу вамъ, о чемъ я смѣялся. Я смѣялся потому, что я самъ чародѣй.
— Ты? И юноша отступилъ отъ меня на шагъ назадъ, такъ онъ былъ этимъ пораженъ; но въ тоже время онъ всталъ передо мною въ самую почтительную позу. Я тотчасъ прпнялъ это къ свѣдѣнію; это доказывало, что чародѣю не нужно никакой особенной репутаціи, а слѣдуетъ только заявить, что онъ магь; народъ вѣритъ на слово. И поэтому я продолжалъ:
— Я зналъ Мерлэна семьсотъ лѣтъ тому назадъ.
— Семьсотъ лѣть?..
— Не прерывайте меня. Онъ умиралъ и оживалъ тринадцать разъ и каждый разъ путешествуетъ подъ различными именами: Слиста, Джонса, Робинсоона, Джэкгона, Петерса, Гэскенса, Мерлэна, словомъ, всякій разъ онъ припимаетъ новое вымышленное имя. Я зналъ его въ Египтѣ триста лѣтъ тому назадъ; я зналъ его въ Индіи пятьсотъ лѣтъ тому назадъ, онъ постоянно толчется на моей дорогѣ и это начинаетъ мнѣ надоѣдать. Онъ не можетъ действовать, какъ настоящій чародѣй; ему извѣстны только нѣкоторые старые фокусы, но онъ никогда не переступалъ извѣстныхъ границъ и никогда ихъ не переступить; онъ хорошъ для провинціи, но никогда не рѣшится дѣйствовать въ присутствіи настоящаго чародѣя по призванію. Теперь, слушайте, Кларенсъ, я сдѣлался вашимъ другомъ и взамѣнъ вы должны также подарить и меня своей дружбой. Я прошу васъ объ одной милости. Закиньте словечко королю, что я великій магъ Гэй-ю-Мукалеерсъ, вождь цѣлаго племени; я хочу, чтобы вы дали понять королю, что я имѣю намереніе навести бѣдствіе на эту страну, если только проектъ сэра Кэя будетъ приведенъ въ исполненіе и мнѣ причинять зло. Не хотите-ли вы сказать объ этомъ королю?
Бѣдный мальчикъ быль въ такомъ состояніи, что не могъ мнѣ отвѣчать. Даже жалость брала смотрѣть на такое испуганное созданіе. Онъ обѣщалъ мнѣ все; но также и меня онъ заставилъ дать ему обѣщаніе, что я останусь его другомъ, не стану ничего предпринимать дурного противъ него и не буду наводить на него никакихъ чаръ; мальчикъ стоялъ какъ больной, опершись о стѣну.
Меня же теперь занимала мысль: какое я сдѣлалъ безуміе! Когда мальчикъ успокоится и поразмыслитъ хорошенько обо всемъ, то сочтетъ меня за обманщика, потому что если бы я былъ действительно великимъ чародѣемъ, то не сталь бы просить его, такого ничтожнаго мальчика, освободить меня изъ заключенія.
Я болѣе часу терзался этими мыслями и бранилъ себя за свою оплошность. Наконецъ, я нѣсколько успокоилъ себя темь, что эти животныя почти никогда не разсуждаютъ, никогда не дѣлаютъ никакихъ сопоставленій; изъ всѣхъ ихъ разговоровъ видно, что они не понимаютъ противорѣчій.
Размышляя объ этомъ, я нашелъ, что сдѣлалъ еще одну оплошность: я послалъ мальчика напугать весь дворъ, а между темъ и самъ не знаю, какое могу навести на нихъ бѣдствіе; этотъ народъ крайне падокъ до всевозможныхъ чудесъ, но жаждетъ, чтобы эти чудеса приводились въ исполненіе. Предположимъ, что меня позовутъ для испытанія? Предположимъ, что меня заставятъ назвать, какого рода бѣдствіе ихъ ожидаетъ? Да, я сдѣлалъ оплошность сначала мнѣ слѣдовало придумать какое-либо бѣдствіе. Что мнѣ дѣлать, чтобы выиграть хотя немного времени?» Я былъ въ сильной тревогѣ; да, это былъ ужасный родъ безпокойства… «Но слышны шаги!.. Они приближаются. Если бы у меня была хотя минута на размышленіе… Хорошо! Я нашелъ!.. Теперь все будетъ, какъ слѣдуетъ!»
Какъ вы видите, дѣло шло о затмѣніи солнца. Мнѣ пришло въ голову, какъ въ былое время Колумбъ или Кортецъ, или кто-либо другой изъ подобныхъ людей, пользовались затменіемъ солнца, какъ пугаломъ для дикарей, такъ и теперь мысли были на моей сторонѣ и я самъ разыграю эту роль. Но въ это время вышелъ Кларенсъ, полный отчаянія и сказалъ:
— Я передалъ твое порученіе королю: онъ былъ сильно испуганъ; онъ уже былъ готовъ отдать приказаніе, чтобы тебя освободили, дали тебѣ одежду и помѣщеніе, какое подобаетъ такому великому человѣку, но тутъ появился Мерлэнъ и испортилъ все дѣло; онъ увѣрилъ короля, что ты сумасшедшій и самъ не знаешь, о чемъ говоришь, что твоя угроза одно только сумасбродство и празднословіе. Они долго спорили; наконецъ, Мерлэнъ сказалъ съ насмѣшкою: «Почему же онъ не назвалъ этого бѣдствія? Вѣроятно, потому, что не могъ этого сдѣлать. «Такое доказательство вполнѣ убѣдило короля; поэтому король проситъ тебя назвать, какого рода будетъ это бѣдствіе и въ какое время». О, прошу тебя, не откладывай; если ты будешь откладывать, то этимъ удвоишь и даже утроишь опасность. О, будь благоразуменъ, назови, какое это будетъ бѣдствіе.
Я помолчалъ нѣсколько минуть, чтобы собраться съ мыслями и съ моими впечатленіями и тогда сказалъ:
— Какъ долго я пробылъ въ этой конурѣ?
— Тебя заключили сюда вчера послѣ обѣда, а теперь девять часовъ утра.
— О, въ такомъ случаѣ, я хорошо спалъ, вполнѣ достаточно! Теперь вы говорите девять часовъ утра! А до полуночи еще можетъ быть много осложненій. Сегодня у насъ двадцатое?
— Да, двадцатое.
— А завтра меня сожгутъ живымъ?
Мальчикъ вздрогнулъ.
— Въ которомъ часу?
— Ровно въ полдень.
— Теперь я скажу вамъ то, что слѣдуетъ. Туть я остановился и помолчалъ съ минуту, глядя въ упоръ на этого дрожащаго мальчика; затѣмъ я началъ низкимъ, равномѣрнымъ голосомъ, постѣпенно повышая его до драматическаго паѳоса и исполнилъ это такъ хорошо, точно всю жизнь я не дѣлалъ ничего другого. «Ступай и скажи королю, что лишь только я испущу духъ, какъ весь міръ повергнется въ полуночный мракъ смерти; солнце будетъ изъято мною изъ вселенной и уже никогда не станетъ болѣе свѣтить; плоды земные исчезнуть отъ недостатка свѣта и тепла, а люди на землѣ погибнуть отъ голода, всѣ до одного человѣка».
Мнѣ пришлось вынести мальчика самому, такъ какъ онъ былъ въ обморокѣ. Я передалъ его солдатамъ и вернулся обратно въ свою каморку.